Вместе с упадком конюшен Мортона пришли времена упадка и для их преданного слуги. Старость наконец наложила свою ношу на Вильямса и почти погребла его под ней. С тяжелым сердцем, утратив и чутье, и подвижность в суставах, он отошел от дел и остался жить на пенсион в своем уютном домике, чтобы всю зиму напролет кашлять и ворчать, а все лето напролет безутешно курить трубки, сидя на стуле в аккуратном садике, обернув колени ковриком.

 — Стыд и срам, — твердил он теперь, — а ведь такая охотница была!

И он начинал вспоминать славное прошлое, его душа снова горевала по сэру Филипу. Он мог всплакнуть, потому что все еще любил его, и тогда жена приносила Вильямсу чашку крепкого чая.

— Ну-ну, Артур, скоро и ты встретишься с хозяином; мы с тобой старые — ждать уже недолго.

На что Вильямс, сверкнув глазами, отвечал:

— Что мне до этого? На небе вряд ли будут лошади — мне хотелось бы, чтобы хозяин снова здесь был, в конюшне. Бог свидетель, там нужен хозяин!

Потому что теперь, не считая лошадей Анны, которых запрягали в карету, теперь в конюшнях было всего четыре обитателя: Рафтери, молодой длинноногий гнедой сэра Филипа, коренастый конь по кличке Джеймс и престарелый Коллинс, который уже впал в старческое слабоумие и все время жевал свою постель.

Анна приняла эту радикальную перемену довольно спокойно, как принимала теперь многое. Она в эти дни почти не спорила со своей дочерью ни в чем, что касалось Мортона. Но груз забот, связанных с продажей лошадей, приняла на себя Стивен; она прощалась с охотничьими скакунами, видела, как одного за другим уводят со двора, и комок в горле душил ее, и, когда они уходили, она обращалась к Рафтери за утешением: «Ах, Рафтери, я так и не исправилась — мне так жаль, что они уходят! Давай не будем смотреть на их пустые стойла…»

Прошел еще один год, и Стивен теперь был двадцать один, она была богата и независима. Теперь она могла идти куда захочет и когда захочет, могла поступать по собственной склонности. Паддл оставалась на своем посту; она довольно мрачно ждала, что случится теперь. И все же ничего особенного не случилось, кроме того, что теперь Стивен одевалась у портного, и Анне приходилось утаивать свои возражения. Но жизнь постепенно вновь заявляла свои права на девушку, что было лишь естественно, ведь молодые не могут посвящать себя мертвым и всецело предаваться безутешному горю. Она все еще скорбела по своему отцу, и не перестала бы скорбеть никогда, но ей был двадцать один год, у нее было здоровое тело, и пришел день, когда она заметила, что солнце светит, когда почувствовала добрый запах земли и была благодарна за это, когда вдруг осознала, что она жива и рада этому, несмотря на смерть.

Однажды ранним июньским утром Стивен выехала на автомобиле в Аптон. Она собиралась получить деньги по чеку в банке, навестить местного седельного мастера, купить новую пару перчаток — но ей не удалось ничего этого сделать.

Рядом с лавкой мясника дрались собаки. Мяснику принадлежал старый потрепанный эрдельтерьер, и он занял свой пост у дверей лавки, как было в его обычаях. Вниз по улице, на аккуратных, но воинственных лапках шел крохотный белоснежный шотландский терьер; вероятно, он искал неприятностей, и, если так, то не прошло и двух минут, как он на них нарвался. Он так громко визжал, что Стивен остановила машину и повернулась, чтобы посмотреть, что случилось. Мясник выбежал на улицу, только увеличив смятение, выкрикивая команды, которых никто не слушал; он пытался схватить своего пса за хвост, но хвост был короткий, и за него было неудобно хвататься. И вдруг, будто из ниоткуда, появилась молодая женщина в сильном отчаянии, она держала зонтик наперевес, как штык, и собиралась вступить в битву. Она кричала так, что заглушала визг собаки:

— Тони! Мой Тони! Неужели никто их не остановит? Мою собаку убивают, неужели это никто не прекратит?

И она попыталась остановить их сама, хотя при первой же попытке зонтик сломался.

Но Тони, хоть он и визжал, был драчливым, как хорек, тем более что он оказался за спиной у эрделя, и вот Стивен поспешно выбралась из машины — казалось, что с Тони за несколько минут будет покончено. Она схватила старого пса за щетину на шее, а мясник побежал за ведром воды. Молодая женщина в отчаянии схватила свою собаку за ногу; она тянула, и Стивен тянула, они тянули вместе. Потом Стивен грозно тряхнула эрделя, чем отвлекла его, и он решил ее укусить; но, поскольку челюстей у него было всего две, ему пришлось отпустить Тони, который мгновенно был прижат к груди своей владелицы. Мясник появился со своим ведром, когда Стивен все еще цеплялась за ошейник эрделя.

— Мне так жаль, мисс Гордон — надеюсь, вы не пострадали?

— Со мной все в порядке. Заберите этого серого негодника и задайте ему трепку; не пристало ему грызться с собакой, которая вполовину его меньше.

Тем временем Тони был весь в крови, а его хозяйка, похоже, была укушена. Она пыталась то ухаживать за ранами Тони, то зализывать свою руку, из которой текла кровь.

— Лучше дайте мне вашу собаку и идите в аптеку, вашу руку надо перевязать, — заметила Стивен.

Тони сразу же оказался у нее в руках, она передала его с бледной, сломленной улыбкой.

— Уже все хорошо, — быстро сказала Стивен, очень боясь, что женщина заплачет.

— Он будет жить, как вы думаете? — спросила она слабым голосом.

— Да, конечно; но ваша рука… Идите же в аптеку!

— Ничего, ничего, я беспокоюсь только за Тони!

— Все с ним в порядке. Мы отвезем его прямо к ветеринару, когда вашу руку осмотрят; здесь неплохой ветеринар.

Аптекарь обработал руку сильным раствором карболки; от укуса пострадали два пальца, и Стивен была удивлена мужеством этой незнакомки, которая молча терпела боль, стиснув свои маленькие зубки. После перевязки они поехали к ветеринару, который, к счастью, был на месте и смог зашить несчастного Тони. Стивен держала его передние лапы, а его хозяйка придерживала ему голову, насколько сама была в состоянии. Она прижимала его морду к своему плечу, чтобы он не видел иглу. Стивен слышала, как она шептала Тони:

— Только не смотри, мой хороший… ты не должен смотреть, миленький!

Наконец он тоже был обработан карболкой и перевязан, и у Стивен нашлось время посмотреть на свою спутницу. Ей пришло в голову, что лучше представиться первой, и она сказала:

— Меня зовут Стивен Гордон.

— А меня — Анджела Кросби, — последовал ответ, — мы недавно купили Грэндж, это на том берегу Северна.

Анджела Кросби была удивительно светловолосой, волосы ее были не столько золотыми, сколько серебристыми. Они были коротко острижены, как у средневекового пажа, прямые, доходившие лишь до мочек ушей, что во времена помпадуров и завивок делало ее внешность необычной. У нее была очень белая кожа, и Стивен решила, что эта женщина совершенно не могла быть яркой, и ее довольно широкие губы не могли быть красными, а всегда оставались бледно-коралловыми. Вся яркость, которой она обладала, казалось, была сосредоточена в ее глазах, больших, окаймленных длинными светлыми ресницами. Цвет ее глаз был довольно необычным — голубые с фиалковым оттенком, и их простодушное выражение было по-детски невинным и доверчивым. И Стивен, глядя в эти глаза, с негодованием вспоминала, как сплетничали люди о семье Кросби.

Семью Кросби, как она знала, в округе не любили. Муж был важным магнатом из Бирмингема, который недавно покинул какой-то металлургический концерн — по слухам, из-за слабого здоровья. Его жена, как шептались, когда-то играла на сцене в Нью-Йорке, так что ее предки были сомнительны — никто на самом деле ничего не знал о ней, но ее занятная прическа давала повод к подозрениям. Американская жена, да еще и бывшая актриса, представляла собой плохое приобретение для Кросби. Да и сам Кросби не был располагающей к себе личностью; по здешним меркам, он был ограниченным. Более того, он выказывал признаки непростительной скупости. Его вклад в клуб охотников составлял жалкие пять гиней. Он написал им, что его крайнее нездоровье исключает возможность его выезда на охоту, и еще добавил, что надеется, охотники будут держаться подальше от его клумб! Поэтому все чувствовали естественное отвращение к тому, что пришлось пожертвовать Грэнджем ради денег — домик в тюдоровском стиле был небольшим, но безупречным. Но капитан Рэмси, его прежний владелец, недавно умер, оставив крупные долги, и его наследник, молодой кузен, живший в Лондоне, поскорее продал его с молотка первому же богачу — вот так и появился здесь этот мистер Кросби.

Стивен, глядя на Анджелу, вспоминала об этом, но теперь все казалось неважным, ведь сейчас на нее смотрели эти детские глаза, и Анджела говорила:

— Не знаю, как и благодарить вас, что спасли моего Тони, это было прекрасно с вашей стороны! Если бы не вы, его бросили бы на смерть, а я так привязана к Тони!

В ее голосе слышалась мягкие, густые нотки южной речи, это был разнеживающий голос, очень ленивый и спокойный. Эта мягкая южная речь была Стивен в новинку, и она нашла ее неожиданно приятной. Стивен сознавала, что эта женщина красива — она была похожа на необычайный цветок, выросший в темноте, редкостный бледный цветок без единого изъяна, и, залившись румянцем, Стивен сказала:

— Я была рада вам помочь. Вы позволите мне отвезти вас в Грэндж?

— Конечно же, мы позволим, — последовал быстрый ответ. — Тони говорит, что он очень благодарен, правда, Тони? — тот слабо вильнул хвостом.

Стивен завернула его в коврик, положила на заднее сиденье, и он вяло лежал там. Анджелу она посадила рядом с собой, старательно помогая ей сесть.

И вот Анджела сказала:

— Спасибо Тони, что я наконец встретилась с вами; я так хотела с вами встретиться! — и она посмотрела на Стивен, так, что немало смутила ее, потом улыбнулась, как будто ее что-то позабавило.

Стивен ломала голову, почему кто-нибудь мог бы захотеть встретиться с ней. Внезапно смутившись, она стала подозрительной:

— Кто рассказал вам обо мне? — резко спросила она.

— Миссис Энтрим, кажется… да, это была миссис Энтрим. Она сказала, что вы так чудесно ездите верхом, но теперь почему-то забросили охоту. Ах да, и еще она говорила, что вы фехтуете, как мужчина. Вы правда фехтуете, как мужчина?

— Не знаю, — пробормотала Стивен.

— Тогда я скажу это вам, когда увижу, как вы это делаете; мой отец в свое время был довольно известным фехтовальщиком, так что в Штатах я научилась разбираться в этом — может быть, мисс Гордон, вы когда-нибудь разрешите мне посмотреть?

Теперь Стивен покраснела, как свекла, и так сжимала руль, как будто собиралась его сломать. Она хотела обернуться и посмотреть на свою спутницу, желание посмотреть на нее было почти непомерным, но даже ее глаза, казалось, застыли и не могли двинуться, и она молча глядела на длинную пыльную дорогу.

— Не надо так мучить бедный руль, — произнесла Анджела, — это всего лишь дерево! — Она продолжала говорить, как будто сама с собой: — Что бы я делала, если бы эта зверюга убила Тони? Он мой настоящий друг, он со мной на всех прогулках, и я не знаю, что бы я делала без Тони, он такой преданный и такой милый малыш, а с недавних пор я снова начала гулять с собакой — грустно это, ходить одной, но я всегда любила ходить пешком…

Стивен хотелось сказать: «Ведь и я люблю ходить пешком; позвольте мне погулять с вами когда-нибудь, так же, как Тони». Потом, вдруг набравшись храбрости, она обернулась и поглядела на эту женщину. Их глаза встретились и на мгновение соприкоснулись, что-то смутно тревожное шевельнулось в Стивен, и машина сделала опасное движение.

— Простите, — сказала она быстро, — я никудышный водитель.

Но Анджела не ответила.

Ральф Кросби стоял в открытых дверях, когда машина повернулась и въехала на стоянку. Стивен заметила, что он одет в серый твидовый костюм без единого пятнышка, которому следовало бы выглядеть поношенным. Но все в этом человеке выглядело таким навязчиво новым, даже его волосы казались новенькими — эти тонкие каштановые волосы сияли, как будто отполированные. «Как будто он специально подбирал их к ботинкам», — подумала Стивен, с интересом оглядывая его.

Он был одним из тех довольно неопределенных мужчин, не высоких и не низких, не толстых и не тощих, не старых и не молодых, не красивых и не явно безобразных. Как сказала бы его жена, если бы кто-нибудь ее спрашивал, он был «человек простой», что полностью описывало его, потому что единственными отличительными чертами в нем была эта самая новизна и капризное выражение губ — его губы были очень капризными.

Когда он заговорил, его пронзительный голос звучал нетерпеливо:

 — Где ты была? Уже больше двух часов дня. Я жду с часу пополудни, обед уже пропал; Анджела, тебе надо постараться быть пунктуальной! — существования Стивен он явно не замечал, потому что продолжал свои придирки, как будто никого рядом не было. — Похоже, этот твой проклятый пес опять ввязался в драку, давно пора мне задать ему трепку; и что, Бога ради, с твоей рукой? Ты же не собираешься говорить, что тебя укусили? В самом деле, Анджела, это уже чересчур! — он говорил так, будто Анджела нанесла ему личную обиду.

— Что ж, — произнесла Анджела, показывая перевязанную руку, — я и вправду не собираюсь говорить, что поцарапалась при маникюре, Ральф. — В ее голосе был явный, хотя и мягкий, вызов, и Ральф поморщился от раздражения. Потом она внезапно вспомнила о Стивен: — Мисс Гордон, разрешите представить вам моего мужа.

Он кивнул ей и попытался собраться:

— Спасибо, что подвезли мою жену домой, мисс Гордон, это было очень любезно с вашей стороны.

Но он не казался дружелюбным, он все еще сердито смотрел на укушенную руку Анджелы, и его тон показался Стивен явно неприветливым.

Она выбралась из машины и завела мотор.

— До свидания, — улыбнулась Анджела, протягивая руку — левую руку, которую Стивен сжала слишком крепко. — До свидания — может быть, когда-нибудь вы придете на чай. У нас есть телефон, Аптон, 25, позвоните и давайте посоветуемся об этом в ближайшее время.

— Спасибо большое, я позвоню, — сказала Стивен.

 — Что, машина сломалась? — весело спросила Паддл, когда в три часа дня Стивен понуро вошла в классную комнату.

— Нет, но пес миссис Кросби попал в драку. Ее укусили, и я отвезла ее назад в Грэндж.

Паддл навострила уши:

— И какая она? Я слышала сплетни…

— Она совсем не похожа на эти сплетни, — отрезала Стивен.

Последовала долгая пауза, во время которой Паддл размышляла, но размышления не всегда приносят мудрые выводы, и Паддл совершила серьезный промах:

— Наверное, она несносна, правда, Стивен? Говорят, он откопал ее где-то в Нью-Йорке; миссис Энтрим говорит, она была актриской из мюзик-холла. Наверное, ты была обязана ее подвезти, но будь осторожнее; по-моему, она окажется ужасно навязчивой.

Стивен вспыхнула, как школьница:

 — Я не собираюсь обсуждать ее, если таково ваше мнение; миссис Кросби — леди в такой же степени, как вы и как любая леди в округе, вот и все. Мне до смерти надоели ваши дурацкие сплетни, — и, резко развернувшись, она вышла из комнаты.

 — Господи! — прошептала Паддл и нахмурилась.

 Тем же вечером Стивен позвонила в Грэндж.

 — Аптон, 25? Это мисс Гордон говорит — нет, нет, мисс Гордон, я говорю из Мортона. Как себя чувствует миссис Кросби, и как там собака? Надеюсь, рука у миссис Кросби не очень болит? Да, конечно, я подожду, пока вы спросите, — она чувствовала смущение, но непривычную храбрость.

Наконец дворецкий вернулся и торжественно сказал, что миссис Кросби только что осматривал врач, и сейчас она в постели из-за больной руки, но Тони чувствует себя лучше и передает ей привет. Он добавил:

— Мадам спрашивает, не могли бы вы прийти на чай в воскресенье? Она будет очень рада.

И Стивен ответила:

— Передайте, пожалуйста, миссис Кросби мою благодарность, и скажите, что я, конечно же, приду в воскресенье. — Потом она повторила сообщение медленно, с паузами: — Передайте… пожалуйста… миссис Кросби… мою благодарность… и я, конечно же… приду в воскресенье. Вы поняли? Все ясно? Скажите, что я приду на чай в воскресенье.