ЗАГАДКА СМЕРТИ КИРОВА

1 декабря 1934 г. в Ленинграде, в здании Смольного, выстрелом из револьвера был убит видный деятель большевистской партии, первый секретарь Ленинградского обкома, соратник и любимец Сталина Сергей Миронович Киров. И хотя обстоятельства убийства и его непосредственный исполнитель — некий Николаев — были известны с самого начала, оно остаётся одним из самых загадочных преступлений XX в. На многочисленных политических судебных процессах 1930-х гг. организация убийства Кирова (наряду с другими фантастическими преступлениями типа подготовки убийства Сталина, Молотова и др.) ставилась в вину почти каждому обвиняемому.

В 1961 г. на XXII съезде КПСС Хрущёв, завершая отчётный доклад, вернулся к обстоятельствам гибели Кирова, заявив, что в этом деле много странного и невыясненного, намекнув на какую-то роль в нём Сталина. По его указанию была создана специальная Комиссия ЦК КПСС по расследованию этого дела. Проработав несколько лет, изучив горы документов и опросив несколько тысяч людей, высокая комиссия ни к какому определённому выводу не пришла, и результаты её деятельности так и не были опубликованы. Вопрос остаётся открытым до сих пор. Собственно, высказываются и исследуются две версии — был ли Николаев террористом-одиночкой или лишь исполнителем заговора, организованного Сталиным. (Официальную, сталинскую, версию, подтверждённую потом в политических судебных процессах о том, что убийство организовано «троцкистско-зиновьевским террористическим центром», всерьёз воспринимать нельзя хотя бы потому, что все эти процессы, как известно, в судебном порядке признаны сфальсифицированными, а осуждённые реабилитированы.)

Рассмотрим и мы последовательно эти две версии. Начнём с Николаева.

Итак, что это за личность? Николаев Леонид Васильевич, молодой партиец (1904 г. рождения), образование начальное (6 классов городского училища и начальная совпартшкола). С 16 лет в комсомоле, с 20 — в партии. Участвовал в Гражданской войне. Потом был рабочим, занимал мелкие технические должности в комсомоле, различных государственных и партийных учреждениях. Нигде подолгу не задерживался (за 15 лет трудовой деятельности сменил 11 мест). В апреле 1934 г. исключён из партии за нарушение партийной дисциплины, но в мае восстановлен с объявлением строгого выговора с занесением в личное дело. С апреля этого же года — безработный. От предлагаемых должностей отказывается, ходит по инстанциям с жалобами на несправедливость и бездушное к нему отношение. Несколько раз «ловит» Кирова при посадке его в машину. Высказывает мысли о перерождении партии. Короче говоря, на момент преступления — сформировавшийся неудачник. По характеру — психически неустойчивый, нервный, неуживчивый, склонный к истеричности.

Зададимся вопросом — могли Николаев по своему психологическому складу сам решиться на такое преступление? Вполне. Такого рода непредсказуемые личности способны на что угодно, а доведённые до отчаяния — и на самые бессмысленные и нелепые поступки. (А Николаев, похоже, действительно был на грани отчаяния — семье из 4-х человек только на скромную зарплату его жены долго не прожить.)

А мог ли быть Николаев орудием в чьих-то руках? Тоже вне всякого сомнения. Такими людьми, внушаемыми и слабовольными, легко могут манипулировать более сильные личности, используя их для своих целей, о чём те могут и не подозревать.

Существует ещё одна версия, точнее, частная версия, как говорят юристы, т. е. ответвление основной, не подтверждённая официально, что мотивом убийства (основным или дополнительным) была ревность. Якобы Николаеву стало известно что-то о связи Кирова с его женой Мильдой Драуле, латышкой по национальности, работавшей на какой-то технической должности в секретариате обкома в Смольном. Однако, во-первых, такая связь очень маловероятна. И не потому, что Киров был великим праведником. Наоборот, он был весьма неравнодушен к прекрасному полу. Но увлекался Киров в основном молодыми и хорошенькими актрисами, балеринами и т. п. Мильда же, по описаниям современников, была некрасива и вульгарна (курила, ругалась матом, ходила в солдатской гимнастёрке и сапогах). То есть, совершенно не привлекательна для ленинградского вождя.

Таким образом, характеристика личности Николаева нам ровным счётом ничего не даёт. Она в равной мере работает и на ту, и на другую версию. А потому приступаем к анализу другой — политической — версии.

Какова же была политическая обстановка в рассматриваемый период? Если в двух словах, то убийство Кирова явилось началом новой эпохи — эпохи Великого Террора. Выстрел в Смольном, как сигнал стартового пистолета, чётко обозначил момент перехода к массовому террору, достигшему апогея в 1936–1938 гг., явился гранью между двумя этапами эры сталинского правления. Поэтому целесообразно эти этапы рассмотреть отдельно — до убийства Кирова и после.

Основным итогом предшествующего периода являлось то, что был преодолён глубочайший кризис, в котором оказалась страна. В 1933 г. намечается перелом. Впервые получен отличный урожай. Призрак голода отступил. Налицо и другие несомненные успехи. Построено множество промышленных предприятий, запущены такие гиганты, как Днепрогэс, Уралмаш, Магнитогорский металлургический комбинат, Челябинский тракторный завод и другие. Полным ходом идёт индустриализация страны. Происходит перелом и в общественном сознании. Значит, Сталин был прав, значит, под его руководством мы идём верным путём. Оппозиция торопится каяться и выражать Сталину свою преданность.

С успехом проводится ряд помпезных мероприятий, дающих колоссальный пропагандистский эффект. Торжественно открывается Беломорско-Балтийский канал. Идёт освоение Арктики. Проведён XVII съезд партии, который так и был назван — «Съезд победителей». На нём разгромленные оппозиционеры — Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков, Томский, Радек и другие — соревнуются в самобичевании и прославлении великого и гениального Сталина.

Вчерашние ленинские соратники, свысока поглядывавшие на Кобу, сейчас ползают у его ног, униженно выклянчивая себе местечко под солнцем. Кнутом и пряником приручена творческая интеллигенция, которая теперь верно служит социалистической идеологии и лично ему, Сталину. Народ боготворит своего вождя.

Сталин великодушен. Он прощает своих бывших врагов. Отпускаются на свободу Зиновьев и Каменев, их даже пристраивают на какие-то тёпленькие местечки. Прощён и возвращён в политику Бухарин, другие бывшие оппозиционеры.

Ослаблены идеологические путы. Разрешены джаз, фокстрот, сделаны многие другие уступки «буржуазной культуре». Повысился общий жизненный уровень. И, наконец, ослабли репрессии, понемногу начал исчезать страх. Происходит тотальное смягчение режима.

Все довольны. Радуются прощённые оппозиционеры, удовлетворена беспартийная интеллигенция, ликует и славит вождя весь народ. Казалось, ничто не предвещает грядущей бури…

И вдруг, будто гром среди ясного неба, как удар набата прозвучал выстрел в Смольном. И сразу, буквально через несколько часов, официально объявляется ЧРЕЗВЫЧАЙЩИНА.

1 декабря 1934 г. в день убийства Кирова принимаются два документа (приводим их полностью).

«В президиуме ЦИК Союза ССР.

Президиум ЦИК Союза ССР на заседании от 1 декабря сего года принял постановление, в силу которого предлагается:

1. Следственным властям — вести дела обвиняемых в подготовке или совершении террористических актов ускоренным порядком.

2. Судебным органам — не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания из-за ходатайств преступников данной категории о помиловании, так как Президиум ЦИК Союза ССР не считает возможным принимать подобные ходатайства к рассмотрению.

3. Органам Наркомвнудела — приводить в исполнение приговоры о высшей мере наказания в отношении преступников названных выше категорий немедленно по вынесении судебных приговоров».

«О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик.

Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР постановляет:

Внести следующие изменения в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик по расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти:

1. Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней.

2. Обвинительное заключение вручать обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде.

3. Дела слушать без участия сторон.

4. Кассационного обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать.

5. Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора.

Москва, Кремль, 1 декабря 1934 года».

Комментарии, как говорится, излишни. Любому современному читателю ясно, что это — правовая база для самого необузданного политического террора.

Маховик репрессий раскручивался медленно, но неумолимо. Да иначе и нельзя — нужно время для психологической обработки населения, нагнетания обстановки всеобщего страха и подозрительности, когда враги народа мерещатся всем и повсюду. Но стартовала новая эпоха именно тогда, в день убийства Кирова.

Первым под каток репрессий попадает Зиновьев. В августе 1936 г. состоялся новый показательный процесс — по делу так называемого «Троцкистско-зиновьевского террористического центра». Он проходил по классическому сталинскому сценарию. Все подсудимые дружно, наперебой изобличали себя и своих подельников не только в убийстве Кирова, но и в других чудовищных преступлениях, в частности — страшно помыслить — подготовке убийства самого товарища Сталина. Это был первый сталинский показательный процесс такого рода, за которым последует серия других. Несмотря на отчаянные обращения Зиновьева к Сталину, ему и его подельникам был вынесен смертный приговор и приведён в исполнение немедленно.

А впрочем, так ли уж заслуживает жалости Зиновьев? В своё время на посту руководителя питерской партийной организации, осуществляя красный террор, он пролил реки крови, причём не только классовых врагов, но и ни в чём не повинных заложников. Так что, может, история воздала ему недаром?

Дальнейшее общеизвестно — нагнетание массового психоза в стране (публичные покаяния на партсобраниях всех уровней бывших оппозиционеров — подлинных и мнимых, гневные требования трудящихся всей страны немедленной и суровой расправы над ними), серия громких показательных судебных процессов и апофеоз — кровавая мясорубка 1937–1938 гг., унёсшая тысячи жизней.

А теперь зададимся вопросом — что побудило Сталина резко сменить стратегию, перейти от политики смягчения режима к массовому террору? Некоторые исследователи считают, что ослабление репрессий было заранее спланированным временным отступлением перед началом террора. С этим трудно согласиться. Похоже, Сталин вполне искренне шёл на потепление, не помышляя в то время о таком размахе репрессий. Объективной необходимости в этом в то время не ощущалось — Сталин и так достиг абсолютной и неограниченной власти и даже всеобщего поклонения. Последующие цели могли достигаться уже «малой кровью».

Так что же послужило импульсом, толчком для столь резкой смены сталинских планов? Такой толчок действительно был. И как это ни парадоксально, им послужил XVII съезд партии, явившийся блистательным триумфом Сталина (настолько блистательным, что это дало повод некоторым историкам иронически назвать его «съездом победителя»).

На этом съезде не только звучали дифирамбы в адрес Сталина. Там произошёл ещё инцидент, ныне уже не являющийся исторической тайной.

На съезде должен был быть избран тайным голосованием высший руководящий орган партии — Центральный Комитет. Процедура голосования была хорошо отработана уже тогда. Список кандидатов, естественно, составлялся заранее, в него вносилось ровно столько кандидатур, сколько нужно было избрать. Избранным считался каждый набравший более половины голосов. Так что практически какие-либо случайности исключались. И вдруг — ошеломляющая новость: против Сталина подано 270 голосов (из 1225) — почти четверть! Перепуганный Каганович, осуществляющий организационное руководство съездом, мчится к Сталину. Содержание их разговора остаётся тайной. Но очевидно, что, хотя формально Сталин считался избранным, допустить оглашения такого результата они не могли. В обстановке съезда это было просто немыслимо. Итоги голосования были скорректированы и официально объявили, что против Сталина проголосовало 3, а против Кирова 4 и т. д.

Видимо, тогда Сталин окончательно убедился в том, что ленинские соратники в душе никогда не будут считать его гениальным продолжателем дела великого Ленина, как бы они ни прославляли его в публичных речах. По всей вероятности, именно тогда у него созрело решение вырубить под корень всю «ленинскую гвардию» и заново переписать историю революции. А заодно и обезопасить себя на будущее от подобных инцидентов.

Ну а если у Сталина созрело решение о глобальной чистке партии (а все его последующие действия подтверждают это), то ему позарез нужен был мощный пропагандистский детонатор, который взорвал бы благодушно-восторженную атмосферу в стране и облегчил переход к обстановке всеобщей бдительности-подозрительности. Убийство Кирова подходило на роль такого детонатора идеально.

Итак, мы можем сделать два вывода. Первый — в убийстве Кирова был заинтересован только Сталин. Никаким другим политическим силам оно не сулило ничего, кроме скорой и суровой расправы. И второй — максимальную пользу, наибольшие политические дивиденды из него получил тоже один Сталин. Все остальные заплатили за него в лучшем случае свободой, в худшем — головой. Таким образом Сталин становится не только главным, но и ЕДИНСТВЕННЫМ подозреваемым.

Но давайте будем объективны. Давайте соблюдать — даже в нашем историческом расследовании — демократические принципы всякого цивилизованного судопроизводства, в том числе и принцип состязательности. Предоставим слово защите.

Позвольте, скажет наш воображаемый защитник, позвольте! Всё это правильно, Сталин использовал создавшуюся ситуацию на все сто, на то он и Сталин. Но из этого вовсе не следует, что он её сам специально организовал. А может, ему это с неба свалилось? Может, убийство Кирова было ему подарком судьбы, которым было грешно не воспользоваться? В конце концов версия убийцы-одиночки так и не опровергнута.

И ещё, спросит защитник, а почему, собственно, Киров? Если даже Сталину нужно было громкое политическое убийство, то зачем ему было жертвовать обязательно своим самым преданным и любимым соратником? Разве не было каких-нибудь иных вариантов, не нашлось других кандидатур?

Что ж, прислушаемся к мнению защиты, рассмотрим её аргументы.

Начнём с последнего. Действительно, а почему именно Киров?

Сергей Миронович Киров (настоящая фамилия — Костриков) был очень популярен в партии и в народе. Современники отмечали его открытость, доступность и прямоту, располагающую внешность — простое русское лицо, обаятельную улыбку. Известна также его демократичность, особенно на фоне усиливающейся бюрократизации партии и государства. Так, Киров — единственный из членов ЦК, который ходил на предприятия и беседовал с рабочими. Кроме того, он был талантливым публицистом и блестящим оратором.

Со Сталиным у Кирова были особые отношения. Историки, пишущие на эту тему, обычно обыгрывают дарственную надпись, сделанную Сталиным на экземпляре своей книги «О Ленине и ленинизме» в 1924 г. — «другу и брату любимому от автора». Правда, в те времена, когда он ещё не стал единовластным вождём, Сталин дарил подобные автографы, пусть и не столь трогательные, и другим своим соратникам. Тем не менее бесспорно, что Сталин Кирова всегда выделял и относился к нему с особой симпатией. После разгрома «новой оппозиции» именно ему Сталин доверил руководство Ленинградской партийной организацией, бывшей до этого вотчиной Зиновьева. Киров никогда не участвовал ни в каких оппозициях, всегда был на стороне Сталина. Доводилось ему оказывать вождю и личные услуги — во время Гражданской войны он отыскал затерявшегося на Кавказе старшего сына Сталина тринадцатилетнего Якова.

Сам Киров расположением Сталина не злоупотреблял, дистанцию строго соблюдал. В дифирамбах вождю не отставал от других, а на XVII съезде, как уже говорилось, побил своеобразный рекорд и по количеству и по цветистости комплиментов.

Могли Сталин пожертвовать своим любимцем, пойти на его ликвидацию? В принципе ничего невероятного в этом нет. История подтверждает, что все диктаторы, тираны легко жертвуют своими фаворитами. Сталин не был исключением. Все его фавориты кончали плохо — в лучшем случае опалой (Молотов, Ворошилов), в худшем — клеймом врага народа и выстрелом в затылок в подвале Лубянки (Вознесенский, Кузнецов). И вообще Сталину были абсолютно чужды какие-то сантименты и лирика, в случае политической необходимости или даже целесообразности он мог не моргнув глазом отправить на эшафот кого угодно. К тому же Сталин достиг уже таких вершин власти, настолько возвысился над окружающими, что у него просто в принципе не могло быть никаких друзей, т. е. людей, хоть в чём-то ему равных.

Кроме того, в последние годы у Сталина появились основания для недовольства Кировым. Слишком часто он заступался за опальных оппозиционеров, с некоторыми (с Бухариным, например) продолжал поддерживать отношения. Но особенно Сталину могло не понравиться заступничество Кирова за Мартемьяна Рютина, злейшего врага Сталина, организовавшего подпольную антисталинскую организацию «Союз истинных марксистов-ленинцев» (по мнению некоторых историков, это был единственный подлинный заговор против Сталина).

Но главное было в другом. Основной инцидент, переломивший отношения Сталина к Кирову, произошёл на том же злополучном XVII съезде.

Как уже говорилось, на этом съезде, несмотря на то что внешне он выглядел полнейшим триумфом Сталина, была скрытая антисталинская оппозиция (свидетельство тому — фактические результаты голосования). Группа старых большевиков ещё до съезда обдумывала вариант смещения Сталина с поста генерального секретаря (это подавалось как выполнение «завещания Ленина» — известного ленинского «Письма съезду»). Самой подходящей кандидатурой на этот пост был, по их мнению, Киров. На съезде они сделали ему такое предложение. Киров категорически отказался, и проблема отпала сама собой. Разумеется, сейчас мы можем только подивиться их наивности: сместить Сталина, в руках которого был весь партийный и государственный аппарат, включая «карательные» органы, было в то время уже невозможно. Но у «ленинской гвардии», видимо, ещё сохранилась какая-то вера в партийную демократию, возможность что-то решить внутрипартийными методами.

Конечно же, сколько-нибудь реальным конкурентом Сталину Киров не был, и сам он это отлично понимал. По-видимому, он больше всех перепугался и тут же сообщил об этом разговоре Сталину (хотя Сталину и так всё было известно от агентов Ягоды). Сталин будто бы поблагодарил Кирова. Так что Киров испытание выдержал. Но это уже не имело никакого значения.

Таким образом, мы видим, что организация Сталиным убийства Кирова не только вполне реальна, но и политически для него максимально эффективна. «Кировский вариант» был для Сталина самым выигрышным.

Но опять же — то, что Сталин МОГ это сделать, что он был в этом крайне заинтересован, ещё не означает, что о это СДЕЛАЛ. Где доказательства того, что Сталин сам организовал убийство Кирова, а не просто воспользовался удачно подвернувшимся случаем? — спрашивал нас защитник.

Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно рассмотреть обстоятельства (механизм) совершения преступления. Они, как уже говорилось, в общем были известны с самого начала и многократно описаны.

1 декабря 1934 г. в пятом часу вечера Киров приехал к себе на работу в Смольный, где должно было состояться собрание актива. Когда он шёл по коридору в свой кабинет, его охранник Борисов не то отстал, не то куда-то отлучился. В этот момент работники, находившиеся в соседних кабинетах, услышали выстрелы. Выбежав в коридор, они увидели там смертельно раненного Кирова. Рядом с ним на полу с револьвером в руке бился в истерике Николаев. Он не пытался бежать и не отрицал своей вины. Впоследствии экспертиза установила, что смерть Кирова наступила от огнестрельного ранения с близкого расстояния в область затылка. Выстрел был произведён из револьвера системы «наган», принадлежавшего Николаеву.

Такова нехитрая, на первый взгляд, фабула дела (если брать лишь его криминалистический аспект). Но только на первый взгляд. В действительности же преступление сопровождалось серией загадочных событий и совпадений, никак не вписывающихся в рамки чистой случайности. Что это за события?

Некоторые очевидцы указывают лишь на одно противоречие, почему-то не замеченное следствием. Они слышали два выстрела, но в Кирова был произведён лишь один. Вторая пуля попала в верхний карниз стены коридора. Вероятней всего, Николаев при падении или после падения на спину непроизвольно ещё раз нажал на спусковой крючок.

Незадолго до убийства Николаев дважды задерживался с заряженным револьвером в портфеле — один раз на улице при попытке приблизиться к Кирову, второй — при входе в Смольный. По некоторым данным, при этом у него была обнаружена не то записная книжка, не то чертёж с маршрутами прогулок Кирова. И оба раза его после непродолжительного ареста по чьему-то указанию отпускали и даже возвращали оружие, на которое у него не имелось официального разрешения (!).

В момент убийства рядом с Кировым, как говорилось, не оказалось Борисова. Это — грубейшее нарушение правил охраны. А если учесть, что оно произошло именно в тот момент, когда Киров приближался к месту, где его поджидал Николаев, то представляется, что это не просто нарушение.

Но если эти факты ещё как-то, хоть и с большой натяжкой, можно отнести к разряду случайных, объяснить разгильдяйством охраны, то следующий в эту категорию включить невозможно при всём желании. На следующий день злосчастного Борисова повезли на допрос (он был арестован сразу же после убийства Кирова). В пути произошла авария, в результате которой он погиб (при этом больше никто из находившихся в машине не пострадал).

Даже если эту версию считать недостаточно доказанной, всё равно очевидно, что авария в те времена, при той интенсивности дорожного движения, была маловероятной. Авария же со смертельным исходом — это при том, что не было столкновения со встречным транспортом или опрокидывания машины, да ещё на крытом грузовике, — ещё менее вероятна. Ну а катастрофа с гибелью только одного человека, причём именно того, «кого надо», — это уже совсем на грани фантастики. Ясно, что это было топорно сработанное устранение нежелательного свидетеля (или соучастника).

При объяснении всех этих несуразиц во многих источниках всплывает имя Запорожца — заместителя начальника Ленинградского НКВД. Начальником в то время был Медведь, с которым у Кирова были хорошие личные отношения (когда его хотели заменить, Киров категорически воспротивился). В 1932 г. первым заместителем Медведя был назначен Запорожец. Он был явно человеком Ягоды. Похоже, что именно он был фактическим руководителем Ленинградского НКВД, так как Медведь, человек вообще добродушный и слабовольный, стал к тому времени злоупотреблять алкоголем.

Так вот, именно на Запорожца указывают как на человека, дававшего указание об освобождении Николаева и вообще готовившего его к убийству Кирова. Наиболее подробно эту версию излагает бывший генерал НКВД, а затем невозвращенец Александр Орлов в своей книге «Тайная история сталинских преступлений», изданной за рубежом в 1953 г., сразу после смерти Сталина.

Вот что он пишет. Вскоре после получения Запорожцем задания от Ягоды и Сталина о ликвидации Кирова в поле зрения «органов» попал Николаев (на него поступил донос от его «друга», с которым он имел неосторожность поделиться своими планами). Этот Николаев был так обозлён тем, что его исключили из партии, и связанной с этим невозможностью устроиться на работу, что у него появилась мысль об убийстве председателя комиссии партийного контроля. Этим актом доведённый до отчаяния Николаев намеревался выразить свой протест против партийной бюрократии, чьей жертвой он себя считал. По заданию Запорожца «друг» выкрал у Николаева дневник, который был сфотографирован и снова подброшен на своё место. В нём Николаев подробно описывал свои злоключения: как он был беспричинно «вычищен» из партии, какое бездушное отношение встречал со стороны партийных чинов, когда пытался добиться справедливости, как его уволили с работы и до какой жуткой нищеты докатилась его семья. Записи дневника были полны ненависти к бюрократической касте, воцарившейся в партии и государственном аппарате.

Запорожец счёл кандидатуру Николаева подходящей. Но для окончательной проверки он решил лично встретиться с Николаевым. Встреча, якобы случайная, была организована «другом», который представил Запорожца как своего бывшего сослуживца. После этого кандидатура Николаева была утверждена в Москве. Николаеву стали внушать мысль, что убийство какого-то незначительного чиновника из партконтроля не даст заметного политического эффекта. Зато выстрел, направленный в члена Политбюро, отзовётся эхом по всей стране и станет сигналом к восстанию против ненавистной партийной бюрократии. Николаев очень быстро проникся этой идеей, которая превратилась у него в манию. Дальнейшее было делом техники. Запорожцу оставалось только снабдить Николаева оружием и подстраховывать его, когда он с ним попадался.

Что ж, примем к сведению версию Александра Орлова. И продолжим наше расследование.

Как же проводилось следствие по делу Николаева?

Здесь можно выделить три этапа. Сначала Николаев то заявлял, что он убил Кирова из личных побуждений, то впадал в истерику и кричал, что лично против Кирова он ничего не имел, а сделал это в минуту отчаяния. Затем (по версии А. Орлова), когда его вызвал на допрос Запорожец (одетый в форму НКВД), Николаев узнал в нём того человека, с которым его познакомил «друг», представив как бывшего сослуживца. Поняв, что он стал жертвой провокации, Николаев пришёл в неистовство и стал заявлять, что стрелял не в Кирова, а в партию, и что подстрекали его к этому Запорожец и НКВД. И, наконец, на последнем этапе признал, что действовал по заданию зиновьевской подпольной террористической организации.

Официальные сообщения о следствии тоже были противоречивы. В первом правительственном заявлении утверждалось, что убийца Кирова — один из белогвардейских террористов, которые якобы проникают в Советский Союз из-за границы. Затем в газетах появилось и вовсе фантастическое сообщение, что органами НКВД поймано и расстреляно 104 террориста-белогвардейца.

«Зиновьевский след» появился позднее — лишь 16 декабря, когда были арестованы Зиновьев, Каменев и другие члены бывшей зиновьевской оппозиции. В прессе началась оголтелая кампания против «троцкистско-зиновьевских мерзавцев».

27 декабря было опубликовано обвинительное заключение по делу Николаева, точнее, зиновьевской антисоветской группы из 14 человек (в основном бывших комсомольских работников), куда входил и Николаев. Все они обвинялись в убийстве Кирова и принадлежности к подпольной троцкистско-зиновьевской террористической организации. 29 декабря дело этой группы было рассмотрено в закрытом судебном процессе, и все её члены были приговорены к расстрелу, хотя большинство из них виновными себя не признали и заявили, что видят Николаева впервые. Сам Николаев признался в умышленном убийстве Кирова по заданию зиновьевской организации — Ленинградского центра и изобличал своих подельников. После оглашения приговора он пытался покончить с собой и кричал, что ему обещали сохранить жизнь, если он покажет на зиновьевцев как на организаторов убийства Кирова. Приговор был приведён в исполнение немедленно.

Парадоксально то, что ни Зиновьев, ни Каменев, ни другие руководители оппозиции на этом процессе даже не упоминались и ни в каких документах не фигурировали, хотя Николаев и другие члены группы обвинялись в принадлежности к зиновьевской организации. Объяснение этому юридическому феномену нам ещё предстоит дать.

Такова юридическая канва дальнейшей судьбы злосчастного Николаева.

Ну а теперь пришло время вернуться к нашему подозреваемому — товарищу Сталину. Что же делал Иосиф Виссарионович в эти дни? Проявил ли он себя как-нибудь после смерти Кирова? Да, и ещё как! Его поведение представляет необычный интерес для психолого-криминалистического анализа. Рассмотрим же последовательно все его действия после смерти его любимого «друга и брата».

Как уже говорилось, 1 декабря, в день убийства Кирова, были приняты два законодательных акта об ускоренном и упрощённом судопроизводстве по делам о террористических актах. Совершенно очевидно, что автором их являются не Калинин с Енукидзе, они их только подписали. Такого рода решения могли приниматься только Сталиным. Ясно также, что их принятие не является экспромтом, спонтанной реакцией на «злодейское убийство». (Сталин вообще не любил экспромты, предпочитал во всём обстоятельность.) К тому же, если убийство Кирова было действительно для Сталина неожиданностью, тем более был бы смысл подождать, хоть чуть-чуть разобраться и осмыслить происшедшее. Но Сталин не стал ждать. Судя по всему, эти документы были, выражаясь современным языком, «домашней заготовкой», ожидавшей своего часа. Кстати, и по форме — это хорошо отработанные, юридически чётко сформулированные акты. Такие документы за несколько часов не подготовишь. Всё это свидетельствует о том, что Сталин знал об убийстве Кирова ЗАРАНЕЕ и заблаговременно к нему подготовился.

Далее. В тот же день, 1 декабря, через несколько часов после убийства Кирова, Сталин в сопровождении высокопоставленной свиты (Молотов, Ворошилов, Жданов, Ягода и др.) специальным поездом выезжает в Ленинград. Известно, с какой болезненной мнительностью он относился к проблемам собственной безопасности, какими мерами предосторожности сопровождались все его поездки, даже на «ближние дачи». Выезжал же из Москвы Сталин крайне редко и неохотно, а точнее, после того как достиг абсолютной власти, никуда, кроме как отдых, вообще не выезжал. И вдруг — в Ленинград, — город, где террористы в открытую убивают партийных руководителей! Что же подвигнуто вождя на такой шаг? Уж наверное не скорбь по погибшему другу, не желание отдать ему последние почести — это он может сделать через несколько дней в Москве, куда гроб с телом Кирова будет доставлен для захоронения. Нет, в Ленинграде он активно подключился к расследованию убийства Кирова, точнее, возьмёт его в свои руки.

Но сначала небольшой, но многозначительный эпизод. Сразу по прибытии в Ленинград, на перроне вокзала Сталин набрасывается с руганью и попрёками, что «не уберегли Кирова», на Медведя, находившегося в свите встречающих, и бьёт его по лицу рукой в перчатке. Эта сцена описана во многих источниках, но почему-то не привлекла внимания исследователей. А напрасно! Её анализ даёт много интересного.

Известно, что Сталин великолепно владел собой. Выходил из себя крайне редко, а на публике — никогда. Свято блюл свой имидж — спокойной уверенности и невозмутимости, даже этакой величавой медлительности. До рукоприкладства же не опускался никогда (во всяком случае, ни одного зафиксированного факта ни до, ни после этого инцидента не обнаружено). И вдруг такая невыдержанность! С чего бы это? Благородное негодование по поводу убийства друга? Но за время пути можно и поостыть. К тому же основной виновник того, что Кирова «не уберегли», — Ягода, — вот он, здесь, под рукой, в том же поезде, на нём можно было уже десять раз отыграться.

Вероятнее всего, этот жест был чисто театральный, заранее продуманный и рассчитанный на публику (а может, и на историю). Им он хотел продемонстрировать окружающим своё негодование теми, кто «не уберёг» его соратника и друга. Но никакой реальной ответственности (пока что) они не понесут. Расчёт был исключительно на внешний эффект.

Вообще, Сталин был неплохим актёром. Но здесь он явно переиграл. Такая ситуация криминалистике хорошо известна. Преступники нередко перебарщивают, разыгрывая скорбь по убитому, негодование, настойчиво требуя непременно найти виновных и сурово их наказать. На чём и сыпятся. Аналогичную ошибку совершит и Сталин, создав против себя дополнительную улику (а впрочем, может, только в глазах умудрённых потомков, современники могли воспринять этот жест именно так, как он хотел).

Но последуем дальше. Как уже говорилось, в Ленинград Сталин приехал только для того, чтобы лично расследовать дело Николаева. Значит, придавал ему настолько важное значение, что не счёл возможным руководить расследованием из Москвы. Что же он делает?

Прежде всего, он допрашивает самого Николаева. Причём «с пристрастием» (по некоторым данным, Николаев во время этого допроса был сильно избит). Чего же хотел Сталин? Докопаться до истины? Но это мог легко сделать любой рядовой следователь — Николаев весь на виду. Принудить его к каким-то показаниям, заставить кого-то оговорить? Тоже не проблема для Запорожца или Медведя (кстати, потом это будет успешно сделано). Нет, для этого вовсе не требуется личного участия вождя в расследовании. Конечно, Сталин и до этого, и особенно после, тщательно режиссировал все политические процессы. Но только из-за кулис. Сам в расследовании не участвовал. Разве что иногда беседовал с очень высокопоставленными подследственными. Но как генсек, а не как следователь. Тут же он самолично допрашивает рядового коммуниста. Что же вдруг Иосифа Виссарионовича потянуло на детективную деятельность? А вот что. Он хотел сам, лично убедиться, годится ли Николаев для ОТКРЫТОГО ПРОЦЕССА. И чем больше он общался с Николаевым, тем больше мрачнел. Не потому, что Николаева нельзя заставить оговорить зиновьевцев. Просто ему нельзя абсолютно не в чём верить. Он может пообещать сегодня одно, а завтра заявить совсем другое. То есть совершенно непредсказуем, неуправляем и ненадёжен.

Судя по всем описаниям, в настроении Сталина в эти дни превалируют раздражённость и недовольство, а отнюдь не скорбь по погибшему соратнику. Всё ему не нравится — и сценарий, созданный Ягодой и Запорожцем, и особенно Николаев. В конце концов он приходит к выводу, что мёртвый Николаев для него будет лучше живого Николаева. Поэтому его в пожарном порядке осудят в закрытом процессе и быстро расстреляют. Поэтому на этом процессе не будет ни самого Зиновьева, ни его соратников, хотя Николаев и его подельники будут обвинены в принадлежности к зиновьевской террористической организации. А потом, в открытых процессах над зиновьевцами, наоборот, не будет уже Николаева, непосредственного убийцы, руку которого якобы направлял Зиновьев. Юридически, это, конечно, нонсенс, но у Сталина просто не было другого выхода. Максимум, что можно было сделать — это выбить у Николаева показания против зиновьевцев и быстро покончить с ним в закрытом процессе, чтобы он больше не смог помешать. Для открытого процесса Николаев не годился совершенно.

В начале работы над этой темой нас сильно сбивало с толку одно обстоятельство. А именно — неоднократная смена официальных версий — от «белогвардейской» до «зиновьевской». Это совершенно не вписывалось в вариант сталинского заговора. Действительно, если убийство Кирова организовано Сталиным, то заранее должен быть разработан чёткий сценарий. Почему тогда такие метания и шарахания? При чём тут какие-то мифические белогвардейцы?

Эту загадку разгадал Эдвард Радзинский.

Известны неоднократные указания Сталина Ягоде и другим работникам его ведомства типа «берегите Кирова» (а потом — гневное «Не уберегли!»). Так вот. Радзинский считает, что это и есть завуалированное указание об убийстве Кирова (на «глубоком языке», как выражается автор). И действительно, разве можно представить себе Сталина вместе с Ягодой или кем-то ещё, обсуждающими детальный план убийства Кирова? Да об этом и помыслить нельзя! С Жуковым или Рокоссовским за обсуждением плана стратегической операции — да, такое вполне реально. Но чтобы с кем-то из подчинённых обсуждать план убийства, уголовного преступления — такое совершенно исключено. Конечно же, указание об убийстве Кирова могло быть дано только иносказательно, на «глубоком языке». Кстати, в политике это вообще распространённый приём, а в восточной политике (а Сталин всё-таки восточный человек) — тем более.

Подойдём к этому с другой стороны. Представим на минуту, что Сталин говорил всё это вполне искренне и что его нужно было понимать буквально. Тогда возникает уйма вопросов. От кого или от чего нужно беречь Кирова? От несчастного Николаева? Да разве это проблема для любой спецслужбы — обезвредить жалкого неврастеника? И для этого нужно сталинское вмешательство? Если Сталину действительно было что-то известно о грозившей Кирову опасности, то его указания наверняка были бы более конкретными. Ну а если бы у Сталина вдруг появились какие-то данные (или хотя бы подозрения) о существовании террористической организации, планировавшей убийства партийных и государственных деятелей, то уж тут он дал бы такие «указания» Ягоде и его подчинённым, что те бы забегали как ошпаренные. И ещё: страшно представить, какие кары обрушились бы на головы виновных, не выполнивших указание вождя, будь оно дано «всерьёз». Но никаких кар не последовало. Словом, как ни крути, иного истолкования, кроме прямо противоположного, сталинский рефрен «берегите Кирова» иметь не может.

Отсюда становится ясным и другое — почему комиссия ЦК не нашла никаких прямых улик. Она и не могла их найти. Потому что их не существует в природе. Не такой был простачок Иосиф Виссарионович, чтобы оставлять за собой такие следы. О своём алиби он позаботился. Никаких прямых указаний ни устно, ни тем более письменно он не давал, а как раз говорил прямо противоположное. И ничего нового, кроме каких-нибудь несущественных деталей, не найдёт и десять комиссий. Все факты давно известны, и дело только за их квалифицированным анализом.

Поскольку указание Сталина Ягоде об убийстве Кирова было дано в иносказательной форме, тот не сразу понял глобальный замысел вождя. Он решил, что речь идёт только об устранении одного человека. А убийство партийного руководителя могло быть совершено, по представлениям того времени, только классовым врагом. Отсюда и «белогвардейская версия». Сработала инерция мышления.

Кстати, эта инерция будет действовать ещё некоторое время. Всё-таки тогда оппозиционеры ещё не воспринимались как враги, считались своими, большевиками, хоть и оступившимися. Обвинение их в терроре, в элементарных убийствах не было бы воспринято ни в партии, ни в народе (к тому же большевики, как известно, отрицали индивидуальный террор в принципе, как средство борьбы). Нужно было время, чтобы приучить общественное мнение к этой мысли, взвинтить психологическую обстановку в стране. Именно поэтому суд над зиновьевцами был проведён «в два приёма». На первом процессе они признали лишь «морально политическую ответственность» за убийство Кирова, и лишь на втором, когда в стране воцарилась атмосфера массового психоза, предстали заурядными убийцами и террористами.

Поэтому Сталин был вынужден лично направлять следствие по делу Николаева и инструктировать Ягоду. Он втолковывал непонятливому Ягоде прямым текстом: «Ищите убийц среди зиновьевцев». И лишь после недвусмысленной угрозы по телефону: «Смотрите, морду набьём» — следствие разворачивается в «зиновьевском направлении».

Таким образом круг следствия замыкается: Сталин, давший указание об убийстве Кирова; Ягода, принявший его к исполнению; Запорожец, непосредственный организатор и Николаев, непосредственный исполнитель. Но у следствия есть пробелы. Слабым звеном является Запорожец. До сих пор, говоря о нём, мы ссылались только на показания Александра Орлова. Есть ли против него ещё какие-нибудь улики? Да, есть.

Во-первых, его подозрительное алиби. Его не было в Ленинграде ни в день убийства Кирова, ни в дни, предшествовавшие ему и последовавшие за ним. По одним данным, он был в отпуске, по другим — в какой-то отлучке без разрешения Медведя. Казалось бы, ЧП такого масштаба, приезжает сам Сталин, другие руководители, мог бы примчаться и зам. начальника НКВД. Но его как ветром сдуло. За всё отвечает ничего не ведающий Медведь, которому даже достаётся от вождя по физиономии. Всё это очень похоже на то, что Запорожец был специально выведен из-под удара. ‹Интересный факт приводит Михаил Росляков, долгое время работавший в окружении Кирова, в своих «Свидетельствах очевидца». На третий день после убийства в газете «Ленинградская правда» было опубликовано сообщение о том, что приказом наркома внутренних дел смещены со своих должностей и преданы суду начальник Управления НКВД по Ленинградской области Медведь Ф.Д., его заместитель Фомин Ф.Т. и ряд других ответственных работников. Так вот. Запорожец, первый зам. Медведя (и, похоже — фактический руководитель ведомства) в этом документе даже не упомянут. Видимо, Ягода действительно хотел (во всяком случае, на первых порах) освободить его от ответственности.›

Далее. Обращает внимание и слишком мягкая кара за допущенную халатность («не уберегли Кирова!») — Запорожец и Медведь приговариваются всего к трём годам лагерей (Медведь, видимо, за компанию — без него нельзя, начальник всё-таки он). Причём фактически они наказание не отбывают, а занимают руководящие посты в тресте «Лензолото» (правда, до поры, до времени, пока не начнётся глобальная чистка).

Ну, и, наконец, есть ещё одна очень интересная улика, изобличающая не только Запорожца, но и Ягоду, а косвенно — и Сталина. Это — показания самого Ягоды по делу «Антисоветского правотроцкистского блока», когда он уже превратился из следователя в подсудимого. Вот что он показал. «О том, что убийство С.М. Кирова готовится по решению центра заговора, я знал заранее от Енукидзе, он предложил мне не чинить препятствий организации этого террористического акта, и я на это согласился. С этой целью я вызвал из Ленинграда Запорожца, которому и дал указания не чинить препятствий террористическому акту над С.М. Кировым». Думается, что если из этих показаний исключить мало известного современному читателю Енукидзе (впоследствии реабилитированного), то в остальном Ягода говорит правду. Вообще, ложные показания обвиняемого (неважно, самооговор это или самооправдание) редко бывают ложными от начала до конца. Туда всегда вплетаются крупицы, а то и фрагменты истины. Равным образом и Ягоде не было необходимости в этой части фантазировать. Именно поэтому он назвал Запорожца, а не Медведя. Если бы его показания были полностью ложными, то логика подсказывала назвать соучастником начальника Ленинградского НКВД, а не его заместителя, не действовать «через голову». Поэтому здесь мы Ягоде можем верить (редкий случай в практике политических процессов 1930-х гг.). Разумеется, подлинного организатора заговора против Кирова Ягода назвать не мог.

Переходим теперь к последнему этапу расследования — анализу посткриминального поведения подозреваемого. Оно тоже весьма характерно. Сталин последовательно, в несколько этапов осуществляет глобальное уничтожение всех, кто имеет хоть какое-то отношение к «делу Кирова». Как уже говорилось, уже на следующий день после убийства гибнет его охранник Борисов. Затем Сталин даёт распоряжение убрать «друга» Николаева, не потрудившись даже его допросить. Через некоторое время осуждены и расстреляны или сгинули в лагерях жена Николаева и все её родственники. Затем наступает очередь всех остальных. Такое тотальное уничтожение было замечено даже современниками.

В 1937 г. вновь осуждены и расстреляны Медведь и Запорожец, поначалу вроде бы легко отделавшиеся. В лагерях идёт повальный отлов и отстрел всех, кто хоть как-то причастен к этому делу.

Чем же можно объяснить такие действия Сталина? Объяснение может быть только одно — это заметание следов преступления.

Если бы Сталин никак не был причастен к убийству Кирова, вспомнил ли бы он через несколько лет о каком-то Николаеве? Да он бы и думать о нём забыл. Сколько убийств и «умерщвлений» ставилось в вину осуждённым на открытых политических процессах — Горького и его сына, Куйбышева, Менжинского. Кто-нибудь вспоминал о них после того, как обвиняемые были осуждены и расстреляны или отправлены в лагеря? О них тут же забывали все, в том числе и Сталин. Потому что никто не будет заметать следы чужого преступления. Только убийца будет долго помнить и тщательно заметать следы своего преступления. И в этом может легко перегнуть палку. Сталин тоже так тщательно, последовательно и долго уничтожает всех, кому могло быть хоть что-то известно о «деле Кирова», что выдаёт себя с головой.