Данилов смотрел на календарь. Только что он оторвал предпоследний листок июля. Что же мог он сказать о прошедших тридцати днях? Пожалуй, ничего хорошего. То есть просто ничего хорошего. Июль для Данилова был на редкость тяжелым. Дело Грасса пока не продвинулось. После неудачной засады на квартире Флеровой Широков исчез, словно канул в воду. Никакие оперативные мероприятия не помогали. Конечно, если бы не война, возможно, сидел бы Резаный во внутренней тюрьме. Но обстановка, сложившаяся в Москве, не позволяла Данилову бросить все силы на поиски Резаного. Слишком мало осталось в МУРе людей, и слишком много дел навалилось на них. Четко определенные функции милиции расширились до пределов, никому не ясных. Теперь в сферу их действия попадало абсолютно все: охрана заводов, ночное патрулирование, оказание помощи пострадавшим от вражеских налетов. Особенно тяжело приходилось с нарушением паспортного режима. Москва стала перевалочной базой для всех, без исключения, беженцев из западных областей. Ежедневные сводки дежурного по городу пестрели сообщениями о массе мелких нарушений, которые приходилось оставлять безнаказанными, принимая во внимание сложность обстановки.

Московская милиция, ну и, конечно, МУР перешли на казарменное положение. Правда, Иван Александрович пару раз вырывался домой, чтобы повидаться с Наташей, однако встречи эти были слишком коротки.

Но чем бы ни занимался, Данилов постоянно думал об убийстве Грасса. К сожалению, он пока не мог допросить Флерову. По сей день она находилась в очень тяжелом состоянии. В написанных ею еще раньше показаниях Данилов нашел несколько интересных деталей, которые требовали объяснения, а главное, развития. Ничего пока не мог сообщить Костров. Мишка безвылазно сидел дома, ожидая прихода Широкова. За его квартирой велось круглосуточное наблюдение, но пока все это не давало никаких результатов.

Позавчера Ивана Александровича вызвал начальник МУРа.

– Садись, Данилов, – сказал он. – Чем порадуешь?

– Пока нечем.

– Значит, все без изменений.

– Пока да.

– Я думаю, Резаный «лег на грунт». Знаешь, так моряки-подводники говорят. После атаки, чтобы акустиков обмануть, подводная лодка ложится на дно и выжидает.

– В том-то и дело, что он выжидает. Только чего, а главное – где? Долго он не выдержит. Широков все равно объявится со дня на день.

– Товарищи из госбезопасности сообщают, – начальник открыл сейф, вынул оттуда тоненькую папку, – что наши разведчики установили, будто в Москве есть резидент по кличке Отец и этот «папаша» вокруг себя банду из уголовников формирует. Тебе эта кличка ничего не говорит?

– Нет. Можно «пройтись» по ней. Были трое. Но на них подумать не могу.

– Почему?

– Первый – Гаврилов. Его застрелили на Малой Бронной.

– Это который по булочным работал?

– Он самый. Второй – Шмыгло, он в Сиблаге. Третий – Князев. Часовщик. В больнице с острым диабетом.

– Значит, новенький.

– Не думаю. Это, наверное, кто-то из бывших. Кроме клички, ничего не известно?

– Больше ничего.

– Маловато.

– В том-то и дело. Ты сам смотри, Иван Александрович, как получается. Появляется Широков, совершает преступление и исчезает. Куда делся? Мы все оставшиеся «малины» прочесали, всех уголовников перетрясли, а его нет. Я тут дела старые смотрел, нашел одну интересную запись.

Начальник протянул Данилову пухлую папку:

– Ты здесь гляди, что отчеркнуто. Это допрос Осипова. Ты помнишь, бандотдел брал его в Мытищах?

– Как же, помню, он тогда чуть не ушел на их же машине.

– Точно. Читай.

– «Я о Широкове могу сообщить только то, что у него в Москве есть никому не известная квартира, на которой он прячется и где может всегда денег занять».

– Ну что, интересная запись?

– Да, любопытно. Возможно, это кто-нибудь из его прошлых сослуживцев.

– Вот так же думают и сотрудники госбезопасности. Они эту версию сейчас разрабатывают. Но у них свои дела, а у нас свои. Поэтому искать надо.

– Вы бы мою группу от текучки освободили.

– Не могу. Людей не хватает, так что все ведите параллельно. Как наблюдение за квартирой Кострова?

– Ничего интересного.

– Тогда придется снять. Люди очень нужны.

– Давайте еще недельку подождем.

– Не могу. Три дня, не больше.

Вспоминая этот разговор, Данилов был благодарен начальнику за то, что тот не требовал от него невозможного. Но вместе с тем он и сам прекрасно понимал, что кто-то очень внимательно следит за ходом расследования и ничего хорошего ему, как начальнику группы, ожидать не приходится. Пока дело об убийстве Грасса было таким же темным, как и месяц назад. Правда, появился новый персонаж. Отец. Но два дня Полесов работал в картотеке и ничего интересного не нашел. «Как быть? – мучительно раздумывал Данилов. – Кто может знать что-либо о нем?»

На столе зазвонил телефон.

– Данилов.

– Иван Александрович, – взволнованно сказал далекий Мишка, – только что от меня вышел Лебедев.

– Хорошо, Миша, за ним присмотрят.

– Разговор есть, Иван Александрович, встретиться очень нужно.

– Подъезжай немедленно к Никитским Воротам. Дом шесть знаешь?

– Знаю.

– Там во дворе скверик, жди.

Данилов приехал раньше. Мишки еще не было. Этот дворик Иван Александрович заметил совсем недавно. Лучшее место для встречи найти было трудно. Во-первых, двор проходной, так что мало ли кто и зачем сюда идет. Во-вторых, в нем был маленький палисадничек. Сядешь на скамейку, и тебя из-за зелени не видно. И еще одна немаловажная особенность устраивала Данилова: днем здесь почти никогда не было народу.

Иван Александрович сел на лавочку, раскрыл газету. Пробежал глазами по полосе и нашел статью Ильи Эренбурга. Он только начал читать первые строчки, как рядом с ним на скамейку плюхнулся запыхавшийся Мишка.

– Иван Александрович, Лебедев был.

– Здравствуй, Миша. Ты отдышись и спокойно по порядку рассказывай.

– На дело он меня звал.

– Куда?

– Куда – не сказал. Только, говорит, Резаный верное дело предлагает. Взять продовольственный магазин, мол, за продукты надежные люди большие деньги дадут.

– Какой магазин и кто эти люди?

– Не говорил он, сам не знает. Резаный должен им вечером сообщить.

– Где?

– Поругался я с ним, он так и ушел.

– Как поругался, из-за чего?

– Да за старое.

– Эх, Миша, Миша! Так ты, брат, ничего и не узнал.

– Он еще говорит, будто Резаный у какого-то человека прячется.

– Мы это знаем, только кто этот человек?

– Больше ничего я не узнал, – сказал смущенно Мишка, – не получается у меня… Но вы не подумайте, я стараться буду.

– Вот это уже хорошо. Помни, что для них ты должен остаться прежним Мишкой Костровым, точно таким. Ты, надеюсь, не отказался пойти с ним?

– Я согласился, только поругались потом. Но это наши старые дела. Я ему кое-что припомнил.

– Что, если не секрет?

– Обманул он меня лет шесть назад. Я ему вещи передал…

– Старая история, кое-кто у кое-кого дубинку украл.

– Вроде этого.

– Ты теперь иди, Миша. Один иди. Нас вместе видеть не должны. Сиди дома и жди. А за магазин спасибо, это для нас очень важно. Ведь они не зря хотят обокрасть именно магазин. Завтра люди туда придут, а продуктов нет. Исчезли продукты. Вот кое-кто и пустит слух, что в Москве голод начался. Иди, Миша, и жди.

В коридоре управления Данилова догнал оперуполномоченный Рогов:

– Плохо дело, товарищ Данилов, упустили мы того человека.

– То есть как упустили?

– Он вышел от Кострова, ребята пошли за ним, а на Курбатовской площади он ушел проходным двором.

– Неужели он заметил наблюдение?

– Нет, он спокойно шел, это парень наш сплоховал. Мать его встретила, ну и задержала на несколько минут.

– Да, – сказал Данилов, – хороший денек. Прямо как на заказ. Ну что теперь делать будем? Ваши люди с родственниками беседуют, а наблюдаемый уходит, и мы знаем, что сегодня ночью готовится преступление, а где – не знаем.

– Он же не нарочно.

– Если бы я этого не знал, я бы с тобой не здесь разговаривал.

Данилов пошел к себе и позвонил дежурному, распорядился дать телефонограмму по всем отделениям, чтобы усилили этой ночью наблюдение за магазинами. Кроме того, он решил сам проинструктировать сотрудников, уходящих на ночное патрулирование.

Развод старших нарядов начинался в двадцать три часа. Сегодня от МУРа выделялось пятнадцать сотрудников. Каждому из них придавались два милиционера из опердивизиона.

Данилов спустился в дежурку.

– Товарищи, – он оглядел собравшихся, – вы знаете, что моя группа разыскивает опасного преступника. Мы располагаем данными, что сегодня ночью должны ограбить один из гастрономических магазинов. По всей вероятности, это будет крупный магазин. Видимо, преступники повезут продукты на машине. Прошу вас особенно внимательно проверять автомобили и груз. Помните, что необходимо быть предельно осторожными: дело придется иметь с очень опасными людьми. Ясно, товарищи?

Последнее он мог бы и не спрашивать. Патрулировать уходили опытные и отважные люди, много сделавшие для поддержания порядка в ночной столице.

Данилов подошел к Полесову. Сегодня Степан шел старшим патруля.

– Ты смотри, Степа, сам знаешь, какое дело. А вдруг, на наше дурацкое счастье, Резаный будет действовать в твоем районе. Ты где, кстати?

– Бронная, Патриаршие пруды.

– Смотри, Степан. – Данилов крепко пожал ему руку.

Они шли по темному бульвару к Пушкинской площади – Степан и два милиционера с винтовками СВТ. Вечер был прохладный, собирался дождь, и Степан пожалел, что не взял плащ. Город лежал перед ним пустынный и глухой. Ни людей, ни машин. Когда Степан узнал, что его назначили в патруль, он даже обрадовался. Последние дни он изучал архивные дела Широкова. Отрабатывал все его московские связи. За это время Степану пришлось встретиться с самыми различными людьми. У Резаного связи оказались обширными и неожиданными: старухи из «бывших», которые прятали от ВЧК милого «инженера с Севера». И хотя линии эти были случайны и запутанны, Степан нашел интересную нить, которая вела в подмосковное село Никольское. Именно эта версия казалась Полесову наиболее правильной и точной. Но сейчас не время было думать о Никольском. Совсем другая работа этой ночью, значит, и заботы другие.

У трамвайной остановки рядом с Радиокомитетом они остановили двух работников радио, проверили пропуска и отпустили с миром. На Пушкинской им повстречался инженер, торопящийся на завод. У него ночной пропуск тоже был в полном порядке.

Патруль пересек площадь и пошел по Большой Бронной. На углу Сытинского они буквально столкнулись с каким-то человеком в светло-сером костюме.

– Стой, – скомандовал Степан, – пропуск!

– Нет его у меня, ребята, – ответил необыкновенно знакомый голос, – паспорт есть, удостоверение. А пропуска нет.

Степан на секунду зажег карманный фонарик.

– Ваня Курский, – сказал за его спиной милиционер.

Полесов и сам теперь узнал известного всей стране киноартиста.

– Товарищ Алейников, как же так, без пропуска же нельзя.

– Виноват, ребята. Друга на фронт провожал. Вот и засиделись.

– Там бы и остались ночевать.

– Нельзя, мать больная дома.

– Что же делать? – огорчился Полесов. – Ну, мы вас отпустим, другие заберут.

Внезапно послышался шум мотора. Со стороны Никитских Ворот ехала легковушка.

Степан вскочил на мостовую и поднял руку.

– В чем дело? – Из остановившейся машины вылез военный. – Машина редакции «Красная звезда». Вам пропуск?

– Да нет, товарищ корреспондент, вы помогите до дому человеку добраться, артисту Алейникову.

– Где он?

Артист долго жал Степану руку.

В два часа ночи патруль остановился перекурить на углу сквера, на Патриарших прудах. Пока все было тихо. Они задержали троих без ночных пропусков, передали их постовым.

От прудов тянуло сыростью, и Степан опять пожалел, что не надел плащ.

– Товарищ Полесов, – сказал один из милиционеров, – может, посидим немного, а то ноги гудят от усталости. Мы же в патруль прямо с дежурства попали.

– Давайте еще раз пройдемся вокруг и тогда отдохнем. – Степан погасил папиросу.

Шум мотора он услышал внезапно, потом сквозь него прорвалась трель милицейского свистка. Из переулка вылетела полуторка. На повороте ее занесло, из кузова посыпались какие-то ящики.

Степан выхватил наган и бросился на проезжую часть.

– Стой! – крикнул он. – Стрелять буду!

Машина, не останавливаясь, мчалась прямо на него.

Степан поднял наган, дважды выстрелил и отскочил к тротуару. Его обдало жаром и бензиновой вонью. Машина пролетела в нескольких сантиметрах.

– Стой! – Это кричал милиционер.

Резко ударили винтовочные выстрелы. Полуторку занесло, и она врезалась в металлическую ограду сквера. Двое выпрыгнули из машины. Один из кабины, другой из кузова.

– Стой!

Двое уходили в разные стороны, отстреливаясь из наганов.

Степан бежал за одним, считая на ходу выстрелы. Вот неизвестный остановился у арки ворот. Поднял наган. Две пули выбили искры из булыжной мостовой.

У него оставался один патрон. Ну, от силы два. Степан бросился в черный провал арки. Человек бежал, пересекая двор по диагонали. Вот он снова повернулся и снова выстрелил. Теперь не дать ему перезарядить револьвер. Степан бросился на неизвестного. Нож он увидел в последнюю секунду. Увернулся и сильно с ходу ударил в челюсть.

– Товарищ начальник. – К ним, тяжело стуча сапогами, бежал милиционер. – Вы живы?

– Порядок. Помоги поднять. Как у вас?

– Шофер полуторки убит, второй бандит напарника моего ранил и скрылся.

– Так, где задержанный? – спросил Иван Александрович. – Этот? Значит, фамилию не называет. Что ж ты так, Лебедев? Правда, тебя узнать трудно, челюсть распухла, но мы же с тобой друзья старые!

– Взяли, суки. Только я вам ничего не скажу.

– Где Резаный? – спросил Данилов. – Молчишь. Помни, Мышь, тебя взяли с поличным – раз, магазин ограбил – два, в работников милиции стрелял – три. Для трибунала хватит. Как раз для вышки. Так что можешь не говорить.

Иван Александрович увидел, как мелко задрожали лежащие на коленях руки Лебедева.

– Оформляйте задержание – и в трибунал, – повернулся Данилов к Полесову.

– Стой, начальник! – вскочил задержанный.

– Сидеть! – резко скомандовал Степан.

– Я скажу, только мне явку с повинной оформите.

– Ах вот что! Значит, ты на этой полуторке прямо со склада в МУР приехал. А кто милиционера ранил?

Кто вон его чуть ножом не пропорол, я, что ли? Не будет тебе никакой явки. Ты со скупщиками краденого торгуйся, а здесь МУР, здесь правду говорят, а ее, эту правду, любой суд в расчет берет.

– Пиши, – дернулся Лебедев. – Все скажу…

– Видишь, Степа, – сказал Данилов, когда они остались вдвоем, – опять ушел Резаный. Мастер, что и говорить. Но кое-что нам известно. В частности, твоя версия насчет Никольского окрепла. Там раньше жил благодетель, который нынче Резаного в Москве прячет. Придется нам с тобой вдвоем этим делом заняться. Пока это единственный верный след. Вот, кстати, читай показания Лебедева. Да не здесь. Вот отсюда.

«Широков сколотил банду, в которой есть люди, пришедшие из окружения. Я сам видел у Широкова чемодан, в котором лежала ракетница. Кроме того, он регулярно слушает немецкое радио».

– Понял, в чем дело? – Данилов достал папиросу. – Был Широков белобандит, а стал пособником немцев. Если это мы раньше лишь предполагали, то сейчас знаем наверное, данные точные. Пошли к начальству, доложим.