ГЛАВА 9
Было время, когда эта почтенная мать семейства, корпя над решением кроссворда в "Обсервер", отдувалась, рвала на себе волосы и оглашала комнату необычными ругательствами, которым научилась у своих дружков по охоте, но, как она ни силилась, ей никогда не удавалось угадать больше пятнадцати процентов слов, и постепенно ее раж сменился апатичным смирением, и теперь она просто сидит, уставившись в газету, потому что знает: сколько ни лижи она кончик карандаша, из этого не выйдет никакого или почти никакого проку.
Входя, я слышал, как она разговаривает сама с собой, точно какой-нибудь персонаж Шекспира: "Вымеренное шествие святого вокруг жилища с пристройкой, о господи", из чего можно было заключить, что ей попался крепкий орешек, и думаю, она обрадовалась любимому племяннику, чей приход позволил ей с чистой совестью оторваться от осточертевшего занятия. Во всяком случае приветствовала она меня радушно. Для чтения она обычно надевает очки в черепаховой оправе, которые делают ее похожей на рыбу в аквариуме. Она взглянула на меня сквозь них.
- Привет, мой скачущий Берти.
- Доброе утро, старая прародительница.
- Ты уже встал.
- Давно.
- Тогда почему ты сидишь дома, вместо того чтобы агитировать? И почему у тебя такой вид, словно тебя принесла в зубах кошка?
Я вздрогнул. Я намеревался умолчать о недавнем прошлом, но со свойственной тетушкам проницательностью она по каким-то признакам поняла, что я прошел через горнило испытаний, и она стала бы выпытывать и выспрашивать, пока бы я во всем не сознался. Любая толковая тетушка может дать фору инспекторам Скотланд-Ярда по части допрашивания подозреваемого, и я знал, что запираться бессмысленно. Или немыслимо? Надо будет справиться у Дживса.
- У меня такой вид, словно меня принесла в зубах кошка, потому что я чувствую себя как то, что она принесла в зубах, - сказал я. - Пожилая родственница, я расскажу вам одну странную историю. Вы знаете здешнюю кикимору по фамилии Мак-Коркадейл?
- Ту, что живет на Ривер-Роу?
- Ту самую.
- Она адвокат.
- Похоже.
- Ты с ней познакомился?
- Познакомился.
- Она соперница Медяка на выборах.
- Знаю. А мистер Мак-Коркадейл до сих пор жив?
- Давно умер. Попал под трамвай.
- Я не осуждаю беднягу. На его месте я поступил бы точно так же. Это единственный выход, если ты взял в жены такую женщину.
- Как ты с ней познакомился?
- Я пришел к ней, чтобы агитировать ее за Медяка, - ответил я, после чего коротко и сбивчиво рассказал свою странную историю.
Номер прошел на ура. Прошел как по маслу. Я сам вообще-то не находил в своем рассказе ничего смешного, но ближайшая родственница нашла, он, без сомнения, ее здорово позабавил. В жизни не слышал, чтобы женщина заливалась таким гомерическим хохотом. Было бы ей куда катиться, она покатилась бы со смеху. Ирония судьбы: я столько раз терпел неудачу, пытаясь развеселить публику веселым анекдотом, а тут, по сути, трагическая история - и такой хохот в зале.
Тетя все еще изображала смех гиены, которая только что услышала хорошую шутку от другой гиены, и тут вошел Спод, как всегда выбрав для своего появления неподходящий момент. Спода никогда не хочешь видеть, но особенно его не хочешь видеть в ту минуту, когда кто-то от души смеется над тобой.
- Я где-то оставил конспект завтрашнего выступления, - сказал он. - Над чем вы смеетесь?
Несмотря на припадок судорожного смеха, прародительнице все-таки удалось выговорить пару слов.
- Это Берти.
- Хм, - сказал Спод, взглянув на меня так, словно ему не верилось, что какое-то мое слово или действие может вызвать смех, а не ужас и отвращение.
- Он только что был у миссис Мак-Коркадейл.
- Хм.
- Агитировал ее за Медяка Уиншипа.
- Хм, - снова сказал Спод. Я уже отмечал, что хмыканье было его слабостью. - Этого от него и следовало ожидать.
Бросив на меня еще один взгляд, в котором презрение примешивалось к враждебности, и сказав, что, возможно, он оставил свои записи в павильоне у озера, он избавил нас от своего тошнотворного присутствия.
По-видимому, до сознания пожилой родственницы дошло, что мы со Сподом относимся друг к другу, не как Дамон и Пифий. Она перестала изображать смех гиены.
- Спода не назовешь любезным.
- Нет.
- Он тебя не любит.
- Нет.
- Может, он и меня не любит?
- Нет, - сказал я и подумал - ведь для Вустеров справедливость прежде всего, - что вот я критикую Спода за хмыканье, а сам заладил: нет да нет. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь, Вустер? Я задал себе этот вопрос, который почерпнул из Библии наряду с прочими полезными сведениями, когда готовился к конкурсу на лучшее знание библейских текстов.
- Ему вообще кто-нибудь нравится? - спросила родственница. - Мадлен Бассет если только.
- Он, кажется, в восторге от Л.П. Ранкла.
- С чего ты взял?
- Я случайно подслушал их разговор по душам.
- Хм, - сказала родственница, потому что чужие междометия прилипчивы. Что ж, по-моему, тут нечему удивляться. Рыбак рыбака...
- Видит издалека?
- Именно. А у грибов даже поганка к поганке тянется. Кстати, напомни мне, чтобы я тебе кое-что сказала про Л. П. Ранкла.
- Ладно.
- Мы вернемся к Л. П. Ранклу позднее. А Спод на тебя злится по старой памяти или ты опять чем-то ему не угодил?
В этот раз я рассказал ей все без колебаний. Я знал, что она мне посочувствует. Я изложил ей все факты с тем чистосердечием, на которое может подвигнуть племянника надежда на тетушкино участие.
- Все эта мошка.
- Не понимаю тебя.
- Мне пришлось прийти на помощь.
- Да объясни ты толком.
- Споду не понравилось.
- Что ему не понравилось? Мошка? Что это еще за мошка? Расскажи, что произошло, последовательно, а не задом наперед.
- Конечно, если вам интересно. Дело было так.
Я рассказал ей о мошке в глазу Мадлен, о том, как я полностью вернул ей зрение, и как Спод неправильно истолковал мои действия. Она присвистнула. Сегодня все как сговорились и не упускают случая присвистнуть на Вустера. И даже давешняя горничная, узнав меня, надула губки, как будто собиралась сделать то же самое.
- Больше так никогда не делай, - посоветовала мне тетя.
- А если понадобится? Куда же деваться?
- Найди куда деться. А то будешь вытаскивать у нее из глаза посторонние предметы, а потом еше придется на ней жениться.
- Это мне больше не грозит, ведь она невеста Спода.
- Не знаю, не знаю. По-моему, у них что-то разладилось.
Я бы удивился, узнав, что во всем лондонском почтовом округе "3.1" сыскался человек, умеющий лучше, чем Бертрам Вустер. противостоять тому, что Дживс, я слышал, называет "пращами и стрелами яростной судьбы" [Шекспир. "Гамлет" (акт III, сцена 1), пер. М. Лозинского]: но не скрою, на эти страшные слова я снова отреагировал, как осина, причем даже с большим вживанием в образ, чем во время разговора с вдовой Мак-Коркадейл.
На то были свои причины. Во главу угла всей своей внешней политики я поставил предположение, что этот двойственный союз застрахован не только от краха, но даже от серьезных потрясений. Спод, по его собственным словам, боготворил Мадлен за одухотворенность, а она, как я уже имел случай заметить, не стала бы бросаться таким выгодным женихом. Мне казалось, что если есть на свете пара, которой с полной уверенностью можно прочить золотую свадьбу на широкую ногу, то это их пара.
- Разладилось? - повторил я хриплым шепотом. - Вы имеете в виду, что когда... как же это...
- О чем ты?
- "Когда та лютня трещину дала, недолго музыка играть могла" [Цитата из поэмы А. Теннисона "Мерлин и Вивиана"]. Это не мое, это Дживс.
- Похоже, что так. Вчера за ужином я заметила, что он отказался от коронного блюда Анатоля, а она сидела бледная, смиренная, как монашка, и крошила хлеб. Раз уж я заговорила о коронном блюде Анатоля, скажу тебе то, что собиралась, про Л. П. Ранкла: решающая минута близится. Я сгруппировалась для прыжка и крепко надеюсь, что Таппи скоро разбогатеет.
Я прищелкнул языком. Я первый стоял за то, чтобы Л. П. Ранкл поделился с Таппи своими миллионами, но сейчас было не время менять тему разговора.
- Забудьте пока о Таппи. Подумайте о щекотливом положении Бертрама Уилберфорса Вустера.
- Уилберфорса. - пробормотала она, насколько ей позволял бормотать ее выдающийся голосовой аппарат. - Я когда-нибудь рассказывала тебе, как ты получил это прозвище? Это была идея твоего отца. За день до того, как тебя поднесли к купели, - ты был похож при этом на исполнителя эпизодической роли в гангстерском фильме - твой родитель сорвал куш на скачках "Гранд нэшнл", поставив на аутсайдера по кличке Уилберфорс, и поэтому настоял, чтобы тебя назвали в его честь. Сочувствую тебе, но нам всем приходится нести свое бремя. Второе имя твоего дяди Тома - Портарлингтон, а мне при крещении чуть не дали имя Филлида.
Я шлепнул ее по кумполу ножом для бумаг, похожим на восточный кинжал, какими убивают людей в приключенческих романах.
- Не отвлекайтесь. Тот факт, что вас чуть не окрестили Филлидой, без сомнения, займет достойное место в вашей автобиографии, но обсуждать его сейчас совершенно необязательно. Мы говорим о том, какая страшная опасность будет мне угрожать, если ось Мадлен - Спод развалится.
- Ты считаешь, если Мадлен разорвет помолвку, тебе придется заполнить образовавшуюся пустоту?
- Вот именно.
- Она не сделает этого. Ни в жизнь.
- Но вы сказали...
- Я только хотела построже тебя предупредить, чтобы ты впредь не вытаскивал мошек из глаз Мадлен. Может быть, я переусердствовала.
- Вы меня насмерть перепугали.
- Прости, что сгустила краски. Тебе не о чем беспокоиться. Это одна из тех легких размолвок, которые бывают у не в меру сюсюкающих парочек.
- Из-за чего же она произошла?
- Почем я знаю. Может быть, он оспорил ее утверждение, что звезды на небе - это божьи цветочки.
Что ж, это было вполне возможно. С Гасси Финк-Ноттлом Мадлен рассорилась после того, как сказала ему, что на закате всегда думает о Небесной Заступнице, выглядывающей из-за золотой полосы небосвода [Цитата из стихотворения Данте Габриэля Россетти "Непорочная Дева"], а он спросил: о ком, о ком? и она ответила: о Небесной Заступнице, и он сказал: никогда о такой не слыхивал, и добавил, что его тошнит от закатов, от всего небесного и от Небесной Заступницы тоже. Барышню с ее взглядами легко ранить небрежным отношением к звездочкам и цветочкам.
- Возможно, они уже помирились, - сказала прародительница. - Но все-таки тебе лучше держаться от Мадлен подальше. Спод - человек порывистый. Может разукрасить тебе физиономию.
- Он уже угрожал это сделать.
- Так и сказал: разукрашу физиономию?
- Нет, он обещал размазать меня по лужайке перед домом и потом станцевать на моих потрохах в сапогах с подковами.
- Один черт. Так что на твоем месте я соблюдала бы осторожность. Будь с Мадлен холодно-вежливым. Если ты увидишь, что еще какие-нибудь мошки летят в ее сторону, заботливо подай им пальто и пожелай счастливого пути, но не вздумай вмешиваться.
- Не буду.
- Надеюсь, я рассеяла твои страхи.
- Рассеяли, старая кровинка.
- Тогда почему ты морщишь лоб?
- Хм, почему? Да вот Медяк.
- Что Медяк?
- Это из-за него я морщу лоб.
Весть о возможном возвращении Мадлен Бассет на ярмарку невест настолько меня встревожила, что я лишь сейчас вспомнил про Бингли и его предсказание неминуемого поражения Медяка. Мне было стыдно и совестно, что под влиянием своих личных неприятностей я так позорно отодвинул Медяка в конец повестки дня. Я уже давно должен был заострить внимание тети Далии на вопросе о его шансах на выборах. Не сделав этого, я подвел друга, а друзей, с гордостью могу сказать, я подводить не привык. Неудивительно, что я мучался угрызениями совести.
Я поспешил реабилитироваться - если я не ошибаюсь, именно это делают люди, подложившие свинью тому, кого любят как брата.
- Я когда-нибудь говорил вам о человеке по фамилии Бингли?
- Если и говорил, то я не помню.
- Он недолгое время служил у меня камердинером, когда у нас с Дживсом возникло разногласие по поводу моей игры на банджолайке. Тогда у меня был дом в Чафнелл-Риджис.
- И он его, кажется, спалил?
- Нализавшись в стельку. Дом сгорел дотла, и моя банджолайка тоже.
- Теперь я поняла, о ком ты. Ну, и что этот Бингли?
- Он живет в Маркет-Снодсбери. Я встретил его сегодня утром и случайно упомянул о том, что агитирую за Медяка.
- Если это можно назвать агитацией.
- И он сказал, что я впустую трачу время. Он посоветовал мне поставить кругленькую сумму на мамашу Мак-Коркадейл. Сказал, у Медяка нет ни малейшего шанса.
- Он дурак.
- Я тоже так всегда считал, но он говорил как человек, располагающий сведениями.
- Какими это еще сведениями он может располагать? Выборы не скачки, где получают информацию от жучка. Не спорю, возможно, борьба будет упорной, но Медяк должен выйти победителем. У него есть секретное оружие.
- Не могли бы вы повторить? Мне кажется, я плохо расслышал.
- Медяку не страшна никакая конкуренция, потому что у него есть секретное оружие.
- Какое?
- Спод.
- Спод?
- Милорд Сидкап. Ты слышал когда-нибудь, как он говорит?
- Только что.
- На публике, дурак.
- А, на публике. Нет, не слышал.
- Я уже говорила тебе, что он потрясающий оратор, только ты, наверно, забыл.
Это показалось мне вполне правдоподобным. Спод в свое время был настоящим диктатором и всюду появлялся во главе отряда сторонников в футбольных трусах, скандирующих "Хайль Спод", а чтобы сделать такую карьеру, нужно обладать даром слова.
- Ты не питаешь к нему симпатии, я тоже, но ему нельзя отказать в красноречии. Аудитория слушает его, затаив дыхание, а когда он кончит, разражается громом аплодисментов.
Я кивнул. Мне самому устраивали овации после исполнения "Свадебной песни пахаря" на загородных концертах. Я бисировал по два, а то и по три раза, даже когда забывал слова и вынужден был вставлять отсебятину вроде "ля-ля-ля, пам-пам-пам, я спешу по делам". Я сказал тетушке, что у меня с плеч полгоры свалилось, и она ответила: "Голова у тебя свалилась, а не полгоры".
- Вы зарядили меня бодростью, - сказал я, пропуская мимо ушей ее подковырку. - Вы же понимаете, победа на выборах нужна Медяку, как воздух.
- Ему втемяшилось в голову представлять Маркет-Снодсбери в Вестминстерском зоопарке?
- Не совсем так. Ему самому парламент не ахти как сдался. Но он думает, что Флоренс укажет ему на дверь, если он потерпит поражение.
- Возможно, он прав. Она не выносит неудачников.
- Он сказал мне то же самое. Вспомните, какая участь постигла Перси Горринджа.
- Не его одного. Англия усеяна бывшими женихами Флоренс, которых она уволила в запас из-за несоответствия ее стандартам. Их насчитываются десятки. Думаю, у них есть свои клубы и общества.
- Возможно, в честь Флоренс они именуют себя Старыми Флорентийцами.
- И устраивают ежегодные банкеты!
Некоторое время мы размышляли о Флоренс: потом тетушка сказала, что должна удалиться, чтобы обсудить с Анатолем меню сегодняшнего ужина - надо уговорить его приготовить нечто из ряда вон выходящее. Жизненно важно, сказала она, чтобы он превзошел самого себя.
- Пока ты не прервал меня и не привлек мое внимание к имени Уилберфорс, я говорила про Л. П. Ранкла.
- Вы сказали, у вас создалось впечатление, что он готов к сотрудничеству.
- Совершенно верно. Знаешь, каким становится питон после нескольких обильных трапез?
- Понятия не имею.
- Он становится умиротворенным. Подобревшим, смягчившимся, питоном-милягой. И если только я не глубоко заблуждаюсь, те же изменения происходят с Л. П. Ранклом под влиянием кухни Анатоля. Ты видел его за ужином вчера вечером?
- К сожалению, нет, я не смотрел. Всеми фибрами своего существа я отдался поглощению пищи. А что, я много потерял? На него стоило посмотреть?
- Он просто сиял. Ему было, конечно, не до застольной беседы, но и без слов становилось ясно, что он - самодружелюбие и сама благосклонность. Видно было: он только и ждет сигнала, чтобы приступить к раздаче подарков. От Анатоля зависит, угаснет этот рождественский запал или разгорится еще пуще. Я знаю, на него можно положиться.
- Добрый старый Анатоль, - сказал я, зажигая сигарету.
- Аминь, - благочестиво подытожила прародительница, а затем, сменив тему, добавила: - Унеси эту вонючую сигарету из дома, чертенок. От нее так пахнет, как будто прорвало канализацию.
Всегда готовый потакать малейшей ее прихоти, я вышел из комнаты через застекленную дверь совсем не в том настроении, в котором входил. В душе Вустера царил оптимизм. У Медяка, говорил я себе, все будет хорошо, у Таппи все будет хорошо, и в самом ближайшем будущем веселый Купидон помирит Мадлен и Спода, даже если последний сделал какое-то неуместное замечание о звездочках и цветочках.
Докурив сигарету, я был не прочь вернуться и продолжить разговор с пожилой родственницей, но тут до меня донесся голос уже успевшего выздороветь Сеппингса, и от того, что я услышал, кровь застыла у меня в жилах. Я остолбенел, как Лотова жена, чью печальную повесть я изучил во время подготовки к конкурсу на лучшее знание библейских текстов.
Услышанная мной реплика Сеппингса звучала так:
- Миссис Мак-Коркадейл, мадам.
