ГЕНРИХ IV
(1553—1610)

18 августа 1572 года сын Антуана де Бурбона и Жанны д'Альбре, молодой Генрих Наваррский, не имевший еще репутации прожженного донжуана, сочетался браком с Маргаритой Валуа, сестрой короля Франции. Церемония проходила у портика собора Парижской богоматери.

На этот брак, естественно, съехалось множество протестантов, которые спустя пять дней, в Варфоломеевскую ночь, все до одного были убиты католиками. Парижское население принимало активное участие в погромах. Общее число жертв бойни в Париже и провинции достигало по меньшей мере трех тысяч.

После кровавой резни Генрих Наваррский, отрекшийся от протестантства ради сохранения жизни, находился под неусыпным наблюдением. Его теща, Екатерина Медичи не особенно доверяла ему.

Генрих Наваррский утешался тем, что забавлялся с дамой из окружения королевы-матери, грациозной мадам де Сов. Он проводил с ней дивные ночи, не переставая удивляться, что попал в семью, где верность не признавалась за добродетель. По причине протестантского воспитания, данного ему Жанной д'Альбре, король Наварры не привык к такой свободе. Молодой, привлекательный, умный, веселый, темпераментный мужчина завладел сердцем мадам де Сов.

Сумев бежать из Парижа, 23-летний Генрих Наваррский стал в 1576 году лидером протестантской партии. Его жена оставалась фактически пленницей Генриха III, обвинявшего ее в сговоре с мужем.

Лишь 2 октября 1578 года королева Наваррская встретилась со своим мужем в городе Ла-Реоль. Отметив, что Генрих не выказал особой радости при виде своей супруги, Екатерина Медичи выдвинула вперед мадам де Сов. Однако эта восхитительная женщина больше не нравилась Беарнцу. Он вежливо поздоровался с ней, бросив при этом взгляд на фрейлин. И вдруг глаза его вспыхнули. Он увидел среди этой стайки красавиц брюнетку, которую звали м-ль Дейель.

Эта юная особа с бархатистым взглядом была гречанкой. Ее экзотическая красота пришлась по вкусу Наваррцу, и он тут же без всякого стеснения заявил теще, что у нее в свите есть одна из самых красивых девушек, каких он когда-либо встречал в своей жизни. Потом он взял жену за левую руку, м-ль Дейель за правую, сказал, что очень устал, пока добирался до Ла-Реоль, и потому собирается немедленно отправиться спать.

Маргарита расположилась в одной комнате, молодая гречанка в другой, а Генрих всю ночь только и делал, что сновал между ними, одетый более чем легко. Наутро у каждой был довольно помятый, но довольный вид.

Впрочем, в своих «Мемуарах» Маргарита Наваррская призналась: «Король, мой муж, сильно влюбился в Дейель, что, однако, ему не помешало и мне оказать честь и проявить дружеское расположение, о каком я только могла мечтать…»

Генрих очень быстро забыл прелестную гречанку. Вместо нее он взял себе в любовницы м-ль де Ребур, фрейлину из свиты Маргариты; но и эта связь не была долгой. Однажды вечером он обнаружил среди молодых женщин в Нераке восхитительную блондинку, которую звали Франсуаза де Монморанси, и стал ее любовником.

Так начался необыкновенный роман…

Этой девушке, которую при дворе все звали прекрасная Фоссез, потому что отцом ее был барон де Фоссез, было всего пятнадцать лет. Генрих Наваррский познакомился с ней, когда лежал в постели из-за какой-то не очень серьезной болезни. Впервые она появилась, следуя позади Маргариты, а потом взяла за обыкновение являться каждый день и рассказывать Наваррцу все дворцовые сплетни. Сразу по выздоровлении он снова лег в постель. Но уже с Франсуазой…

После отъезда герцога Анжуйского Генрих Наваррский пережил новый медовый месяц с прекрасной Фоссез. Именно тогда маленькой карьеристке показалось, что если у нее родится от Генриха сын, то король разведется с Маргаритой и женится на ней. И однажды утром объявила Беарнцу, что его стараниями беременна.

Генрих Наваррский, испытывая некоторую неловкость оттого, что любовница начала понемногу округляться, привлекая любопытство придворных, сказал однажды: «Моя дочь (так он называл Фоссез) нуждается в лечении гастрита. Я буду сопровождать ее на Теплые Воды».

На протяжении многих месяцев Генрих и его любовница вели себя по меньшей мере странно, отрицая очевидное. Но красотке Фоссез пришлось все-таки признать, что слухи оказались небезосновательными…

На протяжении нескольких месяцев Генрих и Маргарита сохраняли ровные отношения. Правда, супруги виделись не особенно часто, поглощенные каждый своими делами, пока королева Наваррская принимала у себя в комнате всех офицеров Нерака, которым желала добра, король, чей требовательный темперамент нелегко было удовлетворить, щедро одаривал своих любовниц плотскими радостями.

«Иметь одну женщину – значит, ударяться в целомудрие», – говорил он.

У него их было двенадцать: Ксент, горничная Марго, булочница из Сен-Жана, м-м де Потонвиль, она же Мокрица, «прозванная так за свою потливость», м-м де Дюра, которую королеве удалось заполучить обратно в Нерак, выпекальщица хлеба Пикотен Панкуссер, графиня де Сен-Магрен, кормилица из Кастельжалю, «которая хотела заколоть его ножом, потому что из экю, который он должен был ей дать, он удержал пятнадцать су за сводничество», две сестры де Лепэ, Флеретт Дастарк, дочь садовника из Нерака, и, наконец, фаворитка на тот момент, Коризанда де Гиш, графиня де Грамон прозванная прекрасной Коризандой.

Вскоре, однако, разногласия между супругами переросли во враждебность. Вот тут-то м-м де Грамон, мечтавшая женить Беарнца на себе, начала вести себя с Марго крайне неучтиво. И даже пыталась ее отравить. Королева Наваррская вовремя была предупреждена, но это ее напугало.

В 1587 году Генрих Наваррский вел войну с гугенотами. 19 октября он одержал блестящую победу неподалеку от города Кутра. Беарнец на другой же день после победы вместо того чтобы продолжить победоносное шествие, вопреки всякой логике распустил все свое войско на целый месяц и возвратился в Нерак. Действительно, чтобы поскорее увидеть м-м де Грамон, к которой он внезапно воспылал неодолимым желанием, Беарнец добровольно отказался воспользоваться плодами одержанной победы.

Будущий министр Генриха IV Сюлли удрученно сообщал, что король покинул свою армию «из-за сильной любви, которую питал к графине де Гиш, и из-за тщеславного желания лично положить к ее ногам знамена, штандарты и прочие вражеские трофеи, которые он специально отложил, чтобы преподнести ей; предлогом для возвращения домой послужила его привязанность к сестре и к графу де Суассону; привязанность оказалась столь сильной, что уже через неделю все долгожданные плоды такой большой и важной победы были пущены на ветер…»

Мадам де Грамон в то время было тридцать шесть лет. Любвеобильная, чувственная, с роскошным бюстом, живым взглядом и волнующей линией бедер, она обладала всем, что так нравилось Беарнцу. Женщина неглупая, она умела разделить с ним и радости и неприятности; наделенная материнским чувством, она ухаживала за ним и называла его «малышом»; благородная по натуре, она давала ему деньги, вырученные ею от продажи леса, срубленного в ее владениях, чтобы финансировать протестантскую армию.

Он любил ее, делился с нею планами, не скрывал своих надежд, и на протяжении семи лет они вели жизнь нормальной во всех отношениях супружеской пары. Но в декабре 1588 года, когда смерть герцога де Гиза приблизила его к трону, Наваррец увидел, как в глазах любовницы мелькнула тревога, и попытался успокоить прекрасную Коризанду: «Вы помогали мне во всех моих битвах, и будет справедливо, душа моя, если именно вы станете королевой, когда я буду королем!»

Но требовалось еще сделать возможным этот обещанный в порыве страсти брак, потому что если м-м де Грамон была вдовой, то Генрих был женат. Нет, о разводе он и не помышлял, поскольку процедура развода слишком длинна и сложна. Беарнец стал очень осторожен в своих отношениях с м-м де Грамон. Если он и продолжал ее по-прежнему укладывать к себе в постель с той здоровой неутомимостью, которая приводила в восхищение всех дам, то о браке больше не заговаривал.

Действительно, трудно даже представить, что произошло бы уже на следующий год, если бы Генрих Наваррский, и без этого непопулярный за свой протестантизм, захотел навязать народу свою сожительницу в качестве королевы Франции.

Несмотря на военные заботы, Наваррец продолжал бегать за юбками, и м-м де Грамон, которой он писал чуть ли не ежедневно пылкие записочки, сильно сомневалась в том, что ему приходится страдать без нее.

У Коризанды были все основания для ревности, потому что Беарнец, не довольствуясь любовницами на одну ночь, с некоторых пор обманывал ее с Эстер Имбер, дочерью бальи. Это была изящная блондиночка двадцати одного года с нежными и почти невесомыми формами. Каждый вечер Генрих тайно отправлялся к ней. Но однажды ночью бальи, подозревавший, что Наваррец слишком далеко зашел в отношениях с его дочерью, ворвался в комнату, где любовники наслаждались друг другом. Вытащив Эстер из постели, он залепил ей две увесистые пощечины.

«За что вы ее бьете?» – спросил изумленный Генрих.

Ответ бальи удивил бы многих: «Я бью ее, сир, за то, что она не выказывает должного почтения Вашему Величеству!..»

Эта неприятная сцена, однако, не помешала Беарнцу оставаться любовником Эстер. Целых два месяца, не уставая писать страстные письма Коризанде, он тайно встречался с дочерью бальи в соседнем лесочке. Но увы! Он так увлекся своими подвигами, что однажды утром красотка объявила ему о своей беременности. Наваррец этого ужасно не любил, а потому немедленно покинул свою пассию и отправился догонять королевские войска.

Через несколько дней он уже въезжал в столицу в компании с Генрихом III. Как-то вечером, во время небольшой остановки, он написал м-м де Грамон следующую записку: «Если король воспользуется дилижансом, на что я надеюсь, мы скоро увидим колокольни собора Парижской Богоматери… Сердце мое, любите всегда меня, принадлежащего только вам, как я люблю вас, принадлежащую только мне».

Но эти слова уже не имели никакой власти над Коризандой. Полная горечи и разочарования, она дрожащей рукой написала под последней строчкой только что полученного письма: «И вы не мой, и я не ваша»… и не ответила ему. Так закончился роман, длившийся три тысячи ночей…

В августе Генрих III был сражен Жаком Клеманом, нанесшим ему несколько ударов кинжалом. Перед смертью король в полном сознании назвал Генриха Наваррского своим законным наследником.

Генрих IV незамедлительно приступил к завоеванию своего королевства. Задача была нелегкая, потому что не только столица, но и полстраны находились в руках лигистов, которые только что провозгласили королем под именем Карла X старого кардинала Бурбонского, дядю Беарнца.

Именно во время этой военной кампании Наваррец встретил Антуанетту де Гешервиль, графиню де Пон, хорошенькую 28-летнюю вдову. В ту же минуту, позабыв о Лиге, о герцоге Майеннском и даже о троне Франции, он дал ей понять в довольно недвусмысленных выражениях «о живости своих чувств».

Дама улыбнулась и пригласила короля поужинать с нею. Когда после ужина все разошлись по спальням, Генрих IV, уже воображавший себя в постели м-м де Гешервиль, выждал несколько мгновений и, полагая, что все в замке спят, двинулся на цыпочках к комнате своей хозяйки. Очень осторожно открыв дверь, он остановился на пороге пораженный: комната была пуста. Напуганная его настойчивостью и опасавшаяся за свою честь, дама спешно выехала из замка в карете.

Он оставил ей записку, в которой выразил свое огорчение и свои надежды. Она ответила ему очень мило: «Я слишком бедна, чтобы быть вашей женой, и из слишком достойного дома, чтобы стать вашей любовницей». Нимало не обескураженный, он снова и снова пытался взять неприступную крепость, но все так же безрезультатно. Через два месяца желание обладать этой прекрасной нормандкой привело его в такое состояние, что в самый разгар сражения, перед тем как начать осаду Сен-Дени, он написал ей письмо, свидетельствовавшее о том, что при любых обстоятельствах любовь к ней поглощала почти все его сознание.

Надо сказать, пушечные ядра подействовали на моральный дух парижан не больше, чем голод, и Генрих IV начал скучать. К счастью, вскоре его ждало вполне оздоравливающее тело и душу развлечение. Однажды молодая монмартрская аббатиса Клод де Бовилье попросила его обеспечить защиту ее заведению. Он удовлетворил эту просьбу немедленно. Через несколько дней после этого, свидетельствовал мемуарист, «она явилась лично поблагодарить его и высказала ему слова одобрения с такой искренностью, что Наваррец, отметивший про себя явную привлекательность аббатисы, не мог смириться с тем, что она опять затворится в своем монастыре».

Он оставил ее у себя и обучил таким вещам, которые не были предусмотрены уставом Ордена и потому были неведомы ей, но которые она нашла очень приятными. Она прожила с Наваррцем больше недели, деля с ним его походную жизнь и обнаружив поначалу такой пыл, что король был покорен и даже с грустью стал размышлять о тех неиспользованных сокровищах, которые, судя по всему, упрятаны от глаз людских в многочисленных монастырях. Очередные военные операции заставили его отправиться в Лоншан, и там ему захотелось проверить свою гипотезу. Поэтому он стал любовником другой монашки – Катрин де Верден двадцати двух лет. Это приключение очень развлекло окружение Генриха IV.

Катрин была лишь мимолетным увлечением. Сделав ее аббатисой Сен-Луи-де-Вернон, король возвратился в Монмартр, к Клод, которая снова щедро одарила его ласками. Однако радости человеческие быстротечны, даже у великих. 30 августа, узнав, что на помощь парижанам явился во главе испанского войска герцог Пармский, Генрих IV был вынужден снять осаду, длившуюся целых три месяца. За два часа до наступления утра он вместе со своей армией покинул лагерь, приказав отвезти его дорогую аббатису в Санлис, где не было ничего, что могло бы сделать ее пребывание приятным.

Как-то вечером король, обсуждая красоту придворных дам, стал безмерно расхваливать монмартрскую аббатису и заявил, что никогда не видел никого более очаровательного. Присутствовавший при этом разговоре герцог де Бельгард сказал королю, что тот изменил бы свое мнение, если б увидел м-ль д'Эстре, и показал ему прекрасно выполненный портрет. Изображение на портрете тут же вызвало у короля желание увидеть оригинал.

Прошло несколько дней, и однажды герцог де Бальгард попросил у короля разрешения повидаться в Кевре со своей любовницей. Беарнец, бывший в веселом расположении духа, тут же заявил, что будет сопровождать его. Герцога это очень расстроило, «поскольку он прекрасно знал распутный нрав своего господина».

Бельгард не напрасно беспокоился, потому что, увидев белокурую Габриэль, во всем блеске ее восемнадцати лет, Генрих IV был совершенно заворожен и, разумеется, сразу влюбился…

Эта молодая особа, которой предстояло в течение долгих девяти лет оказывать сильнейшее влияние на Беарнца, была дочерью Антуана д'Эстре, губернатора Ла-Фера, и Франсуазы де ла Бурдезьер.

Габриэль сразу увидела, какое впечатление произвела на короля, и была этим раздражена. Привыкшая находиться в окружении молодых элегантных и утонченных сеньоров, она держалась отстраненно и почти неприязненно при виде этого маленького, неопрятного и пахнущего чесноком человека, пытавшегося за ней поухаживать.

Генрих IV покинул Кевр страшно оскорбленным и вернулся в армию; но образ белокурой Габриэль его преследовал, и спустя некоторое время, как сообщал Вильгомблен, «Беарнец совершил новую поездку под видом каких-то дел в город Ла-Фер, опять увидел красавицу и все в нем всколыхнулось». Он не спал всю ночь и обдумывал дерзкий план, который собирался осуществить на следующий день. Покинув армию, прекратив борьбу с Лигой, забыв, что находится в разгаре завоевания королевства, Беарнец в сопровождении пяти самых близких и самых доверенных лиц выехал в направлении Кевра, где собирался вымолить себе прощение.

Задуманное им дело требовало безумной смелости, потому что лес, который ему предстояло пересечь, был занят двумя вражескими гарнизонами. В трех лье от Кеврского замка он отослал назад своих спутников, переоделся в крестьянское платье, положил на голову мешок с соломой и закончил свое путешествие пешком.

Король, оказавшись во дворе замка, скинул с головы мешок и подошел к Габриэль. Сделав презрительную гримаску, она попросила его пойти переодеться, если он желает остаться около нее, и неожиданно вышла из комнаты, предоставив сестре неприятную заботу извиняться за ее неучтивость.

Так как он больше не мог жить, не видя Габриэль, он назначил Антуана д'Эстре членом частного королевского совета, полагая, что сможет перевезти в Компьень всю семью. Замысел удался. Не прошло и недели, как отец и обе дочери поселились при дворе.

С этого момента Габриэль, прекрасно понимая, что внушенная ею любовь может быть полезной для семьи, стала вести себя с Генрихом IV любезнее. Однако она не позволяла ему «класть руки на бедро», и бедняга очень переживал…

Шартр капитулировал 10 апреля 1591 года.

В тот же вечер Генрих IV смог, наконец, продемонстрировать красавице Габриэль, что в постели он не менее горяч, чем на поле боя…

В конце марта по Парижу пополз слух, что фаворитка беременна, и все догадались, что здесь не обошлось без участия доброго короля Генриха. Люди были этим возмущены. В итоге из-за враждебности парижан фаворитке пришлось покинуть Париж.

7 июня в замке Куси она произвела на свет крепенького мальчугана, которого нарекли Сезаром.

8 течение какого-то времени король вел тихую семейную жизнь, деля свое время между Габриэль, с которой он виделся по ночам, и Сезаром, с которым общался днем. Но очень скоро его стала мучить одна мысль: сын, которого он обожал, по закону считался ребенком Никола д'Амерваля. Он решил срочно принять все предусмотренные процедурой шаги, чтобы вернуть любовнице свободу.

24 декабря 1594 года брак Габриэль и Никола был аннулирован амьенским церковным судом. Радость Габриэль, становившейся таким образом официальной фавориткой, была безграничной. Однако молодая женщина претендовала на иное звание. Она мечтала о короне Франции…

С некоторых пор она настойчиво побуждала короля развестись с Марго, которая по-прежнему жила в изгнании и была королевой только номинально. Теперь Габриэль, возобновив свои просьбы, пускала в дело все свое обаяние, была невыразимо нежна и сладострастна. В конце концов Генрих IV отправил в Юссон г-на Эрара, докладчика в Государственном совете, чтобы он встретился с его женой. В обмен на корону ей предложили двести пятьдесят тысяч экю для оплаты долгов, которые у бедняжки накопились за десять лет, пожизненную ренту и безопасное проживание. Королева после долгих размышлений ответила согласием.

После потери Кале все полагали, что король возьмется за организацию обороны других городов, находившихся под угрозой испанцев. Генрих IV и сам собирался это сделать, забывая, как всегда, о том, что он раб своей страсти к Габриэль.

В начале мая он писал в Аббевиль г-ну Плесси-Морне: «Мы проведем лето здесь в Амьене, чтобы быть поближе к вражескому авангарду на случай, если враги предпримут что-нибудь». Но спустя неделю он уже был в Монсо, рядом со своей любовницей…

Там он оставался до октября, резвясь в окрестных лесах, пируя с друзьями, рассказывая пикантные истории, а главное, предаваясь с фавориткой любовным играм на огромной белой постели с балдахином.

Как все влюбленные в мире, Генрих IV дарил своей возлюбленной все, что у него было, а еще он дарил ей и то, что принадлежало государству. Так, например, 25 августа 1596 года он подарил ей полностью все имущество «покойного Боке, жителя Парижа, и его детей, которые его убили», 31 числа того же месяца пожаловал ей значительную сумму, взысканную в виде штрафов, 2 сентября передал ей сумму излишка налогов, заставив налогосборщиков Гиени и Руэрга вернуть эти деньги, а еще позже, не дожидаясь очередного поступления налогов, подарил ей тридцать две тысячи ливров, полученных от продажи судебных должностей в Нормандии…

Получив эти огромные деньги, новоиспеченная маркиза де Монсо занялась переустройством своего замка и земляными работами.

В течение всей весны 1598 года Генрих IV мечтательно прогуливался по лесу Фонтенбло и повсюду, где мог, чертил вензель (буква «S», перечеркнутая чертой), который представлял собой нехитрый ребус, скрывавший имя фаворитки («S-trait» по-французски читается «Эс-тре», где «тре» означает слово «черта»). Погуляв по лесу, он возвращался в свой кабинет и там в поте лица трудился над сочинением любовной песни в характерном для того времени стиле.

Как только сочинение было, наконец, окончено, он с чувством глубокого удовлетворения послал его своей «невесте» с коротенькой припиской: «Эти стихи гораздо лучше и изящнее передадут вам мое состояние, чем это могла бы сделать проза. Я продиктовал их, не подвергая обработке».

Речь шла о «Прекрасной Габриэли», высокопарном сочинении.

Получив эти стихи, Габриэль д'Эстре, она же герцогиня де Бофор, поняла, что достигла цели. Король и раньше не раз обещал ей жениться, но никогда еще он не выражал так ясно своего намерения посадить ее на трон. Она была этим так поражена, что это отразилось на повседневном ее поведении. С этого дня она уже не ходила, а медленно плыла с высоко поднятым бюстом, с застывшим выражением на лице, а голову держала так неестественно прямо, будто уже ощущала тяжесть короны.

Почти королева, Габриэль со всех точек зрения находилась на ступенях, ведущих к трону. Она, правда, не жила еще в Лувре, хотя король и отдал в ее распоряжение роскошные апартаменты; но уже покинула Отель дю Бушаж и поселилась в доме на улице Фроманто, совсем рядом с дворцом, куда по тайной галерее, день и ночь охраняемой четырьмя гвардейцами, Генрих IV мог прийти в любой момент, чтобы провести несколько сладостных мгновений со своей любовницей. Неуемный пыл короля был по-прежнему велик, и один из хронистов сообщал, «что любовное желание вынуждало его иногда прервать на полчаса даже самые важные деловые встречи».

В то время как флорентийцы всеми возможными способами пытались преградить Габриэль путь к трону, Генрих IV, страдавший от венерического заболевания, которым его наградила аббатиса Лоншанская, слег в постель в Монсо.

Несмотря на уход и внимание, которыми его окружила потрясенная фаворитка, он однажды вечером потерял сознание и «в течение двух часов не мог ни говорить, ни пошевелиться». Врачи, министры, придворная знать тут же примчались к его изголовью, выказывая такое отчаяние, что простой народ подумал было, что король умер.

Неделю спустя ему стало лучше, однако депеша из Парижа сообщала, что вследствие слухов о его кончине герцоги де Монпансье, де Жуайез и д'Эпернон объединились для создания Регентского совета и для отстранения от трона сына Габриэль.

На рассвете святой субботы, 10 апреля 1599 года, Габриэль д'Эстре, маркиза де Монсо, герцогиня де Бофор, любовница короля Франции умирала в нескольких шагах от Лувра, где для нее были готовы покои королевы. Ей было двадцать шесть лет. Смерть этой молодой, излучавшей здоровье женщины была настолько необъяснима, что король приказал произвести вскрытие. Она была отравлена. Правда, так и не было выяснено, была ли это воля Всевышнего или яд отравителя.

После погребения герцогини де Бофор Генрих IV возвратился в Фонтенбло, облачился в траур, чего ни один король никогда не делал, и утомленной рукой набросал несколько фраз своей сестре Екатерине: «Горе мое ни с чем не сравнимо, равно как и его причина, а потому скорбь и стенания – вот мой удел до могилы… Погиб корень моей любви, он никогда уж не возродится…»

Это было написано 15 апреля.

16 числа того же месяца друзья Беарнца, те, кого Сюлли пренебрежительно называл «поставщиками курочек и наперсниками разврата», удрученные тем, что король пребывает в такой печали, решили попробовать изменить его настроение. Прекрасно зная его натуру, они рассказали ему, что есть одна совершенно восхитительная молодая особа по имени Генриетта д'Антраг, которая живет в Мальзербе. Блондинка, грациозная, умная, образованная, с голубыми глазами и с очень привлекательными формами.

В глазах короля мелькнул огонек любопытства, и он потребовал новых подробностей. Тогда было сказано, что молодая красавица – дочь знаменитой Мари Туше, бывшей когда-то любовницей Карла IX, и что, судя по всему, она унаследовала от матери пылкий темперамент, принесший удачу ее матери.

В конце апреля, в то время как Сюлли продолжал переговоры с испанцами о браке Генриха IV с Марией Медичи, король уехал с друзьями, к которым присоединился и Бассомпьер, охотиться на зайцев в окрестностях Мальзерба.

«М-м д'Антраг, – сообщал Соваль, – была предупреждена о намерении свести с одной из ее дочерей и потому послала ему приглашение заехать к ней погостить и отдохнуть». Генрих IV немедленно бросил охоту и помчался в замок Мальзерб. Увидев Генриетту, он так явственно представил себе те восхитительные минуты, которые сможет провести с нею, что немедленно выразил свое удовольствие, доставив тем невероятное удовольствие родителям.

В ту же ночь он пожелал проникнуть в спальню красавицы и доказать ей, что в свои сорок восемь лет он все еще горячий мужчина. Но дверь спальни оказалась заперта.

На следующее утро он уже вовсю «вздыхал от безумной любви». А этого как раз и хотела м-м д'Антраг, мечтавшая, чтобы ее дочь заняла место Габриэль д'Эстре.

Несколько ночей подряд Генрих IV пытался достучаться в запертую дверь, за которой скрывалась юная красавица. Наконец, разочарованный, подавленный, «с сердцем, переполненным разгоревшимся чувством», он покинул Мальзерб и вернулся в Фонтенбло.

Спустя две недели он снова появился в Мальзербе и продолжил ухаживания. Граф Овернский, сводный брат девушки, крайне недовольным тоном при свидетелях попросил Генриха IV прекратить свои домогательства. Король воспринял это с возмущением. Он осыпал графа бранью, раскланялся с хозяевами и покинул Мальзерб.

Так как избыток эмоций разгорячил его кровь, он отправился не в Фонтенбло, а в Шатонеф, где жила маршальша Ла Шатр – мать двух прехорошеньких молоденьких дочек. Едва приехав, он устремился к старшей из них, тут же повлек девицу в ее комнату, не оставив ей времени на удивление, и осчастливил своим особым вниманием, которым Генриетта в течение целого месяца так и не пожелала воспользоваться.

На следующий день он вернулся в Париж, не подозревая, что м-м де Шатр, взволнованная, смущенная и одновременно признательная, также погрузилась в мечты о будущем своей дочери.

Еще несколько дней Генрих IV продолжал кипеть от негодования, но в одно прекрасное утро проснулся, охваченный безумным желанием увидеть Генриетту.

Усевшись в носилки, он приказал везти себя в местечко Маркусси, неподалеку от Блуа, куда м-м д'Антраг и ее муж якобы в наказание отослали свою дочь после скандала, устроенного графом Овернским.

Короля приняли довольно прохладно, но, поскольку интриге надлежало развиваться, ему было позволено повидаться с Генриеттой наедине. Целых два часа та, которую Сюлли однажды назвал «вздорной и хитрой самкой», заставила себя просить, умолять и в конце концов потребовала сто тысяч экю…

Это, впрочем, не помешало королю снова сесть в носилки и вернуться в Маркусси со ста тысячами экю.

Она взяла короля за руку, обняла его и призналась, что ее родители никогда не позволят им спать вместе, «пока он не гарантирует сохранения чести в глазах света и спокойной совести перед лицом Бога», подписав обещание жениться на ней.

И в этот самый момент в комнату вошла м-м д'Антраг. Генрих, которому потребовалось время для размышления, откланялся.

Оказавшись за пределами замка, он добрался до замка Шенонсо, где, как ему было известно, королева Луиза Лотарингская, вдова Генриха III, жила в окружении фрейлин, столь же хорошеньких, сколь и испорченных. С первого же вечера он отдал предпочтение одной из них, Мари Бабу де ла Бурдезьер, которая, «оказавшись кузиной Габриэль д'Эстре, обнаружила большое пристрастие к известному делу…»

Сильно увлекшись ею, он почти не покидал постель красавицы, пьянел от наслаждения целых три дня и, наконец, успокоенный, вернулся в Париж. Но неотступный образ Генриетты снова начал его преследовать, и однажды ночью, вызвав к себе графа Овернского, король дал письменное обещание вступить в брак в обозначенные господином д'Антрагом сроки.

В ту же ночь Генриетта откинула покрывало своей постели перед королем Франции и постаралась сделать все от нее зависящее, чтобы он как можно скорее сдержал данное обещание…

Через несколько дней Генрих IV вернулся в Париж в обществе новой фаворитки. Он был несколько утомлен, потому что Генриетта, стремясь побыстрее забеременеть, без конца укладывалась с ним на все подворачивавшиеся кровати, сундуки, ковры, солому в конюшнях, траву на лужайках – короче, повсюду в тех местах, которые оказывались пригодными для любовных игр, вплоть до «платяных шкафов», если верить некоторым мемуаристам…

В Париже она продолжала ту же практику, и король в восторге от того, что нашел себе любовницу по темпераменту, всецело отдался альковным подвигам, чем не на шутку встревожил двор. Тем более что в Лувре все были наслышаны о запросах новой фаворитки.

В начале декабря Генриетта сообщила королю, что ждет ребенка. И, надо сказать, очень кстати, потому что, по словам историка, очевидца тех событий, несчастный король «был просто не в состоянии расплачиваться с любовницей деньгами…»

Узнав, что ему предстоит стать отцом, Беарнец был страшно раздосадован, так как он собирался жениться на Марии Медичи, а не на фаворитке. А между тем эта беременность могла вынудить его порвать отношения с Тосканой и усадить на французский престол не любившую его маленькую интриганку. Чувствуя себя виноватым, он отправился к Сюлли и попросил его ускорить переговоры с дядей Марии Медичи.

Эта просьба короля доставила огромное удовольствие министру, всей душой ненавидевшему м-ль д'Антраг, чьи честолюбивые претензии он сразу разгадал. Генриетта узнала об этом лишь на следующий день. Гнев ее был ужасен.

Генрих IV терпеть не мог сцен. Он сказал спокойно: «Но ведь надо еще, чтобы у вас родился мальчик!»

Пока фаворитка возносила молитвы на берегу Луары, в Париж пришла важная новость: папа, наконец, аннулировал брак Генриха IV с королевой Марго специальным указом от 15 декабря. Король был свободен…

В начале марта 1600 года договаривающиеся стороны пришли, наконец, к согласию. Великий герцог давал за племянницей 600000 золотых экю, из которых 350000 выплачивались в день свадьбы, а остальная сумма должна была компенсировать имевшийся долг.

Итог переговоров показался Генриху IV удачным, и потому он, не говоря ни слова Генриетте, направил г-на де Сийери во Флоренцию подписать брачный контракт.

Однажды в Фонтенбло, когда Генриетта спала, в открытое окно ее комнаты влетела молния и прошла через кровать. Фаворитка так перепугалась, что у нее случились преждевременные роды и она произвела на свет мальчика, который почти сразу умер.

Узнав об этом событии, Генрих IV почувствовал огромное облегчение. Он обнял несчастную Генриетту, чьи мечты разом испарились, и с легким сердцем уехал в Лион.

30 октября Мария Медичи высадилась в Тулоне. 3 ноября она прибыла в Марсель, 16 ноября – в Экс, а 2 декабря – в Лион, где, к своему удивлению, не нашла короля. Развязный и безответственный, он отправился в небольшое путешествие в обществе Генриетты, с которой снова помирился…

Из путешествия он возвратился только через неделю…

А так как в момент его возвращения было девять часов вечера, он сразу направился к супруге и принялся колотить в дверь ее комнаты. В эту ночь Мария Медичи стала настоящей королевой Франции…

В течение всего лета 1601 года животы королевы и фаворитки все больше округлялись, к вящей радости короля. К сожалению, обе будущие мамаши не разделяли его настроения. Обе постоянно поносили друг друга и поочередно устраивали сцены ревности Генриху IV, который, как всегда в таких случаях, выкручивался с помощью обещаний и подарков.

27 сентября в Фонтенбло королева родила. После представления новорожденного был устроен праздник. Несколько недель спустя Генриетта также родила мальчика, которому дали имя Генрих.

Так как Беарнец не упускал случая сделать какую-нибудь неприятность своей супруге, он объявил, что этот ребенок ему кажется более симпатичным, чем тот, которого родила королева, что, разумеется, не улучшило отношений между двумя женщинами.

Раздраженный Генрих IV поручил Сюлли примирить обеих женщин, а сам тем временем решил отвлечься от домашних неприятностей в объятиях герцогини де Виллар, сестры Габриэль д'Эстре. А между тем эта юная особа со сладостной улыбкой была довольно ядовитой штучкой. После смерти герцогини де Бофор ей казалось, что именно она и никто другой должна стать фавориткой.

Генрих IV уложил ее в свою постель, но она не произвела на него особого впечатления, и связь эта продлилась недолго. Бедняжка была жестоко разочарована, потому что «вопреки своей природной стыдливости» предавалась всяческим извращениям в надежде обойти одаренную Генриетту д'Антраг, маркизу де Верней.

К этому времени и королева, и фаворитка вновь оказались беременными.

22 ноября 1602 года Мария Медичи произвела на свет дочь, которую назвали Елизаветой, а 21 января 1603 года маркиза де Верней также родила дочь, получившую имя Габриэль-Анжелика.

Вскоре раскрылся заговор, в котором главные роли играли отец маркизы Франсуа д'Антраг и ее сводный брат граф Овернский. При поддержке Испании и при заинтересованном содействии значительной части высшей французской знати они рассчитывали добиться признания Генриетты законной женой короля.

Узнав об этом, Генрих IV распорядился арестовать Франсуа д'Антрага. Король подумал, что самое время вернуть расписку с обещанием жениться на Генриетте. Д'Антраг рассказал, где хранится ценный документ. Когда расписка была уничтожена, Генрих IV вздохнул с облегчением.

Через несколько дней он приказал арестовать графа Овернского, а сам глаз не спускал с маркизы де Верней, жившей в особняке в предместье Сен-Жермен, что доставило огромное удовольствие королеве.

«С маркизой покончено», – сказал король своим близким.

И в подтверждение этого вдруг обзавелся новой любовницей… Ею оказалась блондинка, чье платье «нисколько не скрывало соблазнительную линию плеч и груди». Ее звали Жаклин де Бюэй.

Особа расчетливая, она согласилась уступить королю лишь за кругленькую сумму. Тальман де Рео писал, что «Генрих IV, который всегда искал себе только хорошеньких женщин и, несмотря на старость, увлекался ими и безумствовал еще больше, чем в молодости, сторговался с нею за тридцать тысяч экю». Министр Сюлли, ворча, выложил деньги, и Беарнец обрел свою красотку.

Потом королю вздумалось подыскать ей мужа, и выбор его пал на Филиппа де Арлея, графа де Сези. Свадебная церемония состоялась 5 октября 1604 года и сопровождалась весьма любопытной сценой. Видя, как молодой человек входит с его любовницей в приготовленную для молодоженов спальню, король испытал приступ ревности. Одним прыжком подскочив к двери, он резко отворил ее, выгнал из комнаты Филиппа де Арлея, лег рядом с Жаклин де Бюэй и «стал наслаждаться ее прелестями» до наступления следующего дня, в то время как несчастный новобрачный кусал себе локти в соседней комнате…

Несмотря на новую любовницу, которую он вскоре сделал графиней де Море, Генрих IV очень быстро затосковал по своей драгоценной маркизе. Он присутствовал на процессе, который слушался в конце 1604 года, когда суд приговорил к смертной казни Франсуа д'Антрага и графа Овернского, а также «высказался» за то, чтобы маркизу де Верней отправили в монастырь, король вмешался и своею властью всех помиловал. В результате обоим заговорщикам заменили смертную казнь на пожизненное заключение, а фаворитка была помилована.

Мода на платья с вырезом чуть ли не до пупка была причиной очередного королевского увлечения. Однажды мартовским вечером 1607 года, во время какого-то праздника, Генрих IV заметил молоденькую и очень изящную особу «с соблазнительными и озорно вздернутыми грудями, каждая из которых была украшена ягодкой малины». Ее звали Шарлотта де Эссар. У короля тогда как раз выдалось немного свободного времени (м-м Море была беременна), он стал за ней ухаживать, и при этом так настойчиво, что уже на следующую ночь, по словам хрониста, «шалил в ее садике». В качестве возмещения убытка королевская казна выплатила ей довольно солидную сумму.

В течение нескольких месяцев м-ль де Эссар пользовалась всеми правами и надеялась стать третьей официальной фавориткой, но как только она забеременела, раздосадованный Генрих IV попросил Сюлли «избавить его побыстрее от этой женщины».

Так и сделали: родившуюся девочку окрестили Жанной-Батистой де Бурбон и тут же отослали в Шельский монастырь, а Шарлотту отвезли в Бомонское аббатство.

После этого король, превративший свой двор, по выражению флорентийского посла, почти в бордель, обогатил свой гарем, взяв в любовницы игривую Шарлотту де Фонлебон, фрейлину королевы.

Эта юная красотка еще несла свою службу в королевской постели, когда в январе 1609 года Генрих IV был приглашен вместе с Марией Медичи на праздник, устроенный королевой Марго. Он оживился, когда посреди балетного спектакля на сцену вышла молоденькая певичка с золотыми волосами. Певичку звали «маленькая Поле», и голос у нее оказался восхитительный. Мемуарист утверждал, что «он пожелал спать с прелестной певуньей, чтобы заставить ее запеть, лежа под мужчиной». Справедливости ради мемуарист тут же добавил: «Все были уверены в том, что он свое намерение осуществил…»

Таким образом, у короля было пять наложниц.

Король продолжал вести бурную жизнь, когда королева Мария Медичи по случаю карнавальных празднеств приказала провести репетицию балета, в котором участвовали самые красивые девушки при дворе. Среди них была молоденькая Шарлотта де Монморанси, очаровательная блондинка четырнадцати с половиной лет. «Еще никому не приходилось видеть существа более прекрасного и более жизнерадостного», – сообщал Тальман де Рео. И Дре дю Радье вторил ему: «Ее нежный взор способен был воспламенить самых равнодушных…»

Король тут же пожелал увлечь Шарлотту к себе в комнату, но она отказалась, говоря, что еще слишком молода и что к тому же помолвлена с Франсуа де Бассомпьером.

Генрих IV терпеть не мог полумер. Он приказал разорвать помолвку и выдал маленькую Монморанси замуж за принца Конде, имевшего репутацию гомосексуалиста, «в надежде, что тот будет очень снисходительным мужем».

И действительно, в течение нескольких недель Конде с полным безразличием взирал на проделки короля, который тем временем обнаруживал все признаки разгорающейся страсти. Он вдруг сделался кокетливым, без конца переодевался, мылся, опрыскивал себя духами, аккуратно подстригал бороду. Иногда страсть толкала его на самые неожиданные чудачества. Как-то ночью он пожелал, чтобы Шарлотта с распущенными волосами вышла на балкон, держа в каждой руке по факелу. Увидев же ее в таком виде, он едва не лишился сознания.

Вполне возможно, что Шарлотта, всячески поощрявшая галантные подвиги Беарнца, была бы потом, как и многие другие, брошена, если бы внезапно, вопреки всем ожиданиям, ее муж не влюбился в нее. Став вдруг ужасным ревнивцем, он попросил у короля разрешения уехать к себе в провинцию. Генрих IV отказал ему, после чего между ними разгорелся яростный спор.

Но вот праздники завершились, Конде с Шарлоттой отбыли в свой замок Мюре, неподалеку от Суассона.

Генрих IV решил похитить Шарлотту, а так как у него было особое пристрастие к необычным ситуациям, он поручил маркизу де Кевру, брату прекрасной Габриэли (и будущему маршалу д'Эстре), осуществление этой исключительной операции.

Шарлотта, невероятно скучавшая, узнав о грозящем ей похищении, в глубине души была готова следовать за своими похитителями, которые вот-вот должны были появиться. Но теперь уже Мария Медичи предупредила принца Конде, и задуманное мероприятие провалилось, к несказанной радости европейских монархов, которые с легко угадываемым интересом следили за всеми перипетиями этого ничтожного дела.

Церемония коронации состоялась 13 мая 1610 года в Сен-Дени. Когда королева вышла из базилики, король, которого все время не покидало легкомысленное настроение, вскочил на окно и вылил на нее сверху стакан воды. То была его последняя шалость…

На следующий день, 14 мая, Париж был украшен по случаю предстоящего официального вступления в столицу королевы. Король же сел в карету и поехал к малышке Поле. По словам Тальмана де Рео, «он собирался познакомить с нею своего внебрачного сына, герцога де Вандома. Ему хотелось пробудить в молодом человеке вкус к женским прелестям, так как он заметил, что сын не интересовался женщинами…» Свернув на улицу Ферронри, королевская карета попала в затор и была вынуждена остановиться: две тяжело груженые фуры никак не могли разъехаться на узкой улочке. Внезапно, откуда ни возьмись, какой-то негодяй вскочил на заднее колесо кареты и нанес три удара ножом прямо в грудь Генриху IV.

Король воскликнул: «Я ранен!» Кровь хлынула горлом, и он упал замертво.

Простой народ, в конце концов полюбивший старого волокиту, узнав о смерти короля, был просто ошеломлен. Торговцы позакрывали свои лавки, многие люди откровенно плакали прямо на улицах.

В день похорон весь Париж высыпал на улицы. «Толпа была так велика, – писал историк, – что люди буквально убивали друг друга, желая пролезть вперед и взглянуть на траурный кортеж…»

И это только усиливало впечатление от траура…