Въ субботу 25 Марта.

Какой совѣтъ могу тебѣ подать, благородная моя пріятельница? Достоинства твои вмѣняются въ твое преступленіе. Тебѣ столько не не возможно переменить свойство, какъ и тѣмъ, кои производятъ на тебя гоненія. Припиши свои злощастія безмѣрному различію, которое находится между тобою и ими. Что ты отъ нихъ требуешь! не показываютъ ли они своего своенравія? И въ разсужденіи кого? чужой: ибо по справедливости, ты имъ не принадлежишь. Они утверждаются на двухъ пунктахъ; на собственной своей непроницательности (и я бы дала охотно ей истинное ея названіе, если бы смѣла) и на почтеніи, котораго знаютъ, что ты не можешь къ самой себѣ не имѣть; принимая также въ разсужденіе твой страхъ со стороны Ловеласа о которомъ почитаютъ тебя увѣренною, что ты повредила бы честь своего нрава, еслибы прибѣгнула къ нему, дабы избавиться отъ своихъ безпокойствій; имъ извѣстно также, что памятозлобіе и непреклонность тебѣ не свойственны; что волненіе произведенное ими въ твоей душѣ, будетъ имѣть жребій, подобный всѣмъ чрезвычайнымъ движеніямъ, которыя скоро утишаются, и что будучи однажды выдана замужъ, ты ни о чемъ больше помышлять не будешь, какъ о утѣшеніи себя въ своемъ положеніи. Но знай, что сынъ и старшая дочь твоего отца пріуготовляютъ тебѣ нещастіе во всю жизнь, если ты сочетаешься бракомъ съ такимъ человѣкомъ, котораго они для тебя опредѣляютъ, и который имѣетъ уже съ ними тѣснѣйшую связь, нежели какую бы ты могла когда нибудь имѣть съ такимъ мужемъ. Не видишь ли ты, сколько они стараются сообщать столь тѣсно сопряженной съ нимъ душѣ все то, что знаютъ о справедливомъ твоемъ къ нему отвращеніи.

Въ разсужденіи его неотступности, тѣ, которые оной удивляются, худо его знаютъ. Онъ не имѣетъ ни малѣйшаго чувствованія нѣжности. Если онъ когда нибудь женится, то повѣрь, душа ни зачто будетъ почитаться въ его мысляхъ. Какимъ образомъ искалъ онъ душу, когда ее не имѣетъ? Всякой не ищетъ ли себѣ подобнаго? и какъ бы онъ зналъ цѣну того, что его превосходитъ, когда по самому предположенію онъ того не понимаетъ? Если случится, что принадлежа по нещастію ему, показалась бы ты ему очевидно меньше нѣжною, то я думаю, что онъ мало бы о семъ сожалѣлъ, поелику отъ того болѣе бы свободы слѣдовать гнуснымъ склонностямъ, которыя надъ нимъ владычествуютъ. Я слышала отъ тебя примѣчаніе госпожи твоей Нортонъ.,,Что всякой человѣкъ, которой есть добычею владычествующей страсти, охотно предпочтетъ удовлетвореніе оной двадцати другимъ подчиненнымъ страстямъ, коихъ пожертвованіе будетъ стоить ему меньше, хотя бы они были гораздо похвальнѣе.,,

Какъ я не опасаясь, должна представить тебѣ его въ ненавистнѣйшемъ видѣ, нежели въ какомъ уже прежде ты его воображала, то за долгъ почитаю обьявить тебѣ нѣкоторыя мѣста не давно бывшаго между имъ и кавалеромъ Гарри Довнетонъ разговора, который кавалеръ вчера разсказывалъ моей матерѣ. Ты тутъ увидишь подтвержденіе его началъ, чтобъ управлять страхомъ, какъ дерзкая твоя Бетти тебѣ изъяснила, слышавъ отъ него самаго.

Сиръ Гарри безъ всякихъ околичностей, сказалъ ему, что онъ удивляется видя его столько упорно старающагося о полученіи тебя противъ твоей склонности.

Объ етомъ я не много безпокоюсь, отвѣчалъ онъ.

Дѣвицы, которыя столько показываютъ притворства, обыкновенно бываютъ страстные женьщины; (недостойная тварь:) и никогда бы его не тронули, продолжалъ онъ нѣсколько подумавъ, непріятныя ужимки пригожей жены, когда бы она подала ему поводъ къ озлобленію своему. Притомъ земля твоя по выгодности своего положенія вознаградила бы его довольно за все то, что онъ долженъ претерпѣть отъ твоей холодности. По крайней мѣрѣ надѣялся бы онъ на твою снисходительность, еслибы не имѣлъ успѣха къ твоей любви, и щастливѣе бы былъ по сей причинѣ, нежели три четверти мужей ему извѣстныхъ. (бѣдный. Наконецъ добродѣтель твоя столько извѣстна, что служилабы ему залогомъ всего, чего бы онъ могъ желать.

Не опасаетесь ли вы, перервалъ Сиръ Гарри, чтобъ она, если будетъ принуждена за васъ выдти, не стала смотрѣть на васъ такъ какъ Елисавета Французская смотрѣла на Филиппа II, когда онъ ее принялъ на своихъ границахъ въ качествѣ супруга, которой ей казался свекромъ; т. е. съ большимъ страхомъ и трепетомъ, нежели снисхожденіемъ и любовію? И вы можетъ быть не лучшимъ будете казаться ей, какъ и сей старый монархъ своей принцессѣ.

Страхъ и трепетъ, отвѣчалъ сей ужасный человѣкъ, столько приличны уговоренной дѣвицѣ, какъ женѣ; и начавши смѣяться (подлинно, другъ мой, Сиръ Гарри увѣрялъ насъ, что сія гнусная тварь смѣялась.) прибавилъ онъ, что его дѣло было внушать ей страхъ, еслибы онъ имѣлъ причину думать, что его лишаютъ любви; что съ своей стороны увѣренъ онъ, что если страхъ и любовь не должны быть совмѣстны въ супружескомъ состояніи, то мущина, который заставляетъ себя бояться, есть самый разсудительный.

Если бы глаза мои имѣли силу, которую приписываютъ Василиску, то я бы ничего столько усильно не желала, какъ идти поразить взоромъ сіе чудовище.

Однако мать моя думаетъ, что ты удивительную бы показала услугу преодолѣніемъ своего къ нему отвращенія. Если тамъ: говоритъ она, (я думаю, что уже о томъ тебя спрашивали) названіе и святость повиновенія, если исполненіе его ничего не стоитъ?

Какое нещастіе любезный другъ, что выборъ твой не имѣетъ лучшихъ предмѣтовъ! или Скилла, или Харибда.

Всякой другой особѣ, подобной тебѣ съ которою бы поступали съ такою жестокостію, я знаю, какой бы тотчасъ дала совѣтъ. Но я уже говорила, что малѣйшая безразсудность, предполагаемая неразборчивость въ столь благородномъ нравѣ, каковъ твой, была бы рана для всего пола.

Пока я ласкалась нѣсколько независимостію, къ которой хотѣла тебя преклонить, сія мысль была единое средство, въ которомъ я находила утѣшеніе. Но нынѣ, когда ты столь убѣдительно доказала мнѣ, что должно оставить сіе намѣреніе, тщетно силюсь я искать какое нибудь пособіе. Я хочу оставить перо, дабы подумать еще о семъ.

Я думала, размышляла, разсматривала, и обьявляю тебѣ, что не болѣе какъ и прежде успѣла. Что я тебѣ намѣрена сказать, есть то, что я молода, какъ и ты, что имѣю разсудокъ гораздо теснѣе и страсти сильнѣе.

Я тебѣ давно говорила, что ты весьма много жертвуешь, предлагая о своемъ согласіи не вступать ни когда въ супружество. Если сіе предложеніе будетъ принято, то земля, которую имъ столь жалко отдѣлить отъ фамиліи достанется со временемъ твоему брату, и удобнѣе можетъ быть, нежели сомнительнымъ возвращеніемъ., которымъ имъ льститъ Г. Сольмсъ. Ты стараешься, любезный другъ, вложить сію мысль въ странныя ихъ головы. Тиранниечское слово власти, есть единое только возраженіе, которое можно дѣлать противъ сего торжествованія.

Не забудь, что если ты рѣшишься оставить своихъ родственниковъ, то почтеніе и нѣжность твоя къ нимъ не позволили бы подать на нихъ никакого обьявленія для своего оправданія. И слѣдовательно ты бы имѣла противъ себя публику; и если бы Ловеласъ продолжалъ свое разпутство, и не поступалъ съ тобою благопристойно, то какое оправданіе для ихъ съ тобою поступка, и для ненависти, которую они ему открыли!

Я прошу небо, чтобъ оно тебя болѣе просвѣтило. Имѣю еще сказать, что съ своими мыслями могла бы я предпринять все, ѣхать во всякое мѣсто, нежели видѣть себя женою такого человѣка, коего бы ненавидѣла, и не престала бы всегда ненавидѣть, если бы онъ былъ подобенъ Сольмсу. Не болѣе бы также стала сносить досады и оскорбленія, коими ты отягощена, по крайней мѣрѣ отъ брата и сестры, еслибы я имѣла такое терпѣніе въ разсужденіи отца и дядьевъ.

Мать моя увѣряетъ себя, что они по изтощеніи всѣхъ усилій къ покоренію тебя своимъ расположеніямъ, оставятъ предпріятіе свое, когда будутъ отчаеваться о успѣхѣ. Но я не могу быть съ нею согласна. Я не вижу, чтобъ она имѣла другое основаніе, нежели собственныя свои догадки. Иначе я бы подумала въ твою пользу, что ето есть тайна между ею и твоимъ дядею.

Надобно возпрепятствовать, если можно, чтобъ ты не была увезена къ своему дядѣ. Сей гнусный человѣкъ, священникъ и церьковь, присутствіе твоего брата и сестры… Безъ сомнѣнія ты будешь принуждена отдаться Сольмсу; и чувствія непреклонности, столь новыя для тебя, не оградятъ тебя въ столь тесномъ случаѣ. Ты прибѣгнешь къ своему свойству. Будешь только себя защищать презрѣнными слезами, моленіями, и безполезными рыданіями и обрядъ не прежде будетъ оскверненъ, если позволишь мнѣ сіе выраженіе, пока не осушатъ твои слезы, и принудятъ тебя молчать, и принять новый видъ чувствованія, которымъ бы ты могла получить прощеніе отъ своего новаго обладателя и забвеніе всѣхъ опытовъ твоей ненависти. Словомъ, любезный другъ, тебѣ должно будетъ его ласкать. Прежнее твое поведеніе зависило отъ скромности твоего состоянія; а роль твоя здѣсь будетъ состоять въ томъ, чтобъ оправдывать его безстыдную насмѣшку, что дp3;вицы, которыя поступаютъ притворно, суть обыкновенно страстныя женьщины. И такъ ты начнешь прохожденіе сего званія чувствительною признательностію, за ту снисходительность, которая будетъ причиною пріобрѣтенной тобою милости, и если онъ по своимъ правиламъ, не будетъ тебя принуждать страхомъ сохранять сіе чувствованіе, то я узнаю тогда, что обманываюсь.

Однако при всемъ томъ истинный вопроса смыслъ я должна оставить неопредѣленнымъ, и представить его собственному твоему рѣшенію, кое будетъ зависѣть отъ степени жара, который ты увидишь въ ихъ поступкахъ, или отъ опасности больше или меньше возрастающей быть увезенною въ домъ своего дяди. Но я повторяю еще моленія свои къ Богу, дабы онъ благоволилъ быть какому нибудь произшествію, которое бы могло тебѣ воспрепятствовать принадлежать когда либо тому или другому изъ сихъ двухъ людей. О естлибы ты могла остаться дѣвицею, дражайшая моя пріятельница, пока промыслъ покровительству достоинствамъ и добродѣтелямъ, не изберетъ тебѣ человѣка достойнаго тебя, или по крайней мѣрѣ столько, достойнаго какимъ можетъ быть смертный!

Съ другой стороны я бы не желала, чтобъ съ качествами служащими къ толикому украшенію супружескаго званія, рѣшилась ты ограничить себя незамужнымъ состояніемъ. Ты знаешь, что я неспособна къ ласкательству. Языкъ мой и перо суть всегда органы моего сердца. Ты должна довольно изслѣдовать саму себя, по крайней мѣрѣ въ сравненіи съ прочими женьщинами, дабы не сомнѣваться о моей искренности: въ самомъ дѣлѣ, почему бы утверждали, чтобъ особа, которая почитаетъ за удовольствіе открывать и удивляться всему, что есть похвальнаго въ другой, не примѣчала такія же качества въ самой себѣ, когда извѣстно, что еслибы она не обладала ими, не могла бы съ такимъ удивленіемъ зрѣть ихъ въ другомъ человѣкѣ? И для чего бы не приписывали ей похвалъ, которыя бы она приписывала всякой другой имѣющей половину ея совершенствъ; а особливо, естьли она неспособна къ тщеславію или гордости, и если она столько отдалена отъ презрѣнія тѣхъ, кои не получили такихъ преимуществъ; сколько отъ того, чтобъ возноситься чрезмѣрно полученіемъ оныхъ? Возноситься чрезмѣрно, сказала я? ахъ! какъ бы ты могла когда нибудь сіе показать?

Прости, прелестная моя пріятельница. Удивленіе мое, которое усугубляется при каждомъ твоемъ ко мнѣ письмѣ, не всегда должно утушаться страхомъ, чтобъ не оскорбить тебя, хотя сія причина часто служитъ обузданіемъ моему перу, когда къ тебѣ пишу, и моему языку, когда имѣю щастіе съ тобою находиться.

Я спѣшу окончить, дабы соотвѣтствовать твоей торопливости. Сколько однакожъ примѣченій могла бы я придать на послѣднія твои повѣренности!

Анна Гове.