Глава 7

– Видите ли, со мной произошло весьма странное происшествие, – заговорил Вишняков. – Даже не знаю… с чего начать.

Астра бросила взгляд на оставшихся вдвоем за столиком Матвея и Катю. Сестра с наслаждением поглощала пирожные. «Жених» пил кофе. Он не оборачивался, но не было сомнений, что внимание его направлено на Астру, на ее беседу с респектабельным господином за бутылочкой хойригера.

Вишняков замолчал, и Астра не торопила его. Ему нужно время, чтобы преодолеть смущение, ведь обращаться за помощью к женщине – тем более, со щекотливой просьбой – для него в новинку.

– Этот ресторан – словно маленький уголок Вены посредине Москвы, – отвлеченно произнес он. – Вы бывали в Австрии?

– Один раз, с мамой, на кинофестивале. Она мечтала о карьере актрисы. Я тоже актриса по профессии, но, к сожалению, не по призванию. Так после учебы ни разу и не вышла на сцену.

Вишняков оценил ее откровенность.

– А мне приходилось бывать в Вене. Там царит культ услуг. Портье, официанты, таксисты, продавцы просто излучают вежливость. Я люблю маленькие уютные кафе и музыку. Штраус, Моцарт…

Он все не решался перейти к сути дела. Что-то его останавливало. Возможно, опасение быть не понятым.

– Доверьтесь мне, – сказала Астра. – Я умею выслушивать самые невероятные истории.

– Да, простите. Не буду отнимать у вас время понапрасну.

Вишнякову было невыносимо осознавать, что женщина проявляет сочувствие и пытается его успокоить. Сильный пол должен оправдывать свое название!

– Признаться, я несколько растерян… Ну да ладно. Начну издалека… Вы что-нибудь слышали о поп-группе «Русалки»?

– Я не увлекаюсь подобной музыкой.

– Я тоже. То есть… – Он смешался. – Мне нравятся молодые девушки… ну, вы понимаете. Когда они поют и ритмично двигаются, в этом есть нечто завораживающее. Знаете, кто такие сирены? Морские нимфы или морские девы, которые своим чарующим пением заманивали моряков в гиблые места. У них – рыбьи хвосты вместо ног и острые птичьи когти. Зато тела этих созданий блистают вечной молодостью и красотой, обещая неземные наслаждения. Может быть, образы сирен порождены скукой и воздержанием, одолевающими мужчин в длительных путешествиях через океан?

Астра улыбнулась.

– Не иначе! Одиссей, кажется, тоже страдал этой разновидностью «морской болезни». По крайней мере, проплывая мимо острова сирен, он приказал своим спутникам залепить уши мягким воском, а себя крепко привязать к мачте. О, плыви к нам, великий Одиссей! – нараспев продекламировала она. – Чтобы насладиться нашим пением! Все знаем мы… что претерпели по воле богов под Троей греки и что делается на земле…

– Теперь я вижу в вас актрису. – Вишняков постепенно освобождался от сковывающего его напряжения. – Как бы там ни было, а русалки присутствуют в мифологии многих народов. Они… мм-м… необычайно популярны. Тому должна быть причина.

– Наверное, когда-то вы были моряком и влюбились в морскую деву, – пошутила Астра.

Вишняков воспринял ее слова с неожиданной серьезностью.

– А знаете… может быть. Я не думал об этом в таком ключе.

– Вы хотите, чтобы я избавила вас от пагубной страсти к русалкам? Или мне следует отвадить их?

Егор Николаевич рассмеялся. Они уже разговаривали как старые добрые приятели.

На маленький помост в углу зала, где стоял рояль, вышли музыканты – скрипач и пианист. Заиграли Штрауса. Публики в ресторане прибавилось.

– Вы меня развеселили. Конечно же нет. Все куда более запутанно… или прозаично. Посмотрите на ситуацию трезвым взглядом, не зачарованным голосами сирен. Мне нужен сторонний наблюдатель…

– Так изложите ситуацию. А то я теряюсь в догадках.

– В сущности, все как будто обыкновенно и даже… по́шло, – скривился Вишняков. – Меня пригласили на одну частную вечеринку, где выступали «Русалки» – та группа, о которой я упоминал. Пять девушек, весьма не примечательных: рыжая, две беленьких и две черненьких. Пели, пританцовывали, потом исполнили что-то вроде фольклорной сценки, в народных костюмах… Сам не пойму, что меня привлекло в их солистке. Девица кружилась, размахивала длинными, чуть ли не до пят, рукавами под гудение дудок и битье в бубны. Языческая пляска! Глупо звучит, но я глаз не мог от нее отвести. Не знаю, как реагировали другие, мне было не до них. А меня она словно приковала к себе. Помните сказку про Царевну-лягушку? Уж она плясала-плясала, вертелась-вертелась – всем на диво! Махнула правой рукой – стали леса и воды; махнула левой – стали лететь разные птицы. Верите? Я приехал домой, отыскал сказку и перечитал. Там у Лягушки, жены Ивана-Царевича, на пиру тоже длинные и широкие рукава были. Она в один рукав вино лила, в другой кости бросала…

– …а жены старших царевичей ей подражали, – подхватила Астра. – Как не помнить? Потом они принялись руками махать, только эффект оказался не тот. Вместо озера и лебедей, которые должны были появиться на диво гостям, царю в глаз косточка попала. Он обиделся.

– Да-да… – Вишняков снова стал рассеянным и говорил бессвязно, думая о том, что его беспокоило. – Есть такое меткое народное словцо – «присушила». Видимо, такое случается, даже в моем возрасте. Я… мне тридцать семь, успел дважды жениться и развестись. Жизненного опыта мне не занимать. И вдруг совершенно глупо попал под влияние молодой и распущенной женщины… Все эти провинциальные девицы охотятся за состоятельными мужьями. Ради них они приезжают в Москву, прыгают полуобнаженные по сцене… подписывают любые контракты с ловкими продюсерами и даже ложатся с ними в постель. Обязательно ложатся! – убежденно повторил он. – Как можно не понимать их мотивов, думал я. Легко рассуждать о других, когда тебя самого это не касается. А вот коснулось и… я про все забыл. Здравый смысл умолк, и заговорила дикая совершенно страсть, какое-то… безумное вожделение. Мгм-м…

Он прочистил горло, преодолевая неловкость.

– Вы не преувеличиваете?

– Нисколько. Я люблю женщин… всегда любил. Из-за чего оба моих брака распались: жены не нашли в себе сил терпеть мои похождения. Я скорее циник, чем лирик. Легко зарабатываю деньги, легко трачу, еще легче нахожу себе подруг и расстаюсь с ними, удовлетворив желание и утолив потребность в новизне, некоем романтическом начале. Романтика быстро выветривается, как только я вступаю в близость с женщиной и вижу, что она… мало отличается от всех остальных. Простите…

– Ничего, продолжайте, – улыбнулась Астра.

Он налил себе и ей вина в бокалы, выпил. Она сделала пару глотков. Вино имело кисловатый вкус зеленого винограда.

Музыканты закончили одну пьесу и заиграли вальс.

– В общем, как вы уже догадались, я захотел познакомиться с этой девушкой, Леей, – заговорил Вишняков.

– Ее действительно так зовут, или?..

– Псевдоним, разумеется. «Русалки» все выступают под вымышленными именами. Чара, Бэла – довольно безвкусные прозвища, как и репертуар. Словом, я выбрал ночной клуб средней руки – приличный, но не из самых престижных, – и заказал шоу «Русалок». Менеджер клуба обо всем договорился… Лишние подробности я опущу, с вашего позволения. Все шло своим чередом. После первой части программы я пригласил солистку за мой столик. Ничего необычного в ней не было: стройная длинноволосая блондинка с пышной грудью, каких на эстраде навалом. Мы побеседовали… Умом девушка не блистала, я испытывал разочарование… и вместе с тем странное любовное томление. Не скрою, очень захотелось мм-м… переспать с ней и поскорее избавиться от наваждения. Я все думал, как бы поизящнее намекнуть даме… Не успел. Она вдруг встала и заявила, что пора готовиться к выступлению. Я не посмел удерживать…

– И что?

– Она ушла. Ее подруги ели за угловым столиком – кстати, в ту ночь их почему-то было не пятеро, а четверо. Точно! Трое сидели и закусывали, а солистка удалилась. Я посидел немного и последовал за ней. Комната для артистов находится в конце коридора. Я ни о чем не думал, просто шел, влекомый непреодолимым желанием. Не знаю, что я собирался делать, в голове образовалась м-мм… звенящая пустота. Вам знакомо это состояние, когда вы словно уже ощущаете оргазм… предвосхищаете его… в воображении? Впрочем, воображение ли это? Какая-то сила начинает управлять вами против вашей воли, а вы… не оказываете сопротивления…

– Эрос! – выразительно произнесла Астра.

Вишняков очнулся, его туманный взгляд просветлел.

– Эрос?… М-да… вероятно…

Он замолчал, потянулся за вином. Бутылка опустела, и официант принес другую. Астра ждала, прикидывая, что же произошло там, в клубе, между этим мужчиной и солисткой «Русалок».

– Я толкнул дверь – она оказалась не заперта – и увидел в полумраке ее, Лею. Горел маленький зеленоватый светильник. Вероятно, я уже был пьян, потому что комната показалась мне… подводным царством.

Астра наклонила голову, скрывая улыбку. Она могла бы и не делать этого – Вишняков, окунувшись в прошлое, перестал замечать все вокруг.

– Я шагнул к ней – она не отстранилась, прильнула ко мне… ее руки тонули в рукавах. Она показалась мне красавицей, со сладкими губами и горячим телом… совсем не той девушкой, которая пела и танцевала на сцене. Совсем не той… Я чувствовал ее огонь сквозь плотную ткань одежды. Мне даже не пришлось ничего говорить, ничего объяснять ей… В дверь внезапно постучали: громко, требовательно. Это были охранники клуба. Она оттолкнула меня и бросилась в сторону, к ширмам для переодевания. Охранники вели себя корректно, но непреклонно. «Извините, но наши правила не позволяют посетителям заходить в комнату артистов, – заявили они. – Вы можете встретиться с девушкой за пределами клуба. А сейчас просим вас вернуться в зал». Я вынужден был подчиниться. Не устраивать же скандал или драку? Это не в моем стиле. Признаться, я был ошарашен своей несдержанностью. У меня и мысли не возникало врываться к артисткам – ничего такого. Затмение ума!

– Вам пришлось уйти?

– Конечно. Она… Лея… не проронила ни звука – я не видел, что она делала. Наверное, спряталась за ширмы. Я хотел обернуться, но мои шея и спина задеревенели, я не мог пошевелиться. Охранники проводили меня к столику. Не помню, как я шел. Я сел, как в дурмане… плохо соображая, что произошло. Я еще чувствовал сильное возбуждение и тепло женского тела. – Увлекшись, Вишняков не подбирал выражений, не старался выглядеть пристойно. У него пересыхало в горле, и он пил вино, как воду. – Объявили вторую часть выступления девушек. Но они так и не вышли.

– Вообще не стали выступать? – удивилась Астра.

Он покачал головой.

– Нет. Мне уже полегчало… я имею в виду… Черт, не важно! Я подозвал менеджера, которому заплатил кругленькую сумму, и спросил, в чем дело. Оказалось, Лея исчезла… а без солистки девушки петь отказались. Ни для кого не секрет, что они выступают под фонограмму, а эта часть идет у них в живом звуке. Поэтому без Леи ничего не получится.

– Куда же она делась?

Господин Вишняков развел руками.

– Ума не приложу. Сначала я подумал, сбежала из клуба. Через окно, например, или, никем не замеченная, воспользовалась черным ходом. Верхняя одежда девушек находилась там же, в отведенной для них комнате. Чего ей стоило накинуть на себя курточку и… Я не стал ничего больше выяснять – честно говоря, это меня взбесило. Что за блажь? Деньги уплачены, а… Хотя, не в деньгах дело. Я уехал домой и до сих пор не могу прийти в себя.

Астра молчала. Чего он хочет? Отыскать непокорную солистку «Русалок» и примерно наказать? Или взыскать неотработанную сумму? Так с этими вопросами не к ней. Она уже открыла рот, чтобы объявить свой вердикт, но Вишняков ее опередил. Очевидно, выражение лица выдало ее мысли.

– Вы неправильно меня поняли. Выслушайте до конца…

– О чем вы с ней беседовали? С Леей… Она вам как-то представилась, рассказала о себе?

– Нет. Я поинтересовался ее псевдонимом – оказалось, это производное от Лорелея. Знаете, над Рейном существует скала с таким названием. На ней сидит красивая девушка, расчесывает длинные волосы и своим пением завлекает рыбаков. Что-то из Гейне. Мой приятель из Германии показывал мне эту скалу.

– Девушку тоже зовут Лорелея?

– Именно так. Вслушайтесь, как это звучит – словно вода, журча, перекатывается между камней…

– Значит, настоящего имени певица вам не сказала?

– Нет. Я не стал допытываться – принял ее слова за игру, женское кокетство. Потом, когда она… когда я решил сам найти ее… позвонил продюсеру группы Роману Калганову. Он наотрез отказался говорить. Просто отключил телефон. А со мной начали твориться странные вещи. По ночам, во сне ко мне приходит девушка – бледная, прекрасная, с длинными светлыми волосами и шепчет: «Плету, плету саван покойнику, плету покров мертвецу…»

– Несите сюда… Осторожнее по лестнице…

Господин Борецкий сам руководил разгрузкой и расстановкой мебели. Отреставрированные в специальной мастерской шкафы, столы, буфеты и диваны XIX века не представляли музейной ценности, но обошлись недешево. Часть он приобрел с рук, часть – в антикварных магазинах, выложив не запредельную, но ощутимую для его кошелька сумму. Борецкого нельзя было назвать ни расточительным, ни скупым. Он тратил в меру, не выходя за рамки своих возможностей.

– Самое дорогое не обязательно самое лучшее, – любил повторять он, выбирая вещи.

Понедельник выдался морозный, светлый. Все блестело. Парк стоял серебряный, ослепительный в лучах зимнего солнца. На крышу дома намело снега. Примыкающую к входу аллею и крыльцо с утра успели расчистить, а флигель тонул в сугробах.

Борецкий, в шубе нараспашку, без шапки, с красными щеками бегал со двора в дом и обратно, покрикивал на грузчиков, давал указания рабочим. Привезенная им из города экономка, – как он называл домработницу, – обходила комнаты, осматривалась, готовилась взять бразды правления в свои руки. Илья Афанасьевич приказал к Новому году все обустроить, подготовить к приему гостей. Он что-то грандиозное задумал, настоящие святочные гулянья закатить – во всю широту русской души.

Коренной костромич, Борецкий поднялся на перевозке грузов по Волге, на торговле рыбой, лесом, и недавно обзавелся собственной маленькой флотилией. Его мечтой был пассажирский красавец-пароход, роскошно отделанный в стиле ретро, как «Ласточка» господина Паратова из кинофильма «Жестокий романс». Переезд в Москву не отбил у него охоту прокатиться по Волге на собственном пароходе.

Другую свою мечту – обзавестись помещичьей усадьбой – он уже осуществил.

– Ну как, Ульяновна, нравится тебе здесь? – спрашивал он дородную экономку, похожую на купчиху, – с забранными в узел волосами, в темном, наглухо застегнутом платье, в накинутом на плечи пестром платке. – Правда, хорошо? По-нашему, по-домашнему. Я потом за флигелем баню велю срубить. Любишь париться?

– Люблю, – степенно отвечала женщина.

Она относилась к Борецкому как к сыну. С женой хозяину не повезло, хилая попалась, квелая, ни к чему не пригодная, – ни к домашним хлопотам, ни к работе, ни к деторождению. Жили супруги раздельно уже годков семь, но официально не разводились.

– Вы бы на улицу не выскакивали без шапки-то, – сказала ему Ульяновна. – Декабрь нынче лютый. Небось все двадцать пять градусов морозу. Простудитесь, а мне потом горчичники ставь.

– Так ведь тебе в радость…

Борецкий относился к Ульяновне уважительно, прислушивался к ее мнению и даже мог спросить у нее совета по поводу крупной покупки или продажи. Чутье экономку еще ни разу не подводило. Как скажет – так все и исполнится. Видно, и вправду она купеческого роду-племени.

Сам Илья Афанасьевич слыл человеком со странностями. С детства имел склонность к старинному укладу жизни, к народным гуляньям, ко всему исконно русскому – от одежды до пищи, приготовленной в печи. Если бы не бизнес, то ходил бы в шелковой косоворотке, в поддёвке , в сапогах; ездил бы на лошади. А так – положение обязывает. Костюм, галстук, туфли, карманный компьютер, сотовый телефон, новенькая «Ауди». Но отдыхать все равно предпочитал на Волге – ловить рыбешку, ходить на охоту, сидеть ночью у костра… Телевизор не смотрел принципиально, зато в свободное время с удовольствием читал.

Литературные пристрастия его имели большой разброс. «Мысли» Блеза Паскаля были настольной книгой Ильи Афанасьевича. Он постоянно обращался к трудам сего французского философа и ученого, который творил в восемнадцатом веке, и находил там подтверждение собственным взглядам. Что человек есть «мыслящий тростник» и что трагедия его заключается в хрупкости и неустойчивости, в попытке сохранить равновесие на зыбком мостике между бесконечностью и ничтожеством.

Еще Борецкий обожал пьесы Островского, называя их источником душевной мудрости. Паскаль – то мудрость ума, результат философских рассуждений. Русским же присуща некая языческая связь с природой, постижение мира через красоту и страдания, мучительные поиски смыcла жизни.

На его прикроватной тумбочке всегда лежал томик сочинений знаменитого драматурга. «Бесприданница», «Таланты и поклонники», «Бешеные деньги», «Сердце не камень» – разве не кладезь житейской мудрости, глубокой правды о людских слабостях и величии характеров?

То, что Островский жил и написал множество своих пьес в деревне Щелыково Костромкой области, вовсе не казалось Борецкому простым совпадением.

– Только наша земля могла родить такой талантище! – твердил он.

Илья Афанасьевич пару раз ездил в Щелыково, в мемориальный дом-музей, рассматривал личные вещи писателя и проникался духом подлинной обстановки, в которой жил и работал Островский. Любовался деревянной двухэтажной усадьбой, живописными окрестностями. Там и появилось у него желание приобрести нечто подобное, устроить такое же уютное, привольное поместье. Приглашать туда гостей, развлекаться, как деды и прадеды, чтить забытые обычаи.

– Кому, как не нам, костромичам, возрождать славу земли русской? – напыщенно восклицал Борецкий.

– Ты, Илья, совсем в патриархальщину ударился, – посмеивались над ним друзья. – Заведи еще в офисе порядок, как в боярском тереме. Секретаршу в сарафан наряди, вели за прялкой сидеть. Сам бороду отпусти, а деньги в сундуках запри. Вместо электричества – свечи, вместо телефона – голубиная почта.

– Не надо утрировать, – сердито возражал тот.

Однако прислушался, поубавил свой пыл. Но усадьбу в Сатине все же приобрел и начал облагораживать. Теперь будет здесь Святки праздновать – не в московской квартире, не в шумном ресторане, а в загородном доме, среди заснеженного одичавшего парка, под песню вьюги, под треск дров в печи.

– Портрет куда вешать будем? – спросила Ульяновна, отвлекая хозяина от раздумий.

Он с юности вбил себе в голову, что семья их ведет род от боярыни Марфы Борецкой, больше известной как Марфа Посадница, – супруги новгородского посадника Борецкого, после его смерти унаследовавшей владения и выступившей против Москвы. Она была заточена в монастырь, где погибла при невыясненных обстоятельствах.

Илья Афанасьевич считал Марфу героиней и гордился таким родством, ничем, впрочем, не подкрепленным, кроме его собственного убеждения.

– В большом зале, на почетном месте, – распорядился он.

Портрет Марфы, написанный маслом по его заказу, занял центральную стену. Хозяин отошел на несколько шагов, любуясь картиной в массивной бронзовой раме, одобрительно качнул головой.

– Хороша. А? Что скажешь, Ульяновна?

Экономка во всем поддакивала. Марфа Семеновна на портрете и впрямь вышла царицей – легкая полуулыбка, исполненный достоинства взгляд, золоченый кокошник, жемчуга, вышитая накидка.

– С вашей матушкой поразительное сходство!

– Ты мне льстишь, – смутился Борецкий. – Все равно спасибо. Приятно осознавать, что…

Их беседу прервал зычный голос прораба. Он, громко топая, появился на пороге зала.

– Печнику заплатить надо, – сказал он. – Человек работу закончил, я принял. Печи у вас, Илья Афанасьевич, как в музее: зеленые изразцы, кованые заслонки. Я себе захотел такую же сделать.

Прораб приблизился, оглянулся на Ульяновну и прошептал:

– А дом того… освятить бы следовало…

– Чего-о? – не понял Борецкий.

– Освятить бы надо, говорю. Нечисто тут… Кабы беды не приключилось…