Иранские ковры из пазырыкских курганов

Стриженый пазырыкский ковер иранской работы является самым древним в мире из числа дошедших до нас, так как он был выполнен 2500 лет назад. Проведенные впоследствии исследования показали, что он был соткан еще в эпоху ахеменидских царей. Обычно изделия из шерсти не выдерживают подобного испытания временем и гибнут. Пазырыкский ковер сохранился почти полностью потому, что долгое время находился в промерзшем грунте вблизи российско-монгольской границы – в могиле древнего алтайского кочевника.

Раскопки алтайских курганов и найденные там предметы открыли совершенно новый мир, о котором можно было только догадываться. Появились коллекции изделий из кожи, дерева, войлока и разнообразных тканей. Еще в конце XVIII – первой трети XIX века прекрасную коллекцию найденных на Алтае художественных произведений составил алтайский инженер П.К. Фролов. Среди них особенно замечательными были хорошо сохранившиеся деревянные резные изделия, какие встречались при раскопках и скифских курганов Причерноморья.

Алтайские курганы, как и многие другие, были основательно разграблены ворами. Так, например, в одном из них даже трупы оказались беспорядочно разбросаны, а некоторые и вовсе исчезли. Все они были раздеты, головы у нескольких были отрублены: по предположениям ученых, вероятно, для того, чтобы снять гривны – дорогие шейные украшения. У одной из женщин были отрублены стопы обеих ног, голени и кисть правой руки. Даже войлочная обивка была содрана со стен одной из погребальных камер, чтобы извлечь медные гвозди, которыми она была прибита.

Обнаружил пазырыкские ковры советский профессор С.И. Руденко. Они находились в пятом Пазырыкском кургане вместе с трупами коней: один ковер был войлочный с аппликациями, другой – ворсовый, шерстяной.

Войлочный ковер, по предположениям исследователей, являлся скорее всего частью шатра, так как он был большого размера – 30 квадратных метров. На нем чередуются орнаментальные фигуры и несколько раз повторяющаяся композиция. Композиция эта изображает всадника, стоящего в развевающемся платье перед богиней, которая сидит на троне и держит в руке пышное растение.

Эта культовая сцена напомнила ученым изображения, которые были распространены и в искусстве Северного Причерноморья: сидящая богиня символизирует плодородие природы. Растение с изгибающимися ветвями, которые заканчиваются стилизованными цветами и листьями, как считают ученые, не имеет ничего общего с формами деревьев и листьев в сибирском искусстве: скорее оно напоминает китайские орнаменты.

Богиня сидит в профиль в кресле с точеными ножками и отогнутой спинкой, заканчивающейся такой же стреловидной фигурой, как и на ветках находящегося в ее руке растения.

Изображенная на ковре голова богини, по-видимому, обрита, как это было сделано и у женщин, погребенных в Пазырыкских курганах. На голове богини надета шапка с назатыльником, украшенным по тулье широкими треугольниками. У богини плоский затылок, высокий лоб, глаза с прямыми бровями, крупный нос с горбинкой и тяжелый выступающий подбородок. Одета богиня в подобие длинного (до лодыжек) халата, запахнутого на левую сторону и украшенного орнаментом в виде крупных угловатых завитков.

У обращенного к богине всадника густые волнистые волосы, на лице – длинные, закрученные кверху усы. В одной руке всадник держит повод, другой руки не видно. Одет он в короткую куртку, украшенную вдоль плеча, по борту и подолу шитьем. Украшен большими кругами и развевающийся сзади всадника плащ. Такого плаща ученые не встречали ни в скифских находках, ни у саков, а впервые они появились на боспорских фресках и рельефах сарматского периода.

Уникален и ворсовый ковер – самый древний образец этого рода изделий. На центральном поле ковра многократно повторяется один и тот же рисунок – квадратная рамка с крестообразной фигурой из четырех лепестков и треугольником листиков между перекрестиями. Ученые еще расскажут нам о смысле четырехлепестковых цветков, расположенных параллельными рядами, и о символике цветовой гаммы этой реликвии.

Поле ковра обрамлено бордюром из пяти полос. В первой из них представлен ряд маленьких квадратов с фигурой орлиного грифона с повернутой назад головой. Вторая полоса занята многократно повторяющимися фигурами пасущихся оленей с зубчатым рогом на голове. Все олени обращены в левую сторону.

Третья полоса состоит из таких же крестообразных фигур, что и в центре ковра, но без квадратных рамок. Самой широкой является четвертая полоса, в которой расположены чередующиеся всадники – верховые и спешенные, направляющиеся вправо. Хотя человеческие фигуры на ковре изображены весьма схематично, но головные уборы их даны вполне отчетливо: это башлык с заломленным назад верхом, завязанный под подбородком.

Спешившиеся всадники, ведущие коней на поводу, помещены так, что видны только их бюсты и ноги. Зато лошади изображены во всем своем великолепии – с изогнутыми шеями и в богатом уборе. На голове каждой из них высится султан, а узда украшена бляхами. На спине у них вместо седла (видимо, поверх войлочного потника) положен узорчатый коврик, обрамленный бахромой и фестонами.

Пятая полоса повторяет первую – ряд маленьких квадратов с фигурой орлиного грифона с повернутой назад головой.

Шерстяной ворсовый ковер имеет прямоугольную форму (1,89 х 2 метра) и отличается необычайной тонкостью работы. Равномерно подстриженные и образующие сплошной бархатистый покров нити так плотно увязаны на основе, что в каждом квадратном сантиметре ковра умещается 36 таких узлов. Современному мастеру потребовалось бы полтора года напряженной работы, чтобы создать что-либо подобное этому ковру.

Почему этот ковры считаются именно иранскими? На кайме ковра часто встречаются повторяющиеся рисунки мифического крылатого существа – желто-пятнистого оленя и два изображения человека: взбирающегося на коня и сидящего на коне.

Желто-пятнистый олень, одно из наиболее редких животных в мире, обитал всегда лишь в одном месте – на севере Ирана (его так и называют – «иранский желто-пятнистый олень»). Уже одно это говорит об иранском происхождении пазырыкских ковров. А вот еще одна интересная деталь: на каждом коне – седло, сделанное из ковра ручной работы. Получается «ковер в ковре», и это свидетельствует о том, что ковроткачество старше пазырыкской находки.

О персидских коврах сложены поэмы, их сравнивают с роскошным благоухающим садом, полным прекрасных цветов, плодов, птиц, диковинных зверей и сказочных существ. Такой ковер – радость для глаз, он благотворно действует на зрителей творческой энергией своих создателей. И даже если в других странах персидские ковры и вызвали целые школы подражателей, имитация все равно остается имитацией. Никаким чужеземным мастерицам не удается вложить в свое творчество все оттенки смысла, присущего оригиналу. «Физически» все как будто бы то же самое, но дух подлинности отлетает. Наверное, именно это и имел в виду американский художник С. Сарджент, когда однажды как-то сказал: «Вся живопись итальянского Ренессанса не стоит одного кусочка иранского ковра!».