11
Утром на перроне царило оживление, словно сюда стеклась половина города.
Пассажиры коротали время кто за беседой, кто за чтением свежих газет. Провожающие зевали, отмахивались от вездесущих голубей, косились на большие, висящие над платформой часы — времени до прибытия поезда еще было предостаточно. Этим пользовались торговцы всех мастей, которые предлагали свой товар, начиная от дешевого хрусталя и заканчивая семечками.
— А вот не хотите ли шоколада в дорогу? — подкатила к Игнату розовощекая, похожая на пышку пожилая женщина. Ее большая хозяйственная сумка трещала по швам от разнообразных лакомств.
— Не хотим, — лукаво отозвалась Марьяна и обвила Игната руками. — Нам и без шоколада сладко.
Она засмеялась, и Игнат последовал ее примеру. Торговка насупилась, отошла.
— А все же я так рада, что ты решил ехать со мной! — промурлыкала девушка, мягкой ладонью оглаживая Игната по спине, отчего ему становилось так хорошо и тепло, словно после долгих месяцев зимы и тьмы наконец-то выглянуло настоящее весеннее солнце.
— И ты только не смейся, — задумчиво продолжила она, — но я даже в чем-то благодарна… да-да! — она повысила голос, видя, как напрягся Игнат, — даже благодарна всему, что случилось! Ведь иначе я бы не познакомилась с тобой!
Она потянулась, чтобы поцеловать его, и Игнат ответил на ее поцелуй. От жара и сладости ее губ, от воспоминаний о прошедшей ночи (сладкой и душной, поднявшей его на доселе невиданную волну) в его животе снова начало зарождаться маленькое солнце.
— Глупая я, да? — выдохнула Марьяна.
Игнат засмеялся и щелкнул ее по носу.
— Есть немного.
Кто-то дернул его за рукав.
— Дя-яденька пан… — прогнусил несчастный ребячий голос.
Игнат опустил глаза. Рядом, задрав голову, стоял чумазый, неимоверно рыжий мальчишка в большом, не по росту, ватнике и протягивал что-то в маленькой немытой ладошке.
— Купи часы, дя-яденька пан, — жалостливо повторил пацан. — Крале своей купи!
— Вот я тебе сейчас покажу, какая я краля! — сдвинула брови Марьяна.
— А ну, дай посмотреть! — Игнат протянул ладонь.
Мальчишка отодвинулся и с неодобрением поглядел на парня.
— Ты сначала купи, — проворчал он. — А потом и рассматривай, сколько хошь.
Теперь рассмеялись оба — Игнат и Марьяна. Девушка прицокнула языком:
— Каков хитрец!
И, подобрев, спросила своим мягким голосом:
— Как тебя зовут-то?
— Сенькой кличут, — ответил мальчик.
Марьяна покопалась в кармане шубейки, достала липкую, завернутую в бумажку карамельку.
— Держи, Сенька.
— Спасибо, панна.
Он быстро засунул конфету в рот, будто боялся, что сейчас ее отнимут, огляделся воровато, но не ушел, а снова дернул Игната за рукав.
— Пан! А часы все равно купи! Смотри, какие блестючие!
Сенька поднял руку повыше, и часы завертелись, засияли на тонкой серебряной цепочке, как блесна на леске.
— Да что ж ты будешь делать! — всплеснул руками Игнат. — Репей какой… Они ж не женские!
— А ты для себя купи, — не сдавался Сенька. — Хорошие часы! Заграничные.
— Откуда у тебя такие?
— Так батя мой промышляет, — мальчик передвинул за щекой подаренную конфету, шмыгнул носом. — Обещался, что коль не продам — такого ремня всыплет… у-у! — он вздохнул и снова протянул тягучим голосом попрошайки:
— Купи, дя-яденька пан!
— Да купи ты эти часы, ради Бога! — не выдержала уже и Марьяна. — Вишь, чумазый какой… Поди ему и вправду дома несладко.
— Сколько просишь? — как заправский купец, рисуясь перед девушкой, осведомился Игнат.
— Три червонца всего, — обрадовался Сенька.
Игнат полез было за кошельком, но на полпути остановил руку.
— Три! — с возмущением воскликнул он.
— Дай ему два, — вмешалась Марьяна. — И хватит.
Игнат молча вынул из кошелька мятые бумажки, сунул в грязную ладошку.
— Держи, грабитель, — проворчал он. — Два червонца за часы, которые, поди, и подделка, и не ходят вовсе.
Принял от мальчика товар, покрутил, поднес к уху и услышал мерное потрескивание механизма.
— Обижаешь, пан, — по-взрослому протянул Сенька, быстро пряча купюры в карман. — Часам этим сноса не будет. Батя мой сказал, что откуда достал их, там много диковинок. А эти век ходили, и еще столько же будут.
Было видно, что он доволен сделкой, и, отбегая, помахал Марьяне худой ручонкой. Девушка улыбнулась и прижалась к Игнатовому плечу щекой.
— Хорошенький какой, — задумчиво проговорила она. — Хотела бы я такого же…
Окончание ее фразы потонуло в пронзительном свистке паровоза, который темно-зеленой гусеницей неспешно приближался к перрону. Игнат поспешно засунул часы в карман и перекинул через плечо сумку с припасами — личных вещей ни у него, ни у Марьяны не было, и в отличие от прочих пассажиров они путешествовали налегке.
«Неужели все закончилось? — подумал Игнат. — Сейчас мы сядем в поезд и навсегда уедем в новую жизнь. Может, это и к лучшему…»
Он вздохнул и снова потрогал висящий на шее амулет, но теперь все происшедшее казалось сном. Нехорошим сном, который следовало забыть.
Он подсадил Марьяну на высокий порожек вагона, шагнул за ней следом.
— Долго ли нам ехать?
— Сутки до Перевесенки, а там сделаем пересадку в направлении Гласова, еще денек — и дома.
— Далеко забрались, — улыбнулся Игнат.
Он прошел по узкому проходу вагона, сверяясь со своим билетом. Рядом в плацкарте оказалась пожилая чета, которая безуспешно пыталась забросить свои тюки на багажную полку.
— Позвольте, помогу!
Игнат поднял перевязанный ремнями куль, закинул его наверх и отодвинул подальше к стене для верности.
— Спасибо, сыночек, — разулыбалась старушка. — Ишь, богатырь какой!
Она подмигнула Марьяне.
— Твой?
Девушка зарделась и отвела глаза.
— Что ж мне ответить? — шепнула она Игнату.
Он засмеялся:
— Отвечай уж, как есть!
Они расселись по местам. Старики принялись распаковывать аккуратно уложенные в фольгу кусочки колбасы и вареную картошку в мундире. Марьяна тоже положила рядом бутерброды и упаковку чая.
— А все же мне не верится, — вслух сказала она. — Даже не верится, что мы вот так, вместе, сидим сейчас в поезде и едем домой. Может, это сон?
— Сон кончился, Марьян, — успокаивающе ответил ей Игнат. — Только сейчас началась реальность.
Он потрепал ее по плечу и поцеловал в теплый висок.
Старичок тем временем выглянул в окно и покачал головой.
— Уж два часа пополудни, а все не едем. Задерживаемся, что ли?
Игнат вспомнил, что у него тоже есть часы, и вынул их из кармана. Блеснула посеребренная крышка с причудливо выгравированным узором. Игнат откинул ее щелчком ногтя и уведомил всех:
— До двух еще пять минут, деда. Если, конечно, мои не врут…
И замолчал, застыл на месте, почувствовав, что в вагоне отчего-то стало на несколько градусов холоднее. В животе заныло, скрутило узлом внутренности от нахлынувшего страха. Потому что на крышке часов Игнат увидел другую гравировку — птицу с человечьей головой, увенчанную короной. То самое изображение, что встретилось ему в жилище ведьмы, и вензель с которого в точности повторял рисунок на металлическом амулете, подаренном чертом.
«Часам этим сноса не будет», — вспомнились Сенькины слова.
Руки Игната задрожали. Он не сразу почувствовал, как Марьяна настойчиво теребит его за плечо.
— Что с тобой, Игнаш? В порядке? — взволнованно спрашивала она.
Игнат сглотнул вставший в горле ком, согласно опустил отяжелевшую голову.
— В… порядке, — с запинкой ответил он.
И захлопнул крышку. В висках дробными молоточками стучал пульс.
Мимо прошла молоденькая проводница, с просьбой к провожающим освободить вагоны. Игнат отвернулся в окно, пытаясь справиться с внутренним волнением, и увидел, как мимо прошмыгнула знакомая рыжеволосая голова.
«Батя мой сказал, что откуда достал их, там много диковинок».
Игнат привстал со своего места, но в окне уже никого не было. Марьяна взяла его за руку, и, неправильно истолковав его порыв, произнесла мягко:
— Не волнуйся, теперь у нас с тобой все будет хорошо.
— Да, — сказал он, и выпростал свою руку. — Будет.
И шагнул в проход. Марьяна потянулась следом, крикнула:
— Куда ты?
— Я сейчас, — отозвался Игнат, продираясь через выставленные ноги и сваленные в кучу, еще не разобранные тюки. — Мне надо… догнать того мальчика.
— Какого мальчика? Поезд уже отходит!
Он остановился в проходе, растерянно оглянулся через плечо. Марьяна стояла, прижав к груди ладони, глядя на Игната широко распахнутыми, оторопевшими глазами, темная коса лежала на плечах мертвой змеей.
— Ты меня прости, Марьян, — мягко произнес он. — Виноват я перед тобой, только перед другой я виноват еще больше. Не могу я с тобой поехать сейчас…
— Как же так… — прошептала она, и застыла, воплощение растерянности и скорби.
Такой в последний раз и запомнил ее Игнат.
— Я тебя найду! — прокричал он, соскакивая на перрон. — Обязательно найду, слышишь? Прощай и не держи на меня зла!
Локомотив взревел, как раненый зверь. Ударил в небо крученый дымный столб, окутал Игната серым туманом. Туман поглотил и перрон, и поезд, уносящий в своем теплом нутре растерянную, застывшую статуей Марьяну. Все это казалось теперь неважным.
А важна была только она. Только вещая птица, распростершая свои крылья над зачарованным миром. И тот из людей, кто голос ее услышит, пленится песнями и забудет обо всем на свете. И до той поры будет скитаться, пока не упадет замертво.
