6
Горе похоже на океанскую волну: накатывает неожиданно, разбивает в щепки привычные устои и пустые надежды, опутывает водорослями, а когда легкие наполняются соленой водой, то человек цепенеет, камнем идет на дно. Потом наступает отлив, будто само время откатывается вспять. И кажется тогда, что ничего не случилось…
…Званка сидела на обочине дороги и плакала, придерживая разорванный свитер тонкими покрасневшими пальчиками.
Не слушая больше ни предупреждающих криков бабки Стеши, ни ругань Касьяна, Игнат бежал к девочке по обледенелой дороге, и в голове стучала только одна мысль: «Жива… жива…»
Она подняла на него заплаканные глаза, ставшие от слез еще голубее, шмыгнула покрасневшим носом.
— Я разбила коленку…
Игнат остановился, словно налетел на невидимую преграду. С шумом втянул в легкие воздух, наполненный запахами нагретого металла и гари, и спросил растерянно и глупо:
— Больно?
Она улыбнулась — привычной, немного снисходительной полуулыбкой, утерла рукавом измазанное слезами и сажей лицо.
— Немного… — потом вздохнула и попросила робко, будто боясь услышать от Игната отказ:
— Пойдем домой, Игнаша? Зябко мне… пойдем, а?
Он помог девочке подняться, и старался не смотреть туда, где в прорехи свитера белело ее голое тело. Званка одернула подол до середины бедер, подобрала с земли и натянула окончательно порвавшиеся пимы, вздохнула — до весенней ярмарки было далеко, а другой обуви у нее не было. Но это казалось совершенной мелочью по сравнению с главным — Званка осталась жива.
Она прихрамывала и опиралась на плечо Игната, и то и дело поправляла сползающий с плеча разодранный свитер. Мальчик и хотел, и боялся спросить, что произошло с ней в эти страшные часы, пока она находилась в лапах нави. А сама Званка не спешила раскрывать перед ним душу — всему свое время.
— Родители, должно быть, чертовски волнуются! — пожаловалась она. — Но я не могу идти к ним в таком виде. Ты должен найти мне новую одежду!
Игнат пообещал, а потом вспомнил, как горел Званкин дом и подумал: «Живы ли твои родители вообще?». Но про себя решил, что если девочка осталась сиротой, то он обязательно уговорит бабку Стешу взять ее к себе на воспитание.
Будто прочитав эти мысли, Званка прижалась к пареньку и спросила встревожено:
— А что скажет твоя бабушка? Вдруг прогонит?
— Ну что ты! — успокоил ее Игнат. — Бабуля добрая, не откажет.
Он одобряюще погладил девочку по плечу, и почувствовал, как дрожит ее тело. Дом был уже рядом — Игнат чувствовал запах пекущегося хлеба, слышал, как бабушка Стеша гремит посудой, накрывая на стол (ох, и работящая у него бабуся! Когда только успевает?), но Званка почему-то медлила.
— Что же ты? — спросил Игнат.
Она поежилась, зябко кутаясь в обрывки свитера, прошептала:
— Страшно мне, Игнаш… Чую, не рада мне будет твоя бабушка. Ох, не рада…
— Это еще почему? — удивился тот.
Званка переступила с ноги на ногу и ответила тихо:
— Живое к живому тянется. А мертвое — к мертвому.
Откуда-то налетел холодный северный ветер, забрался Игнату под ворот, надув его старенькую парку, будто парус. Но на Званке не шевельнулось ни волоса, только лицо омрачилось печалью.
— Вот и ты к Марьяне льнешь, — горько произнесла она. — Знаю я, как ты на нее смотрел. Знаю, как она к твоему плечу прижималась. Покинуть ты меня хочешь, Игнаш. Забыть.
— Откуда ты знаешь о Марьяне?
Разом потемнело вокруг, за спиной Званки все заволокло белесой пеленой, и земля под ногами начала покрываться ледяной коростой.
— Не покину я тебя, — попытался оправдаться парнишка. — И никогда не забуду!
Он протянул ладонь.
— Пойдем же! Ну? Холодно становится.
— Холодно-о… — на выдохе повторила Званка.
И от этого свистящего шепота по коже Игната градом рассыпались мурашки. Так и застыв с протянутой к Званке ладонью, он видел, как девочку словно кто-то толкнул в спину. Она с болезненным хрипом втянула воздух, ставший резким и колючим, и в горле ее что-то заклокотало, захлюпало, как хлюпает под подошвой сапога болотная водица. Верхняя часть Званкиного тела накренилась и начала сползать на бок, словно внутри нее сломался какой-то удерживающий стержень.
— Нельзя мне войти, — пожаловалась она. — Не пускают меня.
— Кто не пускает? — эхом отозвался Игнат.
И тогда он увидел волков.
Они проступали из тумана темными пятнами, будто тлен на саване мертвеца, и шли медленно, неуклюже припадая на лапы. Круглые головы казались слишком тяжелыми для их высохших тел, с которых клочьями слезала шкура. Из ощеренных пастей капала слюна, и там, куда падали капли, земля чернела и расползалась трупными пятнами. Волки не делали попытки приблизиться, но образовали за спиной Званки полукруг, и остановились, поблескивая угольками глаз.
— Не пройти мне, Игнат, — сказала девочка и заплакала. Ее лицо пошло трещинами, как на старом фотоснимке. — Не подойти к тебе. А так холодно… Холодно и страшно лежать одной в темноте…
Ее фигура надломилась снова, под свитером начали расплываться отчетливые кровавые пятна. Слезы текли по щекам, оставляя дорожки изъявленной плоти.
— Найди мертвую воду, — повторила она, и с почерневших губ сорвались багряные капли. — Мертвое — к мертвому.
Она стала отступать в клубящуюся мглу. Волки подняли высохшие узкие морды и завыли — горько, страшно, будто жалуясь на невыносимую стужу и вечный мрак. Высокий саднящий звук разносился в промозглом воздухе. Игнат протягивал руку, пытаясь ухватиться за расползающийся туманом подол Званкиного свитера…
…и открыл глаза.
Реальность нахлынула, будто новая волна, ударила наотмашь, и принесла с собой горечь и боль разочарования. Все повторилось снова — и покосившийся деревянный крест, и тени в лесу, и укус металла между лопатками, и ревущая за срубами стен вьюга.
Игнат хотел выглянуть в окно, где мололи метельные жернова, и снег заметал одинокую фигуру мертвой Званки, которая плакала где-то за воротами, умоляя впустить ее в дом. Но окон не было, и подле себя Игнат видел лишь строгое лицо Марьяны. Она подносила к его губам какой-то душистый отвар и ласково уговаривала его выпить.
— Еще совсем немного. Видишь, как он тебе помогает? Скоро совсем поправишься, только еще чуть-чуть…
Игнат оттолкнул ее руки, приподнялся на подушках. В спине остро кольнуло, будто хвойными иголочками, но прежней изнуряющей боли не было.
— Где…? — прошептал он.
Марьяна вздохнула и оставила варево, в ее глазах блеснули влажные искры.
— Нет здесь никого, — терпеливым тоном произнесла она, как, должно быть, не раз говорила своим прежним пациентам. — Ведьма эта, лекарница, за хворостом вышла. А Витольд уехал, к новолунию обещал вернуться, когда ты совсем на ноги встанешь.
— Где Званка? — хрипло повторил Игнат.
Он сделал попытку подняться. Марьяна обвила его за плечи мягкими руками, удержала на подушках.
— Тише, тише, — заговорила она. — Тебе лежать нужно.
— Званка…
— Нет никакой Званки.
— Она жива, понимаешь? — не сдавался Игнат. — Ждет меня там, за воротами… Почему ее никто не пустит?
— Нет никого за воротами, — жестко ответила Марьяна. — Нет и не было.
— Да как же? — Игнат посмотрел в ее глаза недоверчиво, с надеждой. Призрак, явившийся ему в бреду, еще маячил на краю реальности. — А ведьма сказала… Ведь видела она ее! — пальцами он вцепились в шерстяной плед, на лбу появилась испарина.
Марьяна поджала губы, выпрямилась, привычным жестом перекинув косу через плечо, после чего произнесла четко и уверенно:
— Никого она не видела, Игнат. Не может ведьма никого увидеть — слепая она.
— То есть как это? — начал он, и запнулся.
В ушах шумело, стонала за стенами призрачная девочка, или это вьюга жаловалась и скреблась под дверью.
— А вот так, — ответила Марьяна. — Потому и живет в лесу, и окон в ее избушке нет — зачем ей они? Но лекарница она хорошая, это правда, — Марьяна улыбнулась тепло и искренне. — Вот и ты быстро на поправку пошел. А в призраков да колдовство я не верю, — она наклонилась, погладила его по руке теплой ладонью, заговорила вновь своим терпеливым и мягким голосом. — Поняла я, Игнат, что в жизни у тебя произошло что-то плохое… Да только нельзя до конца дней прошлым жить! Понимаешь?
— Понимаю, — он опустил голову.
— Былого не воротишь. Так и не нужно терзаться. Оставь позади, переступи.
Игнат сдвинул брови, поглядел на девушку исподлобья.
— Прошлое, говоришь? — спросил он. — Почему же это прошлое по пятам за мной следует, покоя не дает? Видно, хочет чего-то?
— Чего же?
— Искупления, — твердо сказал Игнат. Подумал и добавил:
— Может, и мести…
Марьяна выпрямилась, выпустила Игнатову руку.
— Кому же ты мстить задумал? — с волнением спросила она.
Игнат молчал. Свечи оранжево подмигивали ему. Тени змеились по стенам, копошились в углах, текли к Игнатову изголовью, словно тьма пыталась проникнуть в рану, оставленную егерским ножом.
— Не по-христиански поступили твои односельчане, — тихо сказала Марьяна, и Игнат снова поднял на нее воспаленные глаза. — Да только поняла я, что зла на них держать не надо. Жизнь сама их накажет. Господь учил: все по вере воздастся да по заслугам.
Она вздохнула и перекрестилась. И эта покорность почему-то разозлила Игната.
«Ничего ты не поняла», — подумал он, и зло спросил:
— Значит, простишь? Переступишь через унижение? Забудешь, как тебя в жертву нави принести хотели? Как в лесу на смерть оставили?
«Также, как и Званку», — докончил он мысленно.
Их взгляды пересеклись: Игната — мрачный, бичующий, и Марьяны — болезненный, пугливый.
— На Бога надейся, а сам не плошай, — усмехнулся Игнат. — Да и от Бога помощи ждать бесполезно, коль здесь нечистая сила замешана.
«Найди мертвую воду. А мы, так и быть, вернем…» — вспомнилось отчего-то.
— Что ты такое говоришь? — пролепетала девушка.
— А то, — хмуро и решительно отчеканил Игнат. — Не ты ли говорила, что с теми, для кого сила авторитет, и бороться нужно силой?
Марьяна не ответила, только нервно комкала край одеяла, но Игнат ответа не ждал. В голове продолжали стучать последние Званкины слова: «Холодно и страшно лежать одной в темноте… Мертвое — к мертвому»