Глава 6
Каникула

Жена и дочь еще нежились в своих постелях, когда Лучко заварил себе чаю и отправился в ванную.

Хотя бы раз в неделю он обязательно брился опасной бритвой. Процедура требовала времени и сосредоточенности – как медитация у йогов. Так же как и медитация, бритье старым золингеновским клинком в роговой оправе – капитан предпочитал называть ручку оправой, а не ручкой – тоже приводило к просветлению в мозгах.

Самым сложным местом был глубокий шрам на щеке – воспоминание о второй чеченской. Капитан потуже натянул кожу и провел безупречно оточенным лезвием по щетине. Раздалось приятное шуршание. Лучко очень нравился этот звук, и он слегка усилил нажим – словно подкрутил ручку громкости у проигрывателя.

Насладившись ощущениями, капитан смыл с лица остатки пены и любовно смазал клинок маслом, как казак шашку после боя.

Разломав пару свежих бубликов и тщательно обмакнув кусочки в мед, капитан отхлебнул приторно сладкого чая и с неудовольствием отметил, что сегодня даже золингеновская бритва не навела ожидаемой ясности в голове. По крайней мере в том, что касается дела Гонсалеса. Зачем тот приехал в Москву? Кто знал о его приезде? Что за тайну пытались вырвать у Гонсалеса его убийцы?

Чаепитие прервала вибрация мобильного. Лучко взглянул на экран. Стольцев? В семь тридцать утра? Разве он не в отпуске?

– Я, кажется, разобрался, – с ходу затараторил Глеб.

– В чем?

– Это не корова. Это бык!

Помолчав несколько секунд, капитан осторожно осведомился:

– Как ты себя чувствуешь? Часом не приболел?

Не замечая сарказма, Глеб продолжил с той же скоростью:

– Похоже, Гонсалес пытался написать какую-то фразу бустрофедоном, но его прервали.

– Каким таким еще «быстропи…доном»? – с усмешкой переспросил капитан.

– Бустрофедон – это способ письма, при котором первая строка пишется справа налево, вторая – слева направо, третья – снова справа налево и так далее.

– А при чем здесь бык?

– А при том, что именно таким образом вспахивают поле. Собственно, само название «бустрофедон» составлено из двух греческих слов: «бус», что как раз таки означает «бык», и «стрефо», то есть «поворачиваю». Так в свое время писали хетты, этрусски, греки и некоторые другие народы. Существуют и латинские тексты, записанные таким же манером.

– Подожди, но когда ты рассказывал о своем видении, ты не упомянул о том, что Гонсалес писал буквы задом наперед.

– Нет, он писал обычным образом.

– Ну и при чем здесь тогда твой бустрофедон?

Глеб задумался.

– Мне кажется, не важно, как Гонсалес это написал. Важно, как это следует читать.

– То есть ты хочешь сказать, что Гонсалес нарочно оставил нам статуэтку?

– Ну да. Что-то вроде подсказки.

– А надпись?

– В том-то и дело. Если развернуть текст задом наперед, получается слово canicula.

– «Каникула»?

– Это по-латыни. Означает «собачка».

– Какая еще на хрен «собачка»? – вконец опешив, переспросил капитан.

– А вот этого я не знаю.

– Помнится, ты однажды уже доказывал с пеной у рта, что речь идет о латыни, и помнишь, чем все закончилось?

– Ты про монету? Признаю, ошибался. Зато сейчас я почти уверен.

– Допустим. Но что и кому Рамон Гонсалес, по-твоему, пытался сообщить столь экстравагантным способом?

– Понятия не имею.

– А что, если Гонсалес хотел указать на преступника?

– Возможно.

– Дружище, тебе придется помочь мне разобраться в этой чертовщине. Вы, в конце концов, были коллегами, и уж если кто-то и сможет понять ход мыслей Гонсалеса, то только ты.

– Ладно, постараюсь.

Стольцев и Лучко приехали в квартиру Гонсалесов почти одновременно. Вероника, предупрежденная Глебом о вкусах капитана, приготовила чай и выставила на стол внушительную корзину со сладостями. Следователь одобрительно крякнул и потянулся за пирожными, а Глеб тем временем рассказал о своих предположениях Веронике. Услыхав про «собачку», она спохватилась:

– Постойте, я точно помню, что в кабинете Рамона была статуэтка в виде собаки.

Они оставили недопитый чай и прошли в другую комнату.

– Да вот же она. И не одна.

Три пары глаз уставились на полку над столом, заполненную фигурками животных. Собачек оказалось аж три штуки. Вероника одну за другой сняла статуэтки с полки и поставила на стол. Внимание Глеба привлекла копилка из красной глины с прорезью на спине. Он поднес собачку к уху и легонько тряхнул.

– Там что-то есть!

Капитан вопросительно посмотрел на Веронику:

– А что, если мы ее?..

Вероника кивнула. Лучко положил статуэтку на мраморную пепельницу, взял с полки увесистую книгу и ударил. Фигурка с хрустом раскололась. Среди осколков показалось что-то, похожее на сложенную вдвое тряпицу. С позволения следователя Глеб извлек находку из пепельницы и аккуратно развернул.

Все трое с недоумением уставились на потемневший клочок, в центре которого была начертана пятиконечная звезда. Над звездой виднелась надпись: taro. Верхний правый угол листка истлел так, что последняя буква едва читалась. Прямо под звездой листок заканчивался неровным, извилистым краем. Глеб провел по нему пальцем:

– Линия разрыва совсем свежая.

Следователь тоже потрогал срез:

– Согласен, но что это за бумажка?

– Это не бумага, это пергамент, – уточнил Глеб. – И похоже, очень старый.

– А что означает надпись?

– Очевидно, речь идет о картах Таро. Хотя в европейских языках это слово традиционно пишется с «t» на конце.

– Ну и куда же подевалась эта «t»?

– Видишь оборванный угол? Возможно, она как раз и была здесь.

– Подождите, но какое отношение все это имеет к смерти Рамона? – вмешалась в разговор Вероника.

– Пока неясно, – пожав плечами, ответил Глеб.

Вероника положила руки на стол и бессильно уткнулась лицом в ладони.

– Думаю, тебе снова придется воспользоваться своим даром, – предложил Лучко.

Вероника подняла голову и встретилась с Глебом глазами.

– Пожалуйста, если тебе не трудно. – Затем она, как во время предыдущего видения, отсела в угол комнаты.

Глеб вяло улыбнулся:

– Всегда пожалуйста.

Он довольно долго сосредоточивался, прежде чем контуры комнаты начали погружаться в темноту.

Человек, который прятал пергамент в копилку, испытывал явное беспокойство – движения рук были нервными и неуверенными. Даже если бы Глеб не поймал отражение знакомого лица на полированной поверхности стола, он бы все равно с полной уверенностью сказал, что этим человеком был Рамон Гонсалес.

Слегка утеряв концентрацию, Глеб поймал себя на мысли, что ощущает себя мужем Вероники. Чувство было очень странным. Он снова попытался сосредоточиться, но момент был упущен и образ сидящего за столом человека постепенно рассеялся, как облако сигаретного дыма.

Глеб рассказал о том, что видел. Выслушав его, Лучко переспросил:

– Значит, пергамент в копилку засунул сам Гонсалес? Во как!

Вероника всплеснула руками:

– Послушайте, мне хоть кто-нибудь объяснит, ну что такого в этом клочке, что Рамон даже под пыткой не отдал его бандитам?