Глава 4

Птица в клетке: рыночная реформа при социализме

Экономическая реформа в Китае в начале 1980-х годов представляла собой «историю двух экономик» – стагнирующего госсектора и быстрорастущего негосударственного сектора. Последний возник на обочине китайской экономики во время периферийных революций. Честолюбивые предприниматели быстро поняли, что перед ними открываются новые, еще не изученные или недостаточно проработанные экономические возможности, – и поспешили ими воспользоваться. Поскольку на протяжении многих десятилетий в социалистической экономике сохранялся уклон в сторону тяжелой промышленности, в стране существовал дефицит основных потребительских товаров и услуг. О этим надо было что-то делать. В начале 1980-х предприниматели начали предлагать товары, чтобы удовлетворить накопившиеся у населения потребности, и это оказалось крайне прибыльным бизнесом. Самозанятые парикмахеры, к примеру, имели больший доход, чем хирурги в государственных больницах. Лоточники, торговавшие лапшой и закусками, зарабатывали больше ученых-ядерщиков. Лавочники, владельцы небольших магазинов и частных ресторанов – многие из них вышли из рядов «ожидающей трудоустройства молодежи» – в 1980-х годах принадлежали к числу самых состоятельных китайцев. Вполне закономерно, что количество семейных и единоличных предприятий увеличилось с 140 тысяч в 1978 году до 310 тысяч в 1979-м, 806 тысяч в 1980-м и достигло 2,6 миллиона в 1981 году (Ma Licheng 2005: 150–152). Горожане получили товары и услуги, которые государственные учреждения не могли им предложить.

Сельское хозяйство, на момент смерти Мао представлявшее собой самое слабое звено экономики, в 1979–1984 годах продемонстрировало впечатляющий рост производства – на 6,7 % в год. Объем сельскохозяйственного производства вырос с 305 миллионов тонн в 1978 году до 407 миллионов тонн в 1984-м (Wu Li 1999: 886). Более того, благодаря условному одобрению частного фермерства в 1980 году китайские крестьяне постепенно освободились от колхозного ярма и впервые после земельной реформы получили относительную экономическую свободу. 18 июня 1980 года в провинции Оычуань была распущена первая народная коммуна. В конце 1982-го система производственной ответственности крестьянских дворов охватила более 80 % сельского населения, включая деревню Дачжай – образцовую коммуну в эпоху Мао Цзэдуна. Спустя год показатель вырос до 95 %: в сельскохозяйственном секторе завершилась деколлективизация (Chung 2000; Shi Zhengfu 2008).

Самым быстрорастущим сектором китайской экономики на протяжении всех 1980-х годов были волостные и поселковые предприятия. Общая доля сельского населения, занятого на таких предприятиях, выросла с 9 % в 1978 году до более чем 14 % в 1984-м. К середине 1980-х годов на волостные и поселковые предприятия приходилось свыше половины всей продукции, произведенной сельским хозяйством, и четверть всего промышленного производства Китая (Xu Chenggang, Zhang Xiaobo 2008).

Напротив, реформа, которая должна была вдохнуть новую жизнь в государственные предприятия, – начиная с 1978 года она являлась главной задачей китайского правительства – принесла одни разочарования. В рамках реформы госпредприятия получили больше прав на самостоятельное принятие решений и удержание прибыли для собственных нужд. У директоров и рабочих выросли зарплаты и премии. Но каждое предприятие должно было согласовывать с надзирающим органом свои права и долю прибыли, которую ему следовало отдать государству. При этом соображения неэкономического характера (например, политическая власть) часто брали верх над экономической логикой. В результате эффективные предприятия вынуждены были отдавать государству значительную часть своей прибыли, в то время как нерентабельные пользовались государственными субсидиями. Как следствие, эффективные предприятия не всегда развивались, а убыточные в любом случае не разорялись. Вдобавок госпредприятия по-прежнему подвергались вмешательству со стороны разных государственных органов. Согласно китайской поговорке, за ними следило множество «свекровей». Далее, поскольку реформы осуществлялись в рамках унаследованной от Мао структуры децентрализованного управления, местные органы власти создавали разнообразные торговые барьеры, чтобы защитить подконтрольные предприятия в обмен на право влиять на их деятельность. Это сильно мешало реформе госпредприятий. На общенациональном уровне местный протекционизм толкал всю страну по направлению к феодальной экономике.

1

Почему не удалась реформа госпредприятий? Чтобы ответить на этот вопрос, следует подробно остановиться на дореформенной структуре китайской промышленности. Из-за неоднократных попыток Мао Цзэдуна провести децентрализацию управление китайской экономикой редко осуществлялось по советскому образцу, предполагавшему, что производство, распределение, ценообразование и инвестиции подчинялись указам Госплана – ведомства, отвечавшего за централизованное руководство. Государственные предприятия в Китае контролировались разноуровневыми органами власти, включая центральное правительство (министерства, подчинявшиеся Госсовету) и находившиеся на более низких уровнях провинциальные, окружные, муниципальные органы управления (в городах) и уездные власти (в сельской местности). Существовали городские коллективные предприятия и сельские хозяйства, которые принадлежали органам власти на более низких, чем муниципальный и уездный, уровнях. Кроме того, действовали две разные цепочки управления госпредприятиями – вертикальная («тяотяо») и горизонтальная («куанкуан»). Во всех отраслях народного хозяйства вертикальная цепочка иерархии выстраивалась от центрального аппарата (министерства) вниз до местных отраслевых департаментов (провинциальных, муниципальных, уездных). Горизонтальная цепочка простиралась от Госсовета до провинциальных, муниципальных и уездных органов власти.

По вертикали власти государственный металлургический комбинат, например, входил в юрисдикцию министерства металлургии, если он контролировался центральным правительством, а потому считался предприятием центрального подчинения; предприятие входило в юрисдикцию провинциального (муниципального, уездного) департамента металлургии, если оно контролировалось провинциальными (муниципальными, уездными) властями и считалось провинциальным (муниципальным, уездным) госпредприятием. По горизонтали государственное предприятие курировалось центральным (провинциальным, муниципальным или уездным) правительством, если оно было центральным (провинциальным, муниципальным или уездным) предприятием. Прямая цепочка управления шла от центрального правительства вниз до провинциального, муниципального и уездного уровней. В результате система контроля над государственными предприятиями имела сетчатую структуру.

Структуру управления государственными предприятиями усложняли и другие факторы. Во-первых, все местные отраслевые департаменты были подотчетны как местным органам власти, так и вышестоящим отраслевым департаментам – и наконец центральному министерству, подчинявшемуся Госсовету. В сталинской модели экономики горизонтальных связей не было. В Китае в результате проведенной Мао децентрализации местные органы власти получили больше полномочий, а горизонтальное управление пользовалось большим доверием. Во-вторых, отдельные аспекты производственной деятельности госпредприятий – в том числе кадровая политика (повышение по службе, переход на другие предприятия, наем рабочей силы), зарплаты, финансы, производство и инвестиции – часто контролировались разными органами государственной власти. Кадровая политика и зарплаты обычно контролировались по горизонтали, а производство и инвестиции – в основном по вертикали, хотя горизонталь также оказывала влияние. Сегментация контроля и взаимосвязанность контролирующих органов сильно усложняли и без того непростое управление госпредприятиями. В-третьих, государственные предприятия и их руководители распределялись по ступеням административной иерархии точно так же, как партийные функционеры и правительственные чиновники, которые получали (и получают) зарплаты и привилегии в зависимости от уровня иерархии. Предприятия, подотчетные властям более высокого уровня, стояли на высших ступенях иерархии и часто пользовались приоритетным доступом к различным государственным ресурсам, например к финансам и сырью. Кроме того, они несли больше ответственности за выполнение плана. И наконец самое неприятное: разделение контроля менялось от отрасли к отрасли, от предприятия к предприятию и зависело от конкретного периода – от фазы централизации/ децентрализации политической власти. Таким образом, госпредприятия страдали не только от обилия предписаний и норм, но и от того, что в каждом отдельном случае предъявлялись свои требования.

На оперативном уровне госпредприятия часто испытывали дополнительные сложности вдобавок к тем ограничениям, что возникали вследствие государственного контроля. Например, власти выборочно субсидировали отдельные госпредприятия по случайным и краткосрочным соображениям, что позволяло тем выделиться среди других. Даже если госпредприятия перевыполняли план, что случалось довольно часто, они все равно сталкивались с теми же сложностями. Государственное планирование не учитывало всю продукцию, произведенную на госпредприятиях. Следовательно, предприятие совершало и другие сделки, не предусмотренные планом; их называли «кооперативными». Чтобы провести такую сделку, стороны должны были договориться о ценах, и здесь возникала проблема, о которой плановое хозяйство и не подозревало. Поскольку план оперировал лишь количественными показателями – как на «входе» (затраты), так и на «выходе» (объем производства), – цены были нужны исключительно для финансовой отчетности. Из-за нехватки информации о рыночных ценах спотовые цены на произведенные помимо плана товары сильно разнились.

Разные предприятия закупали одинаковое сырье и полуфабрикаты по разным ценам. Исключение составляла рабочая сила: по всей стране зарплаты были фиксированными, а следовательно, редко когда отражали уровень производительности труда. Эта ситуация прямо противоположна рыночной, при которой зарплаты в каждом случае обсуждаются индивидуально, но прочие факторы производства стоят одинаково для всех фирм: цены на них продиктованы рынком. Когда реформа позволила госпредприятиям в индивидуальном порядке договариваться с государством о своих правах и обязанностях, количество многообразных ограничений только возросло.

В рыночной экономике фирма постоянно испытывает влияние со стороны более широкого рынка, на котором она осуществляет свою деятельность. Рынок реализации продукции сообщает информацию, критически важную для выживания фирмы, – например, о том, какие товары не стоит производить (продажная цена в таком случае не будет покрывать производственных затрат); рынок факторов производства сообщит о стоимости замены одного фактора другим. Хотя фирма вправе искать более низкие цены, она не в силах заметно повлиять на рыночную стоимость факторов производства. Чтобы повысить шансы на выживание, фирма может пойти по пути инноваций: либо предложить потребителям новую, улучшенную продукцию, либо повысить производительность труда и производить ту же продукцию, но с меньшими, нежели у конкурентов, издержками. Таким образом, конкуренция на рынке позволяет доходному бизнесу расти, в то время как нерентабельные фирмы бывают вынуждены свернуть производство и перейти на выпуск другой продукции.

В условиях рыночной экономики зарплаты сотрудников фирмы зависят от их продуктивности; если показатели работы неудовлетворительны, сотрудника увольняют. Таким образом фирма получает в свое распоряжение мощный инструмент стимулирования персонала, продуктивность которого, в отличие от других факторов производства, зависит от размера компенсации. Это внутреннее давление заставляет сотрудников работать на максимуме своих возможностей; достаточно ли этого, решат потребители. Насколько успешна деятельность фирмы, покажет самый главный экзамен: сможет ли фирма выжить на рынке.

До реформы предприятий, начатой в 1981 году, государственный сектор китайской экономики не знал, что такое настоящий ценовой механизм и настоящая рыночная дисциплина. Цены на потребительские товары и товары промышленного назначения в основном устанавливались государством, и только небольшие колебания в цене отражали качество продукции. У предприятий не было особого стимула повышать качество выпускаемых товаров, не говоря уже о разработке новых. Каждое госпредприятие подчинялось специфической системе ограничений, навязанной целым рядом контролирующих органов. Поэтому, даже если госпредприятие и хотело улучшить свое положение, оно должно было озаботиться тем, как изменить систему ограничений себе во благо, вместо того чтобы рационализировать производство или перейти на выпуск новой продукции. Более того, поскольку зарплата не была привязана к результатам труда, моральное состояние рабочих на госпредприятиях оставляло желать лучшего. Но самое страшное в том, что решать вопросы найма или увольнения рабочих предприятия не могли. Во имя социализма, во имя стабильной занятости и всеобщего равенства они были лишены основных методов поощрения персонала и совершенствования продукции.

Благодаря реформе госпредприятия получили право самостоятельно принимать решения и оставлять себе часть прибыли; однако они по-прежнему больше стремились к изменению внешних условий (к частичному снятию ограничений), чем к наращиванию внутренних ресурсов. Госпредприятия имели возможность согласовывать с контролирующими органами практически все аспекты производственного процесса, включая количество производимой продукции, объем закупаемого сырья, размер государственных кредитов и процент удерживаемой прибыли. Это все равно как если бы фирме можно было бы самой определять для себя налоговые ставки или устанавливать цены на производственные ресурсы. Поскольку предприятия могли влиять на правила игры, они не испытывали острой потребности улучшать производственные процессы. По сути, именно по этой причине реформа госпредприятий закончилась провалом. Она так и не приучила госпредприятия к рыночной дисциплине – к тому, что вознаграждение достается только тем фирмам, продукция которых нравится потребителям. Госпредприятия не были заинтересованы в нововведениях или повышении рентабельности.