Анна Кудрявская
Всего лишь случай
Ленка никак не могла найти себе места, хотя ее привязка к месту под номером девятнадцать на ближайшие двое суток была документально зафиксирована и подкреплена железнодорожным билетом. Ленку нещадно тошнило. Сидя, стоя, лежа… Мысленно она материла капризный организм, устраивающий иезуитскую пытку из любого путешествия на автобусе, в самолете или поезде. Мысленно же она приказывала себе держаться. Каких-то двое суток. Господи… Целых двое суток бесконечной тошноты! А потом такой бледнолицей красоткой прямо к накрытому столу, ну-ну, весело-весело встретим Новый год…
В купе, украшенном по случаю предстоящих праздников дешевенькой мишурой, кроме нее ехали три представителя сильной половины человечества. Симпатичная, бойкая, яркая девятнадцатилетняя девчонка никогда не была обделена мужским вниманием. И такой гендерный расклад – один, точнее, одна к трем – ее не пугал, даже, наоборот, импонировал. Но поначалу это соседство Ленку не обрадовало, перспектива вынужденного, пусть и временного, сосуществования и общения в состоянии близком к коллапсу с чужими людьми противоположного пола казалась дополнительной инквизиторской пыткой.
Попутчики, однако, оказались вполне приятными людьми, а Ленка – существом общительным и оптимистически настроенным даже в состоянии перманентной тошноты. Периодически над ней по-доброму подшучивали, мол, золотая девушка: не ест, не пьет, лежит себе тихонечко – мечта любого мужчины. Бледно-зеленая Ленка улыбалась и отпускала ответные колкости. Мужчины смеялись и пытались хоть как-то подбодрить и растормошить попутчицу:
– Лен, может, мандаринку?
Вот и сейчас кто-то проявил заботу. Ленка приоткрыла левый глаз. Открыть оба, когда ты только что, подавив очередной рвотный позыв, притворилась мертвой чучелкой, не представлялось возможным. Петрович – так он представился при знакомстве – слез с верхней полки, присел у Ленки в ногах и чистил мандарин. Кто-то из попутчиков для создания праздничного настроения (пара дней всего до Нового года!) купил в дорогу целую сетку этих цитрусов.
– Ой, нет… Не надо… Я видеть не могу еду… Любую…
– Ой, прям там, еда-а-а, – протянул Петрович, но настаивать не стал.
Он был смешным маленьким, приземистым дядькой лет шестидесяти с морщинистым и загорелым, по-деревенски почти черным лицом. Ловкий и юркий. А еще говорливый. Байки травил с утра до ночи, начиная их неизменной фразой «а вот знаешь, нет…». И заканчивал присказкой «вот такая кульминация, понимашь…». Под кульминацией он, разумеется, имел в виду развязку. Ленка внутренне похихикивала над его «кульминациями», но поправить не решалась, да и зачем? Петровичу нравилось это красивое «умное» слово. И произносил он его с напускным профессорским видом.
– А вот знаешь, нет, – Петрович разломил мандарин на дольки и одну уже поднес ко рту, – случай был лет двадцать назад. Я тогда с корешем на комбайне работал. Уборка была. И вот гдей-то посередь поля сломалась та хрень, да че вам название, вы не поймете, короче, которая колосья рубит. Ну остановились. Дружбан мой в кабине остался, а я пошел посмотреть, нагнулся, залез по самый пояс. Черт его знает че там случилось, но хреновина эта вдруг заработала. Сей момент до меня доперло, что вот щас-то мне башку и снесет на хрен или вообще пополам перерубит. Рванул я резко назад, почти успел вылезти, но покалечило меня конкретно – кожу с башки срезало напрочь, как бритвой, и шея сломалась. Положили меня в районку, загипсовали, как мумию, от самой задницы – всю грудь, шею, голову, только моська осталась открытой.
Представив себе эту «моську» и все остальное в гипсе, Ленка засмеялась и приподнялась на локте. Тошнота отступала. Петрович ухмыльнулся и подмигнул ей:
– А дружки по палате, где я лежал спервоначалу, хохмачи оказались еще те, ядрена вошь! Пока я спал, они на лбу мне, прям на гипсе, красным фломастером звезду нарисовали. И не отмыть ведь, гипс мочить нельзя! Так я и жил: не то космонавт, не то красноармеец какой. Полегче стало, отпросился домой. А в гипсе еще ходить и ходить, да и на уколы приезжать надо. Можно было от моей деревни и пешком доковылять, но уж больно лениво. А у меня машинешка моя, развалюшка, всегда под боком. И вот я в таком виде, да еще и за рулем. Гаишники сначала ржали, как кони, а потом привыкли и даже честь отдавать стали, когда мимо поста проезжал. Зато с тех пор меня вся деревня то буденновцем, то Гагариным кличет. Вот такая кульминация, понимашь…
Сообразив, что он так и сидит с долькой в руке, Петрович на «кульминации» наконец-то сунул ее в рот.
Второй попутчик, молчаливый и угрюмый Дима, тоже прописанный на верхней полке, редко с нее спускался. Но на цитрусовый запах и рассказ «буденновца» не отреагировать не мог. По столу в такт бесконечному «тыгдым-тыгдым» катались еще несколько оранжевых мячиков. Дима – большой и неуклюжий в движениях мужик, этакий антипод Петровича по комплекции и темпераменту, но полный аналог по рабоче-крестьянскому прошлому и настоящему, поймал один из них и стал неумело ковырять кожуру.
– Че ж ты такой пахорукий-то? – незлобиво хохотнул Петрович. – А ты, Серега, че не берешь? Давай-давай, наяривай, пока есть!
Сергей – еще один обитатель купе – понравился Ленке сразу. Интересный, немногословный – одним словом, вещь в себе. Тот самый ее любимый тип мужчин. А еще музыкант. Гитарист. О-о-о, музыканты – вечная Ленкина любовь. То взаимная, то не очень. Ленка иногда, делая вид, что спит, подглядывала за Сережей, наблюдала. Было в нем что-то особенное, от чего перехватывало дух. Невысокий, очень худенький, с невероятно острыми чертами лица и громадными глазами, кудрявые волосы до плеч. «Менестрель» – Ленка улыбалась своим мыслям, глядя, как Сережа тонкими пальцами мастерит из бумажных зеленых салфеток новогоднюю елочку. Ей было странно, что такой застенчивый, закрытый, как он, может выступать на сцене и быть лидером группы. Сережа тоже иногда бросал заинтересованные взгляды на Ленку, но в красноречии с Петровичем, забивающим эфир, тягаться не мог и не хотел. Поэтому, когда Ленка выходила в тамбур покурить, некурящий Сережа шел с ней. А надо сказать, что, несмотря на тошноту и дурное самочувствие, курила Ленка часто. Для нее это было неким показателем жизнеспособности организма: могу курить, значит, все еще не так хреново, как кажется.
В тамбуре они и узнавали друг друга. Сигарета была давно докурена, а они стояли и разговаривали, разговаривали… Тогда Сережа и рассказал, что приезжал в Москву на разведку, а сейчас возвращается в родной город, чтобы собрать вещи и снова уехать, уже навсегда. Что Сережа не только гитарист, а еще и композитор и аранжировщик. Что ему уже двадцать пять, и он хочет изменить свою жизнь и переписать начисто. Неторопливая тихая речь, музыкальные пальцы, выстукивающие какую-то одному ему известную мелодию на замерзшем оконном стекле, и улыбка, особенная какая-то. Ленке он нравился все больше. Чтобы скрыть волнение, она старалась подробно и весело отвечать на Сережины вопросы – про работу на телевидении, про учебу на журфаке, про планы на будущее, про город, в котором живет, про все на свете.
Когда они возвращались в купе, Петрович хитро подмигивал Диме и язвил:
– О, молодожены вернулись.
Ленка отшучивалась, а Сережа садился на свое место и, улыбаясь, отворачивался к окну.
* * *
Запах мандаринов заполонил все купе. Ленка взяла со столика кусочек кожуры.
– Ты че, девка? Вон мандаринов гора, а ты шкуру жуешь?! – искренне возмутился Петрович.
– Не хочу я мандарин, мне так легче…
– Во дает, – продолжал Петрович, – не баба, а безотходное производство! Ленк, у нас еще картоха есть. Там очистки тож дюже вкусные.
Ленка улыбнулась и снова легла на полку.
Ночью и Петрович, и Дима сошли, кажется, на одной станции, оставив на столике рядом с бумажной елочкой несколько так и не съеденных мандаринов. Верхние места больше никто не занял. И то верно: до Нового года меньше суток, кто хотел, тот добрался, а в дороге встречать – удовольствие сомнительное. Общительная и компанейская Ленка, оставшись наедине с Сережей, неожиданно стала застенчивой и робкой. А он наоборот – разговорился, разулыбался. Оказалось, что Сережа хороший рассказчик, не хуже Петровича. Только байки травил не деревенские, а околомузыкальные.
– У нас в группе – два парня, их вместе никуда нельзя отпускать. Напиваются так, что потом ни черта не помнят. Дома почти не пьют, но уж если куда-то поехали… Мы с ними в Питере были год назад, как раз в новогодние. Пили они по-черному. Накануне отъезда Мишка с Лехой снова в ресторан пошли, а я в гостинице остался. Когда пришли, даже не помню. Под утро, наверное. Просыпаюсь и вижу: Мишка спит еще, а Леха у окошка стоит в одних трусах, мерно раскачивается, держится за голову и повторяет: «Ой… мама… Ой… мама…» Так минут пять, потом отворачивается от окна с мертвенно-бледным лицом, падает на постель и отключается еще на несколько часов. Я, когда он в себя пришел, спрашиваю, что случилось-то. Оказывается, это чудо проснулось, попило водички и выглянуло в окно. А окно выходило на огромную площадь. И видит Леха, как по этой самой площади ходят бабы в сарафанах, цыгане с медведями, мужики с гармошками и еще тьма ряженых. Мозг не включается, поскольку пациент все еще, скорее, мертв. В общем, видит он все это, и единственная мысль крутится в воспаленном и затуманенном сознании: «Допился до горячки…» А знаешь, что на самом деле было? Гуляния новогодние. Но Леха вот уже год не пьет.
Ленка слушала и улыбалась. На самом деле ей было все равно, что и как рассказывал Сережа. Она все никак не могла понять, понравилась ли она ему и что он вообще о ней думает, если думает, конечно. Всего лишь случай. Просто попутчики. А, как известно, случайному человеку можно многое рассказать, многим поделиться. Хотя бы потому, что ты уже никогда больше не встретишься с тем, с кем тебя на пару суток свела судьба с лицом уставшего билетного кассира.
– Ты в Москве часто бываешь?
Сережин вопрос выдернул Ленку из ее раздумий.
– По-разному…
– А в следующий раз когда собираешься?
– Ума не приложу, надо с работой развязаться, перевестись на очное, а там – учеба, учеба, учеба… Так что в ближайшие четыре года не знаю. А что?
Сережа улыбнулся:
– Просто думаю, когда еще сможем увидеться.
– Так давай договоримся. Вот через четыре года…
Разговор на тему встречи «в шесть часов вечера после войны» раззадорил обоих, они обсудили все вплоть до деталей. Смеялись, перебивали друг друга. В итоге Сережа достал записную книжку и авторучку, посмотрел на часы:
– Значит, так, ровно через четыре года, тридцатого декабря две тысячи шестого года, в восемь вечера я жду тебя на Казанском вокзале.
– Сереж, ты серьезно? Я ведь приеду…
Сережа опять улыбнулся своей особенной улыбкой и посмотрел Ленке прямо в глаза:
– Лен, я – серьезно. А будешь вопросы глупые задавать – женюсь!
– Ага, – расхохоталась Ленка, – прямо на Казанском вокзале!
– Давай телефон, буду звонить, напоминать, а то забудешь.
Ленка вышла на своей станции. Сережа стоял в тамбуре. Она махнула ему рукой, мол «пока!», и пошла по перрону.
– Лена!
Она обернулась.
– С наступающим!
Ей в руки летел оранжевый мячик-мандарин.
* * *
На самом деле Ленка ни на секунду не верила, что Сережа позвонит. Случайная встреча, случайный попутчик. Ерунда, одним словом. Поэтому спустя несколько месяцев, поздним вечером она даже не сразу узнала голос в трубке:
– Ты помнишь про нашу встречу?
Конечно, она все помнила. Сережа звонил нечасто. Иногда между этими звонками было молчание в пару месяцев, полгода. Но каждый раз он начинал разговор с этой фразы. Иногда она звонила ему сама. Они болтали, как тогда в поезде, обо всем на свете. Из разговоров Ленка узнавала, что Сережа потихоньку обустроился, что снимает комнату в коммуналке, работает в звукозаписывающей студии, играет в группе, что все идет у него по плану. Ленкина жизнь тоже не стояла на месте. Учеба, работа, друзья, любовь… Ленка вышла замуж. Конечно, за музыканта.
Пару лет спустя, тридцатого декабря вечером телефонный звонок оторвал ее от домашних предпраздничных хлопот. Она постаралась быстрее снять трубку – в комнате спал новорожденный сын.
– Ты помнишь про нашу встречу?
Разговор не заладился с самого начала. И потому, что Ленка отвечала полушепотом и как бы отстраненно, и потому, что Сережа понял, что звонок его совсем некстати. Дежурные вопросы, дежурные ответы.
– Ленка, хватит трепаться, ребенок проснулся! – Громкий голос Ленкиного мужа, наряжавшего в комнате елку, беспардонно врезался в диалог, обозначив третьего участника их и без того бестолкового разговора.
– Тебя зовут?.. – То ли вопрос, то ли утверждение.
– Да, Сереж, ты извини, не получится поговорить сейчас. Я рада, что у тебя все хорошо. Не пропадай, звони…
Конечно, он больше не позвонил.
* * *
День предстоял тяжелый, особенно если учесть, что ему предшествовали двое суток бодрствования, десятки чашек кофе и несколько пачек сигарет… «Черт бы побрал эти съемки, этот фильм, эту работу, этот долбаный Новый год», – думала Ленка, пытаясь хоть пару минут подремать на диване в своем кабинете, но сна не было. Она закурила. «Господи, я же большая девочка, мне через пару месяцев стукнет тридцать четыре, кто-то в моем возрасте уже давно сидит в теплом кресле, кто-то пристроился под крыло богатому мужу… А я все, как та пони, бегаю по кругу и в уме круги считаю…»
Ленка работала на местном телевидении. Всем подряд: от сценариста до режиссера, от продюсера до ведущей. От мужа она ушла года три назад, забрав свой нехитрый скарб в виде любимых книг и двоих детей. Нет, она была счастлива. Просто немножко устала. А еще этот фильм… По плану уже на монтаж садиться надо, а еще половины не отсняли. Привычный форс-мажор.
Ленка поднялась с дивана, взяла со стола ноутбук и уселась с ним обратно. Ее нещадно тошнило. «Курить надо бросать и спать хоть время от времени», – подумала она. В приоткрытую дверь просунулась голова тоже вечно бодрствующего и при этом жизнерадостного видеоинженера Валерки:
– Не спишь? Что домой-то не поехала?
– Валер, зачем? Чтоб через два часа здесь быть? Нехорошо мне, Валерка, мутит что-то…
Голова снова исчезла за дверью. Ленка открыла ноутбук. В Сети никого не было, даже заокеанских друзей. Да, собственно, и трепаться о чем-то сил не было тоже.
– Эй, Леннон! Я твой добрый фей, – Валерка снова появился на пороге, – лови!
Рядом с диваном на пол упал мандарин.
– Ой, добрый фей, ты бы без резких движений, а?..
Ленка подняла мандарин.
– Да ладно, Лениниана, быстро поднятое упавшим не считается. Жуй-жуй, глотай! И кофе не хлебай больше, а! Если что, приходи в монтажку, я чай зеленый заварил.
Ленка неторопливо чистила мандарин, отрывала корочку и жевала ее медленно. Когда-то давно именно такой способ спасал ее от тошноты. Когда-то очень давно…
– Ты помнишь про нашу встречу?
Ленка вздрогнула. Этот голос прозвучал так отчетливо, что она даже посмотрела на дверь. Поезд, мандарины, Сережа… Она вспомнила все – так ярко, так остро, что даже перехватило дыхание. Машинально посмотрела на календарь. Уже несколько часов как наступило тридцатое декабря две тысячи шестнадцатого года.
«Опоздала, – усмехнулась Ленка, – на десять лет опоздала».
Пальцы быстро забегали по клавишам. «Что я помню? Имя, фамилию? Город, из которого он уехал в Москву? Что я могу найти? Может, он сто лет не музыкант? Спился? Умер? Играет в переходах?» Страничка поисковика грузилась медленно. А потом перед глазами забегали строчки со знакомым именем: «известный музыкальный продюсер…», «обладатель „Золотого граммофона“»…», «музыкальный продюсер телеканала…», «владелец студии в Москве…». Ленка уткнулась лицом в клавиатуру и расплакалась. Нет, ничего не случилось. Просто немножко устала.
* * *
День не заладился с самого утра. Сначала сорвалась запись в студии: солистка группы простудилась. Потом отменилась встреча с компаньоном. Предновогодняя суета. Сергей давно привык философски смотреть на подобные обстоятельства: по принципу – все наше будет нашим, а если не будет, то оно не наше. До следующей назначенной встречи оставалась пара часов. «Пообедать бы успеть», – подумал он и, увидев неподалеку ресторанную вывеску, стал перестраиваться в правый ряд.
В заведении было безлюдно. Но он все равно выбрал место в углу зала, напротив окна и как бы в закутке. На окне гирлянда, на столе симпатичная картонная елочка. Расторопная официантка быстро приняла заказ и уже было отошла.
– Девушка, – окликнул ее Сергей, – будьте добры, вот тут у вас в «новогоднем предложении» мандариновый фреш, его я тоже возьму, принесите сразу.
За окном ресторана, как муравьи, сновали «понаехавшие». Площадь трех вокзалов в двух шагах. Когда-то давно он сам вышел с Казанского: на плече сумка, в руке гитара.
Казанский вокзал, поезд…
– Ваш мандариновый фреш! – Официантка поставила перед ним бокал.
Мандарины, Ленка!.. Смешная девчонка из поезда, которой он когда-то назначил встречу на Казанском вокзале. Какого числа? Какого года? Лет десять назад, что ли? Он забыл… Да, точно же, это было перед Новым годом, и именно тридцатого! Ну вот, Ленка, я пришел. Сергей широко улыбнулся своим мыслям и удивительному совпадению. Где ты, Ленка? Как ты, случайная попутчица?..
В кармане запел мобильник, возвращая Сергея в реальность.
– Слушаю. Да, Олег… Ну как договаривались. Уже еду.
Он встал, оставил на столе несколько купюр и вышел из ресторана. Прежде чем сесть в машину, Сергей бросил взгляд в сторону вокзала, улыбнулся и глубоко вдохнул. Воздух пах Новым годом и мандариновыми корками.
