Книга: Юрьев день
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14

Глава 13

Поезд мчался на юг. Да, по теперешним меркам он на самом деле мчался — временами скорость превышала шестьдесят километров в час — правда, совсем немного. Я действительно воспринимал такую скорость как большую. Воспоминания о том, что вообще-то для поезда и двести не предел, этому не мешали.
Николай пребывал в восторженном предвкушении отдыха в Крыму, а я — в некотором беспокойстве. Дело в том, что именно на этой дороге именно такой царский поезд в свое время потерпел крушение — правда, в другой истории. Вообще-то я помнил, что та катастрофа произошла в восемьдесят восьмом году, а у нас сейчас идет восемьдесят пятый, но мало ли! Поезд-то такой же, его тянут два паровоза. Длинный, то есть по массе приближающийся к товарняку, но едущий со скоростью курьерского.
Я начал вспоминать факторы, приведшие к тому крушению. Два паровоза, тянущие поезд запредельной для пассажирского массы? Это и сейчас есть. Раздолбанные пути? Ничего сказать нельзя — может, они еще не успели придти в плачевное состояние, а может, еще находятся в нем, ибо ремонтируют их тут довольно часто. Думаете, попил бабла путем постройки дороги так, что ее потом приходится непрерывно ремонтировать, изобрели в двадцать первом веке? Вынужден разочаровать — гораздо раньше. Но, кажется, среди причин той катастрофы еще что-то было? Немного подумав, я вспомнил. Да, было. Или, точнее, был. Вагон министра путей сообщения Посьета, прицепленный последним. Он по каким-то причинам оказался сильно перекошенным, болтался и уменьшал и без того не особо великую устойчивость поезда.
Не поленившись сходить в хвост, я с облегчением убедился, что сейчас никакого министерского вагона там нет. Ну хоть что-то! Похоже, действительно есть реальные шансы добраться до Крыма без потерь.
Наша семья полным составом ехала туда на отдых. Подобное случалось не так уж часто — в последний раз два года назад, в восемьдесят третьем. Я бы, честно говоря, и сейчас в этот Крым не поехал, но одного в Гатчине меня никто не оставил бы — все-таки еще слишком молод, так что пришлось смириться. Ладно, месяц с небольшим как-нибудь перекантуемся — например, надо постараться все-таки закончить наш с Николаем меморандум о преобразовании консультативного комитета и представить его отцу. Я, поразмыслив, решил отделить мух от котлет, то есть вопросы усиления и, главное, географического расширения борьбы с революционерами от принципов их классификации. Первый пункт уже был доложен отцу и, что удивительно, не вызвал у него особого возмущения. Он только вздохнул:
— Узнают — скандал будет.
— Переживем. Скандал — это все-таки не взорванный Зимний. Кроме того, мы же будем далеко не первыми! Англичане вон вообще принимали самое непосредственное участие в подготовке убийства Павла Первого, и ничего, хотя все, кому интересно, об этом прекрасно знают.
— Все — ладно, но ты-то об этом откуда узнал?
— Так у меня же свободный доступ в дворцовую библиотеку. Прямо так, чтобы все было в одном месте, описания убийства Павла там нет, но сопоставить сведения из разных источников и сделать выводы нетрудно. И это же был император, а не какие-то нигилисты! В общем, по-моему, пусть скандалят, кому не лень.
— Дело в том, сын, что сейчас англичане решают — что соответствует нормам международного права, а что нет.
— Ничего, мы люди простые, можем согласиться с их решениями, а можем и не согласиться в силу общего недостатка культуры. Это уж как нам будет удобнее.
— Ладно, иди, политик, — рассмеялся отец, — а то доболтаешься, что я тебя на место Гирса назначу.
Разработка концепции безопасности затянулась потому, что кроме нее приходилось еще много чем заниматься. Например, изобретение бездымного пороха ждать не могло, Вьель ведь буквально дышал нам в затылок. Хорошо хоть Менделеев это понимал не хуже меня! Хотя Дмитрия Ивановича так и подмывало все бросить и заняться исследованием инертных газов, тем более что деньги на это были уже получены. Оказалось, что сам термин «инертные газы» он впервые увидел в платежных документах. Как это я так лопухнулся? Хотя кто же мог подумать, что аргон до сих пор не открыт! Ведь его не так уж мало в атмосфере. Убрать из воздуха кислород, азот и углекислоту, и вуаля. То, что останется, и будет аргоном. Почему же этого до сих пор никто не сделал?
Пришлось спешно сбежать в библиотеку, и там выяснилось, что описанный мной опыт уже проделан аж сто лет назад самим Кавендишем, но что за пузырек газа у него в конце концов остался, он так и не понял. А всех остальных это вообще не интересовало целые сто лет. Вот, значит, мне якобы и пришла голову идея — ведь один газ, который ни с чем не реагирует, уже известен! Это гелий. Так почему бы остатку Кавендиша не быть его родственником согласно вашей, Дмитрий Иванович, периодической таблице? Расположенным в той же группе, что и гелий, только ниже.
В общем, сразу после завершения опытов с пироколлодием Менделеев погрузился в исследование аргона, а его помощники разъехались по России, пытаясь найти гелий в рудничных газах. Я же с чистой совестью вернулся к разработке концепции государственной безопасности.
Ливадийский дворец, в котором наша семья жила во время пребывания в Крыму, был не тот, в котором проходила Ялтинская конференция и который я в прошлой жизни посещал во время экскурсии. Во-первых, несколько меньше, а во-вторых, построенный совсем в другом стиле. Что-то в его облике просматривалось татарское, как мне показалось. Но стоял он на том же самом месте, что и в двадцатом веке, когда я тут был в первый раз. Похоже, кому-то пришла в голову идея старый дворец снести и на его развалинах построить новый. Хотя что значит «кому-то»? Николаю, больше некому! Вот что получается, если не уделять воспитанию цесаревича должного внимания. Впрочем, пока он особого недовольства дворцом не проявлял, а, наоборот, пребывал в состоянии восторга. Я же ждал, когда он немного придет в себя, дабы начать готовить брата к обработке отца в целях скорейшего переименования и расширения полномочий нашего комитета.
Примерно через неделю после нас в Ливадию приехали два сына великого князя Михаила Николаевича — Михаил, которого домашние звали Миш-Миш, и мой тезка Александр по кличке Сандро. В другой истории данный тип стал чуть ли не ближайшим другом молодого Ники, но в этой был я, ничего подобного не допустивший. Да и не нужен был теперь этот Сандро Николаю! Цесаревичу с ним было неинтересно.
— Вроде и старше меня на два года, — заметил как-то брат, — а все равно какой-то инфантильный.
Это не он такой, а ты, милый мой братец, начал взрослеть раньше благодаря моим стараниям, подумал тогда я, но озвучивать свою мысль не стал.
Миш-Миш довольно быстро уехал, а Сандро остался и начал увиваться вокруг нашего брата Георгия. В принципе еще можно было поверить в то, что в иной истории он сошелся с Николаем не из шкурных побуждений, а по велению души, хотя лично мне это казалось сомнительным. Но теперь его внезапно возникшая дружба с Георгием никаких сомнений не вызывала. Ну не может девятнадцатилетнему дылде быть настолько интересно общаться с четырнадцатилетним пацаном! Хочет, гад, примазаться к императорской семье, ибо на Кавказе, где он жил, влиятельных знакомых особо и не приобретешь. Эх, опять я сел в лужу! Направил все усилия на Николая, а Георгия оставил без внимания. Впрочем, у меня все равно не хватило бы сил и умений воспитывать еще и этого. В общем, Георгий рос в некотором отдалении от нас с Николаем, и сейчас Сандро этим пользовался.
Я, кстати, в прошлой жизни читал его мемуары. Ничего не скажешь, талантливое произведение. Сколь убедительно автор описывал, какой он умный, честный и бескорыстный, в отличие от всех остальных Романовых! Кто-то ведь мог и поверить. А потом этот рыцарь без страха и упрека долго убеждал читателя, что к авантюре с концессией на реке Ялу он никакого отношения не имел и вообще всегда был против нее. И, наверное, чисто случайно забыл упомянуть, что являлся в той концессии одним из главных акционеров.
А вот дальше благороднейший летописец слегка прокололся. Он написал, что вышел из концессии (в которой вроде бы вообще не состоял) и занялся расширением и благоустройством своего крымского имения, на что ушло более двух миллионов рублей. Да где же можно было наворовать столько денег? Наверняка их ему заплатили за активное участие в подготовке развязывания русско-японской войны.
Опять же, как ярко Александр Михайлович описывал свою пылкую, беззаветную и, естественно, бескорыстную любовь к нашей с Ники сестре Ксении! Прямо-таки какой-то Вальтер Скотт и Вильям Шекспир в одном лице, а не великий князь. И сколь бегло потом упомянул, что бросил ее сразу, как только оказался в эмиграции, ибо она там стала уже не сестрой царя, а простой беглянкой, к тому же небогатой. А ведь бедная девочка любила эту сволочь до самой смерти!
И вот, значит, теперь этот тип приступил к охмурению Георгия. Впрочем, отец, кажется, понимал, чего стоит Сандро, и проявлял к нему расположение лишь в пределах обязательного протокола. А вот маман в нем души не чаяла.
Одним прекрасным вечером я прогуливался по парку, с раздражением наблюдая за о чем-то увлеченно беседующими в отдалении Сандро и Георгием, а в голове роились мысли, более приличествующие какому-нибудь Чацкому. Ну типа — сюда я больше не ездок! Сколько можно отдыхать, в конце-то концов? Надоело по самое дальше некуда! Как там потом? Карету мне, карету! Хотя, конечно, лучше паровоз с одним
или двумя вагонами, больше не надо. Впрочем, я бы отсюда и в кабине машиниста уехал. Но — увы!
И в тот момент, когда моя мысль дошла до этой пессимистической ноты, на дорожке показался отец. Он подошел, глянул туда, где только что виднелись Сандро с Георгием, а сейчас они срочно исчезли, и вздохнул:
— Да, Алик, упустили вы с Ники Жоржа. Впрочем, и я тоже хорош. Ладно, я с тобой о другом хотел поговорить, а ты потом брату перескажешь. Может, и посоветуете чего дельного, как не раз бывало. В общем, не дает мне покоя мысль, что Дальний восток только на бумагах наш, а на самом деле неизвестно чей. Да и про богатства Сибири еще Ломоносов говорил, а дело с тех пор ненамного сдвинулось. Нужен туда нормальный путь для людей и грузов. Можно его сделать двояко. Первый вариант — сравнительно дешевый. Во всяком случае, наскрести на него мы, наверное, сможем. Он такой — дорогу делать кусочками. Где-то железную пустить, в основном от одной великой реки до другой, где-то по воде. Может, прорыть несколько каналов придется, дабы стало удобней плавать. И второй вариант — железная дорога через всю Россию до самого Владивостока. Это, конечно, лучше, но ведь железных дорог такой длины да по столь диким местам никто в мире еще не строил. Оно бы ничего, русским не впервой за невозможные дела браться, но денег-то где столько взять? Казна ни за что не потянет, тут и гадать нечего.
Я чуть было не начал излагать все, что думаю по этому поводу, но вовремя спохватился. Это серьезное дело, не какой-нибудь воздушный шар из палок и бумаги и даже не подводная лодка. Тут надо семь раз
мерить и только потом резать. То есть — передать Николаю содержание разговора, потом убедить его — это он сам додумался до того, что я сейчас чуть было не начал излагать императору, и только после всего вышеизложенного вместе с ним идти на доклад к его величеству.
План удалось реализовать лишь частично. Николай проникся, даже воспринял какие-то тезисы как свои, но играть главную роль на грядущем докладе отказался категорически.
— У тебя получится гораздо лучше, — заявил он. — И не спорь со мной! Могу же я как старший брат, да к тому же еще и цесаревич, хоть иногда настоять на своем?
— Можешь, — вынужден был согласиться я. — Тогда иди и договаривайся с отцом насчет времени доклада. Вот уж это-то на меня спихивать не надо!
— Ага, — усмехнулся император, услышав, что докладывать буду я, — вы, значит, такое придумали, что Ники опасается мне это излагать? Ну, Алик, дерзай, послушаем.
— Мы считаем, — откашлявшись, начал я, — что, разумеется, строить надо непрерывную железную дорогу. Всякие отрезки — это полумеры, они потом дороже обойдутся, да и не позволят быстро освоить Сибирь и Дальний восток. Деньги же на дорогу можно попросить у французов. Но не просто так, а прозрачно намекнув им, что надеяться на помощь России в деле возвращения Эльзаса и Лотарингии можно будет только после предоставления нам займа в полмиллиарда рублей золотом. Под два процента годовых и отсрочкой выплаты основного массива долга на пятнадцать лет после завершения строительства дороги. Во время него мы будем платить только проценты.
— Ну ты и наглец! — удивился отец. — Не дадут, сразу могу сказать.
— Я тоже так считаю, но об этих переговорах обязательно узнают немцы. И к ним можно будет обратиться с просьбой уже об обычном льготном кредите, причем не золотом, а поставками материалов и оборудования для постройки дороги. Под встречные поставки необходимого им сырья и разрешения соответствующих концессий. Можно пригласить их инженеров, немцы народ толковый. И как дополнение — обещание благожелательного нейтралитета России в случае войны Германии с Францией. Немцы, насколько я понял, не против решить французский вопрос радикально, и у них сейчас есть возможности для этого, но они опасаются реакции России. На таких условиях — дадут, да еще и попросят, чтобы мы брали поскорее, не откладывая в долгий ящик.
— Хм… и чем же это тебе французы так не нравятся?
— Своим республиканским строем. В случае необходимости им достаточно будет сказать «это были обязательства предыдущего правительства» и не выполнять ничего, что им хоть как-то не выгодно. С ними можно только проиграть, а с немцами — и проиграть и выиграть, это уж как получится.
— Да, — согласился после недолгого раздумья отец, — Бисмарк, конечно, тот еще жучара. Но у французов вообще жиды правят бал! Правильно ты сказал — без мыла в любую дыру пролезут. вот только… не знаю, говорить ли это вам, ребята… наверное, скажу. Я и сам о чем-то таком подумывал, но только… не нравятся маман пруссаки. Очень не нравятся, хоть ты тресни.
— Знаю, — кивнул я, а сам подумал, что наступил ключевой момент беседы. — Но тут уж ваше величество сами должны решить, что для вас важнее — интересы державы или неудовольствие императрицы. Никто за императора это сделать не сможет.
Назад: Глава 12
Дальше: Глава 14