ГЛАВА 4
Прощай — и добро пожаловать

Большой кувшин сидра, опорожненный накануне Нянюшкой Ягг, ничуть не помогал спустить тело Матушки Ветровоск вниз по извилистой лесенке с узкими ступенями, и все же, дело удалось закончить быстро и без ударов.

Они уложили тело Матушки в плетеный гроб, и Нянюшка затаила дыхание, а Тиффани отправилась в сарай за тачкой и лопатами. Затем они осторожно погрузили гроб на тачку и уложили лопаты по бокам от него.

Тиффани взялась за ручки тележки.

— Вы останетесь здесь, Роб, — строго сказала она Фиглам, которые один за другим выбрались из своих укрытий и выстроились за ней. — Это дело для карги, лады? И не суйтесь под руку.

Роб Всякограб затоптался.

— Но ты ж наша карга, точняк, и Дженни… — начал он.

— Роб Всякограб, — стальной взгляд Тиффани пригвоздил Фигла к земле. — Помнишь великучую каргу? Матушку Ветровоск? Хочешь, чтобы ее тень возвернулась, чтобы… сказать тебе, что она будет делать во веки веков?

Многоголосый стон разнесся над поляной, и Вулли Валенок попятился, всхлипывая.

— Поймите, это то, что мы, карги, должны сделать сами. — Тиффани решительно повернулась к Нянюшке Ягг. — Куда мы направимся, Нянюшка?

— Эсме приметила себе местечко в лесу, где хотела бы лежать, — ответила Нянюшка. — Пойдем, я покажу, где это.

Сад Матушки Ветровоск вплотную примыкал к лесу, но путь в чащу к месту, где из земли торчала палка с привязанной красной лентой, показался бесконечным.

Нянюшка подала Тиффани лопату, и они принялись копать в четыре руки. Это была тяжелая работа, но утренний воздух был прохладен, а в месте, выбранном Матушкой, почва была рыхлой и мягкой.

Когда могила была вырыта — в основном, усилиями Тиффани, надо отметить; — Нянюшка Ягг, смахнув со лба бисеринки пота, оперлась на черенок лопаты и отхлебнула из бутыли, пока Тиффани откатила тачку назад. Вместе они уложили плетеный гроб в яму и отступили на шаг.

Молча и торжественно они склонились перед могилой Матушки, а затем снова взялись за лопаты и принялись засыпать яму. Земля сыпалась по плетеной корзине, пока не скрыла ее целиком, и Тиффани продолжала смотреть, как струятся частички почвы, пока они не замерли совсем.

Разравнивая холмик земли, Нянюшка сказала, будто Матушка говорила ей, что не хочет ни урн, ни памятников, и определенно ей не по душе надгробные плиты.

— Определенно, здесь нужен камень, — сказала Тиффани. — Вы же знаете, как мыши и барсуки роют землю. Даже если мы будем точно знать, что кости не ее, я хочу быть уверена, что они ничего не выкопали, пока… — она заколебалась.

— Пока не настанет конец времен? — хмыкнула Нянюшка. — Слушай, Тифф, Эсме говаривала: если хочешь увидеть Эсмеральду Ветровоск, просто посмотри вокруг.

Она здесь. Нас, ведьм, долго не оплакивают. Нам хватает счастливых воспоминаний — вот о них и стоит заботиться.

Воспоминания о Бабуле Болит вдруг озарили сознание Тиффани. Бабуля не была ведьмой — хотя Ветровоск очень интересовалась ею, — но, когда Бабуля Болит умерла, ее пастуший фургончик сожгли, а ее кости погрузили в холмы на шесть футов в мел. Потом дерн уложили на место, и только железные колеса фургончика до сих пор обозначали это место, священное место воспоминаний. И не только для Тиффани. Не было пастуха, который прошел бы мимо, не взглянув в небо с мыслью о Бабуле Болит, которая бродила по этим холмам, ночь за ночью, и ее фонарь чертил зигзаги в темноте. Ее одобрительный кивок на Мелу стоил целого мира.

Это место в лесу станет таким же, поняла Тиффани. Благословенным. Это хороший день для таких вещей, подумала Тиффани, если вообще существует такая вещь, как хороший день, чтобы умереть и быть похороненным.

А птицы пели над головой, и мягко шелестел подлесок, и все звуки леса, говорившие о том, что жизнь продолжается, сплетались с голосами умерших в единый лесной реквием.

Весь лес пел в честь Матушки Ветровоск.

Подкралась лиса, склонилась на миг и порскнула прочь, когда притопал кабан с целым семейством поросят. Барсук, не обращая никакого внимания на тех, кто явился раньше, уселся неподалеку. Тиффани с изумлением смотрела, как звери один за другим занимают места у могилы, словно домашние питомцы.

Где теперь Матушка? Может ли часть ее все еще находиться… здесь? Тиффани подскочила, когда что-то коснулось ее плеча, но это был всего лишь древесный лист. Глубоко в душе она ответила на этот вопрос: где теперь Матушка Ветровоск?

К удивлению Тиффани, Нянюшка тихо плакала. Глотнув еще из кувшина, она вытерла глаза.

— Плач иногда помогает, — сказала она. — Нет стыда в том, чтобы плакать о тех, кого мы любим. Порою, вспоминая своих мужей, я пророню слезинку или две. Воспоминания — это настоящее сокровище, и негоже, чтобы они причиняли нам боль.

— А сколько у вас было мужей, Нянюшка? — спросила Тиффани.

Нянюшка задумалась.

— Моих собственных — три, а уж остальных не перечесть. — Она улыбнулась, должно быть, вспоминая особенно любимого мужа. Обратив свой взор в прошлое, она внезапно снова повеселела.

— Давай, Тифф, — сказала она, — пойдем домой. Как я всегда говорила, приличные поминки сами по себе не случаются.

— Как вы думаете, что будет дальше? — спросила Тиффани, пока они шагали назад к домику.

Нянюшка покосилась на Тиффани:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, Матушка ведь не считалась главной ведьмой… К тому же, она…

— Тифф, ты же знаешь, что не существует такой вещи, как главная ведьма.

— Да, но… Если Матушки больше нет… Кто теперь станет не-главной-ведьмой?

— На меня намекаешь? — засмеялась Нянюшка. — Нет, Тифф. Моя жизнь и так прекрасна. Полно детей, полно мужей, веселья хоть отбавляй, так что, по меркам ведьм, у меня все замечательно. Но я никогда даже не думала о том, чтобы занять место Эсме. Никогда.

— Тогда кто? Кто-то ведь должен.

Нянюшка нахмурилась:

— Матушка никогда не говорила, будто она лучше других в чем-то разбирается.

Она просто давала людям понять, как будет лучше, а уж решали они сами. Помяни мои слова, скоро все лучшие ведьмы соберутся, чтобы обо всем этом поговорить, но я-то знаю, кого бы выбрала сама Матушка, — да я и сама сделала бы так же. — Нянюшка выразительно взглянула на Тиффани. — Это ты, Тифф. Эсме оставила тебе домик. Более того, тебе придется заменить Матушку Ветровоск, пока этого не сделала какая-нибудь невежда!

— Но… Но я не могу! У ведьм не бывает главных. Вы же сами сказали, Нянюшка.

— Точно. — кивнула Нянюшка. — И тебе нужно стать той чертовой главной, которой у нас не бывает. И не надо на меня так смотреть, Тиффани Болит. Просто поразмысли над этим. Ты не пыталась заслужить этого, но заслужила, и если ты мне не веришь, то поверь Матушке Ветровоск. Она говорила, что ты единственная ведьма, которая может прийти ей на смену, говорила так с тех пор, как ты бежала вслед за той зайчихой.

— А мне она ничего такого не говорила, — произнесла Тиффани, внезапно почувствовав себя очень юной.

— О, конечно, она ничего не говорила, — ответила Нянюшка. — Это не в стиле Эсме. Она бы просто проворчала что-то или, в лучшем случае, сказала: «Хорошо, девочка». Ей просто нравилось испытывать людей на прочность.

— Но Нянюшка, вы ведь намного старше и опытней меня, и знаете вы гораздо больше!

— И кое-что хотела бы забыть, — хмыкнула Нянюшка.

— Но я слишком молодая! — завопила Тиффани. — Не будь я ведьмой, то только и думала бы, что о парнях!

— Ты не слишком молода! — взвилась Нянюшка. — В этом деле возраст не имеет значения. Матушка Ветровоск говорила, что за тобой будущее. У тебя полно будущего. — Она фыркнула. — Уж точно больше, чем у меня.

— Но так не полагается, — возразила Тиффани. — Это должна быть старшая ведьма. — Но тут ее Второй Помысел подал голос, готовый принять вызов. Почему? Почему бы не сделать по-другому? Почему все должно быть в точности так, как было раньше? И что-то внутри нее напружинилось, готовое взяться за дело.

— Ха! — воскликнула Нянюшка. — Ты, девочка моя, танцевала с зайчихой, чтобы спасти своих друзей. Помнишь, как ты так… разозлилась, что схватила кусок кремня, и он вытек у тебя между пальцев, словно вода? Все старшие ведьмы это видели, и они сняли шляпы перед тобой. Перед тобой! Шляпы! — Она сердито затопала по направлению к домику, бросив напоследок: — И запомни, Ты выбрала тебя! Эта кошка отправилась прямиком к тебе, когда Эсме оставила нас.

Тиффани увидела белую кошку, которая невозмутимо умывалась, сидя на березовом пне, и удивилась. О да, она удивилась.

Когда они вернулись к домику, какой-то очень большой и взъерошенный волшебник как раз пытался посадить метлу у козьего сарайчика.

— Хорошо, что ты прилетел, Наверн, — через весь сад окликнула его Нянюшка.

Волшебник расправил мантию, тщательно обогнул травы и снял шляпу, — Тиффани с восторгом заметила, что он закрепил ее на голове шнурком. — Тифф, это Наверн Чудакулли, Аркканцлер Незримого Университета.

Тиффани только раз или два встречала волшебников, и были они из числа тех, кто в своем деле больше полагался на длинные одеяния, остроконечные шляпы и посохи, нежели на умение сотворить что-либо волшебное. На первый взгляд, Чудакулли выглядел так же: борода, большой посох с набалдашником, остроконечная шляпа… постойте, шляпа с арбалетом на тулье?! Ведьминская сторона ее отступила на шаг, чтобы рассмотреть получше. Однако Чудакулли не обращал на нее внимания. Он плакал.

— Это правда, Нянюшка? Ее действительно больше нет?

Нянюшка подала ему носовой платок и, пока он громко сморкался, прошептала Тиффани:

— Они с Эсме были хорошими друзьями в молодости, ну, ты понимаешь, — она подмигнула.

Аркканцлер наконец взял себя в руки. Нянюшка протянула ему кувшин:

— Мое знаменитое средство, Ваша Милость. Пить лучше залпом. Помогает при меланхолии. Правда, насчет себя я не уверена, потому что слишком много его употребляю. Чистая медицина.

Сделав пару больших глотков, Аркканцлер вернул кувшин Нянюшке.

— Вот и не стало Эсмеральды Ветровоск, — проговорил он голосом, сдавленным от горя. — Ах, если бы можно было все вернуть назад! — Он снял шляпу, отвинтил острую верхушку и извлек маленькую бутылочку коньяка и чашечку. — За вас, госпожа Ягг, — прогремел он. — А теперь можно мне взглянуть на нее?

— Мы уже схоронили ее там, где она хотела лежать, — ответила Нянюшка Ягг. — Ты же знаешь, как это бывает. Она не хотела суматохи. Сожалею, Наверн, но мы можем только проводить тебя туда, где она теперь. Тиффани, покажешь дорогу?

И самый важный волшебник в мире почтительно последовал за Нянюшкой и Тиффани к месту упокоения самой важной в мире ведьмы. Нигде в лесу птицы не пели душевнее, чем здесь. Нянюшка и Тиффани отступили на шаг, давая волшебнику возможность побыть с могилой наедине. Он вздохнул:

— Спасибо, госпожа Ягг, госпожа Болит.

Затем аррканцлер обернулся к Тиффани, чтобы хорошенько ее рассмотреть.

— Ради Эсмеральды Ветровоск, дитя мое, если когда-нибудь вам понадобится дружеская поддержка, обратитесь ко мне. Быть главным волшебником в мире — это кое-что… — он сделал паузу. — Я слышал о вас… — и поспешно добавил, заметив, как у Тиффани перехватило дыхание: — Нет, не удивляйтесь. Вы должны знать, что мы, волшебники… присматриваем за тем, что делают ведьмы. Мы чувствуем нарушения в магическом поле, когда что-нибудь… происходит. Так что я слышал о кремне. Это правда? — Его голос стал резким, как у человека, который не болтает по пустякам, а ведет лишь значительные разговоры, и притом значительным тоном.

— Да, — сказала Тиффани. — Это все правда.

— Честное слово, — произнес Наверн Чудакулли, я абсолютно уверен, ваше будущее будет, скажем так, весьма пестрым. Я вижу в вас его знаки, госпожа Тиффани Болит, и я знаю многих людей, обладающих властью, — властью столь большой, что лучше бы они ею не обладали. Вам пришлось нелегко в начале, и мне очень интересно, на что вы способны в дальнейшем.

Он опустил голову и добавил:

— А теперь, дамы, прошу вас оставить меня наедине с моими чувствами.

Уверен, я смогу найти путь обратно.

Спустя некоторое время аррканцлер вернулся к своей метле и умчался в сторону Анк-Морпорка. Метла вихлялась, когда он поднялся над деревьями в последнем приветствии.

Нянюшка усмехнулась:

— Настоящий мастер. Может быть резвым, когда захочет, а если нет… Что ж, он достаточно хорошо управляется с метлой, когда внутри него бушует бренди. В конце концов, наверху не так уж много вещей, в которые он мог бы врезаться!

Все больше и больше людей сбредалось к домику, чтобы отдать последние почести. Похоже, каждому хотелось оставить прощальный дар для Матушки Ветровоск. Для ведьмы, которая всегда приходила на помощь, даже если ее не любили. Эсме Ветровоск не делала приятных вещей. Она делала то, что было необходимо. Она всегда была на своем месте, когда за ней прибегали, появлялась в любое время дня и ночи, когда ее просили (и иногда не просили, что не всегда было удобно), и тогда все начинали чувствовать себя… в безопасности. Они приносили ветчину и сыр, молоко и огурцы, джем и пиво, хлеб и фрукты… Мётлы сновали между деревьев повсюду, а ведьмы, надо сказать, ничего не ценят так, как бесплатную еду, — Тиффани поймала одну пожилую ведьму за попыткой упрятать целую курицу в свои панталоны. Однако, стоило появиться ведьмам, как поток селян начал иссякать. Если кругом полным-полно ведьм, зачем рисковать? Никто не хотел превратиться в лягушку, — в конце концов, как тогда собирать урожай? Они поспешно извинялись и удалялись прочь, и за ними довольно неустойчиво ковыляли те, кто успел вкусить знаменитых коктейлей Нянюшки Ягг.

Ни одна из ведьм не была приглашена, однако они словно бы откликнулись на зов — как и аркканцлер. Даже миссис Иервиг явилась. Она прибыла в карете, запряженной парой лошадей, убранных черными плюмажами, а ее руки звенели от браслетов и побрякушек — словно ударный оркестр упал с обрыва, — а на шляпе красовались серебряные звезды. Ее муж уныло влачился следом. Тиффани почувствовала жалость к этому человеку.

— Приветствую, сестры, и пусть руны охранят нас в этот знаменательный день, — произнесла миссис Иервиг чуть громче, чем следовало, чтобы все ее услышали, — она любила демонстрировать свое ведьмовство. Она наградила Тиффани долгим значительным взглядом, и это вывело Нянюшку Ягг из себя.

Нянюшка поклонилась как можно небрежнее и отвернулась.

— Смотри, Тиффани, — сказала она, — вон Агнесса Нитт. Эй, Агнесса!

Агнесса — ведьма, чья талия выдавала столь же почтительное отношение к еде, как и у фигловской кельды, — запыхавшись, приблизилась к ним.

— Я была на гастролях в «Стагопольском Многозвучии для всех» в Щеботане, когда узнала, и примчалась так быстро, как только смогла.

Тиффани не встречалась с Агнессой раньше, но, увидев ее умное и искреннее лицо, решила, что с ней неплохо бы подружиться. Мгновением позже на землю рухнула вихляющаяся метла, и Тиффани с плохо скрываемым восторгом услышала знакомое «Э-эм» Петунии.

— Эм, Тиффани, я слышала, что ты здесь. Эмм, наверное, нужно помочь приготовить какие-нибудь бутерброды? — сходу предложила Петуния, размахивая огромным куском бекона.

Петуния была замужем за свиноводом и сама считалась лучшей утомительницей свиней в Ланкре. Кроме того, она была одной из лучших подруг Тиффани.

— Димити тоже здесь и, эм, Люси Варбек, — продолжала Петуния. Ее эмканье в присутствии других ведьм переходило в хроническую стадию. Что характерно, она никогда не употребляла этого слова, когда возилась со свиньями, и это говорило кое что о Петунии и свиньях.

С помощью внуков Нянюшки Ягг Тиффани расставила импровизированные столы. В конце концов, всем известно, что похороны устраиваются для множества людей, которые желают есть и пить в любой ситуации. Звучала музыка, а еще — ангельский голос Агнессы. Она пела «Плач Коломбины», и нежная мелодия лилась над крышей и лесом. Этот голос, как сказала Нянюшка Ягг, мог бы заставить деревья плакать.

А потом были танцы — не без помощи варева Нянюшки Ягг. Нянюшка Ягг даже самое серьезное собрание могла заставить петь и плясать. Это подарок, подумала Тиффани. Нянюшка Ягг и кладбище развеселит, если подойдет к делу с усердием.

— Довольно кислых мин, — заявила Нянюшка. — Эсме Ветровоск умерла хорошей смертью в собственном доме, чего и каждому желаю. Ведьмы в курсе, что все люди умирают, и если уж им удается умереть через много лет, оставив мир чуть лучше, чем он был до них, то уже одного этого довольно для счастья. Все остальное — это так, уборка. А теперь давайте плясать! От танцев мир вертится. А еще быстрее он вертится, если хлебнуть укипаловки.

Последнее утверждение вызвало полное одобрение Нак Мак Фиглов — Роба Всякограба, Вулли Валенка, Величего Яна и гоннагля, Ужасен Велик Билли Подбородища, которые раскачивались на ветвях деревца, проросшего сквозь соломенную крышу домика Матушки. Впрочем, часть заявления, касающуюся танцев, они отложили на потом. Фиглам почти удавалось скрываться из глаз — разве что пара особо наблюдательных ведьм заметила их, — но теперь они спустились в судомойню, где Тиффани приступила к тому, чего обычно пожилые ведьмы ожидают от молодых, — уборке.

Едва стихли пронзительные звуки гоннаглевой волынки, исполнившей тихий реквием по карге из карг, как Фиглы устроили набег на столы в поисках объедков, оставленных ведьмами.

— Вайли, бедная Матушка, — вздохнул Величий Ян, потягивая Нянюшкин самогон из бутылки. — Я ж ее хорошо знал.

— А вот и нет, — отрезала Тиффани. — Только Матушка Ветровоск хорошо знала Матушку Ветровоск. — Эта тема все еще причиняла ей боль, а ведьмы снаружи нервировали.

Вулли Валенок рассмеялся:

— Таперича это был не я, Роб. Я носа в это не сувал. Я ж говорил, что карга в печали, иль нет?

— Я ща твой нос еще не туда засуну, ежели не заткнешься, — проворчал Величий Ян. Конечно, танцы они отложили, но как насчет небольшой драки? Он сжал было кулаки, но вынужденно отступил, когда друзья Тиффани вошли в судомойню.

— Думаю, это будешь ты, Тиффани, — прошептала Димити, тыкая ее в спину. — Нянюшка Ягг только что встала и послала за тобой. Тебе лучше выйти.

— Давай, Тифф, — поддержала Петуния. — Все знаю, что Матушка Ветровоск, эм, подумывала о тебе…

Подталкиваемая друзьями, Тиффани покинула судомойню, но застыла у задней двери домика, не решаясь сделать последний шаг. И претендовать. Это был Матушкин домик, она все еще ощущала это, несмотря на то, что не-ветровосковость начинала скапливаться вокруг нее, словно большая дыра в воздухе. Тиффани опустила взгляд: Ты вертелась у ее ног, потирая свою маленькую твердую голову о ее ботинок.

— Да, дамы, — вещала Нянюшка Ягг ведьмам, которые глазели на нее, — Эсме ничего не сказала нам о том, кого она хотела бы видеть своим преемником. — Она сделала Тиффани знак приблизиться. — Хотела бы я быть здесь, когда госпожа Грапс сделала ведьмой саму Эсме Ветровоск. Вам кажется, будто тот, кто сделает вас ведьмой, влияет на то, какой вы станете, но каждая из нас должна сама найти свой путь. Матушка Ветровоск всегда была ведьмой сама по себе — а вовсе не второй госпожой Грапс. И хотя каждая из нас говорит сама за себя, люди вроде аркканцлера или лорда Витинари или, ну, скажем, гномьей Королевы-под-горой хотят знать, что есть кто-то, кто может официально говорить от лица всех ведьм. И я уверена, именно Эсме Ветровоск была для них голосом всего ведьмовства. Так что нам следует прислушаться и к ее голосу тоже, а она говорила мне, кого хочет видеть своей наследницей. Да, она написала имя на этой табличке. — Нянюшка взмахнула в воздухе табличкой, которая лежала на груди у Матушки Ветровоск.

Кое-кто явно подхватил идею миссис Иервиг по присвоению домика — или же это миссис Иервиг уже строила планы поселить здесь свою последнюю воспитанницу. Нянюшка Ягг пристально посмотрела на нее без малейшего следа веселья.

— Летиция Иервиг многое делает для своих подопечных! — заявила она, игнорируя многозначительное «хмммм» миссис Иервиг. — Но Тиффани Болит — да, сестры, все мы знаем, на что она способна. Дело не в блестящих побрякушках. И не в книгах. Дело в том, чтобы быть ведьмой до мозга костей во тьме, в горе и слезах! Дело в том, чтобы быть настоящей. Эсме Ветровоск была настоящей до мозга костей. Как и Тиффани Болит, и поэтому владение теперь принадлежит ей.

У Тиффани перехватило дыхание, когда все ведьмы разом уставились на нее. А потом под прокатившийся по толпе ропот она выступила вперед.

Ты пронзительно мяукнула и уселась у ее ног. Потом воздух басовито загудел, и появились пчелы; они потоком струились из ульев Матушки Ветровоск и ореолом окружили Тиффани. Девушка и рой вместе стояли на пороге. Тиффани протянула руки, и пчелы усаживались на них, словно приветствуя ее дома.

И в этот скорбный день, день прощания с ведьмой ведьм, не было более весомого аргумента, чтобы сделать Тиффани той, за кем можно идти.