Заключение

В 1955 году Цзянь Сюэсэнь, восходящая звезда Калифорнийского технологического института (Caltech) и будущий отец китайской космической программы, был депортирован из Соединенных Штатов на том основании, что он был коммунистом. Прежде чем подняться на борт лайнера President Cleveland, отплывавшего в Гонконг, Цзянь сказал репортерам, которые собрались в порту Лос-Анджелеса: «Я собираюсь направить все мои силы на то, чтобы китайский народ построил государство, в котором он будет жить достойно и счастливо». В 1991 году, принимая в Пекине Фрэнка Марбла – своего друга и бывшего коллегу по Caltech, Цзян тихо сказал извиняющимся тоном, приведя в замешательство своего собеседника: «Знаешь, Фрэнк, мы многое сделали для Китая. У людей теперь вдоволь еды. Они работают, добиваются успеха. Но, Фрэнк, они несчастны».

На массовом митинге 12 февраля 2010 года в честь китайского Нового года премьер Госсовета КНР Вэнь Цзябао заявил, что китайское правительство делало и будет делать все возможное, чтобы «китайский народ жил счастливо и достойно», – заново озвучив то, о чем мечтал Цзянь Сюэсэнь за полстолетия до этого. На ежегодном Всекитайском собрании народных представителей в марте 2010-го Вэнь Цзябао выступил с правительственным докладом, в котором вновь пообещал даровать китайскому народу лучшую, счастливую и достойную жизнь, заявив, что это станет самой важной задачей правительства в грядущие десятилетия. Год спустя, когда премьер Вэнь в последний раз председательствовал на ВСНП, он повторил, что целью правительства является построение «счастливого Китая». 19 марта 2011 года журнал The Economist опубликовал на обложке следующие слова: «Китай стремится к счастью, а не к росту экономики».

Сдвиг в понимании миссии правительства – от «социалистической модернизации» (к этой цели Китай стремился на всем протяжении реформ, с самого их начала) к «лучшей, достойной жизни и счастью китайского народа» – отражает, насколько кардинально переменились ценности и настроения в ходе рыночных преобразований. Вэнь Цзябао прекрасно осознавал, что экономическое развитие, не говоря уже о росте ВВП, не обязательно приводит к счастью. Но он также знал, что развитие экономики не будет устойчивым – и вообще мало что будет значить, – если оно не улучшит качество жизни и не даст людям возможность почувствовать себя счастливыми.

Более того, китайское правительство в Новейшее время – как при националистах, так и при коммунистах – всегда считало себя авангардом китайской модернизации. Свою миссию оно всегда видело в реализации каких-либо проектов, будь это «социалистические преобразования», «четыре модернизации» или, совсем недавно, «экономические реформы и политика открытости». Стремление к счастью, с другой стороны, имеет гуманистическую направленность и едва ли может быть реализовано путем политических кампаний «сверху вниз». Как поведал нам Адам Смит в «Теории нравственных чувств» – одной из любимейших книг Вэнь Цзябао, – стремление к счастью опирается на безмятежный ум и скромные намерения в свободном обществе, в котором господствует справедливость.

Знамение, которое мы придаем различию, существующему между нашим обычным состоянием и, любым другим, представляет собой источник всех несчастий и тревог человеческой жизни. Жадность преувеличивает различие между бедностью и богатством, честолюбие – различие между частной жизнью и общественной, пустая суетность – различие между неизвестностью и блестящей репутацией. Человек, увлекаемый какою-нибудь из этих безумных страстей, не бывает несчастлив в своем настоящем положении, но обыкновенно он готов нарушить спокойствие всего общества для удовлетворения своих безумных желаний. А между тем достаточно только небольшого опыта, дабы убедиться, что при всяком обычном течении жизни человек может в равной мере сохранить спокойствие, ясность души и самоудовлетворенность. Некоторые из этих положений, без сомнения, заслуживают предпочтения перед другими, но ни одно из них не заслуживает того, чтобы решиться ради него нарушить требования благоразумия и справедливости; ни одно из них не стоит, чтобы мы пожертвовали ему спокойствием всей нашей жизни, спокойствием, нарушаемым то стыдом при воспоминании о наших глупостях, то угрызениями совести, напоминающей нам нашу жестокую несправедливость. Человек, который для улучшения своего положения прибегает к тому, что не может быть оправдано благоразумием и не может быть допущено справедливостью, играет в самую рискованную из азартных игр: он ставит на карту все, дабы получить едва ли хоть что-нибудь. <…> Итак, удовольствия, которые, мы надеемся, должны составить наше счастье, когда мы достигнем самого блистательного и самого высокого положения, какое только может быть создано нашим суетным воображением, почти всегда суть те же удовольствия, которые находятся в нашем распоряжении и в настоящую минуту и которыми мы можем воспользоваться, когда нам угодно. Sa исключением несущественного удовольствия, доставляемого тщеславием и чувством, превосходства, мы можем найти и в самом скромном положении [если только мы сохранили личную свободу] все удовольствия самого блистательного положения, а удовольствия, доставляемые известностью и властью, почти никогда не бывают совместимы с безмятежным спокойствием, составляющим источник всех действительных радостей. До крайней мере, не подлежит, сомнению, что при высоком положении удовольствия эти не могут быть проникнуты той прелестью, той беззаботностью, какой они отличаются при неизвестном или скромном положении, которого мы так стремимся избежать. Разверните любую страницу истории, припомните то, что случилось в вашей собственной жизни, тщательно разберите образ действия людей, прославившихся своими личными и общественными несчастьями, и вы признаете, что их страдания объясняются главным образом, тем, что они не понимали, что им больше ничего не нужно для счастья, что им следовало успокоиться и довольствоваться своим положением. Обманутой алчности и обманутому честолюбию можно привести в пример надпись, вырезанную на гробнице одного человека, который хотел медикаментами усовершенствовать довольно заурядную свою физическую организацию: «Мне было хорошо, я хотел лучшего – и вот, я здесь» (Smith [1769] 1,96,9).

Современные экономисты, привыкшие сводить поведение потребителей к максимизации полезности, удивятся, узнав, что этот абзац принадлежит перу Адама Омита. Моральный дух, запечатленный в этом длинном отрывке, сильно отличается от «экономического человека», который заполонил современные экономические теории. Колоссальная утрата понимания глубины и богатства человеческой природы – это только часть той цены, которую мы заплатили, превратив экономику из нравственной науки о человеке, создающем богатство, в холодную логику выбора при распределении ресурсов. Перестав изучать человека во всей его полноте, современная экономическая наука лишилась якоря и утратила связь с экономической реальностью. В результате люди напрасно ждут прозрений от экономистов, хотя во времена кризиса и неопределенности мир особенно нуждается в их рекомендациях.

В то же время вполне возможно, что взгляды Омита и сам тон его писаний вовсе не случайно созвучны древней китайской мудрости. «Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно? Встретить друга, прибывшего издалека, разве это не радостно?» – этими словами открываются «Аналекты Конфуция». Конфуций говорит не только о книжном знании. «Обучение» у него включает воспитание, выстраивание социальных отношений, изучение того, как быть главой семьи и править страной, а в конечном итоге – как привнести гармонию в этот мир. Постижение человеческой натуры и ее совершенствование в повседневной жизни – особенно в компании единомышленников – наполняет нас радостью и спокойствием. Конфуций вспоминал своего любимого ученика, рано умершего Янь Хуэя, который целиком посвятил себя учебе, и ставил его в пример: «Немного пищи и воды, скромное жилище; то, что других повергает в печаль, ему не портит настроения». В то время большинство китайцев с трудом зарабатывали себе на кусок хлеба, и учиться было роскошью, доступной немногим. Сначала дай людям разбогатеть, затем обучи их, гласит прагматическое учение Конфуция.

Разделение труда и товарный рынок давно уже признаны важнейшими институтами, позволяющими добиться благосостояния. Они отвечают не только за повышение производительности труда, но и за разработку новых продуктов, что позволяет рыночной экономике постоянно развиваться, не ведая недостатка в новых решениях. Позволяя нам думать критически и независимо, исследуя мир одним нам свойственным образом, рынок идей побуждает нас искать более тесный контакт с реальностью в природе и человеческом обществе. Жизненный опыт каждого из нас – капля в океане. Но индивидуальность каждого человека и многообразие всего этого мира придают человеческому обществу устойчивость и снабжают его новыми идеями. Когда рынок товаров и рынок идей вместе развиваются полным ходом, поддерживая, дополняя и укрепляя друг друга, человек имеет все шансы проявить свои творческие способности и обрести счастье, а материальная и духовная цивилизация развиваются в полном согласии, чувствуя под собой твердую опору. В вечной погоне за счастьем и человеческим достоинством история превращения Китая в капиталистическую страну, при всей ее уникальности и революционности, – всего лишь маленький скачок вперед.