МУР
Тыльнер спал в кабинете, на старом кожаном потертом диване, укрывшись шинелью.
В темноте кабинета с хрипом отсчитывали ночное время часы.
Дверь открылась.
Желтоватый квадрат света вырвал из темноты диван со спящим Тыльнером.
Николаев подошел, потряс его за плечо.
– Георгий Федорович.
Тыльнер сбросил шинель.
– Я… Что?
– Вставайте, жертву грабежа привезли.
– Сейчас. Зажгите свет, пожалуйста.
В последней комнате врач забинтовывал шею человеку лет тридцати, в недорогом, но модном пальто.
На столе донышком кверху железнодорожная фуражка, в которой лежали деньги.
– Перед нами потерпевший – Сорока Сергей Дмитриевич, железнодорожный техник со станции Обираловка.
– Так что с Вами стряслось, Сергей Дмитриевич?
Тыльнер достал папиросу.
Сорока, пересиливая боль, повернулся к нему.
– Георгий Федорович, – сказал врач, – ему нанесен точно такой же удар, как покойному в саду «Аквариум». Правда, вскрытие показало, что умер тот не от удара, а от разрыва сердца.
– Так что же стряслось, Сергей Дмитриевич?
– А я и не понял, товарищ начальник.
– Любопытно. Давайте по порядку. Как Вы попали в ресторан «Ампир»?
– Да просто очень. У нас Обираловке на станции трактир был. Иван Филимонович, так стоял игорный стол с лошадками. Вы вечерами играли по маленькой. Мне эти механические бега очень нравились. А в восемнадцатом пришел вот этот товарищ с чекистами, – Сорока показал на Николаева, – и прикрыл кабак.
– Точно, – засмеялся Николаев, – мы там банду Пастуха ликвидировали. Запомнил меня?
– Запомнил. А третьего дня брат приезжал, он на Лесной в трамвайном депо работает, и рассказал, что в «Ампире» механические лошадки во всю бегают. Я жалование получил и в «Ампир».
– Выиграли много? – поинтересовался Тыльнер.
– Много. Играл два часа и ушел. Деньги по карманам рассовал, оделся, в два нуля зашел, там часть денег в фуражку засунул по привычке.
– Хорошая у Вас привычка, – Николаев пересчитал деньги. – Сумма неплохая.
– Скажите, когда Вы играли, не следил ли кто за Вами?
– Я ничего не замечал.
– А когда уходили, никто не шел за Вами?
– Нет. И на улице никого не видел. Отошел от ресторана метром пятьдесят, может, чуть больше. Там фонарь горел, на стене тень увидел, и удар.
– Оформляйте все как следует, пошлите людей, пусть еще раз опросят швейцара, поговорят в ресторане, походят по домам. А вдруг, кто-то, на наше счастье, в окно смотрел.
Они вошли в кабинет к Тыльнеру.
Николаев зажег стоящую на окне керосинку и поставил на нее чайник.
– Я – человек московский, не могу без чая, – словно извиняясь, сказал он.
– А я лучше кофе заварю, – Тыльнер вязл шинель с дивана, повесил на вешалку. – Пристрастился к этому заморскому напитку.
– Чай, Георгий Федорович, напиток куда более заморский, но он стал в белокаменной знаковым.
В дверь постучали.
– Войдите, – крикнул Тыльнер.
Появился дежурный.
– Товарищ инспектор, спецсообщение из Центророзыска.
– Давайте.
Тыльнер развернул бумагу, начал читать вслух.
«Срочно. Секретно. Московский Уголовный Розыск…
В ночь на 15 января в Петрограде был ограблен Музей быта по адресу Шестая линия Васильевского острова, дом 4. Из музея похищено полотно голландского живописца, являющееся достоянием Республики. Согласно агентурным данным УГРО, похитили ее московские преступники и вывезли в столицу.
Приказываю: создать специальную бригаду из пяти человек. Начальником бригады назначаю инспектора УГРО Тыльнера Г.Ф. К работе приступить немедленно.
Начальник Центророзыска М. Розенталь.»
– Большое Вам спасибо, гражданин начальник Центророзыска.
Тыльнер шутливо поклонился.
– У нас разбойник игроков глушит, банда Веревкина по городу бегает. А тут бросай все и беги искать картину. Вы, Александр Иванович, о таком художнике слышали.
– Бог миловал.
– Вот и мимо меня прошел сей живописец. Но делать нечего В особую группу входите Вы, Еремин, Лебедев и Трофимов.
В девять утра совещание.
