ВИРДЖИНИЯ ВУЛФ

(1882—1941)

В судьбе и творчестве Вирджинии Вулф словно скрестились два столетия, создав разряд необычной гибельной силы, гибельной для души, несущей противоречия двух противоположных эпох, гибельной для человека, парадоксально вместившего в свой характер викторианские нравы «старой, доброй Англии» и рафинированность пороков декадентства. С недоумением можно читать о перипетиях биографии Вирджинии Вулф — как же не взорвалась эта женщина раньше, как смогла терпеть шесть десятков лет, снедаемая таким острейшим душевным раздвоением. И за что, за какие грехи именно ей выпала сомнительная «честь» селекционирования «особи» XX века.

Леди Вулф, урождённая Стивен, происходила из элитарного, аристократического семейства Великобритании. Её отец — фигура заметная в общественной и литературной жизни Англии: радикал, вольнодумец, атеист, философ, историк, литературовед. Первым браком Лесли Стивен был женат на младшей дочери Теккерея, Харриет Мириэм. Она умерла молодой в 1878 году, и Лесли женится во второй раз — его избранницей стала близкая подруга Харриет, Джулия Дакворт. Вирджиния стала третьим ребёнком Лесли Стивена и Джулии.

Искусство для Вирджинии Стивен было такой же повседневностью, как для какого-нибудь ребёнка — шалости и игры. Она выросла среди постоянных разговоров и споров о литературе, живописи, музыке. В доме её отца получали благословение начинающие писатели, ниспровергались общепризнанные авторитеты. И хотя Вирджиния, согласно незыблемым викторианским принципам отца, получала сугубо домашнее образование, возможности иметь таких учителей, какие наставляли нашу героиню, могут позавидовать и оксфордские студенты. Однако если интеллектуальное воспитание в доме Стивенов стремилось к высшему уровню, то с душевным благополучием дело обстояло весьма тревожно.

В своём самом значительном романе «На маяк» Вирджиния до некоторой степени обнажает обстановку собственного детства — нервный резкий мистер Рэмзи, похожий на Лесли Стивена, несёт в себе постоянное напряжение, поминутно ищет к чему бы придраться, проводит время в учёных разговорах. Этот холодный мир абстракций, логических построений, нетерпимости и самоутверждения, с одной стороны, стимулировал интеллектуальное совершенствование детей в семье, с другой — убивал живую душу, подавлял чувственность. Впечатлительной, талантливой Вирджинии отцовский рационализм стоил такого внутреннего напряжения, что она расплатилась за него душевным здоровьем и постоянными нервными срывами.

За фасадом внешней аристократической благопристойности скрывались, по-видимому, ещё и более сложные проблемы, с которыми столкнулась маленькая Вирджиния. По одной из версий, с шестилетнего возраста она подвергалась сексуальным домогательствам своих взрослых дядюшек. Эти детские впечатления принесли в мир нашей героини болезненный страх к физической любви. Во всяком случае, когда Литтон Стрэчи, один из близких друзей Вирджинии по литературному братству, сделал ей предложение, то она не посмотрела на то, что он слыл отъявленным гомосексуалистом, и согласилась. Правда, на следующий день новоявленный жених с ужасом отказался от свадьбы, но сама возможность вступить в брак с человеком, который нравился ей лишь за остроумие и интеллект, выдавала подлинное отношение Вирджинии к сексу с мужчинами.

И если не известно ни одного романа Вулф с представителями противоположного пола, то слухами о любви к женщинам пополнились многие рассказы и воспоминания о нашей героине. Уже в шестнадцатилетнем возрасте Вирджиния была увлечена своей подругой, близкой ей по литературным вкусам. А в двадцать страстный эпистолярный роман связывал девушку с тридцатисемилетней особой из аристократического дома. «Когда ты просыпаешься ночью, ты всё ещё чувствуешь, я надеюсь, как я тебя обнимаю», — поверяла Вирджиния подруге весьма интимные фантазии. Но всё-таки этот роман был только платоническим, хотя и продолжался целых десять лет.

После смерти отца семья переехала в Блумсбери — район в центре Лондона, где по традиции селились художники, музыканты, писатели. Этому месту суждено было сыграть немалую роль в истории английской культуры XX века. Дети Лесли Стивена сохранили дух эстетских разговоров и интеллектуального соревнования, царивший при жизни отца. Сыновья, Тоби и Андриан, дочери, Ванесса и Вирджиния, составили ядро кружка, или салона, который получил название «Блумсбери». В доме Стивенов собирались молодые люди, которые до хрипоты, засиживаясь за полночь, спорили об искусстве. Одно лишь перечисление имён — завсегдатаев салона — говорит об уровне этих встреч: поэт Томас Элиот, философ Бертран Рассел, литературовед Роджер Фрай, романист Эдуард Форстер…

Новичку, впервые попавшему сюда, бывало не по себе. Молодому Дэвиду Лоуренсу, впоследствии классику английской литературы XX века, показалось, что он сходит с ума от нескончаемых бесед, вписаться в которые оказалось не так легко. В этом салоне почитали пророком Фрейда и изучали теорию архетипов Карла Юнга. По этим новым учениям получалось, что область подсознательного не менее важна, чем сфера сознательного, — здесь скрыты импульсы, неосуществлённые желания, сексуальные проблемы, здесь бытуют некие неизменные модели поведения и мышления, которые роднят современного человека с его древними предками. Все эти идеи брались на заметку молодыми литераторами, переплавлялись в художественные открытия. В салоне «Блумсбери» созревало творческое кредо молодой Вирджинии.

Её первые напечатанные рассказы вызвали взрыв недовольства критики, недоумение читателя и неуверенность автора. «Дом с привидениями», «Понедельник ли, вторник…», «Пятно на стене», «Струнный квартет» трудно даже было назвать рассказами за полным отсутствием сюжета, временной и географической определённости. Герои, как тени, скользили на периферии словесной конструкции. Это походило на стихотворения в прозе, заготовки для будущих произведений, лирическое эссе, и скорее описывало психологическое состояние автора, раскрывало анатомию мышления, чем представляло собой рассказ в классическом понимании слова. Вирджиния Вулф стояла у истоков той прозы XX века, которая сегодня получила претенциозное название: «поток сознания».

Она писала рассказы всё время. Если какое-нибудь событие или впечатление привлекали её внимание, она тотчас же записывала их. Потом не раз возвращалась к наброскам, и получалось законченное произведение, но из-за чрезвычайной закомплексованности и боязни критики она достаточно долго не отдавала свои вещи в печать, постоянно что-то переделывая, совершенствуя.

Пристрастным отношением к собственному труду объясняется и тот факт, что Вирджиния достаточно поздно опубликовала и свой первый роман, после написания которого она впала в тяжелейшую многомесячную депрессию со слуховыми галлюцинациями и принуждена была лечиться в психиатрической клинике. К тому времени она уже была замужем за Леонардом Вулфом, мужчиной из круга «Блумсбери».

Наверное, обывателю трудно будет поверить, что, несмотря на отсутствие сексуального влечения друг к другу, эта семья прожила в гармонии почти тридцать лет. Леонард, как никто другой, понимал свою «трудную» жену. Когда после первой брачной ночи муж почувствовал, что Вирджиния испытывает мучительное отвращение к физической близости с ним, он навсегда прекратил с ней интимное общение, а писательница всю жизнь была благодарна ему за это. Не зря в предсмертном послании она написала: «Мне кажется, что два человека не смогли бы прожить более счастливую жизнь, чем прожили мы с тобой».

И всё же порой Вирджиния завидовала тем, кто своим талантом не обязан был в отличие от неё самой оплачивать самое простое женское благополучие. Она с тоской смотрела вслед родной сестре Ванессе — роскошной женщине с кучей ребятишек. О себе Вирджиния однажды сказала: «Я ни то, ни другое. Я не мужчина, и не женщина». Сначала она мечтала о материнстве, любви, страсти, о чём ей постоянно напоминал цветущий вид Ванессы, но Вирджиния так и не смогла избавиться от отвращения к сексу. «Этот туманный мир литературных образов, похожий на сон, без любви, без сердца, без страсти, без секса — именно этот мир мне нравится, именно этот мир мне интересен».

И всё-таки у Вирджинии были любовные связи. В сорокалетнюю Вирджинию влюбилась тридцатилетняя Вита Сэквил-Уэст. Это чувство стало взаимным. Вита неплохо писала и происходила из аристократической семьи. Их любовная связь продолжалась 5 лет. В жизни Вулф эта сердечная привязанность была, пожалуй, единственной, в которой присутствовал элемент секса. Леонард по этому поводу не имел возражений, так как связь между двумя женщинами не представляла угрозы браку. В письме Вите Вирджиния написала: «Как всё-таки хорошо быть евнухом, как я». Именно в годы связи с Витой Вирджиния написала лучшие свои книги.

Роман «Миссис Дэллоуэй» принёс известность Вулф в литературных кругах. Как и все её произведения книга писалась с невероятным напряжением сил, с множеством набросков и этюдов, переросших позже в рассказы. Вирджиния панически боялась оказаться просто формалисткой, которую могут обвинить в игре со словом. Она слишком трагически воспринимала своё миросуществование, чтобы кокетливо играть с литературными образами. «Я принялась за эту книгу, надеясь, что смогу выразить в ней своё отношение к творчеству… Надо писать из самых глубин чувства — так учит Достоевский. А я? Может быть, я, так любящая слова, лишь играю ими? Нет, не думаю. В этой книге у меня слишком много задач — хочу описать жизнь и смерть, здоровье и безумие, хочу критически изобразить существующую социальную систему, показать её в действии… И всё же пишу ли я из глубины своих чувств?.. Смогу ли я передать реальность? Думаю о писателях восемнадцатого века. Они были открытыми, а не застёгнутыми, как мы теперь».

О чём роман? Да в общем-то, об одном-единственном июньском дне 1923 года. Светская дама, Кларисса Дэллоуэй, весь этот день проводит в хлопотах о предстоящем вечернем приёме. Её муж, Ричард, член парламента, завтракает с влиятельной леди Брути и обсуждает важные политические новости. Их дочь, Элизабет, пьёт чай в кафе с очень несимпатичной учительницей истории, давно ставшей её подругой.

Литературоведческая традиция не включила Вирджинию Вулф в число авторов, нарисовавших в своих произведениях драматический портрет «потерянного поколения». Но ощущение бессмысленности жизни, безумие, захлестнувшее мир накануне Второй мировой войны, находят в лице писательницы своего верного исповедника. Самоубийство сумасшедшего героя романа «Миссис Дэллоуэй» — Септимуса — метафора трагедии её поколения, раздавленного гигантскими потрясениями двух эпох. Для неё, как для англичанки, воспитанной в традиционном викторианском духе, особенно остро ощущается потеря дома-крепости. Значение дома Вирджиния понимает широко. Дом как материальный носитель жилища, и дом как хранитель души его обитателей.

Книги Вулф — предугадание сегодняшних женских судеб, а потому отчасти и предостережение. Мы не найдём у неё ответа на вопрос «Что делать?». Да Вирджиния в начале XX века и не представляла себе размаха феминистского движения и его возможных потерь. Но писательница была наделена даром слышать внутренние голоса своих героинь, а потому стоит вслушаться в её заветы. Уж она-то, своими душевными муками спалённая в огне, предназначенном для женщины, которая в силу обстоятельств отлучена от мужчины, от семьи, и в конечном счёте — от дома, знала, о чём говорила. Вулф говорила, что женщине надо быть мужественной, помнить, что брак — это каждодневный духовный подвиг, что отношения супругов очень хрупки, а потому надо учиться взаимной терпимости. И ещё: хотя XX век — век интеллекта, Вирджиния предостерегала от восприятия разума как панацеи. Чаще более действенной может стать красота. Вулф была художницей, вечно стремившейся и в жизни, и в творчестве к обретению гармонии, которую она так никогда и не почувствовала.

Но не стоит делать вывод, что Вирджиния была мрачной, меланхоличной женщиной. Наоборот, она в любой компании становилась центром внимания. Остроумная, оживлённая, всегда в курсе всех литературных и политических событий, наконец, просто красивая женщина, она производила впечатление сильного, цельного человека. Мало кто знал, как страдает она от депрессий и галлюцинаций, как мучают её страхи, и как она терроризирует своих домашних. Все те, кто знал Вирджинию по литературным салонам, были потрясены её уходом. Самоубийство так не вязалось с её обликом женщины, ненасытно любившей жизнь.

Как шекспировская Офелия, она бросилась в реку, да ещё, заказав себе путь назад, положила в карманы платья камни.