КЛАДЫ ЛЕГЕНДАРНЫЕ…

Легенды о сказочных богатствах Севера стали проникать на Русь ещё в XI столетии. Побывавшие в Югре, «за Камнем» — за Уральским хребтом — рассказывали про обилие в тамошних краях серебра и пушнины, о том, что там даже «тучи разряжаются не дождём или снегом, а веверицами (белками) и оленцами». И ещё рассказывали о том, что в приуральских лесах люди поклоняются «Золотой бабе» — статуе Великой богини Севера, отлитой из чистого золота…

Слухи об этом «великом кумире» проникли на Русь ещё в конце XIV века. В 1398 году русский летописец, сообщая о кончине Стефана Пермского, писал, что святитель жил среди язычников, молящихся «идолам, огню и воде, камню и Золотой бабе». В послании митрополита Симона пермякам в 1510 году снова упоминалось о поклонении местных племён «Золотой бабе».

В конце XV века сведения о «Золотой бабе» достигли Западной Европы. Польский географ Матвей Меховский в 1517 году сообщал: «За землёю, называемою Вяткою, при проникновении в Скифию… находится большой идол Zlota baba, что в переводе означает золотая женщина, или старуха. Окрестные народы чтут её и поклоняются ей. Никто, проходящий поблизости, чтобы гонять зверей или преследовать их на охоте, не минует её с пустыми руками и без приношений. Даже если у него нет ценного дара, то он бросает в жертву идолу хотя бы шкурку или вырванную из одежды шерстинку и, благоговейно склонившись, проходит мимо».

Австрийский посол С. Герберштейн, посетивший Московию в 1520-х годах, записал, что за Уралом стоит идол «Золотая баба» в виде старухи, которая «держит в утробе сына, и будто там уже опять виден ребёнок, про которого говорят, что он её внук». Сам Герберштейн «Золотую бабу» не видел и видеть не мог — её вообще вряд ли видел кто-либо из европейцев, — но подробно записал рассказ о ней. В частности, он упомянул о таинственных трубах, окружающих изваяние «Золотой бабы» в её святилище: «Будто бы она там поставила некие инструменты, которые издают постоянный звук наподобие труб».

Англичанин Дженкинсон в XVI веке писал: «Золотая старуха пользуется почитанием у обдорцев и югры. Жрец спрашивает у этого идола о том, что им следует делать, и сам (удивительно!) даёт вопрошающим верные ответы, и его предсказания сбываются». Итальянец Александр Гваньини в своём «Описании европейской Сарматии» (1578 год) сообщает, что идол находится в низовьях Оби, и ему поклоняются не только обдорцы (ненцы), но и народы Югры, и другие соседние племена. «Рассказывают даже, — пишет Гваньини, — что в горах, по соседству с этим истуканом, слышали какой-то звук и громкий рёв, наподобие трубного. Об этом нельзя сказать ничего другого, кроме как то, что здесь установлены в древности какие-то инструменты, или там есть подземные ходы, так устроенные самой природой, что от дуновения ветра они постоянно издают звон, рёв и трубный звук».

Знаменитого уральского идола пытались разыскать ещё Новгородцы, которые во время своих походов на Югру охотно грабили языческие святилища. Интересовались «Золотой бабой» и казаки Ермака. Они впервые узнали о «Золотом идоле» от чуваша, перебежавшего в их стан при осаде одного из татарских городищ. Чуваш, попавший в Сибирь как татарский пленник, немного говорил по-русски, и с его слов Ермак узнал о том, что в осаждённом им урочище остяки молятся идолу — «богу золотому литому, в чаше сидит, а поставлен на стол и кругом горит жир и курится сера, аки в ковше». Однако казаки, взяв приступом городок, не смогли найти драгоценного идола.

Вторично казаки услышали о «Золотой бабе», когда попали в Белогорье на Оби, где располагалось самое почитаемое остяками капище и где регулярно совершалось «жрение» и был «съезд великий». Здесь же находилась тогда главная святыня сибирских народов — «паче всех настоящий кумир зде бо», однако ермаковцам не довелось его увидеть — при их приближении жители спрятали «болвана», как и всю прочую сокровищницу — «многое собрание кумирное». Казаки расспрашивали остяков о «Золотой бабе» и выяснили, что здесь, на Белогорье, «у них молбище болшее богине древней — нага с сыном на стуле седящая». Сюда, в Белогорское святилище, принесли и положили к ногам «Золотой бабы» снятый с погибшего Ермака панцирь — подарок царя, по преданию, ставший причиной его гибели…

Никто из русских или европейских путешественников воочию таинственного идола не видел, поэтому неудивительно, что рассказы о «Золотой бабе» обрастали слухами и домыслами в зависимости от фантазий рассказчиков. В разных источниках она описывается неодинаково: размеры варьируются от 30 см до величины в человеческий рост, изображается одетой в свободные одежды или обнажённой, сидящей или стоящей, с младенцем на руках или без такового. Все исследователи загадки «Золотой бабы» неизменно обращают внимание на перемещения её святилища: северные народы опасались, что идол попадёт в руки христиан, и маршрут «Золотой бабы» полностью совпадает с направлениями распространения русской колонизации. Первоначально, во времена Стефана Пермского (конец XIV в.) «Золотая баба» находилась в святилищах к западу от Урала. После похода русских войск в Пермь Великую в 1472 году, когда пермские земли официально были присоединены к Москве, лесные волхвы вынуждены были прятать кумира то в пещере на реке Сосьве, то в дремучем лесу на берегах Ковды. Затем она очутилась уже за Каменным поясом, в обском лукоморье. После прихода Ермака священный кумир тщательно скрывали в неведомых тайниках близ низовьев Оби. А дальнейший маршрут, по которому на протяжении столетий «перемещался» идол, по одной из версий, лежит от берега реки Кызым к Тазовской губе, а оттуда — на горное плато Путорана на Таймыре. Этнограф К. Д. Носиков, в 1883–1884 годах много плававший по рекам Конде и Северной Сосьве, пишет, что в селе Арентур на реке Конде он повстречался с дряхлым стариком-вогулом (манси), который рассказал ему об идоле: «Она не здесь, но мы её знаем. Она через наши леса была перенесена верными людьми на Обь. Где она теперь, у остяков ли где в Казыме, у самоедов ли где в Тазе, я точно не знаю». До сих пор в печати время от времени появляются «совершенно достоверные сведения» очевидцев, точно знающих, где хранится «Золотая баба», а некоторые даже видели её «своими глазами».

Кого из языческих богов олицетворяла «Золотая баба»? По одной из версий, речь идёт об угро-финской богине Юмала. Английский историк Д. Бэддли отождествлял «Золотую бабу» с китайской богиней Гуаньинь. А в начале XX века Н. С. Трубецкой связал образ «Золотой бабы» с обско-угорской богиней Калтащ (Калтащ-анки у хантов, Калтащ-эква у манси) — «божественной женщиной», «божественной матерью», богиней, дающей человеку душу, покровительницей жизни, деторождения, продолжения рода. В руках Калтащ продолжительность жизни и предназначение человека, она покровительствует женщинам во время беременности и при родах. «В небе главные — Калтащ-анки и Мир-ванты-ху», — считали ханты и манси.

Таинственная «Золотая баба» до сих пор составляет одну из неразгаданных загадок истории. Рассказывают, что она надёжно спрятана в подземной сокровищнице и секрет её местонахождения передаётся из поколения в поколения хантскими шаманами вместе с древними тайными знаниями их народа. А вместе с идолом хранится и стальная, окованная золочёной медью кольчуга покорителя Сибири…

Первый крестовый поход завершился в 1099 году взятием Иерусалима и образованием на Святой земле христианского Иерусалимского королевства. Большинство рыцарей-крестоносцев, посчитав свою задачу выполненной, вернулись на родину. Однако завоевания в Палестине требовалось защищать. Так в 1118 году, при короле Балдуине II в Иерусалиме возник монашеско-рыцарский орден, ставший впоследствии известным как орден тамплиеров (храмовников).

Основатели ордена и первые его члены — Гуго де Пайен, рыцарь из Шампани, и восемь его товарищей — в присутствии короля Балдуина и патриарха Иерусалимского дали клятву защищать христианское королевство в Палестине. Король принял их услуги и отвёл рыцарям ту часть своего дворца, которая непосредственно примыкала к иерусалимскому храму. Отсюда и родилось название ордена: «Pauvres chevaliers du temple» — «Бедные рыцари храма».

В первые годы своего существования орден действительно был очень бедным. Девять рыцарей жили исключительно милостыней, а единственной их службой являлась охрана паломников, отправлявшихся из Иерусалима к берегам Иордана.

Первое время тамплиеры не имели ни устава, ни отличительных одежд. И основатель ордена Гуго де Пайен отправился в Европу, чтобы заручиться помощью церкви. На соборе в Труа (1128 г.) тамплиеры, получившие горячую поддержку аббата Бернара Клервоского (1090–1153) — крупнейшего в ту пору церковного авторитета — приняли устав Св. Бенедикта, предусматривавший строгие правила монашеского общежития, и облачились в белые одежды цистерцианцев, добавив к ним красный крест — символ крестоносцев.

Становление нового ордена было стремительным. Несмотря на строгость устава, в ряды тамплиеров вливались всё новые и новые добровольцы. С самого начала орден прочно обосновался на землях Западной Европы. К началу XIV века храмовники располагали почти десятью тысячами землевладений, из которых около тысячи находились во Франции. Орденские замки густой сетью покрыли Европу.

Орден охотно брал под своё покровительство сеньоров, выказывавших по отношению к нему верноподданнические чувства; торговцев, пользовавшихся его коммерческими услугами; ремесленников, обосновавшихся на его землях. В самом низу этой иерархической пирамиды находились крестьяне, прикреплённые к земле феодальной зависимостью, и рабы, вывезенные из Палестины, а на вершине царил великий магистр, избираемый собранием представителей девяти орденских провинций Западной Европы. Великий магистр обладал абсолютной властью, за исключением вопросов, связанных с приёмом новых рыцарей, продажей имущества ордена и назначением высших руководителей провинций, — этим ведало собрание.

Тамплиеры не признавали над собой никакой другой власти. Орден пользовался правом экстерриториальности и не подпадал под юрисдикцию властей тех стран, на территории которых находились его владения, не платил никаких налогов, в том числе и церковную десятину, а также таможенных пошлин. У него была своя полиция и свой трибунал. Формально великий магистр подчинялся только папе, в реальности же — никому.

Военная мощь ордена была значительна. В его рядах было около 15 тысяч рыцарей и 45 тысяч сержантов, не считая вассалов. Эта армия была рассеяна по всей Европе и не могла вести масштабные военные действия, но зато могла контролировать ценности ордена, разбросанные на огромных территориях. Свои богатства тамплиеры собирали с невероятной алчностью, используя методы, до тех пор неизвестные в средневековой Европе. Очень быстро религиозно-рыцарский дух ордена был вытеснен духом низменного стяжательства, корысти, ростовщичества…

Как все монахи, тамплиеры давали обеты личной бедности. Но сам орден, как организация, мог иметь имущество. Его устав прямо обязывал накапливать ценности и запрещал продавать имущество без разрешения высшего совета. Скупость храмовников доходила до того, что они отказывались выкупать своих братьев из плена, как это было принято повсюду в то время.

Орден имел собственный флот. Его корабли перевозили войска крестоносцев, паломников, отправлявшихся в Святую землю. Торговцы также использовали флот тамплиеров для перевозки своих товаров. Из Европы на Ближний Восток везли оружие, лошадей, продовольствие, в Европу — вино из Палестины, пряности и сахар из Индии, ткани из Дамаска, ковры из Персии, шёлк из Китая… Участие в этой торговле приносило ордену немалые прибыли. Ещё бо́льшие богатства храмовники аккумулировали в самой Европе. Чтобы заручиться поддержкой могущественного ордена, монархи и богатые феодалы дарили тамплиерам земли. Так в руках ордена оказались целые графства с их землями, реками, лесами, полями и крестьянами.

Одной из самых прибыльных статей доходов ордена являлось ростовщичество. Тамплиеры создали свой банк с отделениями во многих европейских странах. Коммерсанты помещали в банк золото и другие драгоценные металлы, а взамен получали обменные векселя. Банк тамплиеров принимал на хранение сокровища монархов, сеньоров и епископов. Орден пускал это золото в оборот, предлагая его под большой процент королям, феодалам, городским коммунам и торговцам. Вскоре орден стал крупнейшим ростовщиком в Европе.

Тамплиеры чеканили свою собственную монету. В течение XII–XIII веков ими было произведено такое количество серебряных денег, что они стали обычным платёжным средством. Но откуда появился металл? Все серебряные рудники в Европе находились под контролем, а из Палестины храмовники сумели вывезти лишь небольшое количество серебра. Те, кто знал этот секрет, молчали. Тамплиеры вообще о многом молчали. Так, устав ордена был известен только рыцарям, но и те не могли его хранить у себя, чтобы он не попал в руки непосвящённых, даже из числа членов ордена.

На протяжении 200 лет тамплиеры не боялись никого и ничего. Могущество ордена росло. Но одновременно росло и недовольство этим транснациональным спрутом, пользовавшимся непомерными привилегиями и намертво присосавшимся к финансам всех европейских стран. Та цель, ради которой создавался орден, давно ушла в прошлое. Осталась лишь замкнувшаяся на себе, обслуживающая лишь свои собственные интересы корпорация, существование которой не имело смысла ни с моральной, ни с политической, ни с экономической, ни с военной точек зрения.

В 1307 года папа римский издал указ о роспуске ордена. Французский король Филипп Красивый осуществил внезапную и хорошо подготовленную операцию против руководителей тамплиеров. Рыцари-ростовщики были обвинены в ереси, их владения разгромлены, имущество конфисковано. Многие из арестованных «братьев» были казнены. С этого времени появляются слухи о том, что главные богатства ордена ускользнули из рук французского короля и до сих пор остаются скрытыми в тайниках, рассеянных по всей Европе, а возможно, и по всему миру.

В 1745 году немецкий архивариус Шитман опубликовал найденный им документ, в котором утверждалось, что великий магистр ордена Жак де Моле накануне казни сумел передать юному графу Гишару де Боже следующее послание: «В могиле твоего дяди, бывшего великого магистра ордена де Боже, нет его останков. В ней находятся тайные архивы ордена. Вместе с архивами хранятся реликвии: корона иерусалимских царей и четыре золотые фигуры евангелистов, которые украшали Гроб Господень в Иерусалиме и не достались мусульманам. Остальные драгоценности находятся внутри двух колонн, против входа в крипту. Капители этих колонн вращаются вокруг своей оси и открывают отверстия тайника». Жак де Моле требовал от графа де Боже спасти сокровища и архивы ордена и «сохранить их до конца света».

После того как Жак де Моле был сожжён, граф де Боже испросил у короля Филиппа Красивого разрешение увезти из Тампля прах своего родственника. Он якобы вынул из колонн золото и драгоценные камни и вместе с гробом перенёс архивы и ценности в новый тайник…

Вскоре версия Шитмана получила косвенное подтверждение: одна из колонн в церкви тамплиеров в Париже оказалась… полой. Куда же переправил сокровище Гишар де Боже? Одни полагали, что золото было вывезено на Кипр — единственное место, где суд над тамплиерами окончился их оправданием, — и ныне хранится в старом орденском замке в Лимасоле (его безуспешно ищут здесь уже два столетия). Другие уверяли, что клад должен находиться в бывших владениях графов де Боже: естественнее всего было бы перенести гроб с мнимыми останками великого магистра в фамильный склеп его семьи! Последнее предположение считалось настолько вероятным, что во времена революции 1789 года замок де Боже был разобран и перекопан. Но ни в склепе, ни в подвалах сокровищ не оказалось…

В 1870-х годах при реконструкции Парижа церковь тамплиеров была снесена. Оказалось, что одна из могил в подземелье пуста. Не исключено, что это и есть та самая мнимая могила магистра де Боже, в которой Жак де Моле хранил архив и сокровища ордена…

Это открытие дало толчок новым поискам. В конце XIX века были найдены документы, гласящие, что графам де Боже, кроме родового поместья, принадлежал и замок Аржиньи в департаменте Рона. Эта средневековая крепость с башнями, сводчатыми воротами и глубокими рвами, заполненными водой, прекрасно сохранилась до наших дней. Особенно хороша башня, сложенная из хорошо отёсанных глыб местного камня. Она имеет наверху восемь амбразур и называется башней Восьми Блаженств.

В 1952 году французская исследовательница де Грация, долгое время занимавшаяся изучением тайнописи тамплиеров, заявила: «Я обнаружила в Аржиньи „знаки-ключи“. Эти знаки фигурируют и на гербе у входа, и на стенах, всюду. Я узнала „египетский знак“, указывающий на существование здесь сокровища мирского и одновременно духовного». Действительно, замок Аржиньи весь испещрён странными знаками. Ключ ли это к сокровищам или магические заклинания — неизвестно. Во всяком случае, пока никому не удалось приподнять завесу таинственности, окутывающую клад тамплиеров, возможно, хранящийся в Аржиньи…

В истории ордена существует множество пока ещё не объяснённых фактов. Некоторые из них касаются флота тамплиеров. Так, для связи с Англией и Португалией у них имелись порты на побережье Атлантического океана. Расположение портов нельзя логически объяснить, исходя из потребностей тамплиеров в Европе. Главной базой орденского флота был Ла-Рошель, расположенный в 150 километрах к югу от Нанта в устье реки Жиронды, на побережье глубокой бухты. Он был хорошо укреплён и неприступен как с моря, так и с суши. С этой точки зрения выбор тамплиеров нас не удивляет. Непонятно другое: зачем нужен был ордену порт, находящийся далеко к югу от Англии и далеко к северу от Португалии, дорога в которую была более безопасна и удобна по суше? Однако Ла-Рошель отнюдь не был для ордена второстепенным пунктом. Со всех сторон к нему сходились семь «дорог тамплиеров».

Среди множества признаний, сделанных арестованными тамплиерами на следствии, интересен протокол показаний рыцаря Жана де Шалона. Он утверждал, что в ночь перед арестами из Парижа вышли три крытые повозки, гружённые сундуками с сокровищами ордена. Повозки сопровождал конвой из сорока двух рыцарей во главе с Гуго де Шалоном и Жераром де Вилье. Рыцари и груз должны были прибыть в один из портов на атлантическом побережье, где их ждали семнадцать кораблей ордена…

Бросается в глаза непропорциональность количества кораблей и содержимого трёх повозок. Но, может быть, существовали и другие обозы, направлявшиеся в этот порт? Мы не знаем и того, что в действительности было в сундуках. Слово «сокровища» может быть обманчивым. Сегодня оно означает «собрание золота, серебра и других драгоценностей». В Средние века его применяли и для обозначения тайных архивов. Вполне возможно, что сокровища, вывезенные из Парижа, это секретные архивы ордена, которые надо было спрятать в надёжном месте.

В какой порт могли направиться рыцари в ту тревожную ночь? Конечно, в порт, принадлежавший тамплиерам, то есть в Ла-Рошель. К нему вела охраняемая тамплиерами дорога, на которой можно было найти сменных лошадей. Мы не знаем, достиг ли груз пункта назначения. Известно только, что архивы ордена не значатся в списках экспроприированного людьми короля имущества, а имена рыцарей, сопровождавших груз, названы в числе тех, кто скрылся от ареста. В то же время среди кораблей храмовников, нашедших убежище в Португалии, не было кораблей из Ла-Рошели. Они исчезли…

Логично будет связать всё сказанное выше в единую цепочку. Тогда перед исследователем неизбежно встают три вопроса:

1. Откуда тамплиеры брали серебро — металл, которым они в какой-то момент буквально наводнили Европу?

2. Зачем им был нужен порт Ла-Рошель?

3. Куда ушли корабли, гружённые «сокровищами» ордена, которые удалось спасти в 1307 году?

Французский историк Жан де ля Варанд отвечает на эти вопросы так: тамплиеры вывозили серебро из… Америки! Главным пунктом их трансатлантической торговли был Ла-Рошель, откуда корабли храмовников уходили к берегам Нового Света. Туда же, в Америку, уцелевшие рыцари переправили сундуки с сокровищами ордена…

К сожалению, Варанд не называет источников своих сведений. Поэтому попытаемся сами найти подтверждения этой гипотезе.

Одно из свидетельств можно найти, внимательно рассмотрев роспись фронтона церкви, построенной тамплиерами в городе Везле в Бургундии, которая датируется XII веком. Среди людей, окружающих Христа, можно ясно видеть мужчину, женщину и ребёнка с непропорциональными длинными ушными раковинами. Мужчина одет в убранство из перьев, похожее на одежду североамериканских индейцев. Женщина — с обнажённой грудью и в длинной юбке. Сегодня нам известно, что доколумбовы жители Перу имели обычай оттягивать уши, вставляя в мочки кольца из золота, меди или камня.

Ещё одним доказательством того, что тамплиеры могли знать о существовании Америки, служат печати ордена, хранящиеся в Национальном архиве Франции. На одной из них, приложенных к документу, относившемуся к личному ведению великого магистра, видна надпись «тайна Храма». В центре изображена фигура человека, похожего на американского индейца. Он одет в набедренную повязку, на голове у него убор из перьев, такой же, какой носили индейцы Северной Америки, Мексики и Бразилии, в правой руке он держит лук.

Тамплиеры, возможно, действительно знали о существовании Нового Света. И это была их великая тайна — настолько важная, что её сохранение было поручено лишь высшим иерархам ордена и самому великому магистру. Это была тайна тайн, в которую не были посвящены даже рыцари 1-го ранга.

Но действительно ли тамплиеры добывали своё серебро на американских рудниках? Известно, что мексиканские индейцы, особенно тольтеки, были мастерами золотых и серебряных дел. В Перу металлургия была ещё более развита, чем в Центральной Америке. Здесь обрабатывали золото, серебро, шампи — сплав золота и меди, бронзу и даже платину. Индейцы умели плавить, ковать, сваривать металлы, отливать их в формы. К сожалению, от великолепных изделий доколумбовых обитателей Нового Света мало что осталось, так как конкистадоры переплавляли в слитки все драгоценные металлы, которые попадали им в руки.

Медь была самым редким и ценным металлом. И серебро считалось более ценным металлом, чем золото. Однако индейцы не знали железа и не пользовались им. В то же время в языках некоторых индейских народов — инков, кечуа, гуарани — имелись слова, обозначавшие сталь и железо! Можно предположить — но не более того, — что какие-то выходцы из Европы (тамплиеры?) принесли с собой железные инструменты, но за время своего пребывания в Новом Свете так и не смогли научить индейцев искусству получения и обработки железа — ремеслу более сложному, чем обработка цветных металлов. К моменту прибытия испанцев в Перу, как и в Мексике, не могло остаться стальных инструментов. Но название железа сохранилось.

На протяжении по крайней мере ста пятидесяти лет слитки серебра доставлялись тамплиерами из Южной Америки в Европу. Правда, совершенно непонятно, почему вместе с серебром не вывозилось и золото? Ведь после открытий Колумба именно золото на первых порах стало главной статьёй испанского вывоза из Америки в Европу! Нет, похоже всё-таки, что в гипотезе Варанда слишком много натяжек и выдумок…

Попытаемся ответить и ещё на один вопрос. Допустим, что серебро, которым пользовались тамплиеры, добывалось в Южной Америке и порт Ла-Рошель на берегу Атлантического побережья Франции был построен специально для ввоза американского серебра. Но куда ушли корабли, на которые были погружены секретные архивы ордена, таинственно исчезнувшие в 1307 году?

Корабли с тамплиерами, избежавшими ареста в 1307 году, и, возможно, с секретными архивами ордена, тоже могли найти убежище в Новом Свете. Одним из адресов их убежища называется Мексика, другим, более вероятным — атлантическое побережье Северной Америки. Именно здесь, на острове Оук, расположенном у побережья Ньюфаундленда, в начале XIX века была найдена таинственная шахта, сооружённая, по всей видимости, опытными строителями, хорошо разбиравшимися в гидротехнике. Известно, что тамплиеры строили замки, оборудованные всевозможными хитроумными тайниками и системами защиты. Ещё один аргумент в пользу этой гипотезы: остров Оук, как уже говорилось, находится у побережья Ньюфаундленда. Именно здесь современные историки помещают легендарную страну Винланд, открытую Лейфом Эрикссоном, страну, на протяжении X–XII веков неоднократно посещавшуюся норманнскими мореплавателями. И именно от норманнов тамплиеры могли узнать о существовании Нового Света, но, в отличие от своих предшественников, они подошли к этой теме более практично…

Среди многих индейских племён Северной Америки исследователи отмечают различные следы присутствия тех или иных форм христианских верований, которые не могли быть привнесены после европейской колонизации Нового Света и имеют гораздо более раннее, доколумбово происхождение. Для объяснения этих религиозных и этнографических аномалий обычно привлекаются самые разные версии. Но по крайней мере в некоторых случаях речь может идти о миссионерской деятельности тамплиеров.

Возможно, что, отправляясь в Америку, храмовники полагали, что речь идёт о временном убежище. Но их расчёты не оправдались. Орден исчез навсегда. Оставшись в изоляции за океаном, тамплиеры могли насаждать свою веру, которая граничила с ересью, среди диких индейских племён. Но шло время, и никто не занимал место ушедших из жизни. Через пятьдесят лет после прибытия храмовников в Новый Свет в живых не осталось ни одного белого человека…

1 июня 1885 года в маленький приход в деревушке Ренн-ле-Шато приехал новый священник, 33-летний Беранже Соньер. Это был красивый, крепкого сложения мужчина, энергичный и очень неглупый. Казалось, ему уготована блестящая карьера — в семинарии он считался одним из первых. Однокашники прочили Соньеру место где-нибудь в Париже или, на худой конец, Марселе. Однако молодой кюре настоял на приходе в маленькой, забытой Богом деревушке, затерянной у подножия Восточных Пиренеев с населением всего-то 200 человек, в сорока километрах от ближайшего города — Каркассона. На пирушке, устроенной молодыми людьми по случаю выхода из стен семинарии, Соньер так объяснил свою добровольную ссылку: «Хочется отдохнуть от суеты, удалившись в приход скромный и нравственно здоровый. К тому же я вырос в соседней деревне. Ренн-ле-Шато для меня — второй дом».

Церковь Святой Марии Магдалины, вверенная заботам новоиспечённого священника, от времени и непогоды превратилась в руины; крыша протекала, да так, что потоки дождевой воды обрушивались прямо на совершающего службу кюре и прихожан. Дом священника совсем развалился, и потому Соньер был вынужден поселиться у одной из своих прихожанок, Александрины Марро.

В ту пору жалованье священнослужителям платило государство. Случилось так, что Соньер однажды во время какой-то избирательный кампании произнёс проповедь, которую власти сочли вольнодумной, за что внесли его в «чёрный список» и лишили денежного содержания. Теперь он стал не просто бедным, а нищим в прямом смысле этого слова. Беспросветная нужда вынудила кюре отказаться от услуг госпожи Марро и с грехом пополам устроиться в полуразрушенном домике у церкви. Он влез в долги и с трудом добывал себе пропитание, охотясь и ловя рыбу. Однако прошло время, и Беранже Соньер неизвестно на какие деньги нанял служанку — работницу шляпной мастерской по имени Мари Денарно, которая верно служила ему до последнего вздоха. Все последующие годы эти двое, столь разные по характеру и образованию, были связаны какой-то неведомой загадочной силой, которая сделала их верными союзниками. И даже когда Беранже Соньер уже добился потрясающего успеха и жил в роскоши, он даже не подумал расстаться с Мари. А она, в свою очередь, на склоне лет, измученная болезнями и одиночеством, не поддалась ни на какие уговоры и щедрые посулы и не раскрыла тайну, которой владели только Соньер и она…

…Кюре стойко переносил лишения, но, к счастью, некий аббат Понс завещал приходу Ренн-ле-Шато 600 франков. В 1888 году благодаря этому скромному пожертвованию Соньер смог начать в храме самые необходимые ремонтные работы. Немного позже он обратился в муниципалитет с просьбой выделить средства на реставрацию церкви. Деньги в сумме 1400 франков ему дали, но в долг, и кюре абсолютно не знал, когда и каким образом он сумеет погасить задолженность.

В конце 1891 года был начат ремонт центрального алтаря, который покоился на двух очень древних столбах, оставшихся, предположительно, ещё со времён владычества вестготов и украшенных тонкой резьбой в виде крестов и загадочных букв. С помощью рабочих с алтаря была снята плита, и тут реставраторов ждал сюрприз: один из столбов оказался полым. Соньер сунул руку в сероватую труху, которая заполняла столб, и извлёк на свет четыре деревянные трубки, залепленные с двух концов воском. На воске виднелись оттиски каких-то странных печатей. Трубки тут же распечатали, и из них выпали пергаментные свитки. Как оказалось, они были спрятаны здесь около 1790 года аббатом Антуаном Бигу, предшественником Соньера, и содержали в себе текст, написанный латинскими буквами, и изображения трёх генеалогических древ.

Текст, на первый взгляд, казался бессмысленным, и только очень внимательный читатель мог заметить, что одни буквы в тексте чуть выше других. Если читать их подряд, то выходило довольно связное послание: «A DAGOBERT II ROI ET A SION EST CE TRESOR ET IL EST LA MORT» («Это сокровище принадлежит королю Дагоберту и Сиону, и оно — смерть»). Кроме этой фразы, в тексте значились какие-то цифры.

Слухи о странной находке взбудоражили маленькое селение. На совет мэра сдать найденные древности в муниципальный архив Соньер ответил, что лучше продать эту диковинку за кругленькую сумму, например Парижу. Туда муниципалитет и отрядил предприимчивого кюре, оплатив ему все расходы.

Прибыв в Париж, Беранже Соньер отправился к руководителю семинарии в Сен-Сюльписе аббату Бьелю, специалисту в области лингвистики, тайнописи и палеографии. Парижский свет знал его также как не последнего человека в эзотерических группах, сектах и тайных обществах, занимавшихся оккультизмом. Кюре провёл в столице три недели, во время которых посетил Лувр и заказал копии трёх картин: «Аркадские пастухи» Пуссена, «Святой Антоний-отшельник» кисти Тенирса и портрет папы Целестина V неизвестного художника. Довольно странный набор!

По неизвестной причине Бьель не вернул Соньеру древние манускрипты (впрочем, кюре на всякий случай их скопировал). В Каркассоне Соньер навестил епископа и после разговора с ним получил «за труды» 2000 франков, которые позволили ему расплатиться с муниципалитетом и продолжить реставрационные работы. Вскоре он извлёк из земли интересную резную плиту, относящуюся к VII–VIII векам и, возможно, закрывавшую вход в старинный склеп. А дальше начали происходить и вовсе странные вещи: на местном кладбище кюре нашёл могилу маркизы Марии д’Отпуль де Бланшфор, скончавшейся около 100 лет назад. На её надгробном камне была вырезана… точная копия послания, содержавшегося в одном из найденных свитков! И Соньер… уничтожает эту надпись (не зная, впрочем, что она незадолго до этого была скопирована членами археологической экспедиции из числа местных любителей истории).

В сопровождении верной Мари Денарно Соньер обошёл окрестности в поисках других надгробных камней. Каких именно — знал только он. А ещё сельский кюре вступил в активную переписку со всей Европой; затем начал какие-то неясные дела с различными банками и, наконец, инкогнито начал выезжать в путешествия, не разглашая своих маршрутов, после чего на имя Мари Денарно вдруг стали поступать крупные денежные переводы из разных стран…

Дальше — больше. Кюре вдруг совершает какие-то необъяснимые траты, которые, как окажется после его смерти, исчислялись миллионами франков! То, что у священника и его подруги завелись немалые деньги, Соньер объяснял просто: наследство. Но никто в округе в него не поверил: уж больно подозрительны были те подарки, которые он раздавал своим друзьям. Так, одному достался старинный кубок тончайшей работы, другому — драгоценное собрание монет VI–VII веков…

По деревне ходили слухи, что Соньер нашёл клад пастуха Игнаса Пари. Историю этого пастуха знал каждый мальчишка в округе. Местная легенда рассказывала, что в 1645 году тот возвратился домой с карманами, полными золотых монет. Объяснил он свою находку так: разыскивая заблудившуюся овцу, набрёл в горах на пещеру, внутри которой и обнаружил сундуки, ломившиеся от сокровищ. Отвести односельчан к этой пещере пастух отказался, и те, сочтя Игнаса лгуном, просто повесили его как вора.

Соньер щедро делился своим богатством: часть его денег была направлена на благоустройство деревни (строительство дороги, водопровод) и материальную помощь её наиболее бедным жителям. А вот что касается церкви, то над её портиком была выгравирована надпись на латинском языке: «TERRIBILIS EST LOCUS ISTE» («Ужасно это место»), а сама церковь полностью перестроена. По завершении основных работ кюре Соньер пригласил группу искусных резчиков по камню и художников, чтобы они занялись внутренним убранством храма. Соньер лично следил за воплощением всех своих планов в жизнь, сам составлял тексты надписей, трижды заставлял мастеров переписывать сцену распятия. Одна эта роспись обошлась ему в 11 000 франков!

Все работы были завершены в 1897 году, и одному Богу известно, почему церковь всё-таки была освящена епископом Каркассонским Бийаром: результат «ремонта», мягко говоря, удивлял. Судите сами: стоило войти внутрь храма, как у посетителя тотчас возникала какая-то непонятная тревога. Кропильницу у входа поддерживал донельзя безобразный бесёнок, а когда глаза привыкали в полумраку, то можно было различить уже целую толпу невообразимо уродливых созданий, гримасничающих, словно клоуны, застывших в непристойных позах, раскрашенных в яркие цвета и уставившихся на гостей ужасными стеклянными глазами. Непонятно почему, но в храме было множество надписей на иврите.

Между тем кюре продолжал пускать деньги на ветер. Возвёл, например, на вершине горы трёхэтажную зубчатую башню, которую нарёк башней Магдалины. Он лично следил за тем, как она будет сориентирована, и требовал от строителей буквально математической точности. На другом конце своих владений Соньер построил огромную виллу, назвав её Вифанией в честь библейского селения; затем обустроил здесь прекрасную оранжерею и разбил чудесный парк с водоёмом. Кюре кидал деньги направо и налево, покупая редкие китайские вещи, дорогие ткани, античные мраморы, собрал великолепную библиотеку. Он даже устраивал банкеты для прихожан, делал им дорогие подарки. Высшие церковные власти закрывали на всё это глаза, но после смерти епископа Бийара новый епископ Каркассона потребовал от Соньера объяснений. Он отстранил кюре от должности и выдвинул против него ряд обвинений. Однако неожиданно за Соньера заступился кто-то в Ватикане, куда Соньер подал апелляцию в свою защиту.

17 января 1917 года с Соньером случился удар. К нему пригласили священника из соседнего прихода. Тот заперся в комнате с больным, и после исповеди вышел оттуда, как свидетельствуют очевидцы, в большом смятении. По его словам, он отказал умирающему в последнем причастии, так что Соньер умер, так и не получив отпущения грехов.

В своём завещании Соньер объявил, что у него за душой нет и сантима. Однако его верная Мари продолжала жить на вилле хозяина вплоть до 1946 года, ни в чём не нуждаясь, и только обмен купюр, проведённый по приказу правительства Рамадье, разорил бывшую служанку. Целый день она жгла у себя в саду множество толстенных пачек обесценившихся бумажек. В 1953 году с ней, как и с Беранже Соньером, случился удар, и вскоре она умерла, унеся свою тайну в могилу. Впрочем, кое о чём она всё-таки проболталась своему близкому другу Ноэлю Корбю. По её словам, старинный пергамент, найденный под алтарём, содержал зашифрованные сведения о местонахождении огромного клада, а ключом к тайне явилась картина Пуссена «Аркадские пастухи» (её копию и приобрёл Соньер во время поездки в Париж).

На картине изображены трое пастухов и пастушка, которые, окружив старинную могилу, созерцают на ней надпись: «ETINARCADIAEGO» а на заднем плане изображён какой-то безликий горный пейзаж, якобы выдуманный художником. В 1970 году в десяти километрах от Ренн-ле-Шато, у деревни Арк, была найдена могила, совершенно идентичная той, которую рассматривали пастухи на картине: форма, размеры, расположение, растительность вокруг, даже кусок скалы, на которую опирается ногой один из пастухов, — всё совпадало. Когда могилу вскрыли, она оказалась пустой…

Несомненно, что Соньер нашёл какое-то сокровище, но оно не объясняет ни особого интереса церкви к этому делу, ни снисходительности Ватикана по отношению к непослушному священнику, ни негласного разрешения на строительство странной церкви, ни отказа в последнем причастии. А может быть, богатство Соньера имеет другой источник — нематериальный? Может быть, оно является неким таинственным знанием, и в данной случае одно обменивается на другое: богатство на знание, и первое является платой за второе?

Что за сокровища могли попасть в руки Соньера? Согласно одной версии, эти богатства принадлежали вестготским королям. Разграбив Рим, они вывезли оттуда несметную добычу. Когда на них напали франки, вестготы спрятали награбленное, но так никогда и не вернулись за сокровищами. Другая версия гласит, что клад, напротив, принадлежал франкским королям, которые заняли место вестготов. По третьей версии, во время крестьянского восстания 1250 года королева Бланш спрятала близ Ренн-ле-Шато фамильные драгоценности и золото, а сама вместе с семьёй бежала в Испанию.

В 1956 году Рене Декадейа, хранитель библиотеки Каркассона, с несколькими энтузиастами предприняли раскопки в церкви Ренн-ле-Шато перед главным алтарём, где нашли немало любопытного. Например, череп мужчины с ритуальной зарубкой, а в саду дома Соньера — скелеты трёх мужчин со следами огнестрельных ранений. В 1960 году специальная комиссия из Парижа предприняла в храме новые раскопки. Что они нашли — осталось в тайне…

Это произошло в 1944 году. В ту пору в замке Жизор, расположенном в Нормандии, в 63 км от Парижа, служил сторожем (и попутно — гидом) некто Ломуа. Привлечённый слухами о каком-то таинственном кладе, скрытом в недрах холма, на котором стоит замок, в одну из ночей он отправился раскапывать старый колодец, засыпанный землёй. Прокопав вглубь около 3 м, Ломуа обнаружил боковую галерею, ответвлявшуюся от ствола колодца и уходившую куда-то в глубь холма. Попытку пробраться в неё едва не закончилась трагедией: произошёл обвал, и Ломуа со сломанной ногой с большим трудом выбрался наверх. Впрочем, это не остановило его, и, едва оправившись от травмы, Ломуа вместе со своим другом вновь отправился на поиски загадочного подземного хода. После нескольких дней непрерывных работ они на глубине 16 м нашли пустую камеру размерами 4 x 4 м, потом — ещё одну горизонтальную галерею, проложенную в толще холма. Ни одно из этих сооружений не было связано с какими-либо другими подземельями. История становилась всё более загадочной. Было ясно лишь, что весь холм под замком Жизор пронизан какими-то подземными ходами и камерами. Но кто и с какой целью их построил?

В марте 1946 года Ломуа возобновил раскопки. Идя от конца обнаруженной им боковой галереи, ему удалось углубиться под землю на 21 м. Здесь путь ему преградила каменная стена. Пробив в ней отверстие, Ломуа оказался в обширном подземелье. При свете фонаря он увидел, что это была настоящая старинная капелла романской архитектуры, длиной около 30 м, шириной 9 м и высотой 4,5 м. В дальнем конце зала располагался каменный алтарь с балдахином над ним. Вдоль стен стояли статуи Христа и двенадцати апостолов. Ломуа насчитал в часовне 19 каменных саркофагов длиной около 2 м каждый и не менее 30 старинных сундуков, скорее даже комодов, лежащих на полу. Каждый из них имел длину около 2,5 м, высоту 1,8 м и ширину 1,6 м. Вскрыть их Ломуа, по его словам, не сумел.

Поднявшись на поверхность, кладоискатель явился в мэрию и рассказал о своей необыкновенной находке, но никто ему не поверил. Никто из чиновников не решился спуститься под землю, чтобы удостовериться в правдивости рассказа Ломуа. Лишь два человека — родной брат Ломуа и один армейский офицер — отправились по следам кладоискателя, но достичь капеллы они не сумели.

Между тем городские власти обвинили Ломуа в том, что своими самодеятельными раскопками он мог повредить фундаменты замка и нанести тем самым ущерб историческому памятнику. Ломуа был уволен. Однако он не оставлял своей мечты добраться до таинственной капеллы и в 1952 году сумел убедить двух богатых людей вложить деньги в это предприятие. Однако власти Жизора в обмен на разрешение вести поиски пожелали получить 80 % сокровищ, если таковые удастся найти. При таких условиях предприятие не принесло бы никакой прибыли, и инвесторы отказались финансировать его. Потом загадочную капеллу искали ещё не раз. И хотя существование подземных галерей под замком Жизор подтвердилось, найти таинственный зал со статуями, саркофагами и сундуками не удалось пока никому. А между тем кто-то, говорят, даже нашёл в старых архивах рукописный рисунок этой капеллы, относящейся ко временам Средневековья. Легенды утверждают, что именно здесь, под замком Жизор, с XIV века хранятся наиболее важные тайны и сокровища знаменитого ордена тамплиеров…

Замок Жизор действительно некоторое время находился в руках тамплиеров. Впрочем, история его начинается гораздо раньше — в IX столетии. Река Эпт, на которой стоит замок, на протяжении нескольких столетий служила рубежом между французскими и английскими владениями в Нормандии. По обеим её сторонам было выстроено множество замков, наиболее важным из которых был Жизор. Он занимает стратегически важный пункт на вершине холма, господствующего над долиной Эпта. Через Жизор пролегали две дороги из Парижа в Руан: по реке и по суше.

Столь выгодно расположенный пункт вплоть до XV столетия оставался яблоком раздора. В 945 году французский король Людовик IV был вынужден отдать Жизор англичанам. В 1066 году другой французский король, Филипп I, отбил его у Вильгельма Завоевателя, но, увы, ненадолго. В 1087 году преемник Вильгельма Завоевателя, английский король Вильгельм II Рыжий полностью перестраивает Жизор; насыпает искусственный холм высотой 14 м и возводит на его вершине деревянные укрепления. В 1090 году новым владельцем замка становится рыцарь Тибо де Пайен — племянник Гуго де Пайена, основателя ордена тамплиеров. Так в первый раз судьба Жизора пересекается с судьбой знаменитого ордена…

При Тибо де Пайене замок начал перестраиваться в камне. Холм был подсыпан и увеличен; на его вершине выросла внушительная, октагональная в плане цитадель. Перестройкой руководил архитектор Роберт Беллем, которому помогал другой зодчий, Лефруа, много работавший по заказам тамплиеров (в частности, он построил орденские замки в Беллеме и Ноже-ле-Ротруа, оба — с подземными капеллами, подобными той, что якобы видел в Жизоре кладоискатель Ломуа). А в 1128 году, когда замок уже был готов, в нём побывал и сам основатель ордена тамплиеров Гуго де Пайен. Рассказывают, что именно здесь, в Жизоре, знаменитый аббат Бернард Клервоский (1090–1153), сидя под сенью старинного вяза, собственноручно написал устав ордена тамплиеров.

В 1119 году в Жизоре в присутствии папы римского Каликста II состоялась встреча королей Англии и Франции Генриха I и Людовика VI. На обратном пути в Англию корабль, на борту которого находились английская королева и единственный сын Генриха I, затонул. Сам король Генрих погиб у стен Жизора в 1135 году, убитый выстрелом из лука.

В 1144 году Жизором овладел французский король Людовик VII. Желая прекратить многолетнюю вражду между Англией и Францией, архиепископ Кентерберийский Томас Бекетт начал в 1155 году переговоры на предмет заключения династического брака: принцу Генриху, сыну английского короля Генриха II Плантагенета, и принцессе Маргарите, дочери Людовика VII, предстояло, войдя в пору совершеннолетия, стать мужем и женой. В приданое за невестой Людовик VII отдавал замок Жизор, а пока будущие супруги не достигли совершеннолетия, замок переходил в попечение рыцарей ордена тамплиеров.

В 1161 году бракосочетание юных принца и принцессы наконец состоялось, и Жизор перешёл в собственность английской короны. Король Генрих II завершил строительство замка. В том же 1161 году Людовик VII и Генрих II подписали в стенах Жизора договор о союзе, оказавшийся — как часто бывало в те времена — весьма кратковременным. В 1180 году новым королём Франции стал Филипп II Август, и давняя вражда двух стран возобновилась.

В окрестностях Жизора король Филипп-Август и английский принц Ричард (будущий король Ричард Львиное Сердце) устраивали тайные встречи, интригуя против Генриха II (овладев троном, Ричард Львиное Сердце первое время сохранял добрые отношения с Филиппом-Августом). В 1188 году в Жизоре архиепископ Гийом Тирский в присутствии Филиппа-Августа и английского короля Генриха II призвал европейских монархов к Третьему крестовому походу. Этот поход начался в 1188 году, но английских рыцарей повёл в поход уже новый король — Ричард Львиное Сердце.

Филипп-Август вернулся из крестового похода гораздо раньше Ричарда (в 1192 году, на обратном пути из Святой земли, английский король попал в плен к германскому императору) и, ссылаясь на заключённый на Сицилии договор между двумя монархами, потребовал передать Жизор под власть французской короны. Комендант замка отказался выполнить это требование в отсутствие короля. 20 июля 1193 года французская армия штурмом взяла Жизор.

Вернувшись из плена, Ричард Львиное Сердце начал военные действия против своего бывшего друга и союзника. Англичанам удалось быстро отвоевать ряд замков в Нормандии. Ричард Львиное Сердце укрылся в Жизоре в ожидании решающей схватки. Однако в 1199 году король Ричард был смертельно ранен под стенами замка Шалю. В том же году Жизор и его окрестности окончательно были присоединены к Франции.

В 1307 году начался разгром ордена тамплиеров. Французский король Филипп Красивый осуществил внезапную и хорошо подготовленную операцию против руководителей ордена. 29 ноября 1308 года в Жизор были привезены несколько тамплиеров высоких рангов. Они оставались здесь в заключении до 1314 года. Об этом напоминает сегодня название входной башни замка: башня Узников. Хотя она и была серьёзно повреждена в годы Второй мировой войны, на стенах помещений второго и третьего яруса до сих пор сохранились надписи, оставленные заточёнными здесь тамплиерами.

В 1419 году, во время Столетней войны, Жизор после трёхнедельной осады был захвачен войсками герцога Кларенса. Англичане существенно перестроили замок. Реконструкция была главным образом направлена на то, чтобы средневековые укрепления могли устоять перед лицом нового грозного оружия: артиллерии. В 1449 году Карл VII вернул себе Нормандию вместе с Жизором, и с той поры замок уже не видел у своих стен чужих солдат. Впрочем, военное значение Жизора быстро сошло на нет: развитие артиллерии не оставило никаких шансов старинным твердыням. В 1599 году замок был исключён из списка французских крепостей.

А что же клад тамплиеров? Действительно ли в недрах холма под Жизором скрывается таинственная капелла со скульптурами, саркофагами и загадочными сундуками? Ответ на этот вопрос, возможно, когда-нибудь будет найден. Пока же можно сказать одно: если эта капелла и существует, то она вряд ли может быть связана с орденом тамплиеров. Вспомним: ведь, строго говоря, замок находился во временном управлении рыцарей-храмовников лишь три года: с 1158 по 1161 год, и им не было никакого смысла укрывать что-либо в крепости, которая им не принадлежит. Но средневековая история Жизора и без тамплиеров была довольно бурной, и кто знает: может быть, действительно кто-нибудь из его владельцев пожелал скрыть некую тайну в глубоких подземельях замка?

С именем легендарного конкистадора Эрнана Кортеса (1485–1547) связано не только покорение империи ацтеков, но и множество легенд о несметных сокровищах, бесследно пропавших или спрятанных в тайниках. Одна из наиболее известных историй подобного рода — легенда о сокровищах Монтесумы. Что лежит в основе этого предания?

…8 ноября 1519 года отряд Эрнана Кортеса, насчитывавший около 250 человек, вступил в столицу ацтеков Теночтитлан. Ацтекский правитель Монтесума — все без исключения источники, и испанские, и индейские, характеризуют его резко отрицательно, подчёркивая такие черты характера, как трусость, суеверность и чудовищную жестокость (ежегодно по приказу Монтесумы умерщвлялось до пятидесяти тысяч человек, включая детей), — официально пригласил испанцев в свою резиденцию в качестве гостей и устроил им небывало помпезную встречу. Сразу же после торжественного въезда Кортеса в Теночтитлан Монтесума нанёс конкистадору визит и предоставил в его распоряжение дворец своего предшественника, Ашайакатля.

На третий день пребывания во дворце испанцы обнаружили в одной из комнат свежую кирпичную кладку. Не долго думая, они проломили стену и оказались в обширном зале, буквально набитом несметными богатствами! Здесь лежали тысячи золотых и серебряных предметов, слитки, золота, дорогие ткани, драгоценные камни, золотые столовые приборы… Все эти сокровища некогда принадлежали императору Ашайакатлю.

Кортес благоразумно сделал вид, что ему ничего не известно об этом тайнике. Он приказал своим солдатам вновь замуровать «золотую комнату» и хранить молчание. Его расчёт оказался верен: втайне стремясь поскорее избавиться от пришельцев, Монтесума сам подарил всю эту сокровищницу испанскому королю Карлу V, предложив Кортесу как можно скорее доставить драгоценный дар в Испанию (то есть, говоря недипломатическим языком, — убраться побыстрее).

Но Кортес вовсе не спешил в Испанию. Он прекрасно видел, что помимо «золотой комнаты» в Теночтитлане есть ещё немало другой добычи и нет никакого резона оставлять это золото и серебро дикарям. Правда, до того как овладеть этими богатствами, ему предстояло гораздо более сложное и неприятное дело: разрешить давний спор с губернатором Кубы Диего Веласкесом. Завидуя успехам Кортеса, Веласкес отправил в Мексику военную экспедицию, которая должна была захватить знаменитого конкистадора и доставить его в Гавану. Оставив в Теночтитлане большую часть своих солдат во главе с Педро де Альварадо, Кортес выступил в поход против людей Веласкеса.

В мае ацтеки отмечали большой праздник, посвящённый божеству Уицилопочтли. Они обратились к Альварадо с просьбой разрешить им совершить торжественное богослужение. Альварадо дал согласие, но с условием: в главный храм все должны явиться безоружными. Индейцы приняли это условие. Со всех концов страны на праздник в Теночтитлан собрались знатные ацтеки, с головы до пят увешанные золотыми украшениями. Пришли на празднество и испанцы. Но, в противоположность ацтекам, — не безоружные…

По знаку Альварадо испанцы обнажили мечи и обрушили их на головы ацтеков. Почти все участники ритуала были перебиты. В руки конкистадоров попали множество золотых украшений и драгоценных камней. Однако вероломство испанцев вызвало возмущение индейцев, и весь Теночтитлан восстал. Положение спасло лишь возвращение Кортеса.

Сражение, как повествуют хроники индейцев, началось в тот момент, когда Кортес вступал во дворец. Штурм следовал за штурмом, силы испанцев таяли. В этой критической ситуации на помощь конкистадорам пришёл трусливый Монтесума. В торжественном облачении он вышел на крышу дворца, и ацтеки мгновенно пали ниц перед своим повелителем. Монтесума призвал индейцев сложить оружие, обещая, что испанцы сами, без боя покинут Теночтитлан. Это вызвало волну возмущения. «Ты баба, ты позорище ацтеков, Монтесума!» — кричали индейцы. В ничтожного императора полетели камни и стрелы. Монтесума был тяжело ранен и вскоре умер.

Ацтеки продолжали атаковать испанцев. Кортес понял, что ему не устоять. В полночь 1 июля 1520 года он отдал приказ отступать. Наступила ночь — несомненно, самая тяжкая в жизни Кортеса. Позже испанский хронист и участник этих событий Берналь Диас назовёт её «ночью печали». Единственным путём отступления для испанцев служила дамба через искусственное озеро, которую ацтеки успели разрушить в нескольких местах. Солдатам Кортеса приходилось переправляться вплавь. С кровель дворцов, с берегов озера, с дамбы на испанцев сыпался град стрел и камней. Десятки испанцев пошли ко дну. Та же судьба постигла и караван мулов, нагруженных сокровищами Монтесумы. Выбравшись на берег, Кортес понял, что вся его добыча лежит на дне…

После того как конкистадоры оставили Теночтитлан, ацтеки подняли драгоценный груз со дна озера, присовокупили к нему сокровища столичных дворцов и храмов и отправили всё это золото и серебро на север Мексики. Где-то там, в горах Сьерра-Мадре, а возможно, и ещё дальше — в Аризоне или в Юте, «сокровища Монтесумы» были тщательно укрыты в хорошо замаскированных тайниках.

В первых числах июня 1521 года отряд Кортеса, пополнившийся новыми бойцами, снова подступил к Теночтитлану. Осада столицы ацтеков продолжалась около двух месяцев. 13 августа 1521 года, когда силы оборонявшихся были уже истощены, испанцы захватили на озере спасавшийся бегством чёлн, в котором оказались предводитель обороны Теночтитлана — последний ацтекский правитель Куаутемок, его жена — она же младшая дочь Монтесумы, и несколько знатных вельмож. С пленением Куаутемока завершилось сражение за Теночтитлан. Город лежал в развалинах, десятки тысяч его жителей были убиты. Кортес пытался выведать у Куаутемока тайну сокровищ Монтесумы, но индейский вождь наотрез отказался сообщить, где спрятано золото. Его жестоко пытали, но и под пытками Куаутемок ничего не сказал.

Сокровища Монтесумы искали многие годы. На территории Мексики их не нашли. Многие годы спустя индейцы Аризоны рассказывали легенду о том, как однажды большой караван бронзоволицых носильщиков с тяжёлым грузом на плечах проследовал через горные перевалы на север, к реке Колорадо. Его сопровождали воины, украшенные перьями, с кожаными щитами и копьями в руках. Обратно не вернулся ни один человек…

Сколько крокодиловых слёз было пролито разного рода авторами по поводу горькой судьбы «миролюбивых индейцев», в одночасье ставших жертвами «алчных конкистадоров»! Как только не клеймили они Кортеса и Писарро в порывах «благородного» гнева! Между тем за этой бурей искусственно нагнетаемых эмоций совсем скрылся из виду простой вопрос: а откуда взялось такое изобилие золота, к примеру, у могущественных вождей империи инков? Плоскогорья Южного Перу — историческая родина инков — сравнительно небогаты этим металлом. Каким же образом достались «миролюбивым» инкам их сказочные богатства?

Империю инков называли не только «империей Солнца», но и «империей золота». Согласно представлениям инков, между золотом и ними, «сыновьями Солнца», существовала особая, мистическая связь. Золото было своеобразным тотемом владык империи Тауантинсуйу. Именно поэтому правители этой империи — Великие Инки — объявили золото своей собственностью. Всё золото, независимо от того, находилось ли оно ещё в земле или же было из неё извлечено, принадлежало только одному человеку — императору.

Золото украшало храмы Солнца и дворцы всесильных владык огромного государства. «Миролюбивые» инки так же рвались обладать золотом, как рвались к нему «алчные» испанские конкистадоры. Ведя непрерывные захватнические войны, инки расширили пределы своей империи до невероятных пределов и повсюду на захваченных ими территориях взимали с покорённых племён дань золотом. Самую большую добычу «сыновья Солнца» получили после захвата государства индейцев чиму, занимавшего прибрежные территории Северного Перу. Награбленное в городах и храмах чиму золото инки вывезли в Кахамарку: по иронии судьбы, именно в этот город Франсиско Писарро будет свозить захваченные им сокровища инков…

Столица инков, город Куско, являлась настоящим городом золота: здесь в прямом смысле слова сосредоточивалось всё золото Южной Америки. Инки под страхом смертной казни запрещали выносить из города жёлтый металл, хоть раз побывавший в Куско. Ежегодно со всех концов империи в Куско поступало 15 тысяч арроб золота (1 арроба — 11,4 кг). Таким образом, можно подсчитать, что во время правления инков в столицу их империи было доставлено совершенно невообразимое количество золото: от 50 до 100 тысяч тонн!

На заре истории инков золото имело в их глазах сакральный характер и служило доказательством исключительности инков и символом их сверхъестественной связи с Солнцем — небесным отцом. В последующие века золото стало символом головокружительного богатства «сыновей Солнца», самовластно объявивших себя воплощением солнечного божества, владыками всего мира. С помощью золота они демонстрировали свою мощь, безграничное богатство и… столь же безграничную спесь, алчность и жестокость.

Испанцы, ступившие на землю Перу, в глазах тринадцатого Великого Инки Атауальпы были ничтожествами, чем-то вроде блох. Сын и наместник божественного Солнца вряд ли бы снизошёл до встречи с этими жалкими червяками, если бы не настойчивость Франсиско Писарро и дипломатический талант и опыт Эрнандо де Сото. Долгожданная для испанцев встреча началась с того, что перед Атауальпой предстал монах-доминиканец Винсенте де Вальверде. Слова, с которыми он обратился к инкскому вождю, были темны и непонятны: монах говорил о Боге-отце, сотворившем мир, о его единородном сыне Иисусе Христе, который страдал за людей и умер на кресте…

Атауальпа слушал пришельца с недоумением, постепенно сменявшимся яростью: о каком Боге толкует этот странный человек, когда он, Атауальпа, и есть бог? Что это за Бог такой, который мог воплотиться в человека, пожертвовать собой и умереть мученической смертью ради спасения людей? Это он, Атауальпа, одним мановением руки отправляет на смерть тысячи людей! Только что по его приказу были зверски умерщвлены тысячи жителей Куско, поддержавших его мятежного брата Уаскара. 35 братьев Уаскара (бывших вместе с тем и сводными братьями самого Атауальпы), 80 детей ненавистного соперника, его многочисленные жёны и наложницы, включая беременных, были посажены на колья или живьём забиты камнями. Палачи Атауальпы сдирали кожу с живых людей, ещё не родившихся детей вырывали из чрева матерей…

Самого Уаскара милосердный бог Солнца пощадил: он просто посадил его, связанного по рукам и ногам, смотреть на то, в каких страшных муках умирают его дети. Уаскар молча наблюдал за этим кошмаром, и лишь запёкшиеся уста пленника еле слышно шептали молитву: «О Виракоча, творец вселенной! Пусть так же воздастся тому, кто так со мной поступает. И пусть когда-нибудь ему самому придётся увидеть своими глазами то, на что я должен теперь смотреть…»

И вот этот час, о котором молил Уаскар, наступил. 177 испанцев стояли перед 50-тысячной ордой «сыновей Солнца», в то время как само «божество» с нарастающим гневом слушало речи Вальверде. Конфликт цивилизаций был неизбежен: эти люди жили в разных мирах и в прямом, и в переносном смысле слова. Пожалуй, их роднило только одно: неутолимая жажда золота…

Первые же выстрелы двух испанских пушек вызвали панику в рядах армии Атауальпы. Поражение «сыновей Солнца» было полным. «Божество», восседавшее на носилках из чистого золота, в мгновение ока было свергнуто с пьедестала своего величия, превратившись в жалкого пленника.

Атауальпа предложил за себя выкуп: в обмен на жизнь и свободу он обещал наполнить золотом на высоту поднятой вверх руки весь огромный зал, в котором содержали пленника. Писарро дал «богу Солнца» два месяца сроку. Во все концы страны были разосланы гонцы с узелковыми письмами-кипу: узлы разной формы и размера говорили, сколько золота должна доставить в Кахамарку та или иная провинция. Выкуп был собран, однако принц Уаскар, содержавшийся по повелению императора под стражей, сумел отправить к Писарро своего посла с предложением: он заплатит испанцам ещё больший выкуп, если те помогут ему вернуть престол. Атауальпа заволновался: жестокий и малодушный трус, он боялся Уаскара больше, чем всех испанцев, вместе взятых. Он отдал своим подчинённым приказ немедленно убить Уаскара.

Приказ императора инки выполнили без промедления: Уаскар был утоплен. Лёгкость, с которой «божество» отправило на смерть своего сводного брата, покоробила даже видавших виды испанцев, среди которых отнюдь не было смирных овечек. Атауальпу предали суду трибунала, который приговорил императора к смертной казни. В числе выдвинутых против него обвинений на первом месте стояло убийство Уаскара. 29 августа 1533 года Атауальпа был задушен. Новым императором при поддержке испанцев стал Манко II, брат убитого Уаскара.

Эти события послужили питательной почвой, на которой выросли и буйно расцвели десятки слухов о несметных сокровищах инков, якобы спрятанных ими от конкистадоров. Рассказывают, например, что накануне казни обречённый Атауальпа передал верным людям узелковое письмо-кипу: тринадцать узелков были привязаны к слитку золота. Что это могло значить? Будто бы сразу после этого многие сокровища из храмов инков бесследно исчезли. Легенда гласит, что караваны носильщиков унесли и спрятали их где-то высоко в горах, в глубоких пещерах на склонах Анд. Там они и пребывают до сего дня…

Взяв в плен Атауальпу, Писарро направил в Куско трёх своих людей, которые в первый же день захватили в святилищах инков около 100 центнеров золота. Потом в столицу Тауантинсуйу прибыл весь отряд Писарро. Общая сумма захваченной здесь испанцами добычи составила 588 226 песо золота и 164 558 марок серебра (одно песо соответствовало 46 граммам золота и стоило 450 марок. Серебряная марка была в несколько раз тяжелее золотого песо). Доля каждого из рядовых участников похода составила 4 тысячи песо золота и 70 марок серебра. Однако испанцам было этого мало: ходили слухи, что все добытые ими сокровища представляют собой лишь часть истинного богатства Куско.

Особенно охотно подхватили эти слухи новые пришельцы из Старого Света, опоздавшие к дележу сказочных богатств империи Тауантинсуйу. Сразу же после похода Писарро было предпринято бессчётное количество попыток отыскать недостающую часть «золота Куско». До сих пор искатели сокровищ не оставили попыток отыскать спрятанное золото инков в подземных лабиринтах, якобы находящихся под крепостью Саксауаман — цитадели столицы инков. Версия о том, что золото инков сокрыто именно под Саксауаманом, опирается на многочисленные слухи и легенды. Рассказывают, например, о случае с двумя индейскими мальчиками, произошедшем уже в XX столетии: они будто бы заблудились в подземелье могучей крепости и целых три дня о них не было ни слуху ни духу. Потом они всё-таки выбрались на свет Божий, причём вышли на поверхность уже на территории самого города — в районе монастыря Санто-Доминго. Из этого продолжительного путешествия по подземельям Саксауамана, а затем по каким-то загадочным переходам под самим городом Куско, мальчики принесли золотой початок кукурузы, изготовленный древними инкскими ювелирами. По словам мальчиков, они нашли его в подземельях…

Впрочем, помимо случайных мелких находок, золотые сокровища Куско так до сих пор и не обнаружены. Между тем, по подсчётам энтузиастов, они должны составлять десятки, если не сотни тонн! Рассказывают, что когда Великий Инка Манко II встретился с испанским послом Руисом Диасом, он высыпал на стол бокал кукурузных зёрнышек. Одно из этих зёрнышек Манко взял в руки и сказал: «Это всё, что вам досталось из золота инков». Затем показал на оставшиеся зёрнышки и сказал: «А это то золото, которое осталось у нас». Манко II предложил послу следующее: он отдаст ему всё золото инков, если белые навсегда покинут Тауантинсуйу. Но испанцы не согласились на это заманчивое предложение. Так что сокровища инков до сих пор лежат где-то в тайниках и ожидают своего счастливого первооткрывателя…

Испанским конкистадорам, возможно, не удалось завладеть и личными сокровищами инкских императоров. Эти сокровища хранились не в Куско, а в других местах империи, куда белые проникли гораздо позже. Так, к примеру, известно, что большой клад могущественного Великого Инки Пачакути хранился в неприступном, возвышающемся на скале городе Писаке, в трёх больших пещерах неподалёку от вершины горы Писак. Сокровища Инки Уайна Капака, который был, по словам хроник, «большим любителем золота», хранились в перуанском городе Юкай. В городе Чинчеро, по слухам, хранятся сокровища Великого Инки Тупака Юпанки. Известно также, что множество сокровищ находилось в труднодоступном городе Мачу-Пикчу, который был открыт Хайремом Бингемом только в 1911 году. Испанские завоеватели не могли завладеть этими сокровищами хотя бы потому, что в Мачу-Пикчу вплоть до XX века не ступала нога белого человека. Наконец, существует предание о том, что где-то под непроницаемой завесой джунглей таятся затерянные города инков Вилькабамба, Виткос, Пайтити. В этих загадочных городах также, должно быть, хранится золото, спрятанное инками от ненасытных завоевателей…

Редкий путешественник доберётся до старинного села Микулина — находится оно вдалеке от больших дорог, на самой границе Московской и Тверской областей. Над поймой тихой и светлой речки Шоши, окружённый оплывшими, но всё ещё внушительными валами, среди вековых берёз стоит древний собор Михаила Архангела — усыпальница последнего князя Микулинского Семёна Ивановича, «мужа, известного умом и храбростию», участника взятия Казани и Ливонской войны. Только собор и эти заросшие травой валы, усеянные белыми цветами земляники, напоминают о тех давних годах, когда Микулин был одним из важнейших тверских городов и центром удельного княжества.

Микулин был построен тверичами для защиты Твери с юго-запада, со стороны Волоколамска, а первым микулинским князем в 1363 году стал Михаил Александрович — «бе муж страшен, и сердце его яко сердце льву». При нём в Микулине и был возведён этот сохранившийся до нашего времени вал, и построена деревянная крепость — детинец. А много лет спустя, в 1398 году, уже на склоне лет своих, князь Михаил — великий князь Тверской, — проживший тяжёлую, полную борьбы, сражений, изгнаний жизнь, построил в Микулине каменный собор во имя своего небесного патрона — Михаила Архангела. Видимо, помнил хорошо князь годы юности, проведённые в Микулине, и хотел, чтобы и город помнил о нём. Но тот собор не сохранился — вместо него, на фундаментах и подклете старого, князья Микулинские построили в 1559 году новый собор — пятиглавый, стройный, высоко вознёсшийся над поймой Шоши. Но закладную доску перенесли из старого — ещё и сегодня можно прочитать полустёртые буквы: «В лето 6906 построен собор сей Архистратига Михаила Великим Князем Тферскым Михаилом Олександровичем…»

Своего расцвета Микулин достиг в XV веке, когда город стал одним из крупнейших в Тверской земле. Князь Михаил завещал Микулин своему сыну Фёдору, ставшему родоначальником самостоятельной ветви Тверского княжеского дома — князей Микулинских. Город начал застраиваться по обоим берегам Шоши, вокруг детинца разросся обширный посад, где вёлся значительный торг. В городе имелось 18 деревянных церквей, следы которых сохранялись и в XIX веке. Микулинские князья чеканили свою монету — не только серебряную, но и разменную, медную, и находки старинных «денег» и «пул» и сейчас нередки в Микулине.

А в один из дней 1850 года в осыпи микулинского вала был найден удивительный клад — массивная серебряная чаша, покрытая чеканным орнаментом, с изображением Святого Георгия, поражающего копьём дракона. На дне чаши вилась загадочная надпись: «кпвлкгно ргна».

Уникальная находка прошла через множество рук, пока не оказалась в Историческом музее, где ею заинтересовался известный русский нумизмат А. В. Орешников. Исследовав её, он пришёл к выводу, что владельцем чаши мог быть князь Юрий Дмитриевич Звенигородский, второй сын Дмитрия Донского. А укрыл её в Микулине, по мнению Орешникова, не кто иной, как сын князя Юрия — Василий Косой, и случилось это во время очередной княжеской усобицы за московский великокняжеский стол.

Эту гипотезу, хотя и доказательную, всё же нельзя считать до конца достоверной. Чаша на самом деле могла сменить не одного владельца — ведь такими предметами дорожат и передают из поколения в поколение. Да и был ли Василий Косой в Микулине? Его маршруты лежали гораздо севернее и восточнее — Дмитров, Галич, Вятка, Новгород, Бежецк, Вологда. И с чего бы вдруг князь из Московского княжеского дома стал прятать свои сокровища в крупном городе чужого княжества? Микулин в те годы прочно находился в руках сильной Твери, и вряд ли тверичи не следили за передвижениями беглого князя, чей беспокойный нрав был им к тому же хорошо известен.

А вот другой изгнанник в Микулине был наверняка — через этот город лежала дорога из Москвы в его владения. Звали этого изгнанника князь Андрей Старицкий.

Младший сын Ивана III, Андрей Старицкий был родоначальником ветви последних удельных князей в России. С гибелью в 1563 году его сына, Владимира Старицкого, убитого в московской темнице, род князей Старицких пресёкся.

Став в 1505 году старицким князем, Андрей Иванович носил этот титул до 1537 года, больше бывая в Москве, чем в Старице. «Будучи слабого характера и не имея никаких свойств блестящих, — пишет Карамзин, — пользовался наружными знаками уважения при дворе и в совете бояр, но в самом деле он нимало не участвовал в правлении… то хотел милостей от двора, то являл себя нескромным его хулителем». После смерти Василия III Андрей Старицкий бил челом вдове великого князя Елене Глинской о прибавлении новых областей к его уделу. Ему отказали, но, по древнему обычаю, в память об усопшем дали щедрые дары из московской великокняжеской казны, в том числе «множество драгоценных сосудов». Не тогда ли попала к Андрею Старицкому старинная чаша Юрия Звенигородского?

Но «драгоценных сосудов» Андрею Старицкому показалось мало, и произошло у него с Еленой Глинской «несогласие». Сочтя себя обделённым, князь Андрей уехал в Старицу. Дорога же из Москвы в Старицу лежала через Микулин…

Отъезд князя «в обоих сторонах произвёл подозрение». Елена Глинская видела в Андрее Старицком соперника, реального претендента на московский стол. Отношения Москвы и Старицы начали обостряться. После серии интриг, сопровождаемых дипломатической перепиской, терпение Москвы лопнуло и на арену выступили войска. Дружины князей Оболенских и боярина Никиты Хромого тайно начали стягиваться к Волоколамску. Андрей немедленно выехал из Старицы с женою и сыном и остановился в селе Берново…

Старинное село Берново на реке Тьме имеет богатую историю. Оно известно ещё с XIV века, когда являлось одним из пограничных пунктов между владениями Твери и Новгорода. Село принадлежало новоторжским боярам Берновым, здесь проходил оживлённый торговый тракт. После 1569 года Берново поступило в опричнину, а в начале XVII века было отдано стольнику Калитину. За его потомками оно сохранялось до середины XVIII столетия, составляя одно огромное владение, и вся окрестная местность вплоть до начала XX века сохраняла название Калитинщины. При Калитиных в 1699 году в Бернове была построена дошедшая до наших дней Успенская церковь.

Вот в этом-то селе и разбил свой лагерь мятежный князь. Отсюда он планировал двинуться на Новгород, «потому что новгородцы к его принятию были склонны». Стоя лагерем в Бернове, мятежный князь рассылал грамоты дворянам и детям боярским, призывая их под свои знамёна, чтобы «овладеть Новгородом и всею Россиею, буде возможно».

Вот тут-то, в Бернове, говорят, и остались лежать в земле главные сокровища Андрея Старицкого. Местное предание рассказывает, что, «не зная, будет ли ему успех, а либо смерть от меча, схоронил тайно князь Андрей Иванович в Бернове часть своего кошта». Заметьте — часть! А остальное? Какая-то часть, вероятно, оставалась в княжеском обозе. А отголоском судьбы других пропавших «драгоценных сосудов», вероятно, стала серебряная чаша из Микулина.

Судьба Андрея Старицкого завершилась трагически: не получив нигде поддержки, он доверился честному слову Москвы и явился к Елене Глинской с покаянием. Но по прибытии в Москву его схватили и «посадили в заточение на смерть». Через полгода князя не стало. Были казнены все его ближние бояре, участники похода в Берново — князь И. А. Пенинский-Оболенский, князь Г. А. Пенинский-Оболенский Большой, князь Г. А. Пенинский-Оболенский Меньшой, князь И. Б. Палецкий, князь И. А. Хованский, боярин И. И. Лобанов-Колычев. Были повешены и около 30 новгородских дворян, явившихся на призыв старицкого князя. Никого из посвящённых в тайну берновского клада в живых не осталось.

А «драгоценные сосуды» и другие сокровища Андрея Старицкого до сих пор ждут своего находчика. Если они существуют, конечно…

В Морском архиве Венеции, одном из крупнейших в мире хранилищ древних документов, нередко можно встретить молодых парней спортивного вида, погружённых в изучение старинных фолиантов в кожаных переплётах с медными застёжками. Это посетители особого рода, их цель — выяснить, где, когда и при каких обстоятельствах, а главное, с каким грузом на борту затонули за прошедшие столетия в Адриатическом море различные суда. Они делают зарисовки, сникают копии с планов расположения погибших судов, уточняют местоположение населённых пунктов, которые за минувшие годы изменили названия или вообще перестали существовать. Затем, запасшись аквалангами, гидрокостюмами, подводными съёмочными камерами и прочим снаряжением, необходимым для поисков, они поселяются где-нибудь на побережье Адриатики, например, в Задаре, Улцине или в какой-либо из прибрежных деревень, и наводят справки у местных жителей: «Нет ли здесь поблизости укромной бухты? А где находится пиратский залив?»

Иногда вместо вопросов поступают предложения такого рода: «Мы точно знаем, что у острова Корнат в 1673 году затонул корабль пиратского капитана Рамадана с сокровищами на борту. Помогите нам отыскать это место. Всё, что найдём, поделим между собой поровну».

Устремления предприимчивых молодых людей имеют под собой реальную почву. Бумаги Морского архива дают точные сведения о местах и причинах гибели судов. Из них известно, например, что у берегов полуострова Истрия, вблизи Ровиня, лежит на морском дне под толстым слоем песка богатый клад, который с давних пор будоражит умы искателей приключений. А история его такова.

В конце марта 1579 года в гавани этого приморского городка, который был в те времена военно-морской базой Венецианской республики, стояло несколько венецианских и турецких кораблей, нагруженных сказочными сокровищами: ларцами с ювелирными изделиями и произведениями искусства, предназначавшимися для подарков влиятельным особам из заморских стран. В то время венецианцы торговали со всем миром. Турки тоже достигли вершины своего могущества, но Адриатическое море было им неподвластно. Здесь хозяйничали ускоки — беглецы из захваченной турками Боснии, в основном бывшие крепостные, совершавшие с территории Далмации набеги на турецких угнетателей. Венецианцы и турки заключили союз против ускоков. Жестокие бои между противниками велись с переменным успехом.

Однажды капитан венецианского корабля приказал отрубить головы всем членам команды захваченного в плен ускокского судна. Узнав об этом, ускоки поклялись жестоко отомстить за гибель своих соратников. Семнадцать кораблей, на борту, которых находилось пятьсот вооружённых с ног до головы ускоков, под командованием самого бесстрашного — капитана Милоша Славича, — перед наступлением сумерек подошли к Ровиньской гавани. План нападения был разработан до мельчайших подробностей. Стремительно ринулись они к стоящим на якоре торговым судам и с обнажёнными саблями ворвались на палубы. Спустя нескольку минут большинство неприятельских судов уже было в их руках. Если какое-либо из них оказывало сопротивление или, выбросив за борт груз, пыталось вырваться из окружения, то такое судно поджигали.

Перед рассветом ускоки на двадцати четырёх доверху нагруженных судах — семнадцати своих и семи захваченных — покинули гавань. Половина драгоценного груза досталась ускокам, вторая оказалась в ту ночь выброшенной за борт. С тех пор она лежит на дне моря.

В другой раз венецианско-турецкой флотилии удалось загнать несколько ускокских судов в бухту на западном побережье далматинского острова Ист. С наступлением ночи нападающие соорудили у выхода из бухты заграждение и стали ждать рассвета. На заре корабли союзников после основательной артиллерийской подготовки вошли в бухту, чтобы завершить уничтожение ускокских судов вместе с командой. Но те бесследно исчезли. Лишь из-за прибрежных скал высовывались длинные ружья ускоков и виднелись их шапки. Но почему-то никто не стрелял. Не встречая сопротивления, нападающие стали высаживаться на берег. И только там они поняли, в чём дело. На остроконечные камни были нахлобучены шапки, а из-за них торчали сухие жерди, издали похожие на ружейные стволы. Ускоков же и их судов нигде не было видно. Присмотревшись, одураченные венецианцы и турки заметили на камнях расплющенные куски мяса. Свои суда и часть добычи ускоки протащили через неширокий остров по подстилке из свежей говядины. На другой стороне они снова спустили суда на воду и спокойно отплыли. Но часть ценного груза — добычу, захваченную на венецианских и турецких кораблях, — они вынуждены были бросить в море. Эти сокровища по сей день ждут своего нового обладателя.

Легендарный предводитель ускоков Улук Алуйя и четыреста человек команды его кораблей отыскали для себя убежище на южном побережье Адриатического моря — маленький городок Улцинь. Здесь они оборудовали гавань, возведи укрепления и сторожевые башни, установили береговые батареи. Отсюда ускоки совершали набеги на суда венецианцев и турок, здесь хранили захваченные сокровища. В конце концов турецкий султан Сулейман-паша принял решение разгромить это разбойничье гнездо.

Однажды отлично вооружённые корабли Сулеймана с отборной командой на борту появились в Адриатическом море. Они шли под чужим флагом и беспрепятственно проникли в гавань Улциня, введя в заблуждение караул. Нападение застало ускоков врасплох. Однако оправившись от внезапного удара, они быстро сосредоточились и открыли ответный огонь. Наступил момент, когда показалось, что турецкий флот будет вынужден отступить. Но затем туркам удалось поджечь несколько ускокских судов, и вскоре пламя охватило весь флот Улука Алуйи. Горящие суда тонули одно за другим, и вместе с ними уходили на дно богатые сокровища. Местные рыбаки утверждают, что обломки тех судов до сих пор лежат на морском дне и мешают нынешним судам становиться в бухте на якорь.

Немало кладоискателей пытались поднять со дна бухты Улциня золото и драгоценности, ставшие в своё время добычей ускоков, но все их попытки до сих пор оказывались безуспешными. Так что несметные богатства, рассыпанные ускоками, а также венецианцами и турками по дну Адриатического моря почти четыре с половиной столетия тому назад, всё ещё ждут своих новых владельцев.

«Пройдя Карийский перевоз, русы причаливают к острову, который носит имя Святого Георгия. На этом острове они приносят свои жертвоприношения. Там стоит огромный дуб…»

Так писал о Хортице византийский император Константин Багрянородный (945–959). Легендарный остров Хортица на Днепре, близ современного Запорожья, издревле находился на одной из главных дорог истории. Здесь в древние времена вёлся торг славян с греками. Здесь находилось языческое святилище, а тот самый священный дуб, о котором пишет Константин Багрянородный, достоял аж до 1871 года и засох от старости — ему было около двух тысяч лет! И где-то здесь, на Хортице, окружённый на Чёрной скале печенегами, пал в бою легендарный князь Святослав…

Расположенный там, где Днепр делится на зону порогов и зону плавней, остров с глубокой древности являлся естественным местом отдыха для путников, преодолевших опасную зону днепровских порогов. Остров нередко служил пристанищем княжеским дружинам. В 1103 году князья Давид Всеславич, Мстислав Игоревич, Вячеслав Ярополчич и Ярополк Владимирович «поидоша на коних и в лодьях, и приидоша ниже порог и сташа в протолчех и Хортичьем острове». Летописные известия о том, что Хортицу часто посещали русские дружины, подтверждаются археологическими находками. В X–XIV веках на острове существовала небольшая русская крепость, известная из летописей под названием Протолче. Археологическими раскопками на месте поселения выявлены остатки просторных «дружинных» жилищ, землянок, найдено множество предметов X–XII и XIII–XIV веков.

Остров Хортица протянулся в длину на 12 километров, в ширину в среднем на 2,5 километра. Высота прибрежных скал кое-где достигает 30 метров. В этих скалах имеется множество пещер, самая известная из которых — Змиева. В ней, по преданию, в древности жил «змий» о двенадцати головах.

Свидетельства давней истории Хортицы находят и под водой, и под землёй. В 1995 году неподалёку от балки Генералки на глубине 9,5 метра был обнаружен остов большого дубового долблёного судна. По мнению археологов, это — остатки ладьи времён Киевской Руси. А на северо-восточном побережье острова было обнаружено несколько землянок времён Киевской Руси, были найдены амфора, фрагменты керамики, наконечники стрел.

Но самая главная легенда Хортицы — это Запорожская Сечь и клады запорожских казаков…

Начало Сечи относится к 1552–1557 годам, когда Дмитрий Вишневецкий основал первый укреплённый городок на Хортице. Позднее казачьи городки распространились на правый берег Днепра и на южную половину острова. В 1577–1578 годах здесь устроил свой лагерь предводитель казацкого отряда Яков Шах, откуда он совершал набеги на турок и татар. Новые укрепления построил в 1617 году Пётр Конашевич-Сагайдачный, а ещё в XIX веке в западной части острова можно было видеть следы валов, куреней и церкви. Постепенно владения Сечи распространились не только на Хортицу, но и на окрестные небольшие острова на Днепре и на часть земель по обе стороны Днепра, включая Великий Луг — примыкающий к Днепру огромный участок степи в Александровском уезде (Александровск — название до 1921 года современного Запорожья).

О том, что в Запорожской Сечи скапливалось немало сокровищ, по преимуществу добычи, отбитой у турок и татар, имеется множество свидетельств. Часть добычи шла на формирование «Войсковой Скарбницы» — казны войска Запорожского, а другая часть делилась «товариществом». Французский военный инженер на польской службе Боплан, находившийся на Украине в 1630–1640-х годах, писал, что казаки привозят из своих набегов на турок «богатую добычу: испанские реалы, арабские цехины, ковры, парчу… Каждый казак имеет на островах свой тайный уголок. Возвратясь с поисков над турками, они делят в Скарбнице добычу и всё, что ни получат, скрывают под водой, исключая вещи, повреждаемые оною». По свидетельству Боплана, казаки «скрывают под водой не только пушки, отбиваемые у турков, но и деньги, которые берут только в случае необходимости». Если казак возвращался из очередного похода, то брал спрятанное назад. А если погиб в бою — клад так и оставался в земле.

Запорожская Сечь была ликвидирована в 1775 году, а казаки насильно переселены на Кубань. Есть свидетельства, что во время разгрома Сечи у многих казаков «була така думка, шо як помрёт „Потёмка“ (т. е. князь Потёмкин-Таврический), то воны вернуться назад». Поэтому, покидая Сечь, многие запорожцы «ничого не бралы с собою, а ховалы добро — хто в землю, хто в скелю, а инчи в Днипро». Тогда же, по преданию, где-то на Хортице или в её окрестностях была спрятана «Войсковая Скарбница» запорожцев. Ещё в конце XIX века были живы многочисленные свидетели, которые помнили от своих родителей приметы запорожских кладов:

«На Хортивском острови, в Высчей Годови, був камень в рост чоловика, весь до низу попысаный. Теперь его або нема, або мхом порос — не пизнаешь. Пид тым камнем есть запорожский клад. Цей камень бачив я лит двадцять назад, як чабанував».

«Нызче головы острова Хортивского, над Старым Днипром, есть урочище Лазни. Там, поверх скели, клад. Прымита така: лежыть камень, а на ему слова: „Есть и како, хто визьме — буде кай“. Годив трыдцять тому назад слова булы замитни, а теперь камень зарис мохом».

Рассказывали, что в урочище Сагайдачном, где-то «пид каминнямы», «допропасты» зарыто казацких «грошей», но «не всякому воны судылысь». Справедливости ради надо сказать, что здесь действительно находили золотые и серебряные монеты и изделия. В 1900-х годах близ Совутиной скалы был случайно найден массивный золотой крест с рельефным изображением распятия. О находках знали, но помалкивали: как признался на склоне лет один 69-летний кладоискатель, «на свому вику я найшов п’ять золотих, та никому й не сказав». Деньги и находки потихоньку сбывали шинкарям.

Ходила и другая «балачка», что на Стрелецком острове незадолго до ликвидации Сечи были «закопаны гроши» — золото, серебро и оружие. Спустя несколько десятилетий на остров наведывался какой-то «дид», который знал приметы клада: «На тим боци супротив остривка стояв дуб; на дубови була товста гылка, котра показувала на остривок, де сховано клад». Ещё один неведомо откуда взявшийся «дид» пытался отыскать клад на острове Канцерском: «В устье Хортицы, что впадает в Днепр, есть Канцирский островок, а на нём крепость. Это против большого острова Хортицы. На том островку, говорят, есть пещера, а в ней спрятаны три бочонка золота. Вход закрыт дверями, забит камнями и землёй. Перед входом поставлен деревянный крест». В 1846 году этот клад попытался отыскать какой-то «дид» с Херсонщины, но на третий день поисков «дид» внезапно умер. С тех пор уже никто не пытался отыскать вход в таинственную пещеру…

Эти «диды», появившиеся на Хортице спустя несколько десятилетий после ликвидации Сечи, очевидно, были запорожскими казаками, некогда «сховавшими» своё имущество или знавшими о кладах, укрытых их товарищами. Их появление на Хортице только подхлестнуло интерес к хортицким кладам, легенды о которых уже давно ходили среди новопоселенцев бывших земель Запорожской Сечи.

В 1789 году на острове была основана колония немцев-меноннитов, а опустевшие запорожские земли стали заселяться крестьянами. И пошли гулять среди новых насельников многочисленные легенды о таинственных запорожских кладах…

«В голови острива Хортыци, шо вид Кичкаса, есть велыченька могылка, вся обкладена каминнями, — повествует одно из преданий о запорожских кладах на Хортице. — Лит трыдцять тому назад, там, темнои ночи, було часто показуется клад: оце выскоче на могылу козак с шаблею, та так огнем и засяе! Козак золотый, а пид ним кинь срибный! То, кажуть, золоти и срибни гроши. Ти гроши або взято, або показуються, та не всякому».

Кладоискательство и вообще сбор всех материальных остатков Запорожской Сечи на Хортице имели массовое распространение у окрестных жителей. Как писал Д. И. Эварницкий (Яворницкий), «теперь колонисты научились подбирать всякую мелочь да продавать евреям, которые каждодневно навещают для этого наш остров. Медных и чугунных вещей, особенно пуль, много пошло на завод, где их плавят и потом из них выливают разные новые вещи. Ядра и бомбы подбирают русские бабы: они идут у них для разных домашних надобностей».

Днепровские рыбаки говорили, что на Хортице и вообще на землях Запорожской Сечи клады «сами в руки просятся», «В старину, бывало, как пойдёшь по разным балкам на острове, то чего только не увидишь, — рассказывали местные жители. — Там торчит большая кость от ноги человека, там белеют зубы вместе с широкими челюстями, там повывернулись из песка рёбра, поросшие высокой травой и от времени и воздуха сделавшиеся, как воск, жёлтыми. Задумаешь, бывало, выкопать ямку, чтобы сварить что-нибудь или спечь, — наткнёшься на гвоздь или кусок железа; захочешь сорвать себе цветок, наклоняешься, смотришь — череп человеческий, прогнивший, с дырками, сквозь которые трава повыросла, а на траве цветы закраснелись; нужно тебе спрятаться в пещере, бежишь туда и натыкаешься на большой медный казан или черепяную чашку, или ещё что-нибудь в этом же роде». Один из кладоискателей рассказывал исследователю Хортицы Д. Яворницкому: «На о. Канцеровке я как-то натолкнулся на человеческую кость, стал копать, прокопав с пол-аршина земли, вижу — широкая яма, а в ней семь человеческих костяков. На груди каждого лежит по несколько небольших медных пустых в середине пуговиц, видно было, что покойники одеты в какие-то суконные кафтаны, сукно было тонкое, пожелтевшее, все скелеты сохранились очень хорошо, особенно черепа, на одном лишь я заметил дырку от удара в голову чем-то острым».

Кроме черепов и костей на месте бывшей Запорожской Сечи находили множество различных предметов: пистолеты, кинжалы, ножи, сабли, ружья, пушки, ядра, пули, кувшины, казаны, графины, чугуны, бутылки, штофы, кольца, перстни, пряжки, мониста, монеты, трубки. В водах Днепра близ острова в прошлом столетии было найдено семнадцать челнов и два больших корабля (по-видимому, казачьи «чайки»). На одном из них стояла уцелевшая пушка, а в остатках другого была найдена сабля с посеребрённой рукоятью.

«Много находили вещей в Днепре, а на самой Хортице ещё больше, — вспоминал другой кладоискатель. — Как-то я нашёл в балке Большой Вербовой кривой кинжал, длинное ружьё и стальную кольчугу; всё было покрыто ржавчиной… Однажды я нашёл в балке Куцой несколько монет; одна из них была так тяжела, как 6 серебряных рублей вместе, другие — точно рыбья луска (чешуя), а третьи такие же, как теперь пятачки. Случалось находить и другого рода монеты… Да что только не находили на Хортице! прежде на Хортице можно было всякой всячины найти… Теперь многое подобрано людьми, а многое повынесено водой». Можно добавить, что многое смыто рекой за прошедшие столетия. Под действием паводковых вод частично изменилась береговая линия Хортицы, а небольшой остров Дубовый попросту смыло.

Археологические исследования Хортицы ведутся до сих пор. Исследуются не только остров, но и дно Днепра в окрестностях острова. В 1995 году во время подводных археологических работ у острова Канцеровского была найдена сабля XVI — начала XVII века, изготовленная на Кавказе или в Передней Азии (возможно в Иране). Однако большая часть Хортицы, в том числе плавневая зона, до сих пор остаётся неисследованной.

По преданиям, особенно изобиловал запорожскими кладами Великий Луг. В многочисленных балках и «могылах» Великого Луга практически ежегодно находили выносимые вешними водами «старынни мидни и срибни гроши». Одна из речек Великого Луга, впадающая в Днепр, даже носила название Скарбной (т. е. Кладовой — от украинского «скарб» — клад, сокровище). Предание рассказывает, что возле её устья, «биля Скарбной, де стара Сичь, есть стрилыця, а в тий стрилыци схована вся запорозька казна». О том, что река Скарбная была освоена запорожцами, подтверждается реальными находками — ещё в прошлом веке в устье реки были найдены две затопленных запорожских «чайки».

В окрестностях Сечи, по берегам Днепра, было разбросано множество старинных запорожских кладбищ. Многие из них постепенно распахивались, занимались под огороды или использовались под другие хозяйственные нужды, и нередко случалось так, что посреди огорода или крестьянского двора возвышались старинный каменный крест или надгробная плита.

Несколько таких могил запорожцев находились в деревне Капуливка на реке Чертомлык. В одной из них был погребён знаменитый кошевой атаман Запорожского войска И. Д. Сирко (ум. в 1680 г.). После смерти Богдана Хмельницкого Иван Сирко в течение двадцати лет был кошевым атаманом запорожцев. Это он подписал знаменитый «Ответ турецкому султану»: «Ты — шайтан турецький, проклятого чорта брат i товарищ i самого люципера секретар!.. Свиняча морда, кобиляча срака, рiзницька собака, нехрещений лоб, хай би взяв тебе чорт! Отак тобi казаки вiдказали, плюгавче! Кошовий отаман Iван Сiрко зо всiм кошом запорiзьским».

Иван Дмитриевич Сирко был погребён «знаменито, 2 августа, со многою арматною и мушкетною стрельбою и с великою от всего низового войска жалостью». А с могилой этого, кошевого атамана связана история с «седлом атамана Сирко».

…Крестьянин Прусенко, житель Капуливки, копал яму под столб. Вдруг в земле что-то блеснуло. Копнув ещё несколько раз, крестьянин наткнулся на лошадиный костяк, на котором лежало полуистлевшее седло, украшенное блестящими «гайками». Набрав целый «подситок» странных «гаек», Прусенко принялся их разглядывать: «Что оно такое? Блестит, точно золото, но золото ли? Дай-ка пойду в Никополь к корчмарю Оське — он должен знать, что оно такое, золото или медь».

Ссыпав «гайки» в старый рукав от женского платья, Прусенко отправился в Никополь. Корчмарь Оська, повертев в руках предъявленную ему «гайку», попробовал её на зуб и, внимательно изучив, спросил:

— А много ты нашёл таких штучек?

— Да целый рукав!

— Давай-ка их все сюда, я сейчас схожу к Ицыку, он точно скажет, золото это или медь. А ты пока посиди в корчме вместо меня за стойкой, а если кто зайдёт — отпусти ему горилки.

Прусенко охотно перебрался за стойку и, как только Оська вышел из корчмы, немедленно нализался. Пропьянствовав беспробудно три дня, он наконец очнулся и вспомнил про Оську. Пошёл к Ицыку:

— Был у тебя Оська?

— Давно уж не было. Да он ко мне почти не заходит — мы и знакомы с ним едва-едва.

Оська исчез вместе с «гайками» (несколько лет спустя, говорят, его видели в Одессе). Тут только до мужика стало кое-что доходить. Но ищи ветра в поле! Отправился Прусенко к себе в деревню. Дома у него оставалось ещё две «гайки», и он решил показать их управляющему экономией в селе Покровском.

— Да это же чистейшее золото! — воскликнул управляющий. — Хочешь, дам тебе за эти две штучки пару самых лучших в экономии волов?

— Эх! — с досадой крякнул мужик и поскрёб затылок…

«Начиналось его государство сразу же за Чигирином, а кончалось — гей! — у самого у Конотопа и Ромен. Но не одно оно составляло княжеское богатство, ибо, начиная от воеводства Сандомирского, князь владел землёю в воеводствах Волынском, Русском и Киевском; однако же приднепровская вотчина была всего любезнее…»

Так писал Генрик Сенкевич о владениях князя Иеремии Вишневецкого — польского магната, владевшего в первой половине XVII столетия целым «государством» с населением в 228 тысяч человек на Левобережье Днепра. Столицей этого государства был город Лубны.

Род Вишневецких вёл своё начало от Новгород-Северского князя Корибута, внука Гедимина и сына Ольгерда, великого князя Литовского. Несмотря на свою службу польскому королю, Вишневецкие долгое время исповедовали православие. Выходец из их рода, Дмитрий Вишневецкий в 1552–1557 годах основал укреплённый городок на острове Хортица — будущую Запорожскую Сечь. А в 1571 году Михаил Вишневецкий, староста черкасский и каневский, получил от польского короля наказ «оберегать и боронить» земли на левом берегу Днепра, по рекам Суле и Псёлу.

С этого и началась история «Заднепровской державы». В 1590 году Сейм Речи Посполитой утвердил за сыном Михаила Вишневецкого, Александром, право на пустынные земли Посулья. Здесь, на реке Суле, в 1589 году Александр Вишневецкий основал на старом городище — месте, где во времена Киевской Руси некогда стоял известный с 1107 года городок Лубно, — новый город, назвав его Александровом. Но старое название, Лубны, прижилось как-то больше…

К концу XVI века владения Вишневецких распространялись практически на всё Левобережье Днепра. Сын Александра, князь Михаил Вишневецкий, женившись на Раине, дочери молдавского господаря Иеремии Могилы, избрал Лубны своей резиденцией и начал активно осваивать этот обширный край, лежавший в то время в полном запустении. Привлечённые тридцатилетними налоговыми льготами и защитой сильного княжеского войска, в Заднепровье потянулись переселенцы…

«И всё расцвело, и закипела жизнь. По следам древних шляхов были проложены дороги; реки укротились плотинами… Более четырёхсот водяных мельниц, не считая всюду, где можно, поставленных ветряков, смалывали хлеб в одном только Заднепровье. Сорок тысяч оброчных вносили оброк в княжескую казну, в лесах появились пасеки, по рубежам возникали всё новые деревни, хутора, слободы. В степях бок о бок с дикими табунами паслись огромные стада домашнего скота и лошадей. Неоглядный однообразный вид степей и лесов оживился дымами хат, золотыми верхами церквей и костёлов — пустыня превратилась в край, вполне заселённый». А столицей этого края были Лубны — город на реке Суле, получивший в 1691 году магдебургское право, с населением почти в двадцать тысяч жителей, с замком, ратушей, костёлом Святого Михаила, монастырём бернардинцев — «кляштором», православной Троицкой церковью, с двумя с половиной тысячью домов и с ежегодной ярмаркой, на которую приезжали купцы даже из Москвы, Крыма и Астрахани…

Такой была Левобережная Украина в ту пору, когда на троне лубенского замка гордо восседал князь Иеремия Вишневецкий. На Украине его считали вероотступником и изменником — в девятнадцатилетнем возрасте Иеремия, после обучения у иезуитов во Львове, Италии и Испании, принял католичество, тем самым изменив вере отцов. Но у польской шляхты Иеремия Вишневецкий, воевода и сенатор Речи Посполитой, пользовался огромной популярностью благодаря своей воинской доблести, проявленной в многочисленных войнах с татарами, турками, казаками и Россией.

За столетие в Лубенском замке Вишневецких накопились огромные фамильные богатства — доходы от заднепровских латифундий, военная добыча, дары татарского хана и молдавских господарей. На эти деньги Иеремия содержал собственное шеститысячное войско, многочисленный аппарат чиновников, управлявших его Заднепровской державой, строил костёлы, крепости, дороги… Денег хватало в избытке — только на свою свадьбу Иеремия Вишневецкий истратил 250 тысяч злотых.

Всё рухнуло весной 1648 года. Вся Украина восстала буквально в один миг. Армия Богдана Хмельницкого разбила коронные войска под Жёлтыми Водами и Корсунем и вышла к Умани, Белой Церкви и Киеву. Восстание захватило всё Правобережье. На левом берегу Днепра стали появляться казацкие отряды. Местные жители, боясь солдат Иеремии Вишневецкого, пока выжидали, потихоньку перебегая в стан Хмельницкого. А сам владетель Заднепровья меж тем совещался в Лубенском замке со своими приближёнными.

Тема созванного Вишневецким совета была одна: что делать? Дальнейшее пребывание в Лубнах грозило полностью отрезать владения Вишневецкого от Польши. Крестьяне Левобережья готовы были вот-вот восстать. Надо было уходить за Днепр, но все переправочные средства были уничтожены или угнаны казаками, а за Днепром стоял с двухсоттысячной армией Хмельницкий, противостоять которому с шестью тысячами, пусть и отборного, войска было невозможно.

На совете в Лубенском замке было решено уходить на Волынь по долгому и сложному маршруту: двинуться на север через густые леса к Чернигову, оттуда свернуть к Любечу и там, переправившись через Днепр, идти через припятские болота к Ровно. Это был единственный путь к спасению, но он грозил многими осложнениями. Предстояло преодолеть около шестисот вёрст, переправиться через Десну, Днепр и Припять, преодолеть непролазные трясины. И это — с княжеским двором, многочисленными беженцами, обозом, артиллерией…

Тем не менее решение было принято. Однако, ввиду предстоящего тяжёлого и долгого пути, в дорогу взяли только самое необходимое, оставив многое из княжеского имущества в надёжных тайниках лубенского замка — всё равно коронные войска вскорости одержат верх над казаками, и ненавистный Хмель сгинет, как сгинули до него другие казацкие вожаки — Косинский, Наливайко, Лобода, Тарас Трясыло, Павлюк, Гуня… Тогда, рассчитывал Вишневецкий, он вновь вернётся в свою отеческую «державу», на лубенский трон. Поэтому, как свидетельствует летописец Самуил Величко, Вишневецкий «выехал, як могл… в легце (т. е. налегке)».

Вернуться, однако, не пришлось. Левобережье Днепра в результате освободительной войны украинского народа навсегда вышло из-под власти польского короля, а «Заднепровская держава» Вишневецких прекратила своё существование. Сам Иеремия Вишневецкий скончался в 1651 году. А к оставленным им Лубнам в конце июня 1648 года подступило около 15 тысяч «своевольников» — восставших крестьян, поддержанных небольшим отрядом казаков, которые «Лубны штурмом взяли и разорили, отцов бернардинов поумерщвляли, а вместе с ними и много шляхты». На могилы погибших в ходе штурма жителей города случайно наткнулись в 1860-х годах. При реконструкции мостовой, на спуске к Суле, было обнаружено несколько ям, наполненных человеческими костяками. Среди них нашли ржавые обломки мечей и сабель, пуговицы, застёжки, коралловые и янтарные бусы, шпоры, куски золотой и серебряной парчи.

Город был жестоко разграблен и сожжён, стража и замковая челядь перебита, а замок Вишневецких повстанцы буквально сровняли с землёй. И спустя много лет, вплоть до конца XIX столетия, развалины замка исправно служили для лубенских жителей источником бесплатного строительного материала, прежде всего щебня, камня и кирпича.

Немало попользовались от лубенского погрома и «своевольники». Богатства, захваченные у ограбленных и вырезанных лубенских жителей, легли в основу фамильного благосостояния нескольких малороссийских дворянских фамилий, ведущих своё происхождение от казацких старшин времён Хмельницкого, бравших штурмом Лубны в 1648 году, — Кулябко, Ореховских и других. Награбленного хватило всем — в городе укрывалось от войны много шляхты и купцов, да и горожане были люди не бедные. Однако главные сокровища Лубен, сокровища Вишневецкого, остались недосягаемыми, надёжно укрытые в подземных галереях лубенского замка. Правда, вспомнили об этом только много десятилетий спустя, когда обветшавшие городские укрепления начали проваливаться, подмытые вешними водами, и открывать таинственные, уходящие глубоко под землю, сооружения…

…В 1850-х годах внезапный обвал открыл глубокий подземный коридор, уходящий в недра замковой горы. Несколько любопытных горожан рискнули спуститься в него и, пройдя небольшое расстояние, наткнулись на железную дверь, запертую на висячий замок. Ржавый замок можно было сломать, но обстановка явно грозила обвалом, и смельчаки поспешили вернуться. И вовремя: рухнувшая земля засыпала и ход, и загадочную дверь…

Этот случай был для лубенцев, можно сказать, рядовым — подобное случалось в городе едва ли не каждую весну. Вешние воды с завидной регулярностью обнажали подземные ходы и пустоты, фундаменты старых построек, выносили на поверхность старинные изразцы, монеты, черепки, человеческие кости. Главным местом находок, конечно же, была замковая гора, известная под названием Вал, на которой некогда стоял замок Вишневецких.

В одной из недавних публикаций утверждается, что якобы «место, где некогда горделиво возвышалась крепость надменного магната, заросло бурьяном и уже никто не мог вспомнить, где же стоял замок. В XIX веке археологи безуспешно пытались локализовать его местоположение». Читая подобное, поневоле вспоминаешь, что «мы ленивы и нелюбопытны». К этому можно добавить — «…и оттого склонны выдумывать небылицы». На самом деле местоположение лубенского замка на протяжении трёх столетий было известно каждому ребёнку в Лубнах, не говоря уж об археологах, которые ещё в XIX веке опубликовали подробный план города, на котором обозначена территория бывшего замка.

Лубенский замок находился на высоком холме над Сулой, господствуя над всей долиной реки. Отсюда открывалась панорама степи на 25 километров окрест. С востока замок защищала речка Ольшанка, приток Сулы, а с севера — ручей Каменный Поток. С запада замок был отгорожен валом и глубоким рвом.

Первоначальный неказистый городок, построенный Александром Вишневецким, сменили в 1619 году мощные укрепления, а при Иеремии Вишневецком, в 1639 году, замок был отделан с европейской роскошью. Над внутренней обстановкой дворца работали лучшие мастера. Особенным великолепием блистала «тронная зала» с куполообразным потолком, расписанным под небесный свод со звёздами. Дворец был щедро отделан мрамором и гранитом. Обломки этой роскоши можно было встретить вплоть до начала нынешнего столетия, а кусок мраморной колонны с резной капителью долго валялся в городском саду. Разбирая развалины замка на щебень, горожане находили наконечники стрел, чугунные ядра, подковы, серебряные монеты времён польских королей Сигизмунда III (1587–1632) и Владислава IV (1632–1648).

В самом городе можно было натолкнуться на остатки загадочных старинных сооружений. В одном из парков долгое время сохранялись развалины каменной постройки с массивными дверями и решётками в отверстиях стен. Толщина стен составляла 1,5 аршина (более 1 м). Возможно, это были остатки кляштора бернардинцев. Это место пользовалось у горожан дурной славой — его почему-то традиционно избирали городские самоубийцы для сведения счетов с жизнью. Очевидцы утверждали, что по вечерам и ночью в липовых аллеях парка видели блуждающие огни, слышались стоны.

Но главной загадкой Лубен были и остаются таинственные подземные галереи — расположенные на глубине около 3 метров, тщательно сработанные, со сглаженными стенами, сводом и многочисленными замаскированными отдушинами…

…В 1899 году очередной обвал открыл подземный ход, пролегавший на глубине 4 аршин (2,8 м). Ширина хода составляла 3 аршина (2,1 м), высота — 4,5 аршина (3,2 м). Его попытались исследовать. Через несколько десятков шагов ход разделился: одна галерея пошла к соборной площади, другая — к замку. Исследователи направились по первому пути, но через 10,5 м наткнулись на обвал. Вернулись, двинулись по направлению к замку. Здесь повезло больше: через 20 шагов они упёрлись в полусгнившую дубовую дверь, подпёртую балками. Дверь аккуратно разобрали, двинулись дальше. Но тут дала знать о себе нехватка воздуха: факелы стали гаснуть, люди задыхаться. Пришлось вернуться назад…

В результате этого похода в подземных галереях были найдены старинные изразцы, несколько серебряных монет, обломок меча и какие-то полуистлевшие печатные бумаги. Прослышав о находках, к провалу сбежалось множество желающих искать клад Вишневецкого. Пришлось полиции завалить вход в галереи «во избежание несчастного случая».

Летом 1916 года поиски клада Вишневецкого впервые начал вести профессионал — «Колумб подземной России», выдающийся учёный-археолог Игнатий Стеллецкий. В 1922 году он опять приехал в Лубны и ещё два года вёл раскопки Лубенского замка. Стеллецкому удалось обнаружить подземелье ратуши, из которого подземный ход выводил прямо к реке Суле. Раскапывая замок Вишневецкого, Стеллецкий обнаружил плиточный пол и сгоревший подземный ход со множеством скелетов солдат Вишневецкого, погибших во время штурма замка казаками. Подземный ход вёл в овраг к Суле. В нём было найдено множество предметов — сабли, перстни, курительные трубки. Необходимо было дальше расчищать развалины замка в поисках тайников с сокровищами, но против этой работы неожиданно выступили местные власти. Осенью 1923 году Стеллецкий вернулся в Москву, и раскопки лубенского замка были прекращены.

Может быть, когда-нибудь тайна старого замка всё же будет разгадана. А пока фамильные сокровища князей Вишневецких таятся где-то в недрах древнего городища, на котором некогда возвышалась столица «Заднепровской державы»…

…27 июня 1709 года, в первом часу пополудни, раненый король, наконец, добрался до своей главной квартиры в Великих Будищах. Спустя несколько часов сюда стали подходить остатки разбитой возле Полтавы шведской армии. Русские войска висели на плечах беглецов, и после короткого совета решено было бросить все тяжести, артиллерию, обоз, раздать лошадей пехоте и отступать к Днепру.

С армией было покончено, но походную казну ещё можно было попытаться спасти. По приказу короля несколько подвод, сопровождаемых надёжными людьми, оторвавшись от отступавших к Переволочне шведов, двинулись кружным путём на северо-запад, к литовской границе.

Через несколько дней, добравшись до села Варвы близ города Прилуки, шведы убедились в безнадёжности дальнейшего пути. Русские отряды занимали дороги и все сколько-нибудь значимые населённые пункты. Рассчитывать на помощь украинского населения после полтавского поражения и бегства гетмана Мазепы не приходилось. Тогда на горе у села Варвы шведы выкопали погреб, перенесли в него содержимое подвод и завалили тайник камнями…

Шведский клад у села Варвы пытались искать множество раз. Перед Первой мировой войной с этой целью в село приезжали какие-то «генералы», которые имели при себе «планы и документы». Но и этим «официальным» кладоискателям не посчастливилось. Так и лежит где-то казна шведского короля целёхонькой.

Рассказ о тайнике у села Варвы — лишь одна из множества легенд о кладах, зарытых во времена шведского нашествия. О том, что шведы действительно зарывали в украинскую землю не только деньги, но и орудие, свидетельствуют документы тех лет. Например, в 1706 году, во время похода на Волынь, «король свейский, будучи в Дубно, услышал о приходе московских войск, так скоро затревожась, побежал, что все тяжести бросил: и двадцать осмь пушек медных… в Дубне в землю зарыл, о которых накрепко под смертию запретил сказывать». Эти пушки были позднее найдены.

А главное место среди ненайденных кладов той поры занимают клады, связанные с именем украинского гетмана Ивана Степановича Мазепы, перешедшего в 1708 году на сторону шведского короля.

Генеральный есаул Иван Степанович Мазепа был избран гетманом Левобережной Украины в 1687 году. Всеми правдами и неправдами скопив огромное состояние, он стал одним из богатейших людей своего времени. Часть его имущества составляли многочисленные царские пожалования: в 1689 году, будучи в Москве, «злой и прелестный» Мазепа сумел понравиться молодому царю Петру и с тех пор неизменно пользовался его щедротами. Другая часть составилась за время его двадцатилетнего гетманства. В доносе на Мазепу, который в начале 1708 года подали царю Петру недруги гетмана, генеральный судья Кочубей и полтавский полковник Искра, об этом говорилось так: «Гетман распоряжается самовольно войсковою казною, берёт, сколько хочет… С десяти городов гадяцкого полка идут ему все доходы, кроме того, у него во власти есть волости и сёла значительные, а он берёт себе доходы с порукавичных и арендовых с большим умножением… За полковничьи места берёт взятки… После смерти генерального обозного Борковского Мазепа отнял у жены его и у малолетних детей имение и присвоил себе».

На богатства Мазепы очень рассчитывал шведский король Карл XII, который постоянно нуждался в деньгах. Есть легенда, будто собираясь пристать к шведам, Мазепа послал к королю Карлу 30 возов с серебряными и золотыми монетами. Это, конечно, преувеличение, но финансовая подпитка Карла со стороны Мазепы действительно имела место.

Как сложилась судьба гетмана — известно. А какова судьба сокровищ Мазепы? Известно, что гетманская «скарбница» находилась в Батурине, бывшем с 1669 года столицей малороссийских гетманов. В октябре 1708 года Мазепа, сказавшись царю Петру «больным», уехал в Борзну, тайно отправив посольство к шведскому королю. 21 октября к нему прискакал его доверенный, Быстрицкий, с вестью о том, что шведская армия подходит к реке Десне. Одновременно Мазепу уведомили, что в Борзну от Петра едет Александр Данилович Меншиков, извещённый о загадочной «хирагрической и подагрической» болезни гетмана и желающий навестить мнимого больного. Мазепа поздно вечером «порвался, как вихорь», из Борзны в Батурин. Всю ночь гетман отдавал последние приказы и распоряжения, а утром на другой день отправился из Батурина в Короб. На третий день, 24 октября, рано утром Мазепа переправился через Десну и прибыл к королю Карлу с отрядом в 1500 человек. С той поры гетман находился при шведском короле.

А где в это время находилась гетманская «скарбница»? Несомненно, что очень значительная часть денег оставалась при Мазепе, в гетманском обозе, первоначально нашедшем убежище в Прилуках. В конце января 1709 года обоз с гетманской казной отправили из Прилук в Лохвицу, а в феврале — в Хорол. Часть телег с «пожитками» Мазепы отбили русские войска, преследуя отступавшего из Лохвицы шведского генерала Крейца. В марте гетманская «скарбница» была перевезена в Великие Будищи, где располагалась главная квартира Карла XII. Здесь казна Мазепы оставалась до самого Полтавского сражения (27 июня).

Достоверно известно, что уже после Полтавы Мазепа, переправляясь через Днепр у Переволочны, захватил с собой 2 бочонка с золотыми монетами, несколько мешков серебра и множество другого «добра». Предание утверждает, что во время переправы гетман приказал бросить часть сокровищ в Днепр, не имея возможности их спасти: «Июня 27 числа в 4 часа дня Мазепа с несколькими единомышленниками своими сел в лодки и стал переправляться с левого на правый берег реки, но так как с ним было много казны, то люди его начали тонуть, и Мазепа приказал бросать деньги за борт, и так почти три доли того богатства очутились на дне Днепра», — пишет известный исследователь запорожской старины Д. И. Яворницкий.

В конце прошлого столетия крестьяне показывали Д. И. Яворницкому близ приднепровского села Мишурин Рог камень с выбитой на нём буквой «М», уверяя, что это инициал Мазепы и что именно в этом месте гетман, спасаясь после Полтавского поражения, приказал бросить сундуки с деньгами и драгоценностями в Днепр.

О том, что Мазепа успел взять с собой большую денежную сумму, свидетельствует тот факт, что даже находясь в изгнании, Мазепа имел возможность дать Карлу XII взаймы 240 тысяч талеров. А после смерти Мазепы в его казне осталось только деньгами 160 тысяч червонцев, не говоря о серебряной утвари и различных украшениях. Существует легенда, что на самом деле Мазепа не умер 22 сентября 1709 года в Бендерах, а тайно пробрался в Киев, в Лавру, принял иночество, затем схиму и окончил свои дни в покаянии.

После измены Мазепы русское правительство приложило огромные усилия к отысканию и конфискации имущества бывшего гетмана. Немалая часть мазепинских сокровищ хранилась в Киево-Печерской лавре и в Белой Церкви; они были конфискованы. Были взяты в казну и обширные поместья Мазепы. Среди казачьей верхушки и населения активно вёлся розыск, правительство обещало отдать каждому, кто укажет на след достояния гетмана, половину от найденной суммы или стоимости имущества. Вот тогда-то возникли и по сей день не утихают слухи о сокровищах Мазепы, спрятанных им во время бегства с Украины…

Эти слухи, по всей видимости, не лишены основания. Известен факт, когда в конце октября 1708 года, за несколько дней до своего отъезда к Карлу, Мазепа, собрав старшин, объявил им: «Пусть бы всяк зарывал в землю всё, что есть дорогого, потому что царь, не надеясь от Украины постоянства в случае неприятельского вторжения, хочет устроить что-то недоброе над гетманом и над всем народом». Интересно, сам гетман последовал своему же совету?

Легендарных «местонахождений» кладов Мазепы известно немало. Но одним из главных мест, где, возможно, до сих пор таится часть ненайденных сокровищ гетмана, неизменно назывался Батурин, столица Мазепы, где хранилась гетманская «скарбница».

Как мы помним, Мазепа последний раз побывал в Батурине в ночь с 22 на 23 октября 1708 года. А уже через несколько дней к Батурину подошёл с войсками А. Д. Меншиков. В городе заперлись верные сторонники Мазепы полковник Чечел и «арматный эсаул» (начальник артиллерии) Кёнигсек. Мазепинцы завели было «лукавые» переговоры, рассчитывая, что им на помощь придут шведы, но Меншиков отдал приказ начать штурм и «истребить в замке всех без различия, не исключая и младенцев, но оставлять в живых начальников для предания их казни». Штурм батуринского замка начался в 6 утра 1 ноября 1708 года, и уже через два часа всё было кончено. Гетманский дворец, службы, дворы старшин были обращены в пепел, всё живое истреблено. Город на долгие годы запустел. Последствия жестокого разорения были заметны даже спустя 17 лет, в 1726 году: «Ныне, по разорении, город Батурин ввесь пуст, и около его болварки и стены все поразвалились, и ввесь зарос. И в обоих замках никакого строения старого и нового нет, только две церкви каменные пустые… Да бывших гетманов и изменника Мазепы бывал войсковой каменной малой дом, три полати, ввесь поразвалился; да изменника Мазепы… каменные две полатки кладовые пустые, все разбиты». Жизнь теплилась только в городских предместьях, которые заселялись по преимуществу батуринцами, спасшимися от меншиковского разорения. Описание Батурина, сделанное в 1726 году, свидетельствует, что среди этих поселенцев было немало бывших мазепинцев. И, вероятно, именно из их среды начали распространяться слухи о кладе гетмана, укрытом где-то в развалинах бывшего гетманского дворца…

…В 1716 году некто Михайловский в городе Глухове в пьяном виде «господ офицеров бил и ругал матерно». Пытаясь унять буяна, ему пригрозили тем, что дело дойдёт до царя Петра. В ответ Михайловский заявил: «Если я пропаду, то и государь пропадёт». За такие «поносные слова» его арестовали и доставили в Петербург, где под пыткой Михайловский сообщил, в частности, следующее: некий челядинец бывшего гетмана Мазепы несколько лет назад поведал ему, Михайловскому, о том, что в Батурине, в западной стене гетманского дворца Мазепа замуровал часть своих сокровищ. Эти показания были немедленно доведены до сведения царя, который приказал отправить в Батурин для поиска сокровищ воинскую команду. Четыре дня солдаты искали тайник в развалинах дворца, но так ничего не нашли.

В истории поисков батуринского клада есть один факт, который, на наш взгляд, сильно снижает вероятность его существования. Дело в том, что 12 ноября 1708 года Мазепа ещё раз побывал в Батурине вместе с переправившимися через Десну шведскими войсками. Страшное зрелище предстало перед его глазами: «Всё превратилось в безобразную кучу угля и щебня; воздух был испорчен испарениями от гниющих и полуобгорелых человеческих и скотских трупов, так что от смрада дышать было невозможно». Но тем не менее во время этого короткого пребывания ничто не мешало Мазепе извлечь свой клад из укрытия — если этот клад, конечно, был.

Между тем неподалёку от Батурина, в полуверсте от города, находится ещё один вероятный «адрес» кладов опального гетмана — замок («подворок») Мазепы Гончаровка. В последние годы гетманства Мазепа особенно заботился об укреплении Гончаровки, избрав его своей загородной резиденцией. По свидетельству недруга Мазепы Кочубей, Гончаровку в начале 1708 года гетман «обнести велел знатным валом для якоись неведомой причины».

Замок Мазепы находился в версте от Батурина, у дороги на Конотоп, на обрывистом берегу реки Сейм. С напольной стороны его защищал тот самый «знатный вал». После меншиковского погрома место, где находилась Гончаровка, получила название Мазепинский Городок, или просто Городок. Спустя 17 лет после разгрома здесь ещё можно было видеть остатки гетманских построек: «Двор с садом, где Мазера сам жил, в оном дворе каменные палаты пустые и разбитые; там же церковь деревянная цела, с некоторою частью иконостаса».

Был у Мазепы и ещё один загородный дворец — на хуторе Поросючка под Бахмачем. Именно в Поросючке в ноябре 1708 года все старшины, полковники, сотники и знатные войсковые товарищи принесли присягу на верность Мазепе и подтвердили готовность «надеяться на протекцию шведского короля».

Остатки мазепинского замка находятся неподалёку от современной железнодорожной станции Бахмач, в так называемом Поросюцком лесу, на искусственном острове, образованном широкими копаными рвами, соединёнными с протекающей вблизи небольшой речкой Бахмач. На острове до сих пор заметны следы каких-то старых строений.

Но, впрочем, вряд ли Мазепа стал бы прятать сокровища на месте своих замков — уж слишком очевидный это ход. Нет, скорее уж они лежат где-то на дне Днепра, или таятся в безвестных урочищах, или… Да мало ли потайных мест в Украине!