Глава 12
Отец Бальбоа
Скудная тень от шелестевшей рядом магнолии никакого облегчения не давала – скамейка в парке все равно раскалилась так, что инспектор даже через брюки ощущал исходивший от нее жар. Рохас утер пот платком. Да уж, это тебе не в кабинете прохлаждаться. Ну и лето! Такого пекла он давно не припомнит. А тут еще как снег на голову свалился этот падре Бальбоа, который чуть что, сразу всуе поминает архиепископа.
С одной стороны, все улики налицо, главный подозреваемый умер, и, казалось бы, дело можно закрывать. С другой стороны, хозяин бара, расположенного напротив дома Дуарте, утверждает, что Гонсалес весь вечер просидел у него за стойкой, отлучаясь только для того, чтобы еще раз позвонить в запертую дверь и, вернувшись ни с чем, заказать очередную порцию орешков.
По словам бармена, Гонсалес покинул заведение буквально за пять минут до того, как Мария Дуарте вернулась домой, и эти показания не очень-то вписываются в официальную версию.
А теперь и сам архиепископ лично попросил инспектора не торопиться и провести расследование как можно тщательнее. А ссориться с его преосвященством очень не хотелось бы. К тому же поговаривают, что кардинал со временем имеет все шансы стать папой. Так отчего не оказать услугу его преосвященству еще до того, как он превратится в его святейшество? После-то всякий в лепешку расшибется, но ложка ведь хороша к обеду, не так ли?
Рохас снова утер пот и принялся обмахиваться газетой. Он специально назначил падре встречу за пределами полицейского управления – чем меньше глаз, тем лучше. Меньше всего он хотел, чтобы его обвинили в предвзятости. Тем более что теперь придется задвинуть остальные дела и здорово повозиться, выясняя, есть ли алиби у каждого из членов совета.
Ведь они все знали о встрече Гонсалеса и Дуарте. А в совете, между прочим, сплошь влиятельные люди…
– День добрый, сеньор инспектор! – зычно пропел падре чуть ли не в ухо задумавшемуся Рохасу и подсел рядом на скамейку. – Как вам погодка?
– И не говорите, падре. Еще немного, и начнем дымиться, аки грешники в аду.
Священник с улыбкой перекрестился:
– Не дай нам, боже! Итак, я весь внимание.
Тщательно промакнув лоб и виски платком, инспектор постарался принять как можно более важный вид.
– Его преосвященство может не волноваться. Следствие продлится столько, сколько нужно, пока не найдут виновных. Прошу передать, что я займусь этим лично.
– Прекрасная новость.
– Это еще не все. Вот подробный отчет по баллистике. Скопировать не могу, но можете пролистать.
Падре надел очки и углубился в чтение.
– Хм, девять миллиметров. А гильзы вы нашли?
– К сожалению, нет.
– А после предыдущих убийств гильзы находили?
– Тоже нет.
– Думаете, убийца всякий раз забирал их с собой?
– Совсем не обязательно. Преступник мог пользоваться револьвером.
– Понятно. Значит, гильзы могли остаться в барабане. Что-нибудь еще?
Инспектор спрятал папку в портфель и наклонился поближе к Бальбоа, будто их могли подслушать.
– Не будем забывать, что в круг подозреваемых попали очень влиятельные особы. Дело приобретает весьма деликатный характер. Думаю, в такой ситуации нам не стоит прибегать к официальным каналам.
– И как же быть?
– Передайте его преосвященству, что до тех пор, пока не найдем доказательства, я буду негласно снабжать вас информацией. Полагаю, Церковь сумеет ею распорядиться, если что?
– С Божьей помощью, – с улыбкой ответил священник.
* * *
Что есть Власть? – рассуждал про себя Командор, сидя с бокалом красного вина на балконе с видом на башни собора Святой Марии. – Щит для слабых? Меч для сильных? Ключ, способный отворить любые двери?
Он отхлебнул вина и, поднеся бокал к глазу, словно в линзу попытался рассмотреть гранитную громаду Святой Марии. И без того вычурные очертания собора стали еще причудливее.
А что есть Вечность? Круг без начала и конца? Здесь и Сейчас, бесконечно расширенные до Везде и Всегда? Ничто так не дополняет друг друга, как Власть и Вечность. Кто сказал, что Власть недолговечна, а Вечность неподвластна?
Господи, только бы хватило времени. Ведь если верить онкологам, у него в распоряжении полгода, от силы год. Всего-то. Чертовы коновалы! Где же вы раньше были? Неужели после стольких лет бесплодных усилий и разочарований, наконец найдя то, что искал всю жизнь, он так и не успеет воспользоваться выпавшей на его долю удачей?
Командор скрипнул зубами, нечаянно прикусив ободок бокала. Хрусталь не выдержал и раскололся. Острый, как бритва, край глубоко разрезал верхнюю губу. Кровь, смешиваясь с вином, хлынула на дно бокала, а в голове Командора откуда-то из прошлого зазвучал рефрен из знаменитой песни Хосе Фелисьяно La Сора Rota, с героем которой приключилась похожая история.
Усмехнувшись и не обращая внимания на боль, Командор с любопытством отхлебнул диковинный коктейль, едва ли не на четверть состоявший из его собственной крови, и прикрыл глаза. Хм, какой необычный букет.
На манер сомелье тщательно оросив получившимся купажом небо и только потом сглотнув, он уставился на центральный портал собора – «Врата прощения». Будет ли он сам прощен после того, что уже сотворил, и после того, что еще только собирается сделать?
* * *
– Ну что хорошего расскажешь, Григорий? – с нетерпением спросил Лучко, входя в кабинет к Расторгуеву.
– Думаю, насчет глухонемых ты прав. – Поправив очки, эксперт раскрыл объемистую книгу, лежащую на столе. – Вот. Скажи, похоже?
На рисунке было схематично изображен человек, держащий ладонь с двумя растопыренными пальцами возле лица, и стрелкой обозначено направление движения руки. Жест означал «Смотреть».
– Точно, оно.
Для верности Лучко попробовал повторить знаки, руководствуясь иллюстрацией. Он вполне удовлетворился результатом, за исключением одной маленькой детали: несмотря на всю примитивность рисунка, было ясно, что ладонь на картинке развернута в противоположную сторону по сравнению с тем, что показывал Глеб.
– Что-то не так? – спросил Расторгуев, заметив колебания капитана.
Лучко махнул рукой:
– Знаешь, скорее всего, это я что-то напутал.
– Так, полагаешь, жест не тот?
– Вроде тот, но…
Капитан объяснил эксперту природу своих сомнений.
– Хм, с виду мелочь, конечно, но я на твоем месте поговорил бы с сурдопереводчиком, тем более что второго жеста, о котором ты упоминал, я так нигде и не нашел.
* * *
– Вероника, мы же так толком и не отметили твой приезд, – спохватился забежавший на огонек Ригаль. – А давайте-ка на днях возьмем и пройдемся по заведениям. Идет?
В оригинальном предложении Луиса прозвучало насторожившее Глеба слово tapeo. Стоит заметить, что, хотя Стольцев и уважал испанскую кухню, он всегда обходил тему tapas стороной, считая это едой, недостойной настоящего гурмана.
Начнем с того, что Глеб еще с университетских времен ненавидел слово «перекус». Есть, так есть или не есть вовсе! Кроме того, выбор закусок, не дай бог, мог оказаться за барменом, а Глеб всегда предпочитал выбирать сам. Наконец, вся эта затея с tapas заочно представлялась ему чем-то вроде салат-бара, а салат-бар, как известно, вкусным не бывает, и точка.
В итоге, отведав немало изысканных блюд в традиционных испанских ресторанах во время предыдущих поездок, Глеб, в силу заочного отвращения, так ни разу и не заглянул ни в одно из заведений под названием bar de tapas, которыми буквально обсижены любые места компактного проживания испанцев: от малого поселка до столицы.
По-видимому, соображения, из-за которых Глеб до сих пор не удосужился изучить популярнейший сегмент национальной кухни, столь явным образом отразились на его лице, что Луис обиженно насупился, а Вероника, успокаивающе хлопнув его по плечу, пообещала:
– Не боись, не отравят. Кстати, Рамон это дело просто обожал, а сам процесс, который в испанском звучит как ir de tapas, любовно называл: «сходить за тапками». Помнится, сам Рамоша «ходил за тапками» не реже двух раз в неделю.
Несмотря на то что последний комментарий и вовсе отбил у Глеба всякую охоту, пути к отступлению, похоже, не оставалось. Пришлось скрепя сердце дать согласие.
* * *
Покончив с ужином и возблагодарив Господа за пищу, отец Бальбоа поспешил уединиться в своей комнате. Ему не терпелось обдумать все то, что он успел узнать из предоставленного Рохасом досье.
Итак, убийца, похоже, действует не один. Начать с того, что все преступления против служителей Церкви совершенно не схожи по почерку. Первую жертву убили одним-единственным выстрелом в затылок. Из того самого ствола, что засветился в деле Дуарте. Затем из того же оружия расстреляли двух священников – прямо-таки изрешетили пулями. Потом случилось два поджога.
Инспектор уверен, что действует целая группа преступников. Но кто может так люто ненавидеть католическую церковь? Единственная зацепка – дата совершения преступлений. Нападения, не считая убийства Дуарте, всякий раз происходили тринадцатого октября, а значит, каким-то мистическим образом связаны с разгромом тамплиеров. И, наконец, почему Дуарте застрелили неурочно, не в октябре, а в середине лета? Впрочем, убитый и не был священником.
Так кто же объявил войну Вере? Какая-то экстремистская реинкарнация Воинства Христова? Хм, месть через семьсот лет – мотив, в который трудно поверить.
А еще это странное заявление вдовы, которая теперь утверждает, что, когда она вернулась домой в день убийства, ее муж еще дышал. Он якобы даже успел ей что-то прошептать. Вот только она не разобрала, что именно. При этом Рохас уточнил, что скорая помощь привезла Дуарте в больницу уже мертвым. Так, может, бедной вдове всего лишь померещилось?
Мысли Бальбоа вернулись к совету фонда «Историческое наследие» и его пятерым членам, каждый из которых находился у Рохаса под подозрением. Все они были в курсе предстоящей встречи Гонсалеса и Дуарте и даже если не убивали сами, то могли кого-то нанять или навести преступника на след жертвы. Эх, если бы знать, что именно собирался рассказать Гонсалесу Дуарте.
Пещера, в которой фонд начал раскопки, еще столетия назад обросла преданиями и легендами. Все толедские дети наизусть знали эти сказки, но из-за сказок, как известно, еще никого не убивали. Тем не менее кровь пролилась, и надо было срочно понять, по какой причине это случилось и по чьей вине.
Падре раскрыл тетрадь и, щелкнув ручкой, вывел жирную единицу. Под этим номером в его списке будет фигурировать председатель совета Рафаэль Мартин. Кроме чисто административных обязанностей его главной задачей был поиск спонсоров для проектов фонда. Как говорили, к этому занятию у Мартина был врожденный талант – именно поэтому он и возглавлял совет уже третий срок подряд. Регулярно посещает мессу, богат, удачлив. Зачем ему мараться? У него и так вроде все есть. Хотя богатства много не бывает.
Вторым в списке священник поставил Луиса Ригаля. По общему мнению, фанатично предан науке. Говорят, Луис в свое время даже отказался от престижной должности в Мадриде ради раскопок в Толедо. Близко дружил с Гонсалесом. По мнению инспектора, был искренне опечален его смертью. Живет с виду весьма скромно – куча книг, да сильно подержанный «сеат» – вот и все богатство. Впрочем, это еще не говорит о бескорыстии, скорее черта характера. В церкви появляется редко, что называется, по праздникам. Учитывая, что Ригаль торчит на работе по двенадцать часов семь дней в неделю, это неудивительно.
Под третьим номером Бальбоа записал Хосе де ла Фуэнте – главного знатока старого Толедо. Этот энергичный шестидесятипятилетний ветеран испанской археологии уже более двадцати лет возглавлял местный археологический музей, а также занимал несколько почетных должностей, в том числе входил в совет фонда, причем считался одним из самых активных его членов. Был знаком с Дуарте, как, впрочем, и почти все остальные. По словам приходского священника, не пропускает ни одной службы. С виду совсем непохож на того, кто способен пойти против Церкви, да и возраст уже такой, что пора больше думать о душе.
Номер четыре – Сусанна Чавес, вице-мэр города. Все в один голос говорят, что стерва. А с другой стороны, как еще женщине прорваться на такую должность? Но это еще не повод ее подозревать. При мэрии существует муниципальный Совет охраны памятников старины, его как раз и возглавляет Чавес. Именно поэтому ее ввели в состав совета фонда. Госпожу Чавес никогда не видели в храме, это плохо. Хотя, к сожалению, таких нынче становится все больше.
Наконец, сам Рамон Гонсалес. Один из тех, кого в свое время звали niños de la Guerra. Отец Бальбоа лично знал пару семей, разорванных той страшной войной на две части: родители в Испании, дети – в бывшем СССР, откуда им долгие годы силой не позволяли вернуться. А по всей стране таких семей были тысячи – вот уж воистину трагедия, достойная Шекспира.
Падре был немного знаком с Гонсалесом при жизни и не очень-то верил в его виновность. Нет, конечно, у Рамона были свои слабости – он слыл неисправимым бабником – но это совсем другое, пусть даже и не богоугодное дело. Тем не менее Рохас упорно продолжает считать Гонсалеса основным подозреваемым. Ну зачем было Гонсалесу во всеуслышание объявлять о намеченной встрече с Дуарте, если он собирался его убить? И вся эта история с галстуком тоже представляется весьма шаткой.
Как бы там ни было, а Рохас уверен, что выводить Гонсалеса из числа подозреваемых пока рано, и определенные основания на это у инспектора есть. Во-первых, Рамон жил в Мадриде в то время, когда там произошли убийства священников. Да и смерть монаха тоже случилась неподалеку. Во-вторых, если придерживаться версии семейной вендетты, не стоит забывать о том, что дед Рамона Хосе Гонсалес не только воевал в рядах республиканцев, но и прослыл беспощадным мстителем, воздавая по заслугам старому режиму за все совершенные и мнимые грехи.
Падре принялся машинально перебирать лежащие на столе четки. Да уж, то было ужасное время. Бальбоа много раз слышал от братьев во Христе леденящие душу воспоминания о самых черных днях испанского духовенства, таких как шестое ноября 1936 года. Тогда в Мадриде республиканцы поставили к стенке более двухсот священников и монахов только за то, что те отважились надеть сутану. И таких окаянных дней было много. Слишком много.
Бальбоа вздохнул, вознес Пресвятой Деве молитву за умягчение злых сердец и, отложив четки, еще раз внимательно перечитал свои записки. М-да, зацепиться пока не за что. Но он обязательно найдет негодяя. С помощью Рохаса или без.
