А Мазепе было не до Алины, он занимался своими прямыми обязанностями. То есть выручать чрезмерно любознательных граждан из преступных тенет тоже вроде бы входило в прямые обязанности капитана милиции, но не в качестве же капитана милиции Алина его иррационально ждала, а в качестве возлюбленного-супермена.

– Открывай, говорю! – не столько говорил, сколько орал тем временем еупермен в сторону двери на занюханной лестничной площадке хрущобы где-то далеко-далеко от Львова, скорее уже под Ужгородом.

Открывать, видимо, не собирались, и Мазепа кивнул двоим в штатском, притаившимся по сторонам. Те переглянулись и, обнаружив профессионализм, вышибли дверь с налета, одним согласованным ударом. Из квартирных глубин зазвучали выстрелы.

Один из двоих дверных вышибал, уже знакомый нам по ночному межгаражному приключению сержант Гав-рилюк, упал, другой отскочил. Капитан с пистолетом в руке прыгнул в проем, рявкнул благим матом:

– Бросай оружие.

Пуля тюкнула в стенку в сантиметре от капитановой головы, вспуржила щепу.

Мазепа не моргнул глазом, хладнокровно прицелился, выстрелил раз, другой.

Дикий вопль понесся из глубин квартиры, точно звериный:

– У-у-у-у-у-у-у!

В прихожую полетели пистолет, обрез, лязгнули об пол.

Капитан выглянул из прикрытия: в комнате – грязной малине – выл, держась за живот, катался по полу один урка; другой стоял с поднятыми руками. Из-под кровати высовывалась пьяная женская рожа…

– Пришить тебя, гад, чтоб знал, что надо сдаваться, когда приглашают, – навел капитан ствол на стоящего с поднятыми руками. – Пришить, а?

– Ну пришей, пришей! – заорал тот истерически…

– Ты вон в Гаврилюка попал. Не дай Бог, тяжелое ранение – обязательно пришью. При попытке к бегству.

– Не я попал, не я, – зарыдал урка. – Он, – и кивнул на уже не катающегося по полу, замершего, затихшего товарища.

Капитан подошел, перевернул уже, кажется, труп носком ботинка

– Он – само собою. А ты…