С Фрэнсиса Бэкона начинает отсчет европейская философия Нового времени. В определенной и вполне закономерной мере он даже стал ее символом. Родоначальником — точно. Для философии Бэкон — примерно то же, что Коперник и Галилей для астрономии и естествознания. Любопытное совпадение: как и Томас Мор — его великий соотечественник — Бэкон тоже был лордом-канцлером, но при другом короле — Якове I, также попал в жесточайшую опалу (правда, со стороны парламента). Обвиненный во взяточничестве, он недолго пробыл в заключении и умер своей смертью, не пережив унижения.

Чем же обязана мировая культура Бэкону? Он первым с протестантской решительностью и безоглядностью на церковные авторитеты порвал со схоластическим прошлым и аристотелизмом как главным тормозом дальнейшего развития теории и практики. «Истина — дочь Времени, а не Авторитета», — провозгласил барон Веруламский (таков был дворянский титул философа). Он был первым, кто четко обозначил магистральный путь науки, по которому она движется по сей день: опора на достоверные факты, на опыт и эксперимент. Главный труд Бэкона, обессмертивший его имя, называется «Новый Органон» (хотя и является составной частью более обширного, грандиозного и незавершенного сочинения с более чем характерным названием — «Великое Восстановление Наук»). Даже название демонстративно и вызывающе пикируется с корпусом методологических и логических работ Аристотеля, вошедших в историю под названием «Органон». Бэконовское название — воистину революционный лозунг на знамени тех, кто, не боясь ничего, отважился решительно порвать с мертвым наследием прошлого и вывести науку на новые рубежи. И повел вперед на штурм обветшавших твердынь — поначалу лишь горстку отважных смельчаков — сам Фрэнсис Бэкон.

Какова же логика его рассуждений. Наука, какой она была на пороге начавшейся революции в естествознании, представляла собой не столько систему достаточно скромных опытных и экспериментальных результатов, сколько нагромождение всевозможных ошибок и несуразиц, подкрепленных ссылкой на авторитеты. Имени Аристотеля было достаточно, чтобы подписать смертный приговор любому вопросу да заодно и тому, кто решился его задать. В мире науки царит не истина, а заблуждение. Поэтому, считает Бэкон, необходимо прежде всего указать на источники человеческих заблуждений.

Таковых четыре. Философ называет кратко и емко — идолы (в распространенных переводах — призраки, хотя в оригинале текста стоит idold). Они, как жаждущие крови языческие идолы, встают на пути каждого, кто пытается творчески и непредвзято осмыслить действительность. Первыми идут призраки рода: они обусловлены самой природой человека, ограниченностью чувственных каналов, связывающих его с объективным миром, да и несовершенством самого ума. В результате «ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде».

Далее следуют призраки пещеры — заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого, утверждает Бэкон, помимо ошибок, свойственных роду человеческому, «есть своя особая пещера, вторая разбивает и искажает свет природы» (образ явно навеян пассажем из «Государства» Платона). Причина данного рода заблуждений, как правило, коренится в неправильном воспитании, излишнем доверии прочитанным книгам и разного рода авторитетам, навязывающим свою волю и ошибочное мнение.

Призраки рынка обусловлены некритическим восприятием мнения толпы, неправильным словоупотреблением, непониманием истинного смысла научных терминов и т. п. Наконец, призраки театра — универсальный балаган, царящий повсюду — в политике, науке, философии: это — те бесконечные спектакли, которые разыгрывают на сцене житейской суеты политические паяцы, жрецы от науки и заклинатели от философии, отвлекая тем самым обалдевших от их галиматьи людей от истинных ценностей и их правильного понимания. В результате подобных «призрачных комедий» создаются целые вымышленные и искусственные (сейчас бы еще добавили — виртуальные) миры, в которых по существу и приходится жить одураченному человечеству.

Итак, кошмарные прзраки-идолы повсюду преследуют искателя истины. Но ему можно не опасаться этой нави, если только он вооружен научно отточенным методом познания. И тут Бэкон переходит к главной части своего трактата. Дословно по-гречески «метод» означает «путь» (в точности, как и китайское дао). Но ведь возможны различные пути. Какой из них выбрать? Какой окажется правильным? Каждый вправе выбрать из трех основных путей познания — паука, муравья и пчелы.

«Путь паука» — это попытка выведения истин из чистого разума, наподобие того, как паук выделяет из себя паутину. Такой путь Бэкон считает поспешным, оторванным от реальности. Он заманчив, ему следуют многие ученые, но в результате приходят к очень шатким и ненадежным гипотезам. Главная причина ошибок приверженцев «пути паука» — полное игнорирование фактов, что неизбежно ведет к построению спекулятивных конструкций логического порядка, и свободное жонглирование ими.

«Путь муравья» — прямая противоположность первому: ему следуют те, кто рабски привязан к фактам, но не умеет их правильно обобщать. Такие ползучие эмпирики, как труженики-муравьи, собирая разрозненные факты, оказываются неспособными сделать из них правильные теоретические выводы.

«Путь пчелы», по Бэкону, — единственно правильный путь, способный привести к достижению истины: ему присущи достоинства первых двух путей, и вместе с тем он позволяет преодолеть все очерченные выше недостатки и добиться гармонического единения эмпирического и теоретического в познании.

«Новый Органон» написан сочным, образным языком, каким писали во времена Шекспира. Бэкон, кстати, был почитателем и покровителем великого драматурга; некоторые литературоведы, свихнувшиеся на так называемом «шекспировском вопросе», даже утверждали, что «Шекспир» — это псевдоним самого Бэкона. По существу книга — собрание афоризмов. У нее даже имеется подзаголовок — «Афоризмы об истолковании природы и царства человека». Всего таких афоризмов в книге, которая при жизни философа увидела свет так и незаконченной, — 182 (правда, иные занимают по несколько страниц). Любой фрагмент дает прекрасное представление о стиле философской прозы лорда-канцлера барона Веруламского.

Оптимальной методологией научного познания Бэкон считал индукцию, постепенное накопление и скрупулезный анализ собранных фактов, постепенные, чуть ли не пошаговые, выводы из обобщенного материала. Основу такого подхода составляют так называемые «таблицы открытия». Как они работают? Собирается достаточное количество разнообразных случаев, относящихся к конкретному явлению, и ищется их причина (таблица присутствия). Затем анализируется достаточное множество случаев, где изучаемое явление не наблюдается (таблица отсутствия). Наконец, исследуются происходящие изменения (таблица степеней). В итоге устанавливается причина изучаемого явления или выявляются присущие ему закономерности.

Оговоримся сразу: по разработанным Бэконом таблицам, которыми он так гордился, никто, никогда и ничего не открыл. Но и не в них вовсе заслуга великого английского мыслителя. Он положил начало тому бурному половодью философской и научной мысли, которое освежающим весенним потоком обрушилось на одряхлевшее европейское мировоззрение, смывая замшелое наследие схоластики и умозрительной физики.

Бэкон всюду стремился быть первым — и в жизни, и в политике, и в науке. Неслучайно он и умер из-за им самим проведенного опыта-экспромта. Во время остановки на постоялом дворе зимой ему вдруг пришла в голову мысль: попробовать сохранить мясо курицы, набив тушку снегом. Азарт привел к серьезной простуде. Вскоре последовала смерть. Знаменательна реакция умирающего экспериментатора. «И все же опыт превосходно удался!» На надгробном памятнике философу высечено: «Разрешив все задачи тайн природы и гражданской мудрости, он умер, повинуясь естественному закону, все сложное подлежит разложению». Всех тайн бытия, безусловно, не разрешит никогда не только отдельно взятый мыслитель, но и вся наука в целом. Но пока существует философия, она никогда не перестанет гордиться, что среди ее сынов был блистательный служитель истины и отважный первопроходец Фрэнсис Бэкон, вдохновивший не одно поколение ученых, пришедших вослед.