ЛАБИРИНТ: НИТЬ АРИАДНЫ ИЗ ДРЕВНИХ ВРЕМЁН
С древних времён от различных культур мира до наших дней дошли странные сооружения — лабиринты, символизирующие, как считается, трудный, извилистый путь, коим люди идут в поисках истины. В чём же притягательность этого символа? Почему он влечёт нас и теперь?
Начнём с европейской древности. Пускаясь в странствие в область мифологии, обратимся к Х.Л. Борхесу, знавшему чудесную нежить так же хорошо, как фауну Аргентины. Описывая первый лабиринт греческих мифов, как не заимствовать загадочный зачин знаменитого автора: «Идея построить дом так, чтобы люди не могли найти из него выхода, возможно, ещё более странна, чем человек с бычьей головой».
В этом мифе сплелись воедино дом без выхода, человек без головы и жертвы без надежд на спасение. Когда-то, говорилось в нём, правил островом Крит царь Минос. Однажды он оскорбил бога морей — Посейдона, решив не приносить в жертву обещанного тому прекрасного быка. Возмутился обиженный бог и наслал страшную страсть на жену царя — Пасифаю. Вскоре она родила «не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку». Было это существо с телом человека и головой быка. Чтобы спрятать чудовище от людей, самый искусный мастер Крита — Дедал — построил Лабиринт (Labyrinthos): странный подземный дом, найти выход из которого было почти невозможно.
В лабиринте бродил неистовый Минотавр — незаконный отпрыск царской жены. Он питался людьми, и потому каждый год (по другому преданию, раз в девять лет) ему привозили семь юношей и семь дев. Однажды среди обречённых вошёл в лабиринт афинский царевич Тесей. У него были с собой меч и клубок ниток, подаренный дочерью Миноса — Ариадной. Тесей сразился с Минотавром и убил его, а выход из лабиринта нашёл, следуя за нитью разматывавшегося клубка. Благодаря подвигу героя проклятие с острова Крит было снято.
Вот и всё, что сообщает миф о первом лабиринте. Неясно даже значение этого слова. Оно заимствовано у пеласгов — древнейшего населения Эллады, жившего здесь ещё около 2000 г. до н. э., когда в страну вторглись ахейские (греческие) племена. Язык пеласгов учёным пока не удалось реконструировать. Известно лишь, что окончание «inthos» было присуще названиям населённых пунктов.
Впрочем, лабиринт, о котором шла речь, был построен много позже, в микенскую эпоху — примерно около 1600 г. до н. э. Очевидно, он находился в столице Крита — Кноссе, в царском дворце. Правда, учёные не доверяют преданию. Пытаясь представить, как выглядел лабиринт, они полагают, что речь идёт о некоем помещении с очень извилистыми ходами. Здесь устраивались ритуальные танцы и представления. Возможно, его ограждали каменные стены. Или стен не было, и лишь пол был исчерчен странными, путаными линиями, вдоль которых двигались участники ритуала. Можно предположить, что лабиринт, изображённый на глиняной табличке XII в. до н. э. (её нашли в Пилосе), был похож на кносский лабиринт.
Немецкий историк Херман Керн, автор книги «Лабиринты», убеждён, что первоначально в этих помещениях исполняли «стройно-живую хороводную пляску» — медленный танец, подробно описанный в поэмах Гомера и других сочинениях. Этрусский кувшин из Тральятеллы (640 г. до н. э.) донёс до нас изображение этого танца: группа молодых, безбородых воинов, одни из них пешие, другие сидят верхом на конях. На их щитах нарисованы лошади и птицы. Танцуя, они покидают лабиринт. За ними видны две пары, соединившиеся в любовных объятиях. Так что же творилось внутри лабиринта?
Учёные предполагают, что в лабиринтах часто производились обряды инициации. Здесь сами стены дышали магией. Путешествие сквозь лабиринт могло принести полю — желанный урожай, задуманному делу — успех, а бездетной паре — первенца. Рисунок на этрусском кувшине напоминает об этом.
Чтобы воскресить ощущения, которые могли испытывать участники этих древнейших ритуалов, совершим путешествие по лабиринту, устроенному в кносском дворце, ибо чертёж этой западни нам известен. Коридор, которым шли люди, заглянувшие туда, семь раз огибал центральную часть лабиринта, описывая окружности всё меньшего радиуса, прежде чем путники достигали цели.
Вот и мы войдём внутрь. К своему удивлению, мы сразу заметим, что середина лабиринта не так далека от входа. Путь к ней не знает преград. Ни один ход, ни одна боковая галерея не уводят нас в сторону. Мы не можем никуда свернуть. Мы неизбежно попадаем в самый центр лабиринта. Но самое странное: если мы хотим покинуть этот «дом без выхода», то без труда найдём дорогу назад. Никуда не сворачивая, мы попадём наружу.
Это озадачивает. Сразу вспоминается история Тесея. Зачем ему нужна была нить Ариадны, если обратный путь он легко мог найти? Быть может, подлинное назначение нити забылось с веками?
Вопреки расхожему мнению из древних лабиринтов легко было найти дорогу назад, ибо она — несмотря на сложную, запутанную схему постройки — оставалась одной-единственной. Лишь в новое время, когда суть древних ритуалов забылась и символика лабиринта стала иной — уже не к победе вели они над чудовищем, а заставляли признать слабость человеческой природы, — облик этих построек разительно изменился. Их прорезали множество боковых галереек и переходов. Люди, попавшие в этот «лабиринт», путались в круговерти ходов и не могли выбраться наружу. На некоторых европейских языках такие постройки даже называются по-другому (например, немцы зовут их не Labyrinth, а Irrgarten, «вертоград блужданий»), что лишь подчёркивает их отличие от классического образца.
…Но продолжим путешествие по кносскому лабиринту. Казалось, мы находились близко к его центру, но монотонность пути нарушил резкий поворот. Он увёл нас далеко в сторону. За ним следует ещё один поворот; мы всё удаляемся от цели. Мы бредём по самому внешнему кольцу лабиринта. Человека, попавшего сюда, охватывает сомнение: «А сумею ли я добраться до цели?» Он отчаивается, теряется, надеется и идёт вперёд. В своё время Гёте сравнил путь человека к зрелости «с тем, как петляет, еле держась в седле, бродяга — хмельной всадник» (пер. Н. Галь). Как это похоже на путь того, кто затерян в лабиринте! Как это напоминает жизнь!
Вот оно, таинство лабиринта. Ты идёшь вперёд, ты спешишь добраться до цели, ты уверен, что вот-вот достигнешь её, как вдруг — жизнь-лабиринт отрезвляет тебя — с каждым шагом ты оказываешься всё дальше от успеха. Былые надежды кажутся несбыточными. Всё было напрасно. Ты зашёл в тупик?
Вероятно, именно этим, в первую очередь, лабиринт привлекал древних. Путешествие по нему было полно контрастов. Человек то приближался к цели, то удалялся от неё; то предвкушал удачу, то утрачивал иллюзии. В этом смысле лабиринт эллинов вполне сравним с «колесом Фортуны» средневековой Европы.
Жизнь представлялась древним самым настоящим лабиринтом, в котором к успеху вели лишь окольные пути, а за любой надеждой неизменно следовало крушение. Оставалось лишь идти вперёд, превозмогая уныние, и тогда жизнь поворачивалась своей светлой стороной, а лабиринт постепенно приводил к цели.
Символ лабиринта почитали как реликвию. Его высекали на камне и рисовали на керамике. На упоминавшейся выше глиняной табличке размером всего 7x6 см, найденной при раскопках в мессенском городе Пилосе, схема лабиринта процарапана как бы мимоходом (так в наше время, сидя на совещании, люди наспех вычерчивают на бумаге какие-то орнаменты и узоры). На одной стороне таблички — перечень коз, принадлежавших кому-то, а на обороте — та самая схема. Это лишний раз доказывает, как хорошо было знакомо людям того времени устройство лабиринта, как укоренились в их обиходе ритуалы, с ним связанные. Иначе бы человек, вертевший в руках табличку, вряд ли сумел бы так уверенно и точно изобразить лабиринт.
…Ещё один поворот. Всё изменилось. Теперь уж мы точно идём к цели. Мы приближаемся к центру лабиринта. Но снова нас, будь мы критянами древности, стал бы обволакивать страх. Что нас ждёт возле цели, в самом «сердце тьмы»? Люди стремились туда и боялись туда попасть. Лабиринт завораживал их, как бездна. Когда путь будет окончен, они неминуемо встретятся с Минотавром — т. е. со смертью. Вот она, мрачная тайна жизни.
Имя Минотавра в древности сделалось нарицательным. Оно воплощало зло. Как в наши дни о людях говорят порой: «Сущий дьявол», так греки и римляне кляли врагов: «Сущий Минотавр». В 1921 г., во время раскопок в Помпеях, на колонне дома некоего Марка Лукреция были найдены процарапанный кем-то рисунок лабиринта и надпись: «Здесь живёт Минотавр».
…Кольца лабиринта всё стягиваются. Четвёртый круг, пятый круг. Теперь уже время бежит, как вода из пробитого кувшина, рее стремительнее мы приближаемся к цели, всё меньше времени нам отпущено. Всё меньше нам остаётся пройти — будто тело одряхлело и способно одолевать лишь короткие отрезки пути. Вот и шестой круг миновал. Наши часы пробили. Следующий круг неминуемо приведёт к цели — туда, откуда не возвращался никто. Лишь Тесей побывал в этом царстве мёртвых и вернулся, но был ли он жив или мёртв после нисхождения в центр лабиринта? Чёрные паруса взметнулись над ним, словно знаменуя его состоявшуюся смерть. Что же там ждёт, впереди?
Последний поворот. Пустая площадка. В мифе здесь прятался Минотавр. Где же он? Старинные поверья смешны и глупы? Но так ли мы их толкуем? Что именно говорил миф, если быть совсем точным? Что в центре лабиринта (добавим: в центре всякого лабиринта) поселяется особое существо. Его отличает от людей то, что оно — Минотавр, воплощение мирового зла (заметим: люди Средних веков нередко считали, что в центре лабиринта селится дьявол). Сейчас мы достигли цели. Здесь — небольшая площадка. Мы ступаем по ней, осматриваем её — мы словно здесь поселились. И в эту минуту мы понимаем, что именно в нас самих живёт сейчас всё необъятное зло. Попав в центр лабиринта, мы исподволь превратились в Минотавра — мы совершили путешествие на край ночи. Скверна и смерть — вот, что мы обрели в конце жизненного пути. И ещё — если лабиринт обнесён стенами, нас со всех сторон окружила тьма. Мы объяты ею. К свету же!
К свету! В этой роковой точке жизнь не кончается. Здесь лишь начинается преодоление. Это — низшая точка человеческого падения. Что будет дальше? Останемся ли мы навсегда погребёнными во тьме или выберемся наружу, как Тесей? Возможно, ритуальный танец всякий раз напоминал его зрителям о надежде, обмане и просветлении — основных этапах человеческой жизни.
А «нить Ариадны» тоже нашла своё объяснение. Вероятно, микенские танцоры, устремляясь в глубь лабиринта, обвязывались нитью, чтобы их череда не распалась и они не потеряли друг друга среди переходов и поворотов. Первый танцор бесстрашно шёл вперёд, в самый центр лабиринта. За ним, ведомые нитью, следовали остальные, постепенно скрываясь в этом «царстве мёртвых». Потом их предводитель поворачивался и спешил снова к свету. Держась за «нить Ариадны», люди возвращались к жизни. Эта нить была их спасением.
Танец этот некоторые древние авторы называли «журавлиным танцем». Очевидно, его участники подражали грациозным движениям журавля, то бойко подпрыгивая, то важно раскланиваясь, то поворачиваясь в сторону.
В XII в. до н. э. — в эпоху «Троянской войны» — в микенскую Грецию со стороны Балкан вторглись многочисленные племена. Города и крепости разрушались; традиции утрачивались. Магическая мощь лабиринтов, вдохновлявшая ахейцев и критян, ослабла.
Так миновали столетия. Херман Керн предполагает, что к эпохе эллинизма (т. е. к IV в. до н. э.) смысл танцевальных ритуалов, которые исполняли в лабиринтах, был уже совершенно непонятен. «Элементы танца, даже будучи правильно исполнены, всё равно озадачивали зрителей — тем более что они не могли наблюдать одновременно за всем происходящим».
Однако это забвение традиций не уменьшало интерес к лабиринту Его символика в I тысячелетии до н. э. распространилась по всему Старому Свету Из Средиземноморья она проникла в Сирию, а оттуда на Восток — в современные Афганистан, Индию, Шри-Ланку и Индонезию. Позднее этот символ станет популярен и на Западе: в Испании, Англии, Скандинавии и на Руси.
В римскую эпоху лабиринт — это прежде всего декоративный знак, броская безделица. В жилищах знатных римлян их вестибюли и столовые украшены мозаичными изображениями лабиринтов. В центре этих геометрических фигур обычно помещалась сцена из древнего мифа: Тесей, убивающий Минотавра. Увлекаясь орнаментом, римские художники порой не замечали даже, что их «лабиринты» вычерчены с ошибкой: в них не проникнуть, из них не выбраться. Это был лишь красивый узор, что и требовалось заказчику.
Сакральная сила возвращается к этому знаку лишь в христианскую эпоху. Вся наша жизнь снова становится лабиринтом, а его середина — поворотной точкой. Пройдя трудным, извилистым путём пилигрима, христианин достигает её. Прежде его окружала скверна. Он старался быстрее избыть греховную жизнь — достичь центра лабиринта. Здесь, в этих «тесных вратах спасенья», он обретает смысл жизни. Миновав их, может уповать на жизнь вечную.
В миниатюрах, украшающих рукописи раннего Средневековья, меняется обличье лабиринта. Священник Отфрид Вайсенбургский сумел вписать в узор линий, слагающих лабиринт, христианский крест. Так возникают разнообразные готические лабиринты. Отныне их узор оформляет вход в большие кафедральные соборы. Лишь тот, кто преодолеет этот извилистый путь, уводящий от греха, достоин встречи с Богом.
В качестве примера можно назвать лабиринт Шартрского собора. Чтобы попасть в его центр, надо миновать 28 поворотов — ровно столько, сколько дней в лунном месяце. Прохождение через подобный лабиринт приравнивалось к символическому путешествию в Святую землю.
В средневековой Англии вошли в моду газоны-лабиринты. Трава в них подстригалась на особый манер. Нетрудно представить, какой узор возникал. В этих лабиринтах любила гулять молодёжь; здесь справляли праздники гильдии ремесленников, а в дни церковных торжеств сюда захаживали даже почтенные бюргеры. Ещё и сегодня туристы могут посетить более десятка подобных лабиринтов, например, в местечке Саффрон-Уолден, что в графстве Эссекс. Очень древний лабиринт сохранился в Южном Уэльсе, в местечке Керлеон. Ему — 1800 лет.
В Германии также сохранились три подобных лабиринта: так называемое «Колесо» в Ганновере и ещё два, сооружённых якобы шведскими солдатами во время Тридцатилетней войны (1618–1648) — «Шведское колесо», к северу от Наумбурга, и «Шведский покос» в Грайчене.
В Скандинавии, Прибалтике и России можно встретить более пятисот архаичных лабиринтов, выложенных из камней — и мелких булыжников, и крупных валунов. Эти сооружения носят названия «троянских крепостей» Севера. Диаметр большинства составляет от 7 до 18 м. Многие из них соответствуют классическому критскому типу лабиринта с одним входом. Постройки с двумя входами образуют отдельный — балтийский — тип лабиринта. По возрасту лишайников, покрывших камни, учёные определили, что все они возведены примерно в XIII–XVII вв. Их назначение до сих пор непонятно. Возможно, эти постройки служили каким-то культовым (языческим?) целям; быть может, нет.
Ведь в Европе уже наступило Возрождение. Человек стал хозяином своей судьбы — перед ним открылся индивидуальный путь спасения. Минула та эпоха, когда все члены христианской общины шли одним и тем же трудным, тернистым путём, обряща надежду. Теперь у каждого был свой выбор. Его спасение в греховном мире зависело лишь от веры, добрых дел и судьбы, а не от коллективного опыта. Была реформирована религия, обновились традиции. В обществе воцарился эгоизм.
Лабиринт — давнее зеркало жизни — меняется в очередной раз. Теперь он превратился в Irrgarten — «вертоград блужданий». Наша культура не заметила различий между сакральной постройкой, что от Крита до Шартра звалась «лабиринтом» и давала надежду победить Смерть и Грех, и причудливым аттракционом — воплощением абсурда, в котором стали плутать европейцы Нового времени.
Новый «лабиринт» стал непредсказуем. Сооружая его, люди кощунственно уподобились Богу — «богу, который сошёл с ума». Итак, геометрически чёткий узор линий вдруг пересёкся множеством боковых ходов, галерей, тупиков, ответвлений, в которых беспомощно стали сновать люди, туда заглянувшие. Многие пытались миновать этот лабиринт, но мало кому удавалось достичь цели.
Примером подобной постройки можно назвать лабиринт замка Шёнбрунн в Вене. Он словно воплощает наяву душу современного человека — душу, утратившую чёткую цель и окружённую множеством соблазнов, которые неизменно уводят в сторону и губят слабого, смятенного путника. Прежде люди устремлялись в лабиринт — в «сердце тьмы», чтобы символически «попрать смертью смерть». Теперь лишь «блуждать в тупиках» остаётся тем, кто пустился в лабиринт — кто пустился в жизнь. Только «нить Ариадны» могла бы вывести нас из мрачного мирка, в котором мы заблудились, но ведь она существует лишь в мифах.
