Глава 2

Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. До разработки золотых россыпей Клондайка дело дошло только в сороковом году, а Витватерсранда в Южной Африке — вообще в пятьдесят третьем. Император по характеру был очень осмотрительным человеком и не любил что-либо делать впопыхах.

Как ни странно, толчок освоению Южной Африки непроизвольно дал купец Никодим Владимирович Уткин, отец первого среди людей воздухоплавателя графа Глеба Уткина, ныне командующего Императорским воздушным флотом. В свое время купец получил от молодого царя легкий выговор за то, что он, обещая кому-то в чем-то посодействовать перед императором, плату иногда брал натурой — если, конечно, та была достаточно привлекательной — а налогов с этого гешефта не платил.

Когда подобные удовольствия прекратили быть бесплатными, купец стал предаваться им существенно реже. Во-первых, из-за жадности. А во-вторых, сказывался довольно почтенный возраст. Но все же иногда он позволял себе слегка тряхнуть стариной, и в конце концов неожиданно для себя допозволялся — очередная пассия ухитрилась затащить его под венец. Впрочем, он был не больно-то против и даже успел полюбоваться на дочь, прежде чем мирно скончаться от старости.

Девочку и ее мать приютил Глеб Уткин, а в воспитании малышки принял деятельное участие легендарный воздухоплаватель, кавалер Золотой звезды кот Герой. И он, естественно, часто приводил свою подопечную к императорской чете, у которой в это время рос ее ровесник Георгий. В силу чего дети много времени проводили вместе, причем это продолжилось и тогда, когда они подросли. И даже когда совсем выросли, то есть им стукнуло по восемнадцать лет. То, что молодые люди, мягко говоря, испытывают симпатию друг к другу, тайной ни для кого не являлось, в том числе и для императорской четы. И вот однажды император вызвал сына для серьезного разговора, который начался с вопроса — как он относится к Софье Уткиной.

— Я ее люблю, — набычившись, сообщил сын, — и счастлив тем, что она отвечает мне взаимностью.

— Да на здоровье, — пожал плечами император, — я, например, когда первый раз влюбился, был моложе тебя.

Его величество говорил чистую правду. Когда курсант Новицкий впервые увидел преподавательницу сексуальной культуры и через шесть с половиной минут после начала занятия влюбился в нее, он был почти на год моложе, чем сейчас Георгий.

— Можешь даже жениться, — продолжал император, — но не просто так, а тайно. И желательно со скандалом. Не понимаешь? Ладно, зови сюда Соню, объясню обоим сразу. Ее, в конце концов, это тоже касается.

Странные с первого взгляда речи императора на самом деле являлись плодом достаточно серьезных раздумий.

На примере разработки Клондайка стало понятно, что усилия по сохранению тайны, предпринятые русскими, оказались недостаточными. И это при том, что Аляска на бумаге уже являлась территорией России, и ни Франция, ни Англия против этого не возражали.

Довольно многочисленная — около четырехсот человек — русская экспедиция на трех кораблях прибыла к устью Юкона, где меньше чем за год построила два небольших речных парохода (двигатели для них были привезены с собой). Затем потихоньку поднялась по Юкону до места, где в него впадала река Клондайк, и основала там поселение, почему-то названное Дуболомовкой. Впрочем, через непродолжительное время оно стало именоваться городом Новый Ярославль. Правда, по картам двадцать первого века это место уже относилось к Канаде, но в первой половине века восемнадцатого никаких хоть сколько-нибудь достоверных карт этих мест ни у формальных хозяев Канады, французов, ни у англичан не было. Да и сами они там не появлялись. Поэтому Новицкий в своем указе написал, что граница между русскими и французскими владениями проходит по сто тридцать девятому западному гринвичскому меридиану, и никаких кривотолков это не вызвало. Сергей специально провел границу вплотную к Новому Ярославлю, стоящему точно на месте Доусона в покинутом им времени, дабы со временем, когда французы или англичане прознают про золото и захотят прибрать к рукам это место, его можно было отдать без ущерба для репутации России. В порядке уточненной демаркации границы, например, и не бесплатно. Ибо воевать, имея такое плечо снабжения, император не желал. Кроме того, он втайне надеялся, что уж за такой-то лакомый кусок англичане обязательно передерутся с французами, однако тогда это не срослось.

Впрочем, в тайне золотодобычу на Клондайке удалось держать только четыре года, а потом англичане про нее разнюхали, быстренько настучали французам, и те прислали возмущенную ноту о том, что это вообще-то их территория. Дипломатические дрязги продолжались почти год, за который русские успели отправить вниз по Юкону последний караван с золотом и эвакуировать старателей в русскую Калифорнию, где им предстояло заняться тем же самым, после чего наконец-то была точно согласована линия разграничения. Она получилась почти прямой, имея всего одну небольшую выпуклость в районе впадения Клондайка в Юкон, как будто карандаш, скользя вдоль линейки, именно здесь наткнулся на придерживающий ее палец. Впрочем, Новицкий проявил уступчивость не даром, а в обмен на поставки хлопка общей ценой примерно в полмиллиона рублей в течение пяти лет. Ну, а кроме этого всего удалось вывезти около пятидесяти тонн золота за все время его добычи. По меркам восемнадцатого века это было огромное количество, по стоимости как минимум десятикратно превышающее все расходы на экспедицию, так что и без хлопка дело принесло неплохую прибыль, а уж с ним и тем более. Однако Новицкий все равно жалел, что лавочку пришлось прикрывать так быстро, и задумался, отчего так получилось. Вскоре он пришел к выводу, что это произошло из-за отсутствия легенды прикрытия, даже простейшей однослойной. Стоило только англичанам узнать про возведенный на слиянии рек поселок, и дальнейшее было уже предопределено.

Повторять подобный промах в Южной Африке, где золота можно было накопать как минимум раз в десять больше, чем на Аляске, лишь бы никто не мешал, у императора не было ни малейшего желания.

Вообще-то опорный пункт где-то на юго-западном побережье черного континента давно предполагалось легендировать в качестве промежуточной базы на пути в Австралию, еще в тридцать седьмом году открытой русским мореплавателем Эдвардсом в процессе его первого кругосветного путешествия. Но это населенный пункт на берегу, а как быть с тем, который просто вынужден будет возникнуть на месте золотых приисков? Ведь его когда-нибудь обязательно обнаружат, пусть и не сразу.

Немного подумав, Новицкий решил — пусть это будет небольшой поселок беглецов из России, якобы прячущихся там от тирании Петра Второго. И располагаться он будет не прямо у шахт, а немного в стороне, где-нибудь у речки. Шахты же пусть официально добывают железную или медную руду для нужд маленькой колонии.

В таком виде прикрытие получалось уже более или менее убедительным, но два вопроса все равно немного подвисали. Кто именно побежит от него, Петра Второго, столь далеко? И почему он позволит им это сделать, а не ликвидирует зачинщиков и не пересажает всех остальных еще в процессе подготовки?

Император вздохнул. Он уже знал, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Если бы еще пять лет назад не были бы почти прекращены притеснения староверов, их бы можно было вдохновить на подобный подвиг. Однако сейчас — фигушки, им и в России неплохо. Во всяком случае, не настолько плохо, чтобы бежать аж в дальний конец Африки.

И тут его величество вспомнил о развивающемся прямо у него на глазах романе среднего сына с Софьей Уткиной. А что? Парень уже взрослый, девушка тоже, задачу поймут и смогут выполнить, тем более что в состав экспедиции можно будет включить и достаточно квалифицированных советников. Так вот, предположим, что он, император, будет резко против брака своего сына с какой-то купчихой. Типа для него уже пара заграничных принцесс припасено, нечего тут выкобениваться. А сын, наоборот, упрется рогами в землю так, что его не сдвинешь. Да еще и тайно женится на своей избраннице. И тогда тиран, в душе, может быть, и слегка сожалея, изгонит несчастных влюбленных из России.

Однако за них, ясное дело, заступится императрица, в результате чего изгнаны они будут не просто так, а с достаточными суммами денег на дорогу и разрешением взять с собой какое-то количество народу. Сергей поделился своими планами с Леной, и вскоре в Лефортовском дворце состоялась беседа, начало которой было описано выше, а после нее начали происходить поистине удивительные вещи.

Сначала средний сын императорской четы вдруг тайно повенчался со сводной сестрой первого воздухоплавателя, графа Глеба Уткина. Однако тайным этот брак оставался совсем недолго, ибо священник, едва закончив обряд, тут же настрочил донос и бодрой трусцой отнес его куда следует. А потом в царском семействе произошел невиданный и неслыханный скандал, хотя до этого венценосные супруги жили душа в душу.

Дежурный наряд в приемной, специально подобранный так, чтобы не разболтать об увиденном хотя бы самым близким он не мог, еле успел шарахнуться в стороны от пробкой вылетевшего из кабинета Георгия. Затем из-за оставшейся полуоткрытой двери донесся ор. Поначалу император орал на жену, но она быстро перехватила инициативу. Наконец, в качестве финального аккорда выступило битье посуды. Будучи людьми довольно бережливыми, Сергей с Леной заранее подобрали то, что именно они начнут бить, но даже такую посуду было жалко.

— Питер, а ведь гусятницу, пожалуй, удастся склеить, — шепнула императрица, шваркнув об пол последнюю тарелку. — Ладно, иди, а я порежу лук и за тобой.

Император, не глянув на секретаря, дежурного камердинера и охрану, почти бегом покинул свою резиденцию, а за ним из кабинета вышла ее величество. Императрица была вся в слезах — лук попался довольно ядреный.

Естественно, что через пару дней о случившемся начали шептаться, а еще через один — и говорить почти вслух. В общем, императорский указ о том, что Георгию с Софьей надлежит немедленно покинуть пределы России и не возвращаться без особого на то дозволения, никакого удивления не вызвал.

Спустя три дня после указа изгнанники погрузились на императорский поезд, тут же двинувшийся на север. В Санкт-Петербурге их ждал адмирал Рид Ксенофонтович Эдвардс на борту своей шхуны «Мария Третья», или в просторечии «Маша».

— Ох, — пожаловалась Софья своему недавно и при таких необычных обстоятельствах обретенному мужу, — устала, зато теперь трое суток можно будет отдыхать, а то прямо ноги отваливаются, столько беготни было перед отъездом.

— Двое, — уточнил Георгий, — это обычный поезд едет так долго, а императорский курьерский — ровно сорок восемь часов. Кстати, нам с тобой не помешает решить еще один вопрос. Отец велел называть поселение в Африке государством, якобы независимом от России. Однако если его буду официально возглавлять я, то есть русский великий князь, хоть и опальный, некоторые могут в этой самой независимости усомниться. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы стать там какой-нибудь герцогиней? Может, даже великой, чтобы обойтись без излишней скромности. Или, если не вводить в новой стране монархию, а придерживаться идеалов свободы, то… как будет народный трибун женского рода? Наверное, народная трибуна.

— Нет уж, никакой трибуной я не буду. Может, соглашусь на великую герцогиню, если ты успеешь меня уговорить до Питера. Как хорошо, что твой отец построил эту чугунную дорогу! Без нее мы бы недели две увязали в весенней грязи.

Первая в России и вообще в мире железная, а на самом деле чугунная дорога была сдана в эксплуатацию за три года до того, как молодые отправились в так называемое изгнание, и имела протяженность шестьсот сорок восемь километров, то есть была на три километра длиннее той, что в покинутом Новицком мире построил Николай Первый. Впрочем, это могло быть всего лишь следствием несоответствия мер длины, ибо эталон метра в свое время император сделал сам, пользуясь ножовкой, малым набором напильников и слесарной полуметровой линейкой, в числе прочего заброшенной в прошлое вместе с времяпроходцем.

Эта дорога обошлась казне всего в четыре с половиной миллиона рублей, то есть чисто арифметически почти в пятнадцать раз дешевле Николаевской, а с учетом инфляции — примерно в десять. Разумеется, на стройке Петровской дороги воровали гораздо меньше, особенно после того, как первый десяток пойманных высокопоставленных воров и мздоимцев был вместо лошадей запряжен в вагонетку и, подгоняемый кнутами вертухаев, повез щебень к месту возведения очередного моста, каковой трудовой подвиг осужденным предстояло совершать вплоть до завершения строительства дороги. Этот эпизод был красочно описан не только московскими и санкт-петербургскими «Ведомостями», но даже появившейся за две недели до этого газетенкой «Вечерняя Тверь». Но все же главная причина дешевизны строительства состояла в другом.

Петровская дорога была однопутной почти на всем протяжении трассы узкоколейкой с шириной колеи в метр. Только от Москвы до Твери шло два пути. Проектная допустимая нагрузка на ось составляла две с половиной тонны. Правда, по результатам испытаний на кольцевой трассе в Преображенском оказалось возможным увеличить ее до трех с половиной, но это был предел. В связи с чем необходимости в строительстве каменных или стальных мостов не возникло, и все они были деревянными, только некоторые стояли на каменных быках. Но большинство обошлось даже без этого.

И, значит, в полном соответствии с планами утром двадцать первого апреля тысяча семьсот пятьдесят третьего года «Маша» вышла в море. Первое время она будет идти неторопливо, дабы к ней смогли пристроиться заранее вышедшие в Балтику три яхты проекта «Беда улучшенная» — «Анастасия», «Мавра» и «Екатерина». Встретиться же с большой трехмачтовой шхуной «Заря», которая выйдет из Петербурга через неделю, предполагалось уже после прохождения Ла-Манша.