«НА ПОСЛЕДНЕМ ДЫХАНИИ»
(À bout de souffle)

После выхода на экран фильма Жан-Люка Годара «На последнем дыхании» отец французской синематеки Анри Ланглуа заявил, что отныне существует кино «до» и «после Годара». Жан Колле был того же мнения: «Годар расправился со всем, что имелось. Расправился с психологией, социологией, логикой, моралью и, разумеется, с традиционной кинематографией».

Жан-Люк Годар наряду с Ф. Трюффо, К. Шабролем, Ж. Риветтом и Э. Ромером становится лидером так называемой «Новой волны» в киноискусстве. Как режиссёр Годар дебютирует в 1954 году короткометражной лентой «Операция „бетон“». Фильм «На последнем дыхании» — его первая большая работа.

Годар высмеивал обстоятельные сценарии: никому они не нужны, потому что их никто не читает. Когда начинались съёмки «На последнем дыхании», сценария не было. Оператор Рауль Кутар утверждал, что Годар принёс продюсеру несколько рассказов из журнала «Детектив», на одном из которых Франсуа Трюффо начертал: «Может стать интересным сценарием». По другой версии, сценарий «На последнем дыхании» представлял несколько страничек, написанных тем же Трюффо на основе журнальной заметки.

Итак, Годар собирался рассказать о парне, укравшем дипломатическую машину. Что дальше? Приходилось домысливать. После того как он убьёт патрульного полицейского, будет установлено, что за ним числятся и другие «грешки». Например, во время пребывания в Америке он убил человека и отсидел в тюрьме. По дороге на родину на теплоходе он знакомится с американской журналисткой, которая направляется в Европу за интервью у кинозвёзд. Он ведёт себя как джентльмен, и попутчики станут вспоминать его, как «вполне приличного человека». Арестовывают его чисто случайно в Турингклубе, приняв за вора, укравшего пальто на верблюжьем меху.

Продюсеру Жоржу де Борегару эта история понравилась. Страхуясь, он утвердил бюджет всего в полмиллиона франков, что предполагало съёмки в естественных декорациях и с недорогими актёрами.

Годар предложил главную роль Жан-Полю Бельмондо, снимавшемуся у него в короткометражке «Шарлотта и её хахаль». Бельмондо только что вернулся из Алжира, где проходил военную службу (он попал там в аварию и был демобилизован). Годар рассказал актёру, какая у него будет потрясающая роль: «У меня есть идея. Тип, который ворует машину в Марселе. Он приезжает в Париж… а дальше посмотрим. Одно из двух — или он женится на своей возлюбленной, или погибнет…» И Бельмондо подписывает контракт.

Американка Джин Сиберг, уже известная по экранизации романа Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть», согласилась сыграть роль Патриции.

Актрисе Лилиан Давид досталась роль подружки Патриции, у которой Мишель крадёт деньги.

Остальные актёры были либо непрофессионалами (как Д. Буланже, будущий сценарист многих картин с участием Бельмондо), либо малоизвестными (Р. Анен, Ж.-П. Мариель).

Годар часто повторял, что «На последнем дыхании» — фильм, где всё позволено. «Это было заложено в самой его природе. Что бы люди ни делали, всё могло войти в фильм. Я исходил из этого. Я говорил сам себе: уже был Брессон, только что появилась „Хиросима“, определённого рода кино завершается, может быть, оно закончилось навсегда, поставим финальную точку, покажем, что позволено всё. Я хотел оттолкнуться от условной истории и переделать, переиначить всё существующее кино. Я хотел также создать впечатление, что киноприёмы только что открыты или в первый раз прочувствованы».

Жан-Люк Годар сочинил первую сцену (Джин Сиберг на Елисейских Полях), а для остального у него была готова уйма заметок по каждой сцене. Сценарий писался по ходу съёмок, но Годар отлично знал, что хочет сделать. Ему, например, не нравился финал. «Окончательно меня замучил конец. Умрёт ли герой? Сначала я подумывал сделать противоположное, скажем, „Убийству“ С. Кубрика. Гангстер побеждал и уезжал в Италию с деньгами. Но это была бы слишком условная антиусловность… В конце концов я сказал себе, что если я признался в намерении сделать нормальный гангстерский фильм, я не должен постоянно противоречить жанру. Парень должен умереть. Если Атриды больше не истребляют друг друга, это не Атриды».

Соответственно менялся сюжет фильма.

Теперь мелкий жулик Мишель Пуакар похищает машину в Марселе, чтобы добраться до Парижа, забрать там положенные ему деньги. Убив преследующего его мотоциклиста-полицейского, он бросает машину и на поезде приезжает в Париж. Здесь Мишель сближается с американкой Патрицией Франкини, мечтающей о карьере журналистки. Ради заработка она продаёт газету — парижское издание «Нью-Йорк геральд трибюн». Мишель разгуливает по Елисейским Полям, то и дело ускользая от полиции. Он пытается уговорить Патрицию бежать с ним из Парижа в Италию. Но практичная американка не склонна к авантюрам. И когда полицейский комиссар пригрозит ей лишением визы, она без колебаний выдаст любовника. Мишель может успеть скрыться, но вместо этого, полный отвращения к женщине, к себе, к жизни, — подставляет свою спину под пулю полицейского.

Для актёров работа в этой картине была необычной. Большинство из них привыкло сниматься в совершенно другой манере: выучи реплики, отрепетируй движения, не пересекай меловых отметок на полу. И вдруг оказалось, что в кино возможна абсолютная, тотальная свобода. Как описывал потом Жан-Поль Бельмондо: «…Я не знал, как себя вести, не понимал намерений Годара. Тот один знал, чего хочет. Фильм снимался без синхронной записи звука, поэтому Годар просто включал камеру и говорил нам из-за кадра, что нужно делать, как в немом кино. Режиссёр-суфлёр… По вечерам я приходил домой и говорил жене: „Потрясающе! Я снимаюсь у сумасшедшего!“ Я был уверен, что этот фильм никогда не выйдет на экран, поэтому был совершенно спокоен и раскован. Не работа, а любительские развлечения… Для актёра это замечательно! Ни разу потом я не ощущал такого чувства свободы».

Годар не расставался с тетрадью, которая помогала ему не сбиваться в сторону. Он давал точные указания оператору Раулю Кутару. Фильм как бы сверхдокументален. Ни одного павильона — только улицы, переулки, витрины, лестницы метро, номера отелей. Кутар почти не пользовался операторским светом — дорожил хроникальностью, импровизационностью кадра. И если половина лица героя оказывалась в тени — пусть так и будет, это только усиливает «документальность» фильма.

Утром Патриция берёт интервью у модного писателя. Писатель расточает легкомысленные циничности. Здесь в фильм вторгаются документальные кадры: в Париж приезжает Эйзенхауэр. Разумеется, и эта «вклейка» подкрепляла «документальную» манеру фильма.

Во время прохода Патриции и Мишеля по Елисейским Полям движение камеры было организовано таким образом, чтобы прохожие, попадающие в кадр, её не замечали. Рауль Кутар сидел в маленьком автомобиле с ручным управлением, а Годар катил или тащил его со скоростью шага героев фильма.

Постепенно и актёры начали понимать, что от них требуется. Хотя сам Годар сетовал: «Мне не удаётся понять актёров. Они одновременно чудовища и дети. Это большие дети, которых постоянно надо утешать. Они страдают от невозможности выразить себя. Именно поэтому они — актёры…»

И вот последний, наверное, самый запоминающийся эпизод фильма. Полиция подстрелила Мишеля; он бежит и бежит по длинному переулку, словно вся его жизнь образно выразилась в этом бессмысленном долгом беге. И на последнем дыхании, рухнув на асфальт, посылает шутливую гримасу Патриции.

Для съёмок финала была выбрана улица Кампань-Премьер в XIV округе Парижа. Годар проинструктировал Бельмондо: «Упадёшь, когда почувствуешь пулю в спине». И Жан-Поль блестяще её «почувствовал». Его лицо искажала привычная гримаса, и он падал, разбросав руки. А затем, проведя пальцем по губам, произносил свою знаменитую предсмертную фразу: «Какая мерзость». Эти слова относились как к присутствующей в толпе Патриции, так и к собственной постылой жизни.

Мишель умирает, но есть в фильме ещё один план, как бы «зафинальный», — бесконечно долгий план Патриции, взирающей на скончавшегося Мишеля. Повернувшись, она быстро уходит, обрывая сантимент прощания…

Годар принципиально отвергал ассоциативно-образный монтаж. Он просто склеивал эпизоды — кончился один, начался другой. Эстетический смысл такой склейки — не допускать ничего авторского, субъективного в строении фильма. Если бы Годар мог снять весь фильм одним куском с одной точки, конечно, он так и сделал бы.

Продюсеру фильм показался слишком длинным, и Годар тотчас же изменил приёмы монтажа, не выбрасывая целиком отдельные сцены, а вырезая что-то в каждом эпизоде, убирая паузы, избегая переходов. Отсюда — наэлектризованный ритм, великолепно передающий беспокойный темп нашего времени.

Фильм Годара получил множество призов и давно стал классикой. С годами он ничуть не постарел. Это, по-видимому, один из самых совершенных, самых искренних фильмов Годара. В лице Бельмондо он нашёл соратника. Сам Жан-Поль называл «На последнем дыхании» своей Гонкуровской премией. В восторженной рецензии Франсуа Трюффо писал, что картину Годара многое роднит — эстетически — с «Аталантой» Жана Виго. «Картина Виго, — отмечал Трюффо, — заканчивалась любовными объятиями героев. Наверняка в тот день они зачали ребёнка — Бельмондо из „На последнем дыхании“».

Фильм Годара был переворотом ещё и потому, что его герой — не красавец. Долговязый парень с перебитым носом. Сигарета в углу рта…

Так Жан Поль Бельмондо стал звездой. Развязность, бравада, бунтарство и вместе с тем человечность и ранимость его героев были созвучны настроениям молодёжи на рубеже 1950–60-х годов.

Любопытно, что картина пришлась по вкусу и снобам, и рядовому зрителю. Одни следили за мыслью, другие — за действием.

Фильм объявили манифестом «Новой волны». Составными частями этого стиля были очевидный вкус к провокации, съёмки в естественных декорациях, обычно ручной камерой, очень подвижной, словно подглядывающей за реакциями героев. Бельмондо скажет потом, что Годар, казалось, снимал скрытой камерой, поэтому у зрителя возникало ощущение «спонтанности», «фонтанирования находок».

Фильм «На последнем дыхании» получил множество призов. На Берлинском кинофестивале Годар был признан лучшим режиссёром.