Глава 12
Возвращаясь с работы, я мечтаю о том, чтобы у меня прямо сейчас оказался в руках кларнет. Я бы пошла прямиком в лес, туда, где никто не услышит, и снова ударила бы в грязь лицом, совсем как утром. Не играй на инструменте, играй музыку, всегда говорила мне Маргарет. И мистер Джеймс: Пусть инструмент играет тебя. До сегодняшнего дня я не понимала, о чем они. Мне всегда казалось, что музыка скрыта внутри кларнета, а не внутри меня. Но что если музыка убегает, когда разбивается сердце?
Я сворачиваю на нашу улицу и вижу, как дядюшка Биг идет с книгой по дороге, задевая одной ногой за другую и приветствуя по пути любимые деревья. Ничего необычного, за исключением летающих фруктов. Каждый год выпадает несколько недель, когда, если позволяют обстоятельства (ветра дуют с правильной силой и плоды вырастают особенно крупные), сливовые деревья возле нашего дома проникаются ненавистью к человечеству и начинают в нас пуляться плодами.
Биг воодушевленно машет рукой с запада на восток и едва избегает тяжелого сливового снаряда.
Я машу ему в ответ, а потом, поравнявшись с дядей, приветственно закручиваю ему усы. Он покрыл их лаком и уложил самым элегантным (то есть безумным) образом.
– У нас в гостях твой друг, – говорит он, подмигивая. А потом снова утыкается носом в книгу и продолжает прогулку.
Я знаю, что он имеет в виду Джо, но вспоминаю Сару, и мне на секунду становится нехорошо. Сегодня она прислала мне эсэмэску: Пропала наша дружба. Высылаю поисковый отряд! Я не ответила. Сама не знаю, куда подевалась наша дружба.
Мгновение спустя Биг говорит:
– Кстати, Ленни, тебе звонил Тоби. Хочет, чтобы ты перезвонила сразу, как придешь.
Пока я была на работе, он звонил мне и на мобильный. Я не стала слушать автоответчик. Я повторяю клятву, которую твердила весь день: я никогда больше не увижу Тоби Шоу, – и умоляю сестру о прощении. И не деликатничай, Бейлз, дай понятный знак. Землетрясение вполне сойдет.
Подойдя поближе, я вижу, что дом вывернут наизнанку: в палисадник вынесли стопки книг, мебель, маски, кастрюли и сковородки, коробки, антиквариат, картины, тарелки, разные безделушки. А потом из дома мне навстречу выходят Джо и его точная копия, только шире в плечах и еще выше. Они тащат диван.
– Куда это поставить, бабуль? – спрашивает Джо, будто это самое привычное дело на свете – выставлять мебель на улицу.
Видимо, это и есть бабушкин сюрприз. Мы переезжаем во двор. Красота.
– Куда угодно, мальчики, – отвечает бабуля и замечает меня. – Ленни… – Она скользит ко мне. – Я пыталась понять, что приносит нам несчастье. И посреди ночи меня осенило. Мы вынесем все подозрительное из дома, проведем ритуал, воскурим шалфей, а потом постараемся, чтобы ничто дурное не вернулось в дом. Джо очень любезно пригласил своих братьев помочь нам.
– Х-м-м, – отзываюсь я, не зная, что на это ответить.
Жаль, что я не видела лица Джо, когда бабуля так разумно объясняла ему эту СОВЕРШЕННО БЕЗУМНУЮ идею. Когда я спасаюсь от нее бегством, Джо подбегает ко мне галопом (унылый он все-таки тип).
– Еще один денек в психушке, а? – здороваюсь с ним я.
– Меня ставит в тупик один вопрос. – Он глубокомысленно подносит палец ко лбу. – Как бабуля определяет, какой предмет приносит удачу, а какой наоборот? Мне нужно понять принцип.
Удивительно, как быстро он понял, что если уж на бабулю найдет стих, то легче к ней присоединиться, чем противиться.
К нам подходит его брат. Он кладет руку Джо на плечо и сразу же превращает его в младшего братишку. В мое сердце со всего размаху врезается острый осколок: я больше не младшая сестренка. Да и вообще больше не сестра.
Джо не в силах сдержать своего преклонения перед старшим, и это меня добивает. Я была в точности как он: знакомя людей с Бейли, я чувствовала, будто открываю свету самое охренительное произведение искусства в мире.
– Маркус приехал на лето, он учится в Калифорнийском университете. Они с самым старшим братом играют там в группе.
Братья, братья, сплошные братья.
– Привет, – говорю я еще одному сияющему пареньку. Видимо, в усадьбе Фонтейнов обходятся без лампочек.
– Это ты у нас второй кларнет? – спрашивает Маркус.
Я краснею, Джо тоже краснеет, Маркус смеется и пихает брата локтем. Я слышу, как он шепчет Джо: «Ну, парень, ты и влип». Джо краснеет еще сильнее, насколько это вообще возможно, и возвращается в дом за лампой.
А я недоумеваю, почему же, если Джо так уж сильно «влип», он никак этого не проявляет. Даже не пытается. Ну да, ну да, я феминистка и сама могу сделать первый шаг, но а) я никогда не делала никаких шагов и поэтому не знаю, как это вообще происходит, б) меня самую чуточку отвлекает это неподобающее хлопанье ресниц и в) Рейчел. То есть да, каждое утро он проводит у нас дома, но откуда мне знать, не торчит ли он ночами у нее.
Бабуле явно приглянулись мальчики Фонтейны. Она порхает по двору, бесконечно повторяя, какие они хорошенькие, и спрашивает, не согласятся ли родители их продать.
– Они бы на вас целое состояние сделали. У мальчиков не должно быть таких ресниц! Ты согласна, Ленни? Ты бы тоже все на свете отдала за такие ресницы?
Боже, какой стыд. Хотя насчет ресниц я согласна. Маркус тоже отказывается моргать и вместо этого хлопает глазками.
Бабушка отсылает Джо с Маркусом домой за третьим братом. Она почему-то убеждена, что для ритуала нужно присутствие всех троих. Очевидно, что и Джо, и Маркус пали жертвами ее очарования. Ради нее они, может, и банк смогли бы ограбить.
– И захватите свои инструменты, – вопит она им вслед. – Ты тоже, Ленни!
Я делаю то, что мне велят, и достаю кларнет с дерева, где он покоится вместе с другими моими пожитками. Мы с бабулей возвращаем несколько кастрюль на кухню (только те, которые приносят удачу!), чтобы приготовить ужин. Она готовит курицу, а я разрезаю картофель на четвертинки и приправляю чесноком и розмарином. Когда продукты отправляются в духовку, мы выходим в сад набрать палых слив для пирога. Теперь бабуля раскатывает тесто, а я режу помидоры и авокадо на салат. Каждый раз, проходя мимо, она треплет меня по волосам или сжимает мне плечо:
– Как славно опять готовить вместе. Правда, Горошинка?
Я улыбаюсь:
– Правда, бабуль.
То есть секунду назад было правдой. А теперь она смотрит на меня взглядом «Ленни-поговори-со-мной». Скоро начнутся бабулеизлияния.
– Ленни, я беспокоюсь о тебе.
Ну вот, началось.
– У меня все хорошо.
– Уже пора, правда. По крайней мере, приберись в комнате, постирай ее вещи. Или давай я постираю. Пока ты будешь на работе.
– Я сама, – как обычно отвечаю я. И я правда все сделаю, просто не знаю когда именно.
Она тут же поникла:
– Я думала, мы с тобой на следующей неделе съездим в город, пообедаем вместе…
Я с удвоенным вниманием возвращаюсь к салату. Не хочу видеть, как она расстроилась.
Она издает свой фирменный долгий и печальный вздох и снова принимается за тесто. Я мысленно прошу у нее прощения. Говорю, что не могу довериться ей прямо сейчас, что метр между нами кажется мне световым годом и я не знаю, как преодолеть это расстояние.
Она мысленно говорит мне, что я разбиваю ее и так разбитое сердце.
Вернувшись, мальчики знакомят нас со старшим из Фонтейнов, который тоже приехал из Лос-Анджелеса на летние каникулы.
– Это Даг, – произносит Маркус.
Одновременно с ним Джо говорит:
– Это Фред.
– Родители никак не могли договориться, – объясняет новоприбывший. Он выглядит совершенно спятившим от ликования. Бабуля права: нам следует заняться работорговлей.
– Врет как дышит, – перебивает его Маркус. – В старшей школе он притворялся интеллектуалом, чтобы закадрить побольше французских девчонок. Ему казалось, что «Фред» звучит слишком грубо, как из мультфильма про Флинстоунов, и поэтому он решил называться своим вторым именем, Даг. Но мы с Джо так к этому и не привыкли.
– Поэтому теперь на двух континентах его называют ДагФредом. – Джо толкает брата в грудь и в ответ получает серию тычков в ребра. Фонтейны похожи на гигантских щенков, которые вечно копошатся, устраивают потасовки, спотыкаются, – настоящий вихрь непрерывного движения и яростной привязанности.
Знаю, что это неблагородно, но, глядя, с какой теплотой они относятся друг к другу, я чувствую себя бесконечно одинокой. Я вспоминаю, как вчера мы с Тоби держались за руки в темноте, как целовались у реки. Как, находясь с ним рядом, я ощущала, что для моей печали в мире есть место.
Мы едим, растянувшись на новообретенной садовой мебели. Ветер немного стих, и можно находиться снаружи, не ожидая обстрела фруктовой артиллерией. Курица по вкусу похожа на курицу, сливовый пирог – на пирог. Как внезапно из нашего рациона исчез пепел!
Сумерки забрызгали небо розово-рыжими пятнами. Начинает неспешно, по-летнему, темнеть. Сквозь деревья пробивается шум воды; он звучит, точно возможность…
Она никогда не познакомится с Фонтейнами.
Она никогда не узнает, как мы поужинали сегодня на этой тропинке, что ведет к реке.
Она не вернется домой ни завтра утром, ни во вторник, ни через три месяца…
Она никогда не вернется.
Она ушла, и мир продолжает вертеться без нее…
Я больше не могу ни дышать, ни думать, ни сидеть вот так на одном месте.
Я пытаюсь сказать, что скоро вернусь, но не в силах издать ни звука. Поэтому я просто поворачиваюсь спиной к обеспокоенным лицам и быстро иду в сторону леса. Дойдя до тропинки, я пускаюсь бежать. Я стараюсь обогнать боль в сердце, которая следует за мной по пятам.
Уверена, что бабуля или дядя пойдут за мной, но вместо них это делает Джо. Я совсем запыхалась. Когда он подходит, я строчу стихи на обрывке бумаги, который нашла под деревьями. Я пихаю листок между камней и пытаюсь смахнуть слезы.
Впервые я вижу Джо, который не улыбается даже краешками глаз, даже уголками губ.
– Как ты? – спрашивает он.
– Ты ведь даже не знал ее!
Слова сами выпрыгивают у меня изо рта, жесткие и обвиняющие. Я ничего не успеваю с ними сделать. Джо кажется очень удивленным.
– Да, не знал.
Больше он ничего не говорит, но я просто не могу заткнуться:
– И у тебя есть все эти братья.
Словно в этом есть что-то плохое.
– Да.
– Я просто не понимаю, зачем ты тогда вечно торчишь у нас!
Я чувствую, как румянец заливает мне щеки и по телу разливается смятение. Чего я на самом деле не понимаю, так это зачем накинулась на Джо, как последний псих.
– Не понимаешь? – Глаза его блуждают по моему лицу, а в уголках губ начинает подергиваться улыбка. – Да нравишься ты мне, Ленни. – Он недоуменно смотрит на меня. – Я считаю, что ты потрясающая.
С чего бы это ему так считать? Вот Бейли – да, она потрясающая. И бабуля, и дядя Биг. И конечно же мама. Но точно не я: двумерный персонаж в 3D семье.
Теперь он улыбается во весь рот:
– А еще я думаю, что ты ужасно хорошенькая. А я ужасно поверхностный.
Меня охватывает чудовищная мысль: Он думает, что я хорошенькая, что я потрясающая, только потому, что никогда не видел Бейли. За ней следует другая мысль, еще более жуткая: Я рада, что он ее не знал. Я трясу головой, пытаясь стереть то, о чем только что подумала, как в детской игрушке «волшебный экран».
– Что? – Он дотрагивается до моего лица и неспешно гладит меня большим пальцем по щеке. Прикосновение такое нежное, что я пугаюсь. Никто так не трогал меня раньше, никто не смотрел на меня так, как смотрит сейчас он, глубоко в душу. Мне одновременно хочется спрятаться и поцеловать его.
А потом – хлоп. Хлоп. Хлоп.
Я тону.
Думаю, он больше не будет вести себя по-братски.
– Можно? – спрашивает он, протягивая руку к резинке на моих волосах.
Я киваю, и он медленно освобождает мои волосы, не отрывая взгляда от моих глаз. Я под гипнозом. Он словно расстегивает на мне блузку. Когда он заканчивает, я встряхиваю головой, и волосы, как им и подобает, рассыпаются безумной копной.
– Ого, – негромко говорит он. – Мне давно уже хотелось посмотреть.
Я слышу наше дыхание. Думаю, в Нью-Йорке его тоже слышат.
– А как насчет Рейчел?
– А что она?
– Ну, вы с ней…
– Мы с тобой.
Со мной!
– Прости, что наговорила тебе тут…
Он трясет головой, словно это мелочи, а потом, к моему удивлению, не целует меня, а крепко обнимает. И на какую-то секунду, пока я нахожусь в его объятиях и мои мысли бьются в такт с его сердцем, я слушаю, как ветер набирает силу. И думаю, что он вот-вот подхватит нас и мы полетим.
