Когда Богдан пригласил Алину съездить на дачу, ей и в голову не могло прийти, что придется пилить добрых часа полтора. Не дача, а загородное, что ли, именье, крохотное, но именье: уединенное, довольно высоко в горах – эхо выстрелов звучало здесь суховато и разносилось далеко.

Стрелял Мазепа не по стандартной мишени, а по плакату застойных времен, изображающему бравого милиционера, поганой метлою выметающего всяческую нетипичную нечисть: воров, хулиганов, хапуг, расточителей народного добра. Плакат укреплен был на дощатом щите, тот – на столбе, а столб вбит в каменистую почву на краю запущенного огородика, над самым обрывом, идущим к полупересохшей речушке, на другом берегу которой торчали голые скалы. Алина в бинокль видела, как в ореоле мелкой щепы из дощатой подложки возникают с интервалом в полсекунды пулевые дырочки точно посреди лбов (как в «Трембите») всех нехороших этих выродков, а потом нимбом располагаются вокруг головы краснощекого милиционера.

– Пиф-паф ой-ой-ой, – сказал наконец капитан и выдул из ствола пороховой дым.

– А можно я? – спросила Алина.

– Чего ж я тебя сюда тащил? Думаешь, только похвастаться собственной целкостью?

– С тебя бы как раз сталось. Вильгельм Телль!

Капитан перезаряжал пистолет.

– Только как за патроны отчитаешься?

– Перед кем? – с некоторым вызовом поинтересовался Мазепа.

– Ну… перед…

– Девочка ты моя милая, – сказал Богдан наставительным, усталым тоном. – На тренировочные стрельбы нам в год выдается девять патронов. Девять! И те в тире, с рук на руки. Пиф-паф ой-ой-ой, как говорится. Так что если пользоваться только теми, за которые следует отчитываться… Вижу, вижу немой вопрос в твоих очаровательных глазках: а где ты их берешь, Мазепа? Если скажу, что покупаю на черном рынке, ты, во-первых, конечно же спросишь, откуда у меня деньги, и уже, во-вторых, уличишь в потакании преступности. Остается предположить воровство и коррупцию в недрах самого Министерства внутренних дел, не так ли? Ты права, моя маленькая: все это чрезвычайно, крайне печально. Но согласись: куда печальнее было бы, если б меня – пиф-паф ой-ой-ой – подстрелили при исполнении, из-за того что я тренируюсь раз в год девятью патронами, а они – когда захотят и сколько захотят. Единственное, как сказал некогда скучный, но великий Герцен, что охраняет нас от дурных российских законов – он, разумеется, и Малороссию имел в виду, ибо четвертую сотню лет она входит в состав Российской империи, – это столь же дурное их исполнение. Да, и зафиксируй, пожалуйста, для будущего очерка высокий образовательный статус рядового оперуполномоченного. Ну стреляй…

– А мишень?

– Что мишень?

– Не поменяешь?

Капитан пожал плечами.

– Экономишь на невесте? – осведомилась Алина.

– Экономлю силы для невесты. В тех же самых недрах, дорогая, этих мишеней… Настоящих, кружочком – таких дефицит, а этих… А когда вот на днях перестройка, – последнее слово капитан произнес с утрированным иностранным акцентом, английским, что ли, – пиф-паф ой-ой-ой, новую партию притащу.

– В чем же проблема?

– Давай пари: если хоть одна пробоина после твоей стрельбы там добавится, – кивнул капитан на изодранный плакат, – выполняю три любых твоих желания.

– Любых?

– Чтоб мне птички в рот накакали, – поклялся Богдан.

– И даже расскажешь про убийства в «Трембите»?

– О Господи! – шлепнул капитан ладонью по лбу в не столь уж и шутливом отчаянье. – И далась тебе эта паршивая «Трембита»!

– Расскажешь или нет?

– Расскажу, расскажу.

– Честно?

– Ты попади сначала!

– А если не попаду?

– Не попадешь – не расскажу.

– Это весь мой проигрыш?

– Не весь, – раздраженный разговорами о «Трембите», капитан только сейчас вспомнил, что предложил пари. – Пойдешь со мной в погреб.

– Зачем это, интересно? – дурашливо закокетничала Алина.

– Не за тем, не за тем, размечталась!

– Бурбон! – шлепнула Алина Мазепу ладошкою по плечу

– Мама велела привезти грибов, – пояснил он. – И маринованных помидорчиков. Собирается познакомиться с невестою сына, устраивает большой парадный ужин. Старенькая совсем стала. Первое лето на даче не живет. А я смерть не люблю разбираться в этих банках.

Алина изготовилась. Капитан снял с лица, как смахнул рукою, грустное выражение, появившееся, когда он заговорил о маме.

– Погоди, не так… – и обнял Алину, показывая позицию для стрельбы, но несколько увлекся телом невесты

– Ну Богдан, ну чего ты! Я же еще не проиграла… И вообще, мы же только что… Мальчишка!..