Михаил Булгаков
(1891–1940)
писатель
Корни Булгакова — в Орловской губернии. Когда-то Орел входил в состав Киевской губернии. Оба деда писателя, Михаил Васильевич Покровский (который сам совершил обряд венчания Варвары Михайловны с Афанасием Ивановичем Булгаковым) и Иван Авраамович Булгаков, родились в 1830 г. Оба были священниками, оба в один год (1894) скончались. Один из прадедов, отец Анфисы Ивановны Покровской, носил фамилию Турбин. В Киеве семья доцента Киевской духовной академии Булгакова поселилась на Воздвиженской улице, в доме Матвея Бутовского, священника Крестовоздвиженской церкви. Первенец появился на свет 3(15) мая 1891 г. Две недели он был «Богданом» (по обычаю так звали некрещеных младенцев). Матвей Бутовский крестил мальчика именем Михаила. Преемниками были Николай Иванович Петров, профессор КДА, один из первых академиков ВУАН (Всеукраинской академии наук) и Олимпиада Ферапонтовна Булгакова, бабушка. Афанасий Иванович тоже был первенцем в огромной семье (11 детей), его тоже крестила бабушка. Совпали, к сожалению, не только «начала», но и «концы» — Михаил Булгаков скончался от той же болезни, что и отец, — нефросклероза, почти в том же возрасте, в том же месяце — марте. «Если мать мне служила стимулом для создания романа „Белая гвардия“, то по моим замыслам образ отца должен быть отправным пунктом для другого замышляемого мной произведения», — через десять лет после событий, описанных в первом романе, запишет со слов писателя его друг о романе, ставшем «закатным», «Мастер и Маргарита». Этот роман при подведении итогов века и тысячелетия занял ведущие места в «десятках» во многих странах мира.
Первый рассказ «Похождения Светлана» был написан, когда автору исполнилось семь лет. В тот год в семье появился еще один мальчик — Николай (1898), а до него — три сестры: Вера (1892), Надежда (1893) и Варвара (1895). В 1900-м родился Иван, а спустя два года — Елена, или Леля.
Семья часто меняла адреса в поисках более удобных квартир: Госпитальная, Волошская, Дионисьевский переулок, Кудрявская улица… «Особое значение для меня имеет образ лампы с абажуром зеленого цвета. Это для меня очень важный образ. Возник он из детских впечатлений — образ моего отца, пишущего за столом», — признавался Михаил Булгаков другу. «Моя любовь — зеленая лампа и книги в моем кабинете», — так он напишет в «Необыкновенных приключениях доктора».
На рубеже веков произошло два события — Михаил поступил в гимназию и семья приобрела две десятины земли в поселке Буча. Был построен дом из пяти комнат и двух веранд. «Роскошь была в цветнике, который развела мать, очень любившая цветы», — вспоминала Надежда Афанасьевна Булгакова. Профессорские дети к полному своему удовольствию и удивлению соседей бегали по даче босиком. Сюда часто приезжали друзья и родственники, близкие и дальние. В Буче был театр, где на подмостках выступали старшие — Миша и Вера — под псевдонимами «Агарин» и «Неверова». По сценариям Миши разыгрывались домашние интермедии и спектакли. Еще одно увлечение старшего (при участии младших) — энтомология. Михаил собрал хорошую коллекцию бабочек, где были редкие экземпляры, которую в 1919 г. отдал Киевскому университету. Единственный собственный — бучанский — дом сгорел в 1918 г.
В 1906 г. семья Булгаковых переезжает в дом № 13 по Андреевскому спуску. Здесь прошли последние дни «беспечального» детства, здесь пришлось пережить перевороты власти в городе, здесь, в доме № 13, но по Андреевскому спуску, в романе «Белая гвардия» писатель поселит своих героев — Турбиных.
До 1919 г. жизнь семьи будет связана с этим домом, менявшим владельцев, но не обитателей второго этажа, семью профессора Булгакова. А началась жизнь здесь, с печального — болезни и смерти отца.
О деятельности доцента, экстраординарного и в последние дни жизни ординарного профессора Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова сохранились воспоминания его коллег, друзей, учеников. За пять лет до старшего брата место на Байковом кладбище занял самый младший — Сергей Иванович Булгаков, учитель пения и регент во 2-й киевской гимназии (в подготовительном классе этой гимназии учился Михаил, потом он поступит в I гимназию, которую закончили все братья, включая «японских» кузенов, отец которых, Петр Иванович, был священником в Токио).
Эти несколько строчек из «Белой гвардии» тоже имеют отношение к отцу, увлеченному садоводу: «Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например, читает римское право, а на двадцать первом — вдруг оказывается, что римское право ни при чем, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к концу жизни». В прощальном слове Дмитрий Иванович Богдашевский скажет об А. И. Булгакове: «Ты весь жил для семьи, и о себе мало думал. Не послал тебе Господь богатства материального, но дал тебе то, что бесконечно выше и превосходнее такого рода приобретения, — послал тебе счастливейшую семейную жизнь. Хорошая семья всегда, а особенно в настоящее время — это истинная святыня».
В. М. Булгакова через две недели после кончины мужа напишет: «Я сейчас переживаю состояние полной душевной усталости, когда хотелось бы уйти куда-нибудь от жизни и ни о чем не думать. Но жизнь уже дает себя знать самой тяжелой стороной — материальной: надо заботиться о детях, удовлетворять их нужды. И я не смею уклоняться от этих обязанностей, раз волею Господа этот тяжелый крест возложен на одни мои плечи. Я стараюсь подчиниться Божьей воле, стараюсь молиться, говела на этой неделе, но к ужасу своему замечаю, что и религиозное чувство притупилось во мне. Буду надеяться, что Господь, покарав меня, не оставит детей своей милостью. Надеюсь и на добрых людей, что если не меня, то детей моих пожалеют».
Если мама, «светлая королева», пишет в письме священнику Андреевской церкви Ф. И. Титову о «притуплении религиозного чувства», стоит ли удивляться тому, что чуть позже говорили ее дети, когда начиналась эпоха неверия, до 1917-го г. В дневнике Надежды Афанасьевны: «…я ответила Мише на его вопрос „Христос — Бог по-твоему?“ — „Нет!“». И дальше в дневнике 17-летней сестры: «Я не знаю… Боже! Дайте мне веру! Дайте, дайте мне душу живую, которой бы я все рассказала». Спустя 13 лет — в 1923-м старший брат напишет в дневнике: «В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого. Литература теперь трудное дело. Мне с моими взглядами, волей-неволей выливающимися в произведениях, трудно печататься и жить. Но не будем унывать».
«Добрые люди» не оставили осиротевшую семью — это прежде всего Александр Александрович Глаголев, профессор КДА, священник церкви Николы Доброго на Подоле, который венчал Михаила Булгакова с Татьяной Лаппа и отпевал Варвару Михайловну Булгакову. В роман «Белая гвардия» он вошел под своим именем — отца Александра. С нами был и друг семьи Василий Ильич Экземплярский, профессор нравственного богословия, основатель журнала «Христианская жизнь». Огромную коллекцию изображений Христа, собранную им, помогала разбирать ослепшему профессору Леля Булгакова. Старший брат, по мнению булгаковедов, видел эту коллекцию, и наряду со знаменитой панорамой «Голгофа» на Владимирской горке, росписями киевских храмов это помогало ему, когда он писал свой последний роман.
…Гимназия окончена. «О, восемь лет учения! Сколько в них было нелепого, грустного и отчаянного для мальчишеской души, но сколько было радостного… и, главное, вечный маяк впереди — университет; значит, жизнь свободная, — понимаете ли вы, что значит университет? Закаты на Днепре, воля, деньги, сила, слава». Профессия врача была выбрана вполне осознанно. Из шести братьев матери трое (Василий, Михаил, Николай) были врачами, а со стороны отца врачом был Ферапонт Иванович Булгаков. Другом семьи был доктор Иван Павлович Воскресенский (за него через несколько лет вышла замуж Варвара Афанасьевна). В автобиографии 1924 г. Булгаков напишет: «Учился в Киеве, в 1916 году окончил университет по медицинскому факультету, получив звание лекаря с отличием. Судьба сложилась так, что ни званием, ни отличием не пришлось воспользоваться долго». После сдачи выпускных экзаменов «лекарь с отличием» пишет прошение с просьбой «предоставить мне место врача в одном из лечебных учреждений Красного Креста». Булгаков работает в военных госпиталях в Каменец-Подольске и Черновцах, затем, после призыва «ратник ополчения II разряда» получает назначение в Смоленскую губернию. Менее чем за год юный врач амбулаторно принял 15 361 человека. В рассказе «Пропавший глаз» он отразит эту цифру почти зеркально — 15 613, а в другом рассказе из цикла «Записки юного врача» («Вьюга») напишет: «…прославился настолько, что под тяжестью своей славы чуть не погиб. Ко мне на прием по накатанному санному пути стали ездить сто человек крестьян в день».
В марте 1918 г. Булгаков с женой возвращается в Киев. На Андреевском спуске, 13, он переживет те «перевороты», повлиявшие впоследствии на его судьбу и творчество. «По счету киевлян, у них было 18 переворотов… Я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил», — напишет Булгаков в очерке «Киев-город». Каждая «новая» власть, задержавшаяся в Киеве на какое-то время, вывесив свой флаг на Думе, на Крещатике, объявляла «свою» мобилизацию. «За что ты гонишь меня, судьба?! Почему я не родился сто лет тому назад? Или еще лучше: через сто лет. А еще лучше, если бы я совсем не родился… Погасла зеленая лампа… Стреляют в переулке. Меня мобилизовала пятая по счету власть», — в «Необыкновенных приключениях доктора». Булгаковеды долго спорили, когда именно — в августе или сентябре (при белых или при красных) покинул Киев писатель. Когда была установлена дата (30 августа по старому или 12 сентября по новому стилю 1919 г.), вопрос этот уже не был актуальным. В 1921 г., после двух лет работы в газетах и театрах Грозного и Владикавказа, Булгаков на несколько дней приезжает в Киев, на Андреевский спуск, но уже не в дом № 13, ав№ 38, в дом к И. П. Воскресенскому, где когда-то снимал комнату с юной женой. Отсюда он уезжает в Москву и через полтора месяца напишет в письме: «Путь поисков труда и специальность, намеченные мной еще в Киеве, оказались совершенно правильными. В другой специальности работать нельзя. Это означало бы в лучшем случае голодовку… В числе погибших быть не желаю». А в постскриптуме добавит: «Самым моим приятным воспоминанием за последнее время является — угадайте, что? Как я спал у Вас на диване и пил чай с французскими булками. Дорого бы дал, чтобы хоть на два дня опять так лечь, напившись чаю, и ни о чем не думать. Так сильно устал». Он как будто забыл (или старался забыть) написанные и напечатанные два года тому назад слова в «Грядущих перспективах»: «Те, кто жалуется на „усталость“, увы, разочаруются. Ибо им придется „устать“ еще больше. Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном и в буквальном смысле слова».
Булгаков писал в «Автобиографии» о своем дебюте: «Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи в расхлябанном поезде, при свете свечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ». Такое лирическое описание надолго затушевывало дату публикации рассказа в газете «Грозный» с подписью «М. Б.».
1 февраля 1922 г. умерла Варвара Михайловна Булгакова (от тифа, который за два года до этого преградил писателю путь в эмиграцию). Среди записей сестры Надежды — ее комментарий к письму брата из Москвы: «М. А. смертью матери был потрясен. Письмо это — вылитая в словах скорбь: обращаясь к матери на Ты (с большой буквы), он пишет ей о том, чем она была в жизни детей, пишет о необходимости сохранить дружбу всех детей во имя памяти матери…». За несколько месяцев до того, как первые 13 глав романа «Белая гвардия» будут напечатаны в журнале «Россия», писатель признается: «Год писал роман „Белая гвардия“. Роман этот я люблю больше всех других моих вещей» (полностью роман был напечатан в 1966 г., когда вышел в свет в журнале «Москва» последний роман «Мастер и Маргарита»).
Роман был замечен, но критики обрушились не на роман, а на пьесу по роману, названную не по воле автора «Дни Турбиных», поставленную в Московском художественном театре. Очень недолго на сцене идет не только спектакль «Дни Турбиных», но и «Зойкина квартира» в разных театрах (в том числе и киевском), а А. Я. Таиров поставил «Багровый остров» в Камерном театре в Москве. В год «великого перелома» все пьесы Булгакова сняты со сцены (не печатают его уже два года). Писатель обращается с письмом к правительству СССР в конце марта 1930 г.: «все мои произведения были запрещены» и напророчит, поскольку ему не суждено будет увидеть своих книг и поставленных пьес. «Бег» начинали репетировать несколько раз. «Мольер» («Кабала святош») после пяти лет репетиций и семи представлений был снят и запрещен. Это запрещение касалось театров СССР, а за границей пьесы ставились и шли с большим успехом (в Париже, например, шла «Зойкина квартира», а в Англии дважды ставили «Белую гвардию» и «Дни Турбиных», как и в США). В альбоме критических вырезок, составленных писателем, было 298 враждебно-ругательных и только 3 — похвальных. Количество отрицательных отзывов увеличилось даже после смерти автора, а похвалы были часто устными, понимания же не было ни со стороны белых, ни со стороны красных. По-настоящему оценил «Белую гвардию» лишь М. А. Волошин: «…как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого».
В эпистолярном наследии писателя (до сих пор еще не собранном полностью), среди трех десятков адресатов следует выделить три особенных — письма брату Николаю, оказавшемуся вместе с младшим — Иваном — в Париже. В них старший, кроме всего прочего, как бы «проигрывал», примерял для себя судьбу младших в эмиграции. После ареста рукописи «Собачьего сердца» и дневника, озаглавленного «Под пятой», писатель записей не вел (дневник он смог заполучить обратно и сжег; копии были найдены в архивах КГБ и обнародованы после публикации «самого запрещенного» произведения — «третьей повести» — «Собачьего сердца»). В одном из писем в Париж брату: «Вывороченные мои глаза на прилагаемой фотографии покажут тебе, что снимал нас уличный, очень симпатичный фотограф. Мы в зелени. Это зелень моей родины. Это мы в Киеве, на Владимирской горке, в августе 1934 года».
Дом по Андреевскому спуску, 13, где Булгаковы жили в 1906–1919 годах.
Письма другу и биографу Павлу Сергеевичу Попову представляют иногда дневниковые записи:
«Что за наказание! Шесть дней пишется письмо! Дьявол какой-то меня заколдовал. Продолжаю: так вот, в дружелюбные руки примите часть душевного бремени, которое мне уже трудно нести одному. Это, собственно, не письма, а заметки о днях…».
Через полтора года — в сентябре 1933-го — начала вести записи Елена Сергеевна Булгакова, хранительница и первый публикатор наследия писателя, «Маргарита» в представлении первого поколения читателей романа… Ей Булгаков посвятил повесть «Тайному другу», из которой потом стал вырисовываться «Театральный роман» («Записки покойника»). Елена Сергеевна рассказывала, что во второй, ненаписанной, но рассказанной ей части романа, действие должно было происходить в Киеве и что «М. А.» (так она его обычно звала в своем дневнике) даже руки потирал от удовольствия, что будет писать о родном городе.
И еще один адресат, от которого ответа Булгаков не дождался, хотя один раз говорил с ним по телефону, — Сталин сам позвонил. 15 раз (по записям, которые вели в театре) он смотрел «Дни Турбиных». Последняя пьеса драматурга «Батум», посвященная юности Сталина, разделила участь предыдущих — она никогда не была поставлена на сцене. Единственная попытка была во МХАТе (им. Горького, уже после «раздела» театра), но прошла только генеральная репетиция.
М. Булгаков сам поставил себе диагноз. Как врач, он понимал, что дни его сочтены. И до последних дней он диктовал жене правки романа. «…Полный сил, и светлых замыслов, и воли, Как будто бы вчера со мною говорил, Скрывая дрожь предсмертной боли…» — откликнется в марте 1940 г. в Фонтанном доме Анна Ахматова. Драматической была судьба творений Булгакова. Но он «как никто, шутил» и радость бытия, вопреки всему, передается его читателям. Непростым было возвращение Булгакова к читателям, непростым было и открытие музея в Киеве, первого и пока еще единственного в мире. В Дом Турбиных, «открытый» Виктором Некрасовым на Андреевском спуске, приезжают те, кто изучает, переводит, читает Булгакова, из разных городов и стран. Родители приводят сюда детей, а дети — родителей. Родной город отдал дань писателю… «Киев у Булгакова не в изображении родного города, не в названии киевских реалий… Его модель мира была киевоцентричной. Он, если можно так выразиться, мыслил Киевом», — скажет в книге «Мастер и Город» Мирон Петровский.
«Ах, какие звезды в Украине. Вот семь лет почти живу в Москве, а все-таки тянет меня на родину. Сердце щемит, хочется иногда мучительно в поезд… и туда. Опять увидеть обрывы, занесенные снегом, Днепр… Нет кра сивее города на свете, чем Киев», — скажет в рассказе «Я убил» доктор Яшвин, в котором просвечивается булгаковское alter ego (если прочесть его фамилию по-украински: «Я-ш(ж) — він» — «Я же он»).
Но самым главным «вторым „я“» для писателя был, несомненно, Мольер. «Кабалу святош» Булгаков начинает французским эпиграфом: «Для его славы ничего не нужно. Он нужен для нашей славы».