21
Ночной Ленинград чужд человеку, разве что для санитаров морга сделано исключение… Опять они отсвечивали на углу Майорова и Декабристов, на абсолютно пустом Т-образном перекрестке. Уже рассветало. Белые ночи не справлялись с темным ужасом, висевшим в воздухе. Круг замыкался… Из телефонной будки хорошо была видна «Лада» Закатова, припаркованная у въезда в больничный двор. Престижная «тройка» в экспортном варианте, купленная без очереди при содействии тренера Бассарыкова. Закатов посматривал на нее, разговаривая по телефону. Непокатигроб машины пока не имел, но по этому поводу не комплексовал.
Звонили Бассарыкову. Впихнулись вдвоем в будку, как школяры какие. А на том конце, несмотря на время, звонка явно ждали. Кощей обрисовал ситуацию по-военному сжато и четко, но в финале не удержался и подпустил истерические нотки: мол, все пропало, Босс…
Босс – это прозвище тренера. Появилось оно, конечно, из-за фамилии, но не только. Артур Шаймуратович был по жизни хозяином, всесильным и мудрым; кроме того, ему попросту нравилось, чтоб его так звали.
– Просят тебя, – передал Кощей трубочку.
– Александе́р?
– Да, Босс, – почтительно сказал Шурик.
– Как живет молодежь?
– Регулярно.
– И только так! – Бассарыков хохотнул. – А помнишь ли ты, Александер, чем мне обязан?
Шурик враз вспотел. Босс был известным когда-то средневесом, мастером спорта международного класса, брал места и на Европе, и в мире. Начинал самбистом, как большинство в его время, но вовремя переквалифицировался в дзюдоиста – обычное дело, когда дзюдо в СССР только начиналось. Лет ему было около пятидесяти. С возрастом в нем ничуть не убавилось силы и умения – своих учеников вплоть до абсолютных тяжей кидал на татами только так.
В общем, большая ошибка становиться на его пути.
– Я всем вам обязан, Артур Шаймуратович.
– Хорошо, что понимаешь. Помоги Констанциусу. Он возьмет на себя охранников, а ты выкати эту коматозную дуру из реанимации и верни обратно в морг. Дальше – не твоя забота. Констанциус знает, как действовать. Но, если его нейтрализуют, завершать начатое придется тебе. Иди и сделай.
Странная штука, голос тренера вдруг стал казаться незнакомым – то ли тембр изменился, то ли эта, как ее… интонация, о!.. То ли еще что. Вроде и Босс говорил с Шуриком, но вроде – не он. Кто тогда? Да нет же, что за дурость! И все-таки навязчивое чувство подмены пугало. Мысли путались… Он спросил тренера:
– А что плохого с тем ребенком? Чем вам ребенок… ну то есть нам… мешает?
Это явно была не та реакция, которую ждали. «Он знает, – сказал в трубке кто-то кому-то. – Уже прополоскали мозги». «Извините, я моюсь в душе или бане, там другие органы ополаскивают», – чуть было не ляпнул Шурик… притормозил. Бассарыков (или кто?) распорядился:
– Дай-ка сюда Констанциуса.
С минуту Кощей молча слушал. Приятели стояли в телефонной будке, тесно прижавшись животами, и были одного роста. Шурик старался не смотреть в лицо этому уроду, отворачивал голову, противно было, но тут – посмотрел. И содрогнулся.
Глаза у Кощея налились матовой, ноздреватой чернотой – на секунду-другую, но все-таки! Черная масса – с круглой дырочкой зрачка в центре. Как в том сне, в котором Шурика… лучше не вспоминать. Опять я сплю, ожгло его. Да нет же, нет, бабка сказала – все взаправду! Может, просто померещилось? Кощей стоял, как замороженный, не кивая, вообще не двигаясь, и внимал голосу в трубке… Его программируют, осенило Шурика. Вот, значит, как это выглядит… Так же молча напарник повесил трубку на рычаг.
– С кем говорил, с Боссом? – этак невзначай спросил его Шурик.
– Нет, с Алиной Никифоровной.
– Это кто?
– Его жена. Из рода Чернобаевых, ихняя матрито́чка.
Шурик, вылезавший из будки, споткнулся.
– Чего-чего?
– Типа старейшина, – с полнейшим безразличием пояснил Кощей. – Носительница родового ядра. Сильная ведьма-веретеница.
Значит, я тоже говорил с Чернобаевой, подумал Шурик. Все время или только с какого-то момента? Уже не понять…
– Почему не сказал, что тебе дали оберег? – произнес Кощей ему в спину, как плюнул. – Почему не отказался от оберега, когда давали?
– С какой стати… – начал Шурик и не успел закончить.
Закатов сорвал с его шеи бабкин шнурок с узлами, бросил на асфальт и принялся топтать.