Вески, так стремительно покинувший кабинет полковника, пришел к противоположному выводу: убежденность, прозвучавшая в словах Лунда, укрепила его мнение о Пауле. Охотнее всего он отпустил бы сейчас Арупыльда на свободу. Человек, которому безгранично верят его друзья — хорошие, честные люди, — не может быть дикарем. Никакая ревность, никакая вспыльчивость не заставит его превратиться в зверя. Но улики все же были против него. Капитану казалось, что теперь, когда он ощущает такое глубокое убеждение в невиновности Пауля, установить с ним контакт будет просто. Пауль расскажет все, даст в руки «кончики нитей», и они с Отсом быстро размотают клубок, найдут истинных преступников.

И вот вновь допрос Арупыльда.

В раздумье капитан стоял у окна, через которое лился в комнату мягкий лунный свет, и, сняв очке, глядел на темно-лиловое небо. Лампу Вески погасил — пусть отдохнут глаза. Черные с зубчатыми краями облака то и дело закрывали золотистый серп луны.

Было так. Вески завел разговор о море, о последнем плавании Пауля. Тот отвечал сначала односложно, потом оживился. Да, штормило. Работать пришлось много. Но работу он любит, не боится ее. Шторм — это хорошо. Сменишься с вахты, выскочишь на палубу, вдохнешь морской воздух — и на душе становится легко. Вески самому приходилось выходить в море, и он вспомнил свои переживания. Рассказ об этом вызвал у Арупыльда легкую улыбку.

— Все сначала боятся. На суше — кругом земля, а на море — вода. Куда денешься, случись что-нибудь?..

Разговор был непринужденным, будто Вески только и стремился узнать, что чувствуют и переживают моряки. Он заставил себя забыть, что перед ним человек, которого подозревают в убийстве. Он видел перед собой только интересного собеседника и разговаривал с ним, забыв об Отсе, который, не шелохнувшись, сидел в углу на диване. Вески запретил ему даже вести протокол: «Сиди, слушай и запоминай».

Легко и естественно прозвучал его вопрос:

— Для вас море — дом родной! А каково женам на берегу без мужей?

Вески не готовился к этому вопросу, он просто знал: допрос — это творчество. Сблизишься с тем, кого допрашиваешь, освободишься от чувства предвзятости — обязательно подвернется возможность перейти к нужной теме, сумей только воспользоваться.

Арупыльд вздрогнул, но ответил, опустив глаза:

— Тяжело... И моей жене вода не но нутру.

— Вкусы не совпали? Это случается... А вообще-то как жили?

Пауль поднял глаза, но смотрел он не на Вески, а куда-то вдаль и отвечал словно не следователю, а себе самому:

— Пожалуй, права она была: «Все плаваешь, плаваешь, а я одна. Ребенка бы нам нужно...» — Непередаваемая тоска звучала в его голосе.

— Где она теперь? — тихо спросил Вески. Он чувствовал, как внутри его что-то напряглось — сейчас все станет ясно!

— Ее нет, — так же тихо ответил Пауль. — Для меня она умерла...

И без всяких вопросов он рассказал. В тот вечер, когда они разошлись с Армильдой, Пауль был в гостях у Лунда. Жена Михкеля родила первенца — праздновали. Хороший сын у них! Армильда не пошла к Лунду, не захотела. Вернулся домой — Армильды нет. На комоде ее записная книжка, и в ней письмо. В глазах помутнело. Долго ли пьяному!..

— Армильда вошла, и я ударил ее, — коротко выдохнул Пауль. — Как сейчас, помню, стоит нарядная, красивая. Тоже ходила... куда-то. А я без пиджака — жарко было. Глаза у нее злые, чужие, и так твердо говорит: «Не люблю тебя». И я... я ударил, а она... — Пауль замолчал.

Десятки вопросов роились в голове Вески, но он не дал им прорваться.

— Сейчас были здесь Лунд и еще ваши товарищи, просили за вас.

— Да?.. — безразлично заметил Арупыльд. Больше он не сказал ни слова.

Собственно, Вески и не спрашивал. Он ждал, надеялся, что сейчас Пауль сам заговорит, по крайней мере спросит, где Армильда, что с ней, и тогда уже будет легко. Но тот молчал.

Вески предложил ему немного отдохнуть.

Когда Арупыльда увели, капитан сказал Отсу:

— Потом поговорим. Погуляй с полчасика. — А сам, погасив свет, подошел к окну.

Просветов на небе становилось все меньше. Из лилового оно превратилось в черное, а вот уже по стеклам забарабанили крупные капли дождя.

Вески задернул штору, подошел к столу и зажег лампу под зеленым абажуром.

Итак, главного Арупыльд не сказал, даже не поинтересовался, почему его арестовали. Допустим, он убил и очень потрясен — ему кажется очевидным, что о смерти жены известно всем, но как он тогда мог работать в плавании, работать с душой? Не убивал? Почему же не протестует, не требует объяснений? Убил и хитрит? «Все они такие» — вспомнились слова полковника. Нет, в это не хотелось верить. Невозможно, чтобы человек, так мечтавший о сыне, оказался преступником... «Все бывает... Уж такая профессия — имеем дело с выродками», — не сам ли он, Вески, сказал это Отсу тогда, в морге...

Вошел Отс. Он занял место у стола, положил перед Вески подписанное Мяэкиви постановление об аресте Арупыльда и спросил:

— Продолжим?

Видно было, что Отс не одобрял первой половины допроса. Дело казалось ему очевидным.

— А как?

— Тактику надо менять.

Вески усмехнулся:

— Верно. Но и настроение тоже. — Голос капитана зазвучал строго, и Отс невольно поднял голову. Глаза начальника смотрели на него в упор и, пожалуй, зло. — Тому, кто пришел в уголовный розыск только ловить преступников, здесь делать нечего. Упустить виновного — ошибка, посадить в тюрьму невиновного — вдвойне, втройне!.. Прикажи ввести!..

Но тут резко зазвонил телефон. Вески жестом задержал Отса, направившегося было за Арупыльдом. Тот остановился в дверях и с любопытством глядел на повисшую в воздухе руку капитана.

В трубке слышался приглушенный голос:

— Вески? Это я. Наш знакомый вошел в тот же самый дом на Выргу... Помнишь?

Вески помнил: возле этого дома старушка дворник, присутствовавшая при обыске в квартире Арупыльда, за несколько часов до убийства Армильды видела человека, похожего на Пауля.

Положив трубку, капитан схватил плащ и бросил насторожившемуся Отсу:

— Едем!