(1906–1978)

Если начать перечислять известных дизайнеров, которых дала миру, к примеру, Франция, список получится очень длинным. Если сократить его исключительно до тех, кто творил в области Высокой моды, он всё равно останется немаленьким. А вот если мы обратимся к Соединённым Штатам… Неважно, кто будет в этом, куда более коротком списке, вторым или пятым. Важно, что первым там будет Чарльз Джеймс. Дизайнер, которого гениальный Кристобаль Баленсиага ставил более чем высоко: «Чарльз Джеймс — величайший кутюрье не только Америки, но и всего мира, и единственный портной который поднял своё занятие от уровня ремесла до уровня чистого искусства». Диор говорил, что платья, которые создаёт американский кутюрье, — это «поэзия», следующие поколения дизайнеров будут признаваться, что черпают своё вдохновение в его работах… Но те, кто моду не создают, а потребляют, о нём давно забыли. Ещё бы — ведь пик творчества Джеймса пришёлся на пятидесятые, и он не оставил после себя модного дома, который бы хранил и его искусство, и его имя. А жаль.

Гений или не гений, он был великим творцом. Известный историк моды, Ричард Мартин, так отзывался о нём: «Джеймса часто описывают словом “гений”, и он действительно обладал взрывным темпераментом, с которым часто ассоциируют это слово. Но достижения его, по правде говоря, не дотягивают до гениальности. Он скомпрометировал элегантность своих работ 1930-х тем, что делал в 1940-1950-х, и его воображение превзошло его технические инновации. Так что, возможно, он не гений, но близок к этому, потому что мы до сих пор смотрим на созданные им платья со смесью восхищения и сдержанного уважения».

Чарльз Уилсон Брега Джеймс родился в 1906 году, в городе Кимберли (графство Суррей), что не так уж и далеко от Лондона. Его мать, Луиза Эндерс Брега, была родом из Чикаго, где её семья занимала достаточно высокое положение в обществе, а отец был офицером британской армии. Мальчика, когда пришло время, отправили в школу Харроу, одну из старейших и известнейших частных школ в Англии. Среди знакомых, которыми он там обзавёлся, были будущий известный писатель Ивлин Во и будущий не менее известный фотограф Сесил Битон; с Битоном Джеймс будет дружить всю жизнь.

Чарльз Джеймс

В 1924 году восемнадцатилетнего Чарльза из школы исключили — из-за чего, точно неизвестно, поскольку, естественно, и родители, и администрация не хотели скандала, однако ходили слухи, что пылкий молодой человек совершил какую-то выходку, да ещё сексуального характера. Как бы там ни было, родители отправили его в Чикаго, что называется, от греха подальше.

Там он поначалу работал в одной местной компании, в отделе, который занимался архитектурным дизайном. Эта работа ему совершенно не понравилась, но, как ни странно, она тоже оставит свой след в формировании Джеймса-кутюрье — его недаром будут называть «архитектором». Затем он попробовал работать в одной из чикагских газет — тот же результат. И в 1926 году он, наконец, решает заняться тем, что ему действительно нравится, — открывает шляпную мастерскую под именем Чарльза Бушерона (так звали его одноклассника). Потом вторую, третью (правда, все они были достаточно маленькими), в 1928 году переезжает в Нью-Йорк, где его шляпы будут продаваться в крупном магазине… И начинает создавать не только шляпы, но и платья. А спустя два года он вернулся в Англию и открыл на Брутон-стрит собственный дом мод, правда, снова не под собственным именем — «И. Хэвейс Джеймс» (на этот раз он воспользовался вторым и третьим именем отца). Увы, он вскоре обанкротился. Но Джеймса это не остановило.

Вскоре, причём всё на той же улице, откроет двери очередное его заведение, и вот, видимо, с этого момента карьера Чарльза Джеймса в области дизайна костюмов начала развиваться по-настоящему, хотя ему ещё достаточно долго будет приходиться нелегко. Когда в 1934 году очередной финансовый кризис снова начнёт мешать планам молодого дизайнера, ему придётся обратиться к помощи матери, и показ модной коллекции Джеймса в Чикаго состоится только благодаря ей. А вот когда в 1937 году прошёл первый показ в Париже, ему удалось уже обойтись собственными силами.

Фактически все тридцатые Чарльз Джеймс провёл, разделив своё время между двумя городами, Лондоном и Парижем, успевая при этом уделить внимание Чикаго и Нью-Йорку. Неудивительно, что в британском «Воге» его однажды назвали «странствующим дизайнером». Но ему хотелось творить, и он успевал очень многое! К 1929 году относится его известное платье «Такси», скроенное по косой, с идущей вокруг тела застёжкой-молнией; в 1934–1935 годах он работал в Париже под покровительством Поля Пуаре (по словам Джеймса, Пуаре однажды сказал ему: «Передаю вам свою корону. Вы делаете ножницами то, что я делал с цветом»); разрабатывал дизайн тканей для одного из французских производителей; создавал модели необычных платьев — то это «Сирена», изящно облегающая фигуру, с мелкими драпировками с обеих сторон, то «Цифра 8», где юбка укладывается вокруг ног восьмёркой, то… всех не перечислить. Джеймс также разрабатывал модели и для крупных американских магазинов, что очень ему пригодилось, когда он переехал в Штаты.

А случилось это в 1940 году. В Европе шла война, Франция была оккупирована, Британии тоже приходилось нелегко, так что США казались выходом из положения. Чарльз Джеймс открыл свой дом на Восточной улице в Нью-Йорке и через несколько лет начал активное, правда, продлившееся недолго, сотрудничество с Элизабет Арден, дамы, чей процветающий бизнес относился к области декоративной косметики и ухода за лицом и телом, и которая решила охватить ещё и дизайн одежды. Так, в частности, Джеймс разработал коллекцию из двадцати пяти платьев, которая была показана на открытии очередного магазина империи Арден. Но, видимо, это сотрудничество его стесняло, так что в 1945 году Джеймс его прекратил, и новым адресом его модного дома стало «Мэдисон-авеню 699».

В 1947 году состоялся показ его очередной коллекции в Париже, и с этого момента к кутюрье пришла настоящая слава. Самые известные и богатые дамы стали его восторженными клиентками. Порой им, заметим, будет очень нелегко, поскольку характер у мистера Джеймса был взрывной, но они готовы были терпеть — ради платьев. И известность дизайнеру принесут именно они.

О, он по-прежнему много чем успевал заниматься — разрабатывал то коллекцию мехов, то кожаных поясов, то ювелирных украшений, то занимался дизайном интерьеров… Но помнят его именно благодаря платьям.

Говорили, что на женское тело Чарльз Джеймс смотрел как на металлическую арматуру, на основании которой он возводил свои сложные конструкции, платья. Он работал с текстурой ткани, её цветом и, главное, с формой, которую ткань должна была принять. Не просто портной, а архитектор. Инженер. Геометр. Математик. И скульптор. Да, сравнение с арматурой — не самое романтическое, но тем не менее Джеймс поклонялся женственности, красивым изгибам тела, и стремился в своих платьях их подчеркнуть, а если их не было… создавал сам.

Драпировки, многослойность, корсетные кости, плотные прокладки и набивки — многие из его роскошно-дерзких вечерних платьев кажутся непомерно тяжёлыми, массивными; да такие они и есть, на самом деле (от 6 до 10 кг). Но носить их тем не менее было удобно — благодаря продуманному крою вес не чувствовался! Доведя до совершенства очередную форму, Джеймс копировал её либо же создавал вариации на эту тему, а затем к нему приходили новые идеи, требовавшие материального воплощения.

«Четырёхлистный клевер», «Бабочка», «Лепесток», «Дерево», «Тюльпан» — у моделей платьев были имена, и они этого заслуживали, если учесть, сколько труда было вложено в каждое из них. А те, кто их носил, были известны, богаты и знамениты — от Дианы Вриланд, редактора раздела моды в журнале «Харперс Базаар» до Коко Шанель…

Одной из дам мы должны быть благодарны особо — Миллисент Роджерс, внучке и наследнице главы «Стандард Ойл». Она обожала платья от Джеймса и ещё в 1930-х стала одной из его главных клиенток; причём заказывала она столько вещей, что, как рассказывал друг Джеймса, фотограф Сесил Битон, тот однажды, разговаривая по телефону с горничной Миллисент об очередном заказе, обозвал даму барахольщицей. На что горничная с достоинством ответила, что её хозяйка — коллекционер! И в 1948 году именно Миллисент Роджерс организовала в Бруклинском музее выставку «Десятилетие дизайна», на которой были выставлены платья Джеймса, а год спустя передала в музейные коллекции множество вещей. Так что до нас они дошли именно благодаря экстравагантной светской львице. Правда, хранить такие платья дома сложно было, наверное, даже миллионершам — они порой требовали уж слишком много места…

Итак, 1950-е — Чарльз Джеймс известен и востребован. А что касается личной жизни? В 1955 году он женился, что стало неожиданностью для всех, поскольку его считали гомосексуалистом. Впрочем, такая ситуация была вполне обычной — как сказала одна из его клиенток, мужчина в те времена искал светского общества, чтобы найти любовника и богатую наследницу. Как бы там ни было, он не просто женился на своей Нэнси Ли, но вскоре у них родилось двое детей, причём в 1956 году, после рождения первого ребёнка, Джеймс даже начал разрабатывать линию детской одежды.

Однако в 1958 году он вновь обанкротился — мир моды как таковой слишком ненадёжен, а мир Высокой моды переживал упадок. Недаром говорят, что, если хочешь заработать в нём небольшое состояние, для начала надо вложить в него большое. «Он отказывался признать, что индустрия готовой одежды загоняла Высокую моду в раннюю могилу. Он продолжал посвящать себя своему искусству, тратя несколько месяцев работы и двадцать тысяч долларов на то, чтобы создать идеальный рукав». А вскоре разразился скандал, закончившийся судом, — то, что начиналось как деловое сотрудничество, закончилось тем, что модели, разработанные Джеймсом, начали продавать под другим именем. Он выиграл судебный процесс, получил материальную компенсацию, но вот морально оказался сломлен. У его жены случился нервный срыв, и она уехала в Канзас (в 1961 году брак распался), сотрудники предпочли остаться с противоположной стороной…

Быть может, всё ещё можно было бы вернуть, но эпохе шестидесятых кутюрье Чарльз Джеймс оказался попросту не нужен. Ведь он не желал меняться, ему было интересно работать только над тем, что нравилось лично ему, а не над тем, чего требовала мода. Сложные драпировки, корсеты, кринолины, непростая роскошь, выверенные мельчайшие детали, над которыми он мог биться неделями и месяцами, — новому времени всё это было ни к чему.

В 1964 году он переехал в отель «Челси», где и жил до конца своих дней. Там у него была небольшая мастерская, там его навещали клиенты. Их было немного — не просто потому, что кутюрье оказался теперь «немодным», а и из-за своего сложного характера, из-за того, что мог, к примеру, вовремя не закончить заказ. Замкнутый круг — чем больше Джеймс чувствовал себя никому не нужным и, что называется, морально уставшим, тем меньше у него было клиентов, и чем меньше их было, тем больше он чувствовал себя никому не нужным…

Правда, в эти годы он близко сошёлся с иллюстратором Антонио Лопесом, и тот зарисовал множества моделей Джеймса, и даже организовал выставку этих эскизов в 1975 году.

Но для самого кутюрье всё было кончено. В 1978 году он скончался от пневмонии всё в том же «Челси», в комнате, где стены были завешаны фотографиями его платьев, его собственными фотографиями тех времён, когда он был молод, где на столиках стояли пустые флаконы из-под духов, а в углу лежал его старенький пёс. Так уходил из жизни пожилой, заброшенный, выживший, как полагали многие, из ума, талантливейший человек.

Утешило бы его знание о том, что в 1980 году в Бруклинском музее снова будет выставка его работ, а в 2001 году он, как и многие другие известные дизайнеры, удостоится собственной таблички на Седьмой авеню, на «аллее славы в мире моды»? Мы не знаем.

На одной из самых известных фоторабот Сесила Битона запечатлены девять манекенщиц в роскошных платьях в не менее роскошной комнате. Пышные складки тафты и атласа, обнажённые плечи — красавицы делают вид, что увлеченно общаются друг с другом, пьют кофе и любуются собой в зеркале. 1948 год. Фотография называется «Энциклопедия Чарльза Джеймса».

Его наряды создавались именно для такого, всё дальше уходящего в прошлое, мира. Однажды он сказал: «Вы думаете, Микеланджело согласился бы копировать свои произведения сотнями, чтобы они висели в гостиничных номерах?…»