Глава 19

В палату я вернулась около девяти и рухнула в кровать, понимая, как себя ощущает курица, попавшая в ощип. Галина Михайловна была очень мила, ее бисквит оказался вкусным до невозможности, я расслабилась и сама не заметила, как рассказала пожилой даме всю свою биографию. И вот странная деталь: в конце очень приятно проведенного вечера я ощутила такую неимоверную усталость, что еле-еле смогла встать со стула. Спасибо Галине Михайловне, которая, приехав к дочери на машине с шофером, подвезла меня до корпуса и даже проводила к лифту. Спать мне хотелось так, что я не пошла в ванную, упала в кровать, даже не умывшись. Хорошо хоть нашла остатки сил на то, чтобы раздеться. Последнее, о чем я подумала перед тем, как утонуть в пучине сна: раньше полудня не проснусь… Но, конечно же, ровно в шесть нежный голос пропел над ухом:

– Надо температурку померить.

Не открывая глаз, я схватила холодную стекляшку, засунула ее под мышку и заснула снова. Но аккуратная медсестра не дала мне со смаком придавить подушку, вскоре в палате раздалось:

– Отдайте градусник, пожалуйста.

Я его вытащила, натянула одеяло на голову, зевнула, подумала, что сейчас подремлю часика два, три, четыре, и… поняла, что сон испарился без следа.

Умывшись и выпив кофе, я выползла в коридор и спросила у девушки, сидевшей на посту:

– Почему в больницах так рано будят?

Медсестра приветливо улыбнулась:

– Этот распорядок диктуют биологические часы человека. Утром лучше всего делать процедуры, инъекции. А с шести до полседьмого самая верная температура…

– Нюся, возьмешь булочки? – громко спросила пожилая женщина в оранжевом халате, подходя к стойке. – Могу семь штук дать.

Девушка округлила глаза и продолжала:

– Еще утром у больного хороший энергетический баланс. Таким образом: шесть утра – оптимальное время для подъема. Нет, тетя Зина, я не возьму плюшки, вы их печете из жирного теста, кладете бездну сахара. Они вкусные, но мне не подходят. Я апологет здорового питания.

На стойке замигала красная лампочка. Нюся вскочила и убежала.

– Что она делает со здоровым питанием? – растерялась тетя Зина. – Пологат? Помогать? Полагает?

– Апологет, – внятно произнесла я. – Слово такое. В узком смысле апологеты – это отцы церкви, защищавшие христианство перед властью. В более широком значении – люди, которые отстаивают некую идею.

– Умеют некоторые так сказать, что все вокруг идиотами выглядят, – рассердилась Зинаида. – Витушки ей мои не по вкусу, мол, сахар в них и масло… А как иначе-то испечь? Тьфу прямо! Слышала я, как вам, больному человеку, Нюська мозг запудрила, втюхивала, почему тут на рассвете всех поднимают. Биологические часы… Ха! Смена у них в семь заканчивается, домой медсестрам поживее охота, а утренние ночных не отпустят, если те им измерения температуры не сдадут. Народу в отделении много, поэтому особо умные девочки ни свет ни заря с градусниками шлендрать начинают. Вон, видите листки…

Зинаида бесцеремонно схватила со стола бумажку.

– Уже заполнили график. Гляньте, против каждой фамилии цифра. В семь дневная смена появится, спросит: «Где температура?» Ночная им на ходу крикнет: «На месте», – и деру домой. Биологические часы… Со смеху можно помереть! Им к своим мужикам поскорей охота.

Зина поджала губы.

– Ишь ты, булочки мои ей плохи! Небось когда Галина Михайловна, мать хозяина, свои торты-пирожные притаскивает, медсестры их жрут. Ничего не скажу, Милова здорово печет, вкусно у нее получается, но я-то понимаю, какая прорва в ее изделиях масла и сахара.

– Мать хозяина заглядывает в отделение? – удивилась я.

– Да она по всей клинике шастает! – воскликнула Зина. – Все двери в легкую открывает! Как же, хозяйка, ее везде с поклонами встречают.

Собеседница понизила голос:

– Наши все Валерия Борисовича боятся, он, мол, строгий, суровый, хмурый всегда. А я вам так скажу: дрожать надо перед Галиной. Сын обожает мать, она на него влияние имеет. Старуха всем улыбается, притаскивает свою выпечку, но такие люди мягко стелют, да спать жестко. Галина Михайловна может медсестре сказать: «Деточка, зашла я в сестринскую, а там на столе твоя сумка. Убирай ее лучше подальше, не ровен час, украдут чего, больные-то разные». Вроде о девчонке позаботилась, предостерегла ее, а на самом деле замечание ей за беспорядок на рабочем месте сделала.

– Добрый день, – сказала Нина, подходя к столу. – Рада видеть вас, Лампа, прекрасно выглядите. Зинаида, вас давно Альбина Иосифовна ждет.

Зина, всплеснув руками, убежала, забыв попрощаться.

– Если она к вам с разговорами пристанет, сразу мне скажите, – предложила Нина, – мигом ее приструню. Любит Зина людям надоедать.

– Девочки, где палата номер семь? – закричала женщина, тащившая за собой большой чемодан.

– Привет, Оксана, – кивнула Нина, – последняя дверь перед лестницей.

– Ты не путаешь? – насторожилась тетка. – Хорошо помню, что там хозпомещение было.

– Так его давно под палату переделали, – зевнула Нина.

– Вот и неправда, – заспорила Оксана. – Я была у вас за день до отпуска, то есть три недели назад, а там какие-то бабы раздевались.

– Ой, да ступай уже куда тебе надо, – отмахнулась Нина. – Хотя нет, погоди, посиди в холле. Пациентки в комнате нет. Когда вернется, сообщу тебе.

– Ладно, я не тороплюсь, – неконфликтно согласилась Оксана и ушла.

– Некоторые люди настойчивы до тошноты, – неодобрительно заметила медсестра.

Я решила прекратить совершенно ненужный мне разговор и, обронив: «Простите, Нина, я пойду кофейку попью», вернулась в свою палату. А вскоре услышала стук в дверь, следом раздался крик:

– Можно?

Я не успела ответить, как створка распахнулась, в комнату въехал чемодан, а за ним появилась тетушка, которая пару минут назад болтала с Ниной.