ГЛАВА 8
Доспехи Барона

«Доспехи барона». Такое название носил трактир того сорта, где Джон Петрушка, наследный хозяин и бармен, запросто доверял посетителям разливать пиво самим, когда не успевал управиться со всеми делами или когда был вынужден откликнуться на зов природы. Трактир того рода, куда посетители приносят огромные огурцы или другие забавно выглядящие овощи со своей грядки, чтобы показать их своим друзьям.

Здесь нередко вспыхивали споры, но споры во имя поиска истины, а не ради драки. Иногда возникали попытки делать ставки, но Джон Петрушка смотрел на это сурово. Хотя разрешалось курить — и курить очень-очень много, — плевки возбранялись. И, конечно, здесь звучала брань не менее сочная, чем знаменитые забавного вида овощи. В конце концов, здесь не было женщин, кроме миссис Петрушки, которая терпеливо пропускала мимо ушей слова типа «черт», пока они оставались лишь образным выражением, используемым в контексте «как поживаешь, ты, старый черт?» или, с большей осторожностью, «черт подери».

Бароны, которые знали, как важен процветающий трактир, и которые сами не прочь были порою заглянуть на огонек, время от времени вносили некоторые усовершенствования для развлечения посетителей. Молодой барон, например, в ознаменование своего вступления в брак, преподнес в дар трактиру все надлежащие принадлежности для игры в дартс. Не слишком, впрочем, к добру, — во время последнего состязания Встрях Полегче, общепризнанно лучший пахарь на Мелу, но явно не хватавший звезд с неба в интеллектуальном плане, едва не лишился глаза. С той поры дартс начали рассматривать как нечто смертельно опасное, а доска с дротиками была со всем возможным почтением отправлена обратно.

Для многих трудяг трактир был желанным убежищем после тяжелого трудового дня в полях или загонах для скота. Джо Болит, арендатор Семейной фермы, с надеждой думал о моменте, когда, покончив с возней вокруг беспокойных животных и сломанных приспособлений, сможет спокойно пропустить кружечку. Он знал, что пинта приведет его в расположение духа достаточно радужное, чтобы выдержать ожидавший его семейный скандал за ужином; предстоящий скандал касался годовщины свадьбы, о которой он в суматохе позабыл. По собственному опыту Джо знал, что это грозит как минимум неделей холодных ужинов и холодных взглядов, а то и холодной постели.

Стоял теплый и ясный субботний вечер. Паб был полон, хотя и не настолько, как хотелось бы Джону Петрушке. Джо уселся за дубовый стол снаружи у трактира, и его пес Балабол устроился у его ног.

Будучи наследником целой династии Болитов, обитавшей на Мелу, Джо знал всех людей в округе и их семьи, знал, кто из них честно трудится, а кто бьет баклуши, кто глуп, а кто умен. Сам Джо Болит не хватал звезд с неба, но отличался сообразительностью и смыслил в фермерском ремесле, а субботними вечерами он занимал место своеобразного председателя трактирных собраний. Здесь он служил настоящим кладезем знаний.

Он слышал, как за соседним, меньшим столиком двое местных спорили о том, чем отличаются кошачьи следы от лисьих. Один из них делал руками плавные жесты и втолковывал собеседнику: «Смотри сюда, старый ты черт: кошка ходит вот так, но Патрикеевна — она вот этак лапы ставит». Его собеседник повторил жесты, еще раз изобразив лису и кота. Интересно, подумал Джо, не будем ли мы последним поколением, которое величает лису Патрикеевной.

Катился к закату еще один долгий день для всех честных тружеников, чья жизнь проходила в хлопотах около лошадей, свиней и овец, не говоря уже о множестве других дел по хозяйству, без которых не обходится ни один крестьянин.

Они разговаривали на скрипучем диалекте, знали голоса всех птиц, обитающих в этих краях, могли поведать, где отыскать любого зверя и любую змею и куда люди барона не имеют обыкновения наведываться. Короче говоря, они были настоящими специалистами по части вещей, которым не обучают в университетах. Если кто-то из них держал речь, то говорил вдумчиво и медленно, тщательно подбирая нужные слова, пока жены не посылали за ними сыновей, чтобы те поторопили своих отцов к остывающему ужину.

Дик Чуть, толстяк с клочковатым пушком на подбородке, который в этой компании стыдно было бы назвать бородой, заявил:

— Что за отвратительный эль! Слабый, как ключевая вода!

— Что ты сказал о моем пиве? — осведомился Джон Петрушка, который как раз убирал порожнюю тару со стола. — Оно должно быть отменным, бочонок открыли только сегодня утром.

— Я и не говорю, будто ключевая вода — это плохо, — сказал Дик Чуть, вызвав всеобщий смех. Все помнили скупого старика Тайдера, который, положившись на народную медицину, попросил свою дочь припасти своей мочи, чтобы делать компрессы на больную ногу; Мейзи же — девушка славная, но совершенно без царя в голове, — неправильно истолковала его просьбу и угостила отца напитком, весьма необычным на вкус. Как ни странно, нога его болеть перестала.

Принесли новую пинту, из другой бочки, и Дик Чуть признал ее сносной. Джон Петрушка удивился. Но не слишком. В конце концов, что значит какая-то пинта в кругу друзей? Хозяин подсел к посетителям и обратился к Джо Болиту:

— Ну, и как ты находишь молодого барона?

Взаимоотношения между бароном и его арендатором, господином Болитом, не представляли собой ничего необычного для сельской местности. Барон владеет землей, это все знают, а также всеми окрестными фермами, и фермеры, которые эту землю возделывали, платили ему поквартальную ренту. Барон, если бы захотел, вполне мог бы забрать ферму назад и вышвырнуть арендатора и его семью на улицу.

В прошлом уже бывали такие бароны, которые развлекались сожжением ферм и выдворением жильцов — иногда по простой прихоти, но чаще в качестве безумного способа демонстрации своей власти. Однако вскоре до них дошло: власть не стоит ломаного гроша без полных амбаров и стад воскресных обедов, пасущихся на холмах.

Роланд де Чамсфалей, молодой барон, сперва пытался затянуть гайки — не иначе как под влиянием своей тещи-герцогини, — но вскоре осознал всю бесперспективность такого подхода. Понимая свою неопытность в сельскохозяйственных делах, он решил брать пример с отца и предоставить фермерам вести хозяйство так, как они сами посчитают нужным. В итоге все остались довольны.

Не менее мудро со стороны Роланда было время от времени беседовать с Джо Болитом, как делал и старый барон, и Джо, добрый человек, обращал внимание Роланда на вещи, которые торговые агенты и управляющие барона обычно упускают из вида, например, бедственное положение вдов или одинокая мать, едва сводящая концы с концами после того, как ее муж был затоптан неуравновешенным быком. Джо Болит не забывал подчеркивать, что некоторая благотворительность никогда не бывает лишней, и надо отдать должное молодому барону — он действительно старался следовать этим советам, хотя и по-своему, и бедная вдова вдруг обнаруживала, что ухитрилась заплатить за аренду жилья заранее и на несколько месяцев вперед, а перспективный трудяга из поместья, желавший обучиться фермерскому ремеслу, совершенно случайно оказывался поблизости от маленькой усадьбы молодой матери.

— Не хочу судить обо всем заранее, — сказал Джо Болит, откинувшись на спинку скамьи с таким серьезным видом, словно председательствовал на ученом собрании.

— Но, должен сказать, он старается. Не почивает на лаврах, если можно так выразиться.

— Это хорошо, — высказался Томас Зеленотрав. — Он, видать, хочет пойти по стопам своего старика.

— Тогда нам считай повезло. Старый барон был хороший человек — иногда жесткий, конечно, но знал, что к чему.

Петрушка усмехнулся:

— А вы заметили, что юная баронесса тоже много чего нахваталась, хотя ее никто не учил? Она все время ходит по округе и говорит с людьми, носа не задирает. Моей жене она нравится, — добавил он с глубокомысленным кивком. Если жена одобряет — что ж, так тому и быть. Это означало мир дома — то, чего хотелось каждому работяге после трудного дня.

— Говорят, она всегда приходит к роженицам, чтобы их приободрить.

— У моей Жозефины скоро пополнение, — заметил Роберт Гуща.

— Значит, ты проставляешься, — засмеялся кто-то.

— Тогда тебе надо поговорить с Тиффани, — сказал Томас Зеленотрав. — Когда нужна повитуха, ты никого лучше не сыщешь. — И добавил поверх своей пинты: — Я видел, как она вчера носилась по округе. Прямо горжусь, что это наша девушка, с Мела. Тебе тоже стоит гордиться, Джо.

Все знали Тиффани Болит с тех самых пор, когда она была совсем малышкой и играла с их собственными детьми. Она не слишком-то походила на других ведьм, но она была их ведьмой. И полезной. Самое главное — она была здешней. Она ценила овец, и все помнили ее, когда она еще пешком под стол ходила, так что все в порядке.

Отец Тиффани попытался улыбнуться и бросил собаке свиную шкурку:

— Угощайся, Балабол. — Он оглядел присутствующих. — Конечно, матушка Тиффани хотела бы, чтобы дочка чаще бывала дома, и всегда готова ее приютить, но она не может заставить людей перестать говорить о ней, да и я не могу. — Он перевел взгляд на хозяина. — Еще пинту, Джон.

— Конечно, Джо, — кивнул Петрушка, направился в трактир и вернулся с пенящейся кружкой в руке.

— Странно, — сказал Джо, получив свою пинту, — как много времени наша Тиффани проводит в Ланкре.

— Вот будет досада, если она туда переедет, — сказал Дик Чуть. И высказанная им мысль повисла в воздухе, хотя никто больше не проронил ни слова.

— Ну, она ведь всегда занята, — произнес Джо Болит, пытаясь отогнать неприятные мысли.

— Кругом полно младенцев!

Все засмеялись.

— И не только младенцев, — добавил Джим Шенкель. — Она приходила к моей старушке матери, когда та собралась на тот свет. Была с ней всю ночь. И забрала ее боль! Слыхали о таком?

— Да, — кивнул Джо. — Знаете, когда старый барон помирал — у него ведь была сиделка, но это Тиффани его проводила. Уверен, больно ему не было.

Молчание повисло над столом, когда завсегдатаи трактира дружно задумались о том, как часто Тиффани встречалась на их пути. Потом Нодди Гуляка почти что благоговейно произнес:

— Ну, Джо, мы надеемся, что ваша Тиффани все-таки останется здесь. Ей тут будет лучше. Ты ей так и скажи при случае.

— Мне этого повторять не надо, Нодди, — сказал Джо. — Мать Тиффани тоже все надеется, что дочка осядет на Мелу со своим кавалером — ну, знаете, с молодым Престоном, который отправился в большой город учиться на врача. Но я думаю, она так не сделает, — по крайней мере, не навсегда. Конечно, тут много поколений Болитов жило, но Тифф идет по стопам своей бабушки, только современнее, понимаете? Ей бы весь мир хотелось изменить, ну, или Мел хотя бы.

— Она смыслит в пастушьем деле, — сказал Томас Зеленотрав, и хор одобрительных голосов поддержал его.

— А помните, парни, — промолвил Дик Чуть, опустошив свой стакан, — как пастухам пришлось сражаться на Состязании? У нас тогда ведьмы не было.

— Ага, — ответил Джо Болит. — Те старые пастухи на посохах не дрались, только врукопашную. А победитель становился главным над всеми пастухами.

Все засмеялись, и большинство вспомнило о Бабуле Болит, последней главой пастухов. Один кивок Бабули — и пастух весь день ходит гоголем, состязание там или нет.

— Главного пастуха у нас больше нет, зато есть Тиффани, — сказал Роберт Гуща после долгой паузы, занятой пивом и табаком.

— Значит, раз у нас ведьма за главную, кто-то должен потягаться с ней, а? — с широкой улыбкой заявил Джон Петрушка и покосился на отца Тиффани.

— Едва ли, — сказал Роберт Гуща.

Джо и другие согласно кивнули.

Потом смутная тень пронеслась над ними, и девушка верхом на метле крикнула:

— Привет, пап! Привет, все! Не могу остаться, надо принимать близнецов!

Рональд де Чамсфалей, молодой барон Мела, и впрямь пытался походить на отца. Он знал, что старик пользовался популярностью, — это называлось «старая школа» и означало, что все знают, чего ожидать, а стражники полируют доспехи, отдают честь и делают то, чего от них ждут, да и сам барон делает в значительной степени то, чего от него ожидают, и в целом предоставляет людей самим себе.

Впрочем, отец был немного злобен и задирист, и Роланд старался об этом немногом забыть. В частности, он старался брать верный тон, когда навещал Тиффани в Семейной Ферме. Они ведь когда-то были друзьями и, к беспокойству Роланда, Тиффани считалась хорошей подругой его жены Летиции. Каждый мужчина подсознательно чувствует, что подруг жены стоит опасаться. Ибо кто знает, какие… маленькие секреты могут выплыть наружу. Роланд, с его домашним воспитанием и ограниченными знаниями о мире за пределами Мела, опасался, что слово «маленький» может стать ключевым замечанием, которым Летиция может поделиться с Тиффани.

Он выбрал момент в субботний вечер, когда увидел, как Тиффани спустилась на метле в долину, а ее отец, как знал Роланд, как раз заседал в трактире.

— Привет, Роланд, — сказала Тиффани, даже не обернувшись, когда он спешился.

Роланд затрепетал. Он барон. Ферма ее отца принадлежит ему. Подумав об этом, он осознал всю нелепость этой мысли. Конечно, у него было несколько клочков бумаги, подтверждавших его право собственности, но эта ферма принадлежала Болитам. Так было и так будет всегда. И он был уверен, что Тиффани знает, о чем он думает, и потому залился краской, когда она наконец обернулась.

— Эмм, Тиффани, — начал он, — я просто хотел повидаться с тобой, чтобы… ну, знаешь… — Да ладно, Роланд, — отмахнулась Тиффани. — Говори уже, с чем пришел. День и так выдался трудный, а мне еще обратно в Ланкр лететь.

Такое начало ему подходило.

— Я, собственно, за этим и приехал. Есть некоторые… претензии. — Неудачное слово, сообразил он. Тиффани тут же уцепилась за него.

— Что? — резко спросила она.

— Ну, тебя вечно не бывает рядом, Тиффани. Ты должна быть нашей ведьмой, а почти каждый день пропадаешь в Ланкре. — Он выпрямил спину, словно аршин проглотил. Надо было выглядеть официально, как чиновник, а не как проситель. — Я барон, и я приказываю, чтобы ты исполняла свой долг.

— Исполняла долг? — эхом откликнулась Тиффани. А чем, как он думает, она занималась эти несколько недель, когда бинтовала ноги, врачевала язвы, принимала роды, утешала умирающих, навещала стариков, присматривала за младенцами и… да! Подстригала ногти на ногах! А Роланд чем занимался? Устраивал вечеринки и званые обеды? Любовался попытками Летиции писать акварели? Лучше бы предложил ей помощь. К сведению Роланда, у Летиции был дар ведьмы, и она могла бы принести пользу Мелу.

А потом она подумала о том, что это значит. Она знала, что Летиция навещала каждого новорожденного. Разговаривала с женщинами.

Но Тиффани все еще злилась на Роланда.

— Я обдумаю твои слова, — сказала она преувеличенно учтиво, отчего Роланд покраснел еще сильнее. С неестественно прямой спиной он подошел к лошади, взгромоздился на нее и ускакал.

Ну, я хотя бы попытался, успокаивал он себя, хотя не мог избавиться от ощущения, что все испортил.

Когда королева со своими подданными вернулась из каменного круга, началось настоящее столпотворение.

Сверкающий дворец исчез, и совет проходил на поляне в глубине того, что вполне сходило за волшебный лес, если королева не забывала о мелочах вроде мотыльков, маргариток и поганок. Но даже сейчас деревья лихорадочно сучили ветвями, когда она проходила мимо, а клочки земли словно состязались между собой, стремясь вырастить как можно больше травинок под ее ногами.

Она была в ярости. Гоблин — кусок ничтожного праха, — посмел напасть на одного из ее лордов. И тот пал перед гоблином, чьи мерзкие проворные ноги позволили ему ускользнуть от преследователей. Но, хотя павшим был лорд Душистый Горошек (втайне королева радовалась, что это был именно он, а не кто-то другой из ее подданных), она знала, что эльфы осуждают ее оплошность. Провал.

Ведь именно она приказала взять гоблина с собой на облаву.

Невзирая на ее приказания, Душистый Горошек все еще был с ними. Он был все еще бледен и пошатывался, но прежний лоск уже почти вернулся к нему, когда страшные железные крупинки осыпались с его тела. Стражники выстроились за ним, и королева чувствовала вызов, когда шла мимо них.

С презрением она окинула взглядом Душистого Горошка.

— Уберите это ничтожество, — приказала она. — Прочь с глаз моих!

Но стражник не подчинился. Вместо этого он дерзко улыбнулся и покачал в руках арбалет, словно случайно коснулся оперения стрелы. Он смел так демонстративно сделать это в ее присутствии!

— Госпожа, — произнес Душистый Горошек с нотками скрытого презрения, — мы в растерянности. Наша власть над человеческим миром слабеет. Теперь даже гоблины смеются над нами. Почему только от них мы узнали, что люди окружили себя железом со всех сторон? Почему вы ничего не сделали, чтобы этого избежать?

Почему мы так долго не охотились? Почему вы не позволяете нам быть настоящими эльфами, как в старые добрые времена?

Его чары были почти так же сильны, как ее собственные, но его воля была еще сильнее. Как я могла не заметить этого раньше? — подумала королева, стараясь не выдать выражением лица своих мыслей. Он дерзает бросить мне вызов? Я королева.

Возможно, король ныне в другом мире, нежится в своем кургане, предается наслаждениям, но я все еще его королева, и я здесь, чтобы править. Она выпрямилась в полный рост, все свои силы направив в чары.

Однако Душистого Горошка поддержал ропот согласных голосов. Редкий случай, когда эльфы соглашаются друг с другом, — их естественным состоянием является всеобщая вражда, — но воины сплачивались буквально на глазах, холодно взирая на свою королеву. Опасно. Безжалостно. Непристойно.

Королева мужественно встретила каждый взгляд, прежде чем обернуться к Душистому Горошку.

— Ты жалкий смутьян, — прошипела она. — Я могу вырвать тебе глаза, не успеешь ты моргнуть.

— Конечно, госпожа, — ответил Душистый Горошек с нажимом. — Но кто позволяет Фиглам буйствовать? Теперь, когда старая карга сгинула, ведьмы ослабели, и завеса тоже. Но вы все еще боитесь эту девчонку Болит. Она ведь едва не убила вас, вот в чем причина.

— Неправда, — сказала королева.

Однако эльфы смотрели на нее, как кошки на мышонка. И да, он был прав.

Тиффани Болит победила ее. Королева почувствовала, как слабеют и меркнут ее чары. — Вы слабеете, госпожа, — заметил Душистый Горошек.

Королева действительно чувствовала себя слабее, меньше, она ощущала усталость. Деревья сомкнулись вокруг нее, свет поблек. Она всмотрелась в лица своего окружения и сосредоточилась на власти, которая едва не оставила ее. Она все еще королева. Их королева. Им придется подчиниться.

— Времена меняются, — произнесла она, выпрямившись. — Железо или нет, гоблины или нет, но мир уже не тот, каким был.

— И мы прятались по вашему приказанию, — сказал Душистый Горошек с уже нескрываемым презрением. — Мир меняется, и это мы должны его менять. Нам решать, каким он будет. Как это было всегда. Как это должно быть снова.

Эльфы вокруг него оживились, выражая одобрение; наряды их засверкали, холодные тонкие лица засветились под властью их чар.

Королева растерялась.

— Вы не понимаете, — попыталась увещевать она, — у нас есть этот мир, который полностью в нашей власти. Но если мы попытаемся действовать, как всегда, нас просто сметут. Мы всего лишь… эльфы. Вот о чем нам говорит железо в том мире.

Там у нас нет будущего.

— Вздор, — фыркнул Душистый Горошек. — Что значит — нет будущего? Мы сами творим свое будущее. Нам нет дела до людей или гоблинов, а вот вы проявляете к ним странное мягкосердечие. Может ли великая королева бояться? Вам не хватает уверенности в собственных силах, госпожа, и поэтому мы тоже сомневаемся в вас.

Преданность эльфов хрупка, как паутинка, и лишь чары могут держать их в подчинении. Королева ощущала, как чары покидают ее с каждым словом противника.

А потом он нанес удар.

— Вы стали слишком мягки, госпожа, — проревел он. — Все началось с этой девчонки. А закончится — мной!

Сила его чар все возрастала, глаза его засветились, и эльфы вокруг застыли в почтительном внимании. Душистый горошек указал на королеву — мириады лиц сейчас проступали через ее черты одно за другим. Золотые волосы, темные волосы, длинные волосы, короткие волосы, редкие волосы… лысая голова, детские локоны… Высокая, сильная… слабая, как ребенок. Прямые, кудрявые… всхлипы.

— Гоблины нам больше не подчиняются, — прошипел Душистый Горошек. — Страна Фей не выстоит без сильного лидера. Кто-то должен вести эльфов к победе — над людьми, гоблинами, над всем миром. Воин — вот кто нужен нам, вот кто нужен нашему королю, заточенному в кургане.

Душистый Горошек сейчас походил на змею, пронзающую взглядом свою беспомощно рыдающую жертву.

— Такое ничтожество не может отдавать нам приказы, — сказал он равнодушно.

— А вы что скажете? — он повернулся к другим эльфам, и в черноте их глаз королева увидела свое будущее падение.

— Что нам сделать с ней, лорд Душистый Горошек? — подал голос Горчичное Зерно, выступая вперед, чтобы поддержать нового владыку.

— Она должна оставить трон! — воскликнул еще один эльф.

Душистый Горошек свысока оглядел то, что осталось от некогда могущественной королевы.

— Можете позабавиться с ней, как пожелаете, а потом оторвите ей крылья, — приказал он. — Такова кара за поражение. А теперь, где музыканты? Давайте плясать к позору той, что была королевой. Сотрите ей память, если хотите, и вышвырните прочь, прочь из Страны Фей. Пусть убирается и больше не возвращается.

— Куда мы бросим ее? — спросил Горчичное Зерно, обхватив королеву своими тонкими, как веточки, руками.

Но Душистый Горошек уже горделиво удалялся, лавируя среди придворных, которые в танце следовали за ним. И когда он отвел взгляд от беспомощного маленького эльфа, который когда-то был владычицей мира, Горчичное Зерно услышал отчаянный шепот:

— Гром… и Молния. Ты ощутишь мощь Грома и Молнии, Душистый Горошек, и изведаешь гнева Тиффани Болит, который жалит до костей.

И хлынул дождь, и град обрушился на землю.