Въ среду 10 Маія.

Я хвалю твое намѣреніе къ побѣгу, хотя бы ты ни малѣйшаго ободренія отъ твоего дяди на то не получила; и я тѣмъ болѣе желаю видѣть совершеніе онаго, что за два часа узнала къ стыду твоего Ловеласа нѣсколько весьма вѣрныхъ извѣстій, кои принуждаютъ почитать его за злобнѣйшаго человѣка, наименѣе уважающаго достоинства нашего пола. Я тебя увѣряю, любезная моя пріятельница, что хотябъ онъ имѣлъ двенадцать жизней, естьли только все то правда, что говорятъ, то долженъ бы былъ всѣхъ оныхъ лишиться, и не быть болѣе на свѣтѣ по учиненіи двадцати преступленій.

Если ты когда ни будь позволишь ему разговаривать съ тобою дружескимъ образомъ, то спроси его о новостяхъ дѣвицы Беттертонъ, и что съ нею теперь дѣлается. Естьли онъ утаитъ; то спроси его также о дѣвицѣ Локіеръ. Ахъ! любезная моя, сей человѣкъ презрѣнія достоинъ.

Твой дядя будетъ вывѣданъ, какъ ты того желаешь, и весьма въ скоромъ времени: но я сомнѣваюсь о успѣхахъ по многимъ причинамъ. Не извѣстно какое дѣйствіе пожертвованіе твоимъ мнѣніемъ можетъ произвести надъ нѣкоторыми людьми: и естьли уже дѣло къ сему клонится; то я не позволилабъ тебѣ лишиться онаго произвольно.

Естьли твоя Анна не выздоровѣетъ, то я бы тебѣ совѣтовала, есть ли можно, привлечь къ своимъ выгодамъ Доркасу. Не оказывала ли ты ей излишняго пренебреженія? симъ не довольно былабъ ты благоразумна. Я хотѣлабъ также, чтобъ ты могла доставить себѣ нѣсколько писемъ отъ твоего тирана. Человѣкъ столь нерадивой какъ онъ, не всегда бываетъ остороженъ естьли онъ имѣетъ какія чрезвычайныя намѣренія, а естьли ты не можешь привлечь Доркасу къ своимъ выгодамъ; то оба они кажутся мнѣ подозрительны. Прикажи ему къ себѣ придти въ такое время, когда онъ держитъ перо, или когда сидитъ между своими бумагами, чтобъ поймать, его въ оплошности. Признаюсь, что такія старанія походятъ на тѣ, кои употребляются въ постояломъ дворѣ, когда страшася воровъ, осматриваютъ всѣ углы, и бываютъ въ смертельномъ страхѣ естьли хотя одного въ оныхъ находятъ. Но лучше находить ихъ въ то время, когда не спятъ, нежели ожидать отъ нихъ нападенія, когда лежимъ въ постелѣ и погружены въ глубокомъ снѣ.

Я весьма рада что къ тебѣ прислано платье, только нѣтъ денегъ, какъ ты видишь, нѣтъ другихъ книгъ выключая Спиры, Рекселя, или какой молитвенной книжки. Тѣ, которые тебѣ оныя присылаютъ, могутъ и сами имѣть въ нихъ большую нужду. Но отвратимся отъ столь непріятнаго предмѣта.

Ты чрезвычайно меня встревожила тѣмъ извѣстіемъ, что онъ намѣренъ, похитить одно изъ моихъ писемъ. Я знаю, по новымъ освѣдомленіямъ, что онъ начальникъ той шайки разбойниковъ, [тѣ, коихъ онъ тебѣ представлялъ были конечно изъ числа оныхъ] которые соглашаются измѣнять невиннымъ дѣвицамъ, и кои безъ угрызенія совѣсти употребляютъ насиліе. Естьли онъ узнаетъ съ какою вольностію я о немъ отзываюсь; то не буду болѣе никогда выходить изъ дома безъ провожатыхъ.

Мнѣ весьма прискорбно тебя о томъ увѣдомлять; но я имѣю основательныя причины думать, что твой братъ не оставилъ еще сумозброднаго своего умысла. Какой то матросъ съ обожженнымъ лицемъ, теперь только отъ меня вышедшій, сказалъ мнѣ съ таинственнымъ видомъ, что Капитанъ Сенглетонъ могъ бы оказать тебѣ великую услугу, естьлибъ удостоился чести съ вами поговорить. Я отвѣчала, что не знаю вашего убѣжища. Сей человѣкъ столь былъ наученъ, что я не могла проникнуть причины порученнаго ему дѣла.

Я весьма горько часа съ два плакала, прочитавъ то изъ твоихъ писемъ, которое присоединено было къ увѣщанію двоюроднаго твоего брата Мордена. Любезнѣйшая моя пріятельница, собери всѣ свои силы. Позволь своей Аннѣ Гове, слѣдовать движенію той нѣжной дружбы, которая составляетъ въ насъ единую душу, и употребить всѣ свои усилія, дабы подать тебѣ хотя малое утѣшеніе.

Я не удивляюся тѣмъ меланхолическимъ размышленіямъ, коихъ довольно вижу въ твоихъ письмахъ, и о томъ поступкѣ, къ коему ты приведена съ одной стороны, насильственными средствами, а съ другой коварствомъ. Странное злощастіе! Кажется, что небо хочетъ симъ явить суету всего того, что называютъ человѣческимъ мудрованіемъ. Я желаю, любезная моя, чтобъ ты и я, какъ ты говоришь, не весьма надмѣвались отъ внутренняго засвидѣтельствованія нашего превосходства надъ многими другими людьми. Я долѣе не простираю своихъ желаній. Слабыя души стараются искать внѣшнихъ причинъ къ объясненію всѣхъ чрезвычайныхъ происшествій справедливѣе бы и вѣрнѣе относить оныя самимъ себѣ, и дражайшимъ нашимъ пріятелямъ, нежели Провидѣнію, которое во всѣхъ своихъ опредѣленіяхъ единыя токмо мудрыя намѣренія имѣть можетъ.

Но не думай, какъ ты мнѣ говоришь въ одномъ изъ твоихъ писемъ, что твои нещастія служили тебѣ токмо къ возвѣщанію новыхъ злоключеній. Ты будешь въ то же самое время такимъ изящнымъ примѣромъ, какимъ надѣялась быть и въ самыхъ щастливѣйшихъ твоихъ положеніяхъ. И такъ, исторія твоихъ нещастій будетъ имѣть сугубую силу для тѣхъ, кои о всемъ томъ узнаютъ: ибо естьлибъ случилось что такія достоинства, какъ твои не обнадѣжилибъ тебя великодушнымъ поступкомъ со стороны одного своевольнаго человѣка; то ктожъ можетъ надѣяться когда нибудь найти хотя малѣйшей признакъ честности въ людяхъ сего свойства?

Естьли ты почитаешь себя неизвинительною, учиня такой поступокъ. которой подвергаетъ тебя развращенному человѣку, хотя ни малѣйшаго намѣренія не имѣла съ нимъ бѣжать; то что же должны думать о самихъ себѣ всѣ тѣ безразсудныя дѣвицы, которые не имѣвъ и половины твоихъ причинъ, и не уважая нимало благопристойности, скакиваютъ со стѣнъ, спускаются изъ оконъ, и переходятъ въ тотъже день, изъ отцовскаго дому на ложе своего обольстителя?

Естьли ты укоряешь себя съ такою жестокостію, что воспротивилась запрещеніямъ самыхъ безразсудныхъ родственниковъ, но притомъ такимъ запрещеніямъ кои не имѣютъ въ себѣ достаточнаго основанія, то чтожъ могли бы сдѣлать тѣ жестокосердыя дочери, которыя уклоняютъ ухо свое отъ мудрѣйшихъ совѣтовъ, и можетъ быть въ такихъ обстоятельствахъ, въ которыхъ ихъ гибель очевидно бываетъ плодомъ предумышленной ихъ нескромности.

Наконецъ, ты будешь служить для всѣхъ тѣхъ, которые узнаютъ твою исторію, преизящнымъ примѣромъ той неусыпности и предосторожности, коею благоразумная особа, почитаемая нѣсколько уклонившеюся отъ своего пути, старается усильно исправить свое заблужденіе, и ни мало не теряя изъ виду своей должности, дѣлаетъ все то, что зависитъ отъ нее, дабы вступить паки на ту стезю, отъ коей можно сказать, что она больше отреяна, нежели сама отъ оной отступила.

Ободрись, любезнѣйшая моя пріятельница, занимайся единственно сими разсужденіями; и не только, чтобъ вдаваться въ прискорбіе, старайся непрестанно всѣми своими силами оправдать, то, которое по мнѣнію твоему можетъ тебѣ нанесть укоризну. Случится можетъ, что при окончаніи сего дѣла твое заблужденіе не будетъ достойно имени нещастія, наипаче когда твоя воля въ томъ не имѣла участія.

И я должна тебѣ сказать, по истиннѣ, что естьли употребляю слова заблужденіе и ослѣпленіе; то единственно для того, дабы сообразиться съ тѣмъ разположеніемъ, которое побуждаетъ тебя самую столь вольно себя обвинять, и изъ уваженія къ мыслямъ той особѣ, которой я весьма оное отдавать должна: ибо я увѣрена во глубинѣ моего сердца, что твое поведенье можетъ быть оправдано во всѣхъ случаяхъ, и что въ твоемъ приключеніи тѣ только хулы достойны, кои не могутъ иначе оправдать себя какъ обратя всю оную хулу на тебя.

Однако я предвижу, что тѣ печальныя размышленія, которыя весьма часто оказываются въ твоихъ письмахъ всегда будутъ смѣшиваться съ твоими удовольствіями, когда ты будешь женою Ловеласа, и когда ты въ немъ найдешь лучшаго изъ мужей.

Ты была не въ примѣръ щастливѣе, когда его не знала, и столь щастлива, что превышала всякое благополучіе. Всѣ люди имѣли къ тебѣ нѣкоего рода обожаніе. Самая зависть, которая въ послѣднихъ сихъ временахъ, подняла ядовитую свою главу противъ тебя, пребывала въ молчаніи и удивлялась превосходству твоихъ достоинствъ. Ты была душею во всѣхъ тѣхъ собраніяхъ, въ кои ни являлась. Я видала довольно особъ гораздо лѣтами тебя превосходящихъ, но отказывающихся прежде подавать свои мнѣнія на какой нибудь предмѣтъ пока ты не объявишь своего, да и часто для того чтобъ свободиться стыда отреченіемъ отъ своихъ словъ, когда тебя выслушаютъ. Однако со всѣми сими преимуществами, тихость твоя, умѣренность, и благоувѣтливость придавали той отличности, которую всѣ люди оказывали твоимъ чувствованіямъ и превосходству, искренность и уваженіе. Съ чувствительностію взирали, что ты нимало не старалась всемъ симъ торжествовать. Ты умѣла, во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, въ коихъ преимущестовала, сказать нѣчто пріятнаго, которое успокоевало сердце того, коего ты принудила къ молчанію, такъ что всякой оставался довольнымъ самъ собою, уступая тебѣ побѣду.

Естьли когда говорили о прекрасныхъ рукодѣліяхъ, то всегда превозносили твои или показывали ихъ въ примѣръ. Никогда не хвалили молодыхъ особъ прежде тебя, въ тщательности, домостроительствѣ, чтеніи, въ письмѣ, въ краснорѣчіи, во вкусѣ и упражненіи въ свободныхъ наукахъ да и въ самыхъ пріятностяхъ украшающихъ видъ и одежды, по коимъ усматривали въ тебѣ неподражаемыя пріятности.

Бѣдныя при каждомъ твоемъ шагѣ тебя благословляли. Богатыя вмѣняли тебя въ свою славу, и тщеславились что не были обязаны оставлять свое званіе, дабы подать такой примѣръ, которой бы принесъ ей честь.

Хотя всѣхъ желанія были обращены къ тебѣ, хотя ихъ глаза единую токмо тебя искали; но не находилось изъ оныхъ ни одного, которой бы быль одобряемъ какими ниесть порочными намѣреніями, и осмѣлился бы простирать до тебя свою надѣжду и требованія.

Въ столь щастливомъ состояніи, и составляя благополучіе всѣхъ тѣхъ, кои нѣкоторое отношеніе къ тебѣ имѣли могла ли ты думать, чтобъ не случилось чего такого, которое бы въ состояніи было тебя убѣдить, что ты не была изъята отъ общаго жребія; что ты еще не со всѣмъ совершенна, и чтобъ ты не должна надѣяться провесть свою жизнь безъ опыта безъ искушенія и безъ нещастія.

Должно признаться, что на тебя не могли прежде напасть ни съ такою силою, ни съ искушеніемъ тебя достойнымъ; ты превозмогала всѣ простыя искушенія. На сей конецъ долженъ быть нарочно созданной, или какой нибудь весьма злобной духъ, подъ видомъ человѣка, которой присланъ къ обладанію твоего сердца, между тѣмъ какъ множество другихъ духовъ, и такого же роду, и въ такомъ же числѣ сколько находится особъ въ твоей фамиліи, имѣли бы позволеніе въ мрачной часъ овладѣть сердцами всѣхъ твоихъ родственниковъ, а можетъ быть поселиться въ нихъ, и управлять всѣми движеніями къ опроверженію замысловъ обольстителя, дабы тебя раздражить, возбудить, и привести къ пагубному свиданію.

И такъ, разсмотря все, кажется, какъ я то часто повторяла, что есть нѣкая судьба въ твоемъ заблужденіи, естьли только такое быть можетъ, и что можетъ быть она для того токмо тебѣ наслана, чтобъ подать твоими оправданіями примѣръ полезнѣйшій, нежели какой могла ты подать въ лучшей жизни; ибо нещастіе, любезная моя, составляютъ наилучшее твое время, и я вижу ясно, что откроетъ тебѣ тѣ пріятности, тѣ красоты, коихъ никогда бы не видѣли въ теченіи благоденствія, которое ты препровождала съ самой колыбели, хотя оно весьма тебѣ сродно и хотя всѣ почитаютъ тебя онаго достойною.

Къ нещастію сей опытъ по необходимости будетъ весьма прискорбенъ. Онъ будетъ таковымъ для тебя, любезная моя, для меня, и для всѣхъ тѣхъ, которые тебя столько же любятъ какъ и я, усматривая въ тебѣ совершенной примѣръ всѣхъ добродѣтелей, предмѣтъ удивленія, противъ коего удивительно, чтобъ зависть осмѣлилась обращать свои стрѣлы.

Всѣ сіи разсужденія должна ты уважить такъ, какъ они того заслуживаютъ. Тогда, поелику пылкія воображенія бываютъ не безъ возторговъ, тогда, говоритъ твоя Анна Гове, читая свое письмо, мнитъ въ немъ видѣть болѣе возвышенности нежели въ обыкновенномъ своемъ штилѣ, и будетъ ласкаться тѣмъ, что какъ бы по вдохновенію утѣшала страждущую пріятельницу, которая, въ послабленіи своихъ силъ, и въ глубокой горести, не проницаетъ мрака сокрывающаго отъ нея зарю прекраснѣйшаго дня.