Данилов
(следующее утро)
И наступило завтра. Среда наступила.
Оперативники кольцом охватили дом восемь на Салтыкова-Щедрина. Трефилов был человеком серьезным, он учел все проходные дворы, сквозные подъезды, развалины. Запечатал он улицу. Накрепко. В своей работе подполковник не признавал формулировки «незапланированная случайность».
— Пошли, — сказал он Данилову, — навестим гражданина Суморова Андрея Климыча.
Третья квартира была на первом этаже. По раннему времени светомаскировочные шторы еще не поднимали. Кроме штор в окошко были вделаны решетки из толстого железа. Берег свою квартиру завмаг.
— Привыкает, — Никитин бросил папиросу. — Решетка-то прямо тюремная.
Стучать им пришлось долго. Видно, крепко спали в этой квартире.
— Кто? — наконец послышался за дверью женский голос.
— Из домоуправления, — сказал приглашенный в качестве понятого дворник, — Архипов.
Дверь распахнулась. На пороге стояла миловидная блондинка в шелковом халате, по которому летали серебряные драконы. Она была хорошенькая, молоденькая, теплая со сна.
— Ой! — вскрикнула она. — К кому вы? К кому?
— К вам, — сказал Трефилов, по-хозяйски входя в квартиру. — Хозяин-то где?
— Нет его. Нет. На базу уехал.
— А врать старшим нехорошо.
Трефилов и Данилов вошли в спальню. На широкой старинной работы кровати, отделанной бронзой, кто-то лежал, укрывшись с головой одеялом. Трефилов сдернул его, и Данилов увидел маленького лысого человека в яркой атласной пижаме.
— Что же это вы, Суморов, к вам гости пришли, а вы в пижаме?
— Я сейчас, я сейчас...
Никитин пересек комнату, он привычно проверил под подушкой, потом взял висящую одежду, похлопал.
— У меня лично нет оружия, не имею.
— Береженого бог бережет, не береженого конвой стережет, — мрачно сострил Никитин.
— У меня постановление прокурора на производство обыска в вашей квартире и во всех подсобных помещениях. Согласны ли вы выдать добровольно незаконно полученные продукты?
Суморов уже переоделся в полувоенный костюм, первая растерянность прошла, и он оценивающе разглядывал офицеров милиции, мучительно высчитывая, что для него выгоднее.
— Запишите добровольную выдачу.
— Битый, видать, сидел, — прокомментировал Никитин.
— Было, начальник, так как?
— Запишем, — твердо сказал Трефилов.
Никогда еще Данилов не видел в доме столько продуктов сразу. Десять ящиков шоколада, три — водки и шесть — портвейна, десять ящиков консервов, пять ящиков зеленого горошка, семьдесят буханок хлеба. Ванна была полна подсолнечным маслом, шкаф завален рафинадом.
Понятые, сжав зубы, смотрели на немыслимое богатство.
— Этими харчами, — сказал Трефилов, — неделю детский сад кормить можно.
Ленинградские оперативники старались не смотреть на продукты. И Данилов, вспоминая вчерашний разговор, думал о том, как тяжело было им, голодным, истощенным, изымать у этой сволочи продукты. Видеть, трогать и не взять ничего. В общем-то, какая разница — бриллианты, золото, деньги, продукты, для них они теряли свою первоначальную ценность, превращаясь в безликие предметы изъятия.
Один из оперативников побледнел. Под глазами резко обозначились синие круги, он, шатаясь, вышел в коридор.
— Ребята, — спросил Трефилов, — хлеб есть у кого-нибудь?
— Что такое? — забеспокоился Данилов.
— Голодный обморок.
Никитин выскочил в коридор, где на стуле, беспомощно опустив руки, сидел оперативник, вынул из кармана шинели сухарь и кусок сахара, сунул ему.
— Воды принесите.
Он смотрел, как медленно, словно неохотно, ест этот немолодой, изможденный человек, и сердце Николая наливалось ненавистью. Никитин ногой распахнул дверь в комнату, рванул застежку кобуры.
— Гад! — крикнул он. — Я на фронт пойду, но не жить тебе!
Он выдернул пистолет, услышал, как заверещал, закричал тонко толстенький человечек, прячась за шкаф.
Данилов крепко схватил Николая за руку.
— Пусти, — рванулся Никитин.
Данилов словно железом продолжал давить руку.
— Лейтенант Никитин, спрячьте оружие и выйдите из комнаты, взыскание получите позже.
Никитин словно во сне сунул пистолет обратно и, никого не видя, вышел в коридор.
— Товарищи, товарищи, — застонал за шкафом Суморов, — уберите этого психического...
— Мы вам не товарищи, гражданин Суморов. И обращайтесь к нам как положено. За действия своего сотрудника приношу извинения. Он будет наказан.
Вошли оперативники, обыскивавшие сарай.
— Там целый магазин, товарищ подполковник. Бочка повидла, пять ящиков водки, три мешка гречки, мешок меланжа, мука.
— Ну, Суморов, — Трефилов сел рядом с задержанным, — когда купец приедет?
— А время сколько?
— Девять.
— В полдвенадцатого.
А на стол продолжали выкладывать пачки денег, золото, камни. Лежали на полу штуки отрезов, дорогие шубы, блестящие кожаные пальто.