КЕНДЗИ ДОИХАРА (1883–1948)
Шпионаж издревле считался в Японии делом почётным и благородным, и на японца, съездившего за границу и не привёзшего с собой хотя бы маленького тамошнего секрета, смотрели, по крайней мере, как на чудака. Японцы всегда стремились использовать в качестве шпионов астрономическое количество людей. Парикмахеры, дантисты, фермеры, торговцы, повара и люди сотен других специальностей занимались шпионажем. Офицеру даже высокого ранга не считалось зазорным выступать в роли слуги или рикши, если это могло послужить империи. Зачастую результат такой деятельности был мизерным, ничуть не оправдывая приложенных усилий, но всё равно он шёл в общую копилку и, благодаря массовости таких взносов, приносил пользу.
«Система превосходной японской тактической разведки составляла значительный фактор в победах японцев в сражениях», — говорится в досье о русско-японской войне, составленном английской разведкой в 1907 году.
Но победа над Россией стала лишь вехой по пути Японии к завоеваниям. Для успеха на этом пути требовалось создать ещё более централизованную и организованную разведывательную службу.
Молодой Кендзи Доихара очень рано проявил необыкновенную одарённость в области шпионажа. Бедность его семьи не помешала ему поступить и блестяще закончить Военную академию Генерального штаба. Товарищи по учёбе считали его непревзойдённым мастером маскировки и перевоплощения. Он мог менять походку, похудеть на двадцать килограммов за несколько дней, любил гримироваться и менять своё лицо, как актёр в театре «Но». Доихара в совершенстве овладел тремя китайскими диалектами, не считая официального «чиновничьего» языка, и знал не менее десяти европейских языков. Некоторые утверждали, что его сестра стала наложницей нового императора Ёсихито, что способствовало продвижению молодого офицера по службе.
В начале 1920-х годов Кендзи Доихара стал секретарём военного атташе в Пекине генерала Хондзе Сигеру. Он сопровождал своего шефа в поездках по стране, изучал Шанхай, Ханькоу, Тяньцзин, Нанкин.
В 1925 году Доихару перевели в военную миссию в Маньчжурию. Эта провинция занимала в планах японцев особое место. Овладев ею или установив контроль над ней, они могли использовать её как трамплин для завоевания пяти северных китайских провинций. Поэтому деятельность нового резидента в первую очередь была направлена на подготовку аннексии Маньчжурии.
Но Маньчжурия обладала неплохо подготовленной и вооружённой армией, во главе которой стоял смелый и решительный руководитель Чжан Цзолинь. Он был союзником японцев и ярым врагом Советского Союза, что, однако, не мешало ему думать и о собственных интересах. А заключались они в том, что, будучи прирождённым милитаристом, он не мог довольствоваться властью только над одной провинцией. Ещё в 1922 году он принял участие во внутрикитайской междоусобной войне, и хотя потерпел поражение, но не пал духом — провозгласил независимость трёх восточных провинций, а себя — их правителем. И к тому же решил, что может обойтись и без помощи японцев.
Доихара взялся за дело исподволь. Он установил связь с организацией «Чёрный дракон» (Кокурюкай), главной опорой японских спецслужб. Целью этой организации было восстановление династии маньчжурских императоров Цин на китайском престоле под японской опекой. Ключевую фигуру в реставрации Цин Доихара наметил сам ещё в 1924 году. Это был Генри Пуи, в то время ещё мальчишка. Он родился в 1906 году и в трёхлетнем возрасте стал циньским императором и последним императором Китая, свергнутым революцией. Доихара держал его в поле зрения и «подкармливал», выжидая подходящего момента.
Одновременно Доихара не забывал о Китае. Он создал собственные шпионские службы, в которых было много белогвардейцев. Самая крупная из них, «боевая секретная служба», состояла из пяти тысяч бежавших из России вместе с Белой армией уголовных преступников.
Он прикармливал также огромную армию китайских ренегатов, которую использовал не столько для сбора информации, сколько для диверсий, террора, организации междоусобных столкновений.
Впервые в новейшей истории Доихара использовал в интересах разведки пагубное пристрастие к курению опиума. Он превратил так называемые китайские клубы в салоны, игорные и публичные дома, а главным образом, опиумные притоны. По его просьбе японские табачные предприятия стали выпускать новый сорт папирос «Золотая летучая мышь», запрещённые для продажи в Японии и предназначенные только для экспорта: в их мундштуках находились небольшие дозы опиума или героина, и ничего не подозревавшие покупатели становились наркоманами. Резиденты Доихары платили своим агентам сначала наполовину деньгами и наполовину опиумом, впоследствии полностью опиумом.
Вся эта несчастная наркозависимая публика становилась послушным оружием в руках Доихары.
В 1926 году Доихара, которому надо было убрать Чжан Цзолиня из Маньчжурии, убедил его отомстить Пекину за предыдущие поражения. Тот согласился, выступил походом на Пекин и около двух лет отсутствовал в Маньчжурии. Но его друг, генерал У Сючен, оставленный временным правителем Маньчжурии, попросил Чжана вернуться. На пути в Мукден поезд, в котором ехал Чжан Цзолинь, был взорван, и он погиб. Кто был действительным виновником этой катастрофы — неизвестно: японская или советская военная разведка? Обе были в равной степени заинтересованы в устранении Чжан Цзолиня.
Теперь надо было создать повод для вторжения японских войск в Маньчжурию. 18 сентября 1931 года один из людей Доихары лейтенант Кавамото устроил катастрофу на железной дороге в районе Мукдена. Эта провокация принесла свои плоды: японцы вторглись в Маньчжурию.
10 ноября 1931 года была совершена ещё одна провокация. В Тяньцзине сорок китайцев, нанятых людьми Доихары, скорее всего под воздействием наркотиков, напали на полицейский участок. Доихара, воспользовавшись неразберихой, вывел Пу И из «Сада небесного спокойствия», где тот находился под постоянным наблюдением. На японском военном корабле Пу И доставили в Маньчжурию.
В тот же день лучший агент Доихары Кавасима Нанива, любовница полковника Танаки, вывезла из Тяньцзиня и жену Пу И.
1 марта 1934 года Пу И был объявлен императором марионеточного государства Манчжоу-Го.
К этому времени влияние Доихара распространилось на многие города и веси Китая. Он создал разведслужбы в Пекине, Шанхае, Тяньцзине, по всей территории Маньчжурии. Центрами и базой их стали многочисленные японские колонии.
Вместе с тем за границей этих колоний японские агенты создали разведсети из японских и корейских проституток. Они собирали информацию и передавали её людям Доихары.
В Маньчжурии агенты Доихары готовили почву для развязывания агрессии против СССР. Между тем Доихара — «Европеец» — находился под наблюдением советской разведки.
Доихара активно содействовал укреплению сотрудничества с нацистской Германией и её спецслужбами. В 1934 году он установил контакт с германским военным атташе капитаном Ойгеном Оттом, надеясь, что тот поспособствует укреплению японо-германской дружбы (он так и не узнал, что Отт «втёмную» снабжал информацией своего «лучшего друга» Рихарда Зорге).
Военным атташе в Берлине и руководителем разведслужбы в Европе был друг Доихары полковник Хироси. Заключив с Канарисом соглашение о сотрудничестве спецслужб, парафированное в августе 1935 года, он заложил основу для печально известного «антикоминтерновского пакта» в ноябре 1936 года.
Тем временем Доихара расширял сферу своей деятельности. Он становится генеральным инспектором авиации, с 1941 года — главнокомандующим 7-й армии в Сингапуре, дослужившись до звания полного генерала.
В Сингапуре он создал Индийскую национальную армию, поставив во главе её националиста Чандра Боса. При участии этой подпольной армии совершались рейды «коммандос», теракты, велись специальные радиопередачи, направленные на подрыв и развал Британской империи.
Всего этого союзники ему не простят после 1945 года.
Он оказался среди тех высших должностных лиц японской императорской армии, которых Токийский международный трибунал приговорил к смертной казни через повешение. Приговор утвердил американский генерал Макартур. В ночь с 22 на 23 декабря 1948 года осуждённых вывели во двор тюрьмы Сугамо.
Обращаясь к священнику, Кендзи Доихара сказал: «Хвала Будде, что я ощущаю, как смерть, которая ожидает меня в полночь, затрагивает кого-то другого… потому что не существует никакой разницы между жизнью и смертью…»
Это были его последние слова.
