Екатерина Билокур родилась в селе Богдановка Пырятинского уезда Полтавской губернии (теперь Яготинского района Киевской области). Когда именно — не совсем ясно. Сама художница называла и 23, и 24 ноября, и 1900, и 1901 год. Официальной датой её рождения было, в конце концов, признано 25 ноября (7 декабря) 1900 года. Это было всего логичнее: 25 ноября — день Святой великомученицы Екатерины.

Билокуры были не бедными крестьянами, держали скотину, имели дом, крытый железом, а главное — землю. Отец художницы, Василий Иосифович, владел двумя с половиной десятинами, дед был, по-видимому, ещё зажиточнее. Кроме Екатерины, в семье были два сына — Григорий и Павел.

К 6–7 годам Екатерина Билокур научилась читать. Отец и дед на первых порах пытались помогать ей в этом, но сами были удивлены собственными успехами девочки. В итоге, на семейном совете было решено — в школу Катрю не отдавать, поскольку читать она и так умеет, а экономия одежды и особенно обуви — большая. Зато посадить ребёнка за прялку — давно пора. Впрочем, это занятие позволено было совмещать с чтением специально для этой цели купленного букваря.

Когда будущая художница начала рисовать — сказать сложно, но, по-видимому, это произошло не в раннем детстве, а ближе к отрочеству. Рисовала углём на кусочках полотна. В 14 лет Екатерину Билокур застали за этим нелепым, по всеобщему мнению, занятием. Были приняты немедленные меры — порка и строжайший запрет, который не подействовал, хотя отныне девочка предпочитала рисовать тайком.

Сохранилось, однако, предание, свидетельствующее об определённой известности опытов 15–17-летней Екатерины и даже их признании. Сосед и родственник Билокуров, Никита Тонконог, владевший водяной мельницей (которую односельчане называли «паровой машиной»), был страстным театралом, и вместе с несколькими единомышленниками он организовал что-то ироде студии. Поставленные Тонконогом пьесы имели немалый местный успех. Зная, что Екатерина Билокур «умеет рисовать», творческий мельник попросил её помочь с декорациями. Девушка с удовольствием рисовала, смотрела, а позднее, кстати, и играла на сцене этого уникально «театра на воде».

Однако в отношении односельчан к увлечению Екатерины Билокур превалировала точка зрения её матери, Акилины Павловны: «Вот уж наказал нас Господь такой дочерью! У людей дочки в таких летах уже замуж повыходили, ихние матери зятьёв имеют, а наша (не при хате поминать!) чертей рисует!»

В 1922 или в 1923 году Екатерина Билокур (по одной версии, в календаре, по другой — в журнале «Советское село») наткнулась на заметку о Миргородском техникуме художественной керамики. Слово «керамика» оказалось ей незнакомо, зато слово «художественный» было понятно. Раз техникум «художественный», то в нём не иначе как обучают художников! Впервые покинув Богдановку, Екатерина Билокур отправляется в Миргород. Её багаж состоял из двух рисунков, выполненных уже не на полотне, а на специально для этого случая раздобытой бумаге: «копия с какой-то картинки» и набросок дедовской хаты с натуры. Рисунки должны были свидетельствовать, что девушка действительно обладает талантом, достаточным для поступления в техникум.

Но разговор в Миргородском техникуме начался и закончился, по сути, одним вопросом — есть ли документ об окончании семилетки? Такого документа у Екатерины Билокур не было, и на её рисунки даже не взглянули.

Разочарование было болезненным. Девушка делает отчаянную попытку — перебрасывает свои рисунки через забор в сад техникума, вдруг «студенты» их поднимут, оценят — и окликнут, предложат остаться? Уходя, Екатерина долго оглядывалась и всё не верила, что её так и не позвали. Потрясенная, она идёт домой из Миргорода пешком.

От катастрофы её спасло творчество — несмотря ни на что, рисовать она не перестала, а начала посещать драмкружок, организованный богдановскими супругами-учителями Иваном Григорьевичем и Ниной Васильевной Калитой. Родители Екатерины Билокур согласились на участие дочери в спектаклях, но при одном условии — драмкружок не должен мешать работе по хозяйству. Изучение ролей приходилось совмещать с работой в огороде.

В драмкружке собралась талантливая, а главное — увлеченная молодёжь. Ставили «Наталку Полтавку» Котляревского, «Сватанье на Гончаровке» Квитки-Основьяненко, «Наймичку» и «Бесталанную» Карпенко-Карого, «Мать-наймичку» Тогобочного — инсценировку «Наймички» Шевченко и многое другое. Екатерина Билокур играла самозабвенно. Правда, свой возраст (24–26 лет) она считала неподходящим для ролей девушек и предпочитала играть «молодиц».

Среди юношей и девушек, собравшихся в богдановском драмкружке, был и Александр Кравченко. Его несколько загадочно называют «несостоявшимся возлюбленным» Екатерины Билокур. Возможно, именно о нём идёт речь в знаменитом предании: будущая создательница «Колхозного поля» и «Буйны» возмущенно отвергла подаренный ей букет со словами: «Если ты к цветам жестокий, то на какую ласку мне надеяться от тебя?» Потому что цветы — живые. Все свои картины она будет создавать только с натуры.

В 1928 году Екатерина Билокур узнаёт о наборе студентов в Киевский театральный техникум и решает ещё раз попробовать свои силы. Почему именно театральный техникум — не совсем ясно. Возможно, сыграл свою роль богдановский драмкружок, а возможно — хотелось любым способом вырваться из заколдованного круга и получить профессиональное художественное образование. Ведь в Киеве наверняка есть и художники, и художественные школы. Поступив в театральный техникум, можно будет продолжать рисовать, а там — её работы наверняка заметят и помогут перевестись в какую-нибудь художественную школу. Так рассуждала Екатерина Билокур. К поездке в Киев она готовилась основательно — взяла метрику и справку о состоянии здоровья. Но и в Театральном техникуме разговор начался с вопроса об окончании семилетки — и этим вопросом, в общем, закончился.

Наступает, вероятно, самый тяжелый период в жизни Екатерины Билокур. Особенно мучительно для неё полное отсутствие духовной поддержки. В это же время она совершает не поездку, а подлинное паломничество в Канев, на могилу Шевченко. Отчаяние временами было так велико, что глубоко верующая женщина готова свести счеты с жизнью. Её больные ноги — память о попытке утопиться поздней осенью 1934 года в ледяной воде Чугмака. Но в том же 1934 году принято важнейшее и бесповоротное решение: «Я буду художником». Раз научиться этому нигде не удаётся, Екатерина Билокур решает учиться самостоятельно. Василий Иосифович резюмировал своё отношение к сообщению дочери словами: «Ну, рисуй, будь ты проклята! Ругни и доброго слова ты не слушаешь. А бить — я уже устал с тобою биться!» Акилина Павловна была, по-видимому, того же мнения.

Итак, Екатерина Билокур начинает овладевать непростым ремеслом художника сама. Именно ремеслом, иными словами — технической стороной искусства. Рисунки углём на кусочках полотна остались позади. Позади и картины, созданные красками собственного изготовления на картоне и фанере. Акварелью и карандашом она всегда работала мало и неохотно. Художницу всё больше привлекают масляные краски. Они кажутся ей ослепительными, даже их названия звучат сказочно: киноварь светло- и тёмно-красная, кобальт тёмно-синий, ультрамарин, кадмий красный, краплак тёмно-розовый… Это её любимые краски. Кисти она делает сама — выбирает из кошачьего хвоста волоски одинаковой длины: 9, 12 или 36. Для каждой краски — своя кисточка.

Какие-то наставники в овладении масляной живописью у Екатерины Билокур, по-видимому, были. Кто-то научил её грунтовать полотно, потому что сначала она пыталась писать непосредственно на холсте, но картины быстро темнели и жухли. Может быть, ей снова помог учитель Иван Григорьевич Калита, тоже художник-любитель, а возможно, иконописец из Смотриков, единственный художник, пользовавшийся уважением её отца. Но уже в том же поворотном 1934 году Екатерина Билокур создаёт «Берёзку» — одну из трёх картин, принесших ей всемирную известность. Через год она пишет «Цветы над тыном» — другой свой прославленный шедевр.

Наступает 1939 год. Екатерине Билокур 39 лет. По деревенским понятиям, она — почти старуха, и к тому же чудачка, «одержимая», которая все цветочки малюет. Но, кажется, именно в 1939 году время испытаний для неё, наконец-то, миновало. Вмешался случай. Или судьба. Или Бог.

Художница навестила двоюродную сестру, Любовь Тонконог, жившую через реку — и там, в гостях, услышала по радио песню «Чи я в лузі не калина була?» («Я ли в поле не калиною была?») в исполнении прославленной Оксаны Петрусенко. Песня ли, голос ли, а может быть, и то, и другое настолько потрясли Екатерину Билокур, что она всю ночь просидела над письмом — и утром отправила его по довольно необычному адресу: «Киев, академический театр, Оксане Петрусенко».

Однако слава певицы была так велика, что письмо не затерялось и дошло до адресата. Вложенный в конверт вместе с письмом, рисунок на кусочке полотна — калина, поразил Оксану Петрусенко. Она советуется с друзьями — Касияном, Тычиной, идёт в Центр народного творчества, излагает суть дела. В Полтаву поступает распоряжение — съездить в Богдановку, найти Екатерину Билокур, поинтересоваться её работами.

И вот — в Богдановку приезжает Владимир Хитько, возглавлявший тогда художественно-методический совет областного Дома народного творчества. Он потрясён, несколько картин увозит с собой в Полтаву, показывает коллеге и другу, художнику Матвею Донцову. Решение однозначное — немедленно устроить выставку. И в 1940 году в Полтавском доме народного творчества открывается персональная выставка художницы-самоучки из Богдановки Екатерины Билокур. Выставка состояла всего из 11 картин.

Успех величайший. Екатерину Билокур премируют поездкой в Москву. Её сопровождает Владимир Хитько. Художница посещает Третьяковскую галерею, Пушкинский музей, музей Ленина. Главное впечатление — «малые голландцы», художники-передвижники и французские импрессионисты. Впрочем, прославленные картины Екатерину Билокур одновременно и восхитили, и ошеломили. Какое-то время после этого она даже не могла работать: «Мне ли быть художником? Я — ничто! Моя мазня никудышняя! Я там такое видела! Всё такое прекрасное, недостижимое для меня! Куда мне, дурной деревенской девке, и думать о каком-то умении! Да разве я могу что-то путное сделать?!» Но успокоившись, она снова и снова пишет цветы, которые не может не писать, потому что прекраснее их нет ничего на свете. В 1941 году Екатерина Билокур создаёт «Полевые цветы».

Потом — война. А в 1944 году в Богдановку приезжает директор Киевского музея украинского народного декоративного искусства Украины Василий Нагай — предложить выставку и закупить картины. Кстати, именно благодаря стараниям этого человека Музей украинского народного декоративного искусства обладает лучшей коллекцией работ Екатерины Билокур.

Одну за другой создаёт художница свои прославленные картины — «Декоративные цветы» (1945), «Привет урожаю» (1946), «Колхозное поле» (1948–1949), «Царь-колос» (1949), «Завтрак» (1950), «Цветы и берёзка вечером» (1950), «Арбуз, морковь, цветы» (1951), «Цветы и виноград» (1953–1958), «В Богдановке на Загребле» (1955), «Хата в Богдановке» (1955), «Георгины» (1957), «Пионы» (1958), «Натюрморт с колосками и кувшином» (1958–1959), «Букет цветов» (1959). Цветы писала всегда живые, с натуры, нередко объединяя в одной картине весенние и осенние — такая картина и создавалась, естественно, с весны до осени. Работала самозабвенно, но не спеша. Шесть георгин на картине «Колхозное поле» рисовала три недели, но зато осталась ими довольна. Любила, рисовала, воспевала в первую очередь цветы, но не только. Екатерина Билокур — автор пейзажей и портретов (насколько, разумеется, применима к её уникальному творчеству старая и строгая система жанров). Долго и, по-видимому, очень сильно хотела она нарисовать «картину-сказку» — аисты принесли ребёнка. Несколько раз обращалась она к этому сюжету, но непонимание окружающих, ожидавших от неё только новых «цветочных композиций», было так велико, что художница унесла свою «картину-сказку» в свою комнату-мастерскую, где работала и куда никого не пускала, и никогда её больше оттуда не выносила.

«Официальная» послевоенная биография богдановской художницы выглядит вполне благополучно. В 1949 году она была принята в Союз художников Украины, в 1951 году — награждена орденом «Знак почёта», получила звание сначала заслуженного деятеля искусств Украины, а позднее, в 1956 году, — и народного художника Украины. Её творчество изучают, о ней пишут. Наконец, произведения Екатерины Билокур регулярно экспонируются на выставках — в Полтаве, Киеве, Москве, в других городах. Опальный искусствовед Стефан Таранущенко видит её работы в далёком Курске — и именно после этого, потрясённый «Царём-Колосом», начнёт с художницей долголетнюю переписку.

Три картины Екатерины Билокур — «Царь-колос», «Берёзка» и «Колхозное поле» были включены в экспозицию советского искусства на Международной выставке в Париже в 1954 году. Здесь их увидел Пабло Пикассо. Весь мир облетели его слова: «Если бы у нас была художница такого уровня мастерства, мы заставили бы заговорить о ней весь мир!» «Гражданку села Богдановка» он сравнил с другой великой художницей-самоучкой — Серафин Луиз из Санли. Это звучало поразительно, тем более, что о современном искусстве Пикассо обычно отзывался предельно конкретно и совершенно иначе: «Я тону в дерьме». А Екатерину Билокур назвал «гениальной».

Сама же Екатерина Билокур, если позволяет здоровье и чуть меньше напоминают о себе больные ноги, отправляется в Полтаву и в Киев. У неё появляются многочисленные друзья, в первую очередь художники и искусствоведы, в кругу которых гениальная самоучка чувствует себя оцененной и понятой. Помимо встреч, она ведёт с ними обширную переписку из Богдановки. Многочисленные письма Екатерины Билокур свидетельствуют о том, что её литературный талант не уступал художественному. Среди её корреспондентов — поэт Павел Григорьевич Тычина и его жена Лидия Петровна, искусствовед Стефан Андреевич Таранушенко, директор Музея украинского народного декоративного искусства Василий Григорьевич Нагай, прославленная художница Елена Львовна Кульчицкая, полтавский художник Матвей Алексеевич Донцов и его жена Юлия Ивановна, художница Эмма Ильинична Гурович и многие другие. Художница рассказывает им о своих замыслах и своей работе, делится воспоминаниями, мыслями и впечатлениями. И в самой Богдановке у художницы появляются ученики или, точнее, ученицы, увлеченные, как и она когда-то, рисованием — Ольга Бинчук, Тамара Ганжа, Анна Самарская.

Мысль перебраться в Киев возникала у Екатерины Билокур не раз, но всегда оставалась только мечтой. Возможность регулярного общения с друзьями, музеи, концерты — всё это было так прекрасно! Восхищали и повседневные блага городской жизни, вроде электричества и газовой плиты — деревенский быт всегда казался художнице проклятьем. Однако, за исключением наездов в Киев и Полтаву по делам выставок и двухмесячного отдыха в Доме творчества художников на хуторе Шевченковском в 1955 году, Екатерина Билокур из Богдановки не выезжает.

Кроме того, в семье Билокуров начинаются серьёзные «внутренние проблемы».

До войны Билокуры не состояли в колхозе и вели собственное хозяйство. Василий Иосифович знал плотницкое ремесло и подрабатывал в строительной бригаде. Григорий Васильевич, брат художницы, тоже был мастером на все руки — столярничал, плотничал, умел чинить и музыкальные инструменты. Но после войны Билокуры становятся колхозниками. Василий Иосифович уже стар и слаб, в 1948 году он умирает. Какое-то время Екатерина Билокур живёт одна с больной матерью. В 1951 году, по решению Акилины Павловны, к ним переезжает Григорий Васильевич со своей женой, Христей Яковлевной, и пятью детьми.

Акилина Павловна изначально недолюбливала свою невестку, происходившую из бедной, многодетной семьи. Христина Яковлевна, «баба с перцем», со своей стороны, хорошо должна была помнить, как пришла когда-то к Билокурам с первым ребёнком на руках — отстаивать свои права — и в конце концов одержала победу, стала женой Григория. Теперь же свекровь и невестка очутились лицом к лицу. Начались отвратительные, жуткие сцены. Доставалось и «блаженной» золовке — Христина Яковлевна, работавшая в колхозе и тянувшая весь дом, не могла простить ей непонятного «рисования».

Екатерина Билокур снова оказалась в замкнутом кругу. Оставить старую больную мать одну в Богдановке, откровенно говоря, опасалась. Увезти её с собой, понимала, не сможет — нигде, кроме родного села, Акилина Павловна не прижилась бы. Да и ехать было, по большому счёту, некуда. В общем, забивалась в свою келью-«мастерскую» и писала очередной «Натюрморт» (1960). Как оказалось — последний.

Весна 1961 года, со всеми её цветами, не принесла обычного облегчения. К боли в ногах прибавилась мучительная боль в желудке. Домашние средства, которыми обычно спасалась Екатерина Билокур и которые она так щедро раздавала в письмах своим друзьям, не помогали. В последнем своём письме Ю. А. Биляковой, директору Центрального дома народного творчества, художница пишет: «Дорогая Юлия Александровна, обращаюсь к вам с просьбой — помогите — пришлите мне пачечки три-четыре бесалола. Ой, это чудодейственное лекарство! Потом она бодро и даже не без юмора объясняет, что в богдановской аптеке этого лекарства нет, а есть только тансал, ничем не отличающийся от коровьего кизяка, а в конце вдруг как-то робко, трогательно добавляет: „Ну, а если будете посылать бесалол, то положите и два лимончика“». Это было написано в середине мая.

В начале июня 1961 года умерла 94-летняя Акилина Павловна. Екатерину Билокур, совершенно измученную болями, отвезли в Яготинскую районную больницу. 10 июня ей была сделана операция, то ли неудачная, то ли уже бесполезная. В тот же день художницы не стало.

Хата Билокур в Богдановке — давно уже Музей-усадьба Екатерины Билокур. Здесь же и она сама, с розами — скульптура работы Ивана Билокура, племянника художницы, сына её брата Григория Васильевича. Перед этой скульптурой спустя четверть века после того, как великая «одержимая» успокоилась навеки, у Христины Яковлевны вырвалось: «Наконец, Катерина, ты навсегда в своём доме!» И, возможно, при этом она имела в виду не только хату в Богдановке.