Кафе «Домино».
При входе Леонидова встретил Николай Николаевич, директор кафе поэтов.
– Олег Алексеевич, где встречаете Новый год?
– Здесь, конечно.
– Тогда прошу приобрести билетик.
Олег взял билет, посмотрел на цену.
– Ого!
– А что Вы хотите? Знаете, сколько расходов Вам один?
– Да.
Леонидов огляделся и не узнал кафе.
Закопченная грязная стена сияла разноцветной краской. Розовой, черной, зеленой и золотистой.
– Когда вы успели?
– Успели.
В зале больше не было «буржуек», помытые окна отражали свет люстры, исчезли со столов керосиновые лампы, вместо них стояли электрические с розоватыми абажурами.
Четыре художника расписывали стены: кубист, абстракционист, модернист и последователь «Могучей кучки».
На золотистой стене колосилась рожь, висело над ней веселое солнце, а по дороге шел кудрявый парень с тальянкой, очень похожий на Сергея Есенина.
– Вот это да! – обрадовался Леонидов.
– Это наш сюрприз Сергею Александровичу.
– Налаживается жизнь, Николай Николаевич, – весело сказал Леонидов.
– Слава Богу, электричество дали, котельные заработали, продукты появились. Слава Богу. Поужинаете?
– Обязательно.
Леонидов сел за стол.
Появилась официантка.
– Добрый вечер, Олег Алексеевич, рекомендую салат «Домино» и колбасу по-извозчичьи в горшочке.
– Несите.
– А выпить?
– Как всегда и кофе.
К его столу подошел «благородный отец» и красивая актриса Таня.
– Не прогонишь?
– Садитесь, я очень рад. Танечка, чем Вас угостить?
– Только кофе.
– А я возьму то же, что и ты.
– А ты, Михаил Романович, откуда знаешь, что я заказал?
– У них больше ничего нет, – засмеялся по-театральному громко «благородный отец».
– Олег, – Таня посмотрела на Леонидова огромными синими глазами, – Вы на Новый год будете здесь?
– Обязательно, я уже и билет купил. А Вы, Таня?
– Непременнь. Правда, у нас в театре традиционный капустник, но я приду и будут петь.
– Значит, я не зря купил билет.
– Спасибо.
В зал вошли трое одетых в хорошие заграничные пальто и не московские светлые зимние кепки.
В руках у каждого была большая коробка, упакованы в разноцветную бумагу.
К ним бросился Николай Николаевич.
– Глеб, голубчик, неужели привезли?
– А как же, наше слово – закон. Вот коробка из Риги, эта из Варшавы.
– Батюшки, – удивился «благородный отец», – это же наши кожаные ребята.
Глеб подошел к столу.
– Здравствуйте вам. Привезли елочные игрушки. Я из Риги, а Коля из Варшавы.
– Так запросто в Европу за украшениями для елки? – развел руками Леонидов.
– А у нас служба такая, мы же дипкурьеры. Можно мы к вам присядем, у нас напитки неплохие.
Он поставил на стол бутылку виски и ликера.
В зале внезапно началась суета.
Официантки под присмотром Николая Николаевича сдвинули столы, накрыли их скатертями.
– Кто-то собирается крупно гулять, – Леонидов присмотрелся, – я таких скатертей не видел здесь.
– Никто не видел, – прокомментировал «благородный отец», – их вчера саблинский шофер привез.
И словно в подтверждение его слов в зал, нагруженные ящиками водки, вошли два адъютанта красного генерала.
К ним бросился Николай Николаевич.
– Скоро прибудут? – забеспокоился он.
– Через час, так что время есть. Помогите кто-нибудь в машину за напитками.
– Сделаем.
Адъютант оглядел зал и увидел Леонидова.
Звеня шпорами, подошел к его столу.
– Товарищ Леонидов, Вы должны в течение сорока минут покинуть кафе.
– Не понял, – Леонидов встал. – Вы что, пьяны?
– Никак нет, я выполняю поручение товарища командарма.
– А он здоров? А то над нами психолечебница.
– Товарищ журналист, Елене Сергеевне будет неприятно сидеть с Вами в одном зале.
– Пусть домой едет, – Леонидов сел, – а то ей неприятно станет жить со мной в одно городе, в РФСР, на земном шаре, наконец.
Подскочил второй адъютант.
– Нам приказали, если Вы будете упрямится, вывести Вас силой.
– Ну выводи, – зло усмехнулся Леонидов и встал. – Выводи, я жду.
– Ребята, – поднялся «благородный отец», – не делайте глупостей, у нас это не принято.
– Вас это не касается, товарищ артист, поэтому сидите спокойненько.
– А Вы хам, молодой человек, – «благородный отец» вскочил. – За это в приличном обществе, куда Вас, правда, никогда не пустят, бьют по лицу.
– Попробуйте, – засмеялся адъютант.
– Я попробую, – Леонидов вскочил и ударил правым прямым.
Адъютант сбивая стулья, полетел к дверям, чуть не врезавшись в своего начальника, который с Еленой Иратовой весело входи в зал.
Адъютант шлепнулся у его ног.
– Извини, дорогая, – Саблин и Блюмкин подняли адъютанта и посадили на стул.
Блюмкин взял со стола стакан воды и плеснул ему в лицо.
– Я тебе говорил, Юра, что слушать женщин нельзя.
– Хам, – злобно ответила Елена и пошла к накрытым столам.
Когда она проходила мимо компании Леонидова, Татьяна встала, посмотрела на часики-медальон:
– Нам пора, Олег, пошли, опаздывать неудобно. Дай мне пальто.
Леонидов взял со спинки стула пальто Татьяны, оделся.
Лена, которая все слышала, нехорошо поглядела на них.
– Вы, Танюша, испортили отношения с примой, – тихо сказал Леонидов.
– Ничего, переживет, – вмешался «благородный отец», – и право, пошли отсюда, други. Наш буфетчику весь театр завалил осетрами. Где взял – стражайшая тайна. Пошли, поедим жареной рыбки благородной, а у меня в уборной заветная бутылочка припасена.
– Пошли, – согласился Олег.
Когда они проходили мимо Саблина, тот тяжело и злобно посмотрел на Леонидова.
На улице Татьяна, засмеявшись, спросила:
– У Вас много врагов, Олег?
– Ей Богу, не знаю, не считал.
– Если будет считать, прибавьте еще одного.
– Пошли, пошли в храм чувственных удовольствий.
«Благородный отец», словно на сцене, вознес руки.
– Помните, что ночь в пустом театре промывает душу.
