6
Навая. Медьен, усталый старик

Ученик дождался, когда совершенный закончит медитировать. И только тогда принес письмо. Долгие месяцы искало брата Свечку это письмо, его пересылали из одного мейсальского убежища в другое, и, если бы речь шла не о честных и добросовестных мейсалянах, послание давно бы затерялось. Благодаря ищущим свет оно в конце концов нашло адресата, преодолев божественные, дьявольские и просто злодейские препоны.

Оно пропутешествовало сотни миль, дюжину раз переходило из рук в руки, пересекло Коннек и Версейские горы и добралось-таки до отдаленного мейсальского монастыря в Сен-Пейр-де-Милеже в навайском Медьене.

Старик поднялся на ноги и при виде ученика от неожиданности вздрогнул:

– Жан-Пьер?

– Совершенный, вам письмо. Не хотел вас беспокоить.

– Хорошо. Послание, конечно, могло и подождать, – ответил старик, чуть помедлив.

Медленно говорил он не из-за своей дряхлости, а потому, что мальчик изъяснялся на медьенском диалекте. Диалект этот хоть и напоминал язык западного Коннека, однако странным образом искажал согласные, и в результате некоторые слова звучали знакомо, но означали нечто совсем иное.

Забирать письмо брат Свечка не торопился. Он не желал иметь никаких дел с внешним миром. Монах и так слишком много времени провел там и из-за этого перестал быть совершенным. Окончательно перестал. Только за последние несколько месяцев удалось ему снова прочно утвердиться на пути к свету.

Письмо было грязным, сверху крупными буквами кто-то вывел его имя. Почерк Свечка не узнал. Видимо, имя приписали уже потом, когда стерся первоначальный адрес. Отправителя ничто не изобличало.

– Вы его разве не откроете, совершенный? Может, что-то важное.

Возможно. Даже наверняка. Что-то очень и очень важное. Для автора послания. Свечка обдумывал варианты. Что бы ни было написано в письме, ничего хорошего оно не сулит.

– Жан-Пьер, – Свечка произнес имя ученика на коннекский манер, здесь мальчика называли Жан-Пейр, – что-то пальцы сегодня меня плохо слушаются. Прочитай-ка мне, пожалуйста.

Юноша просиял. Наконец-то появилась возможность блеснуть перед гостившей в монастыре знаменитостью своими успехами в чтении.

Взяв у монаха письмо, Жан-Пейр с величайшей осторожностью снял верхний оберточный слой и проверил, не написано ли на нем чего-нибудь важного. Там действительно что-то было написано, но к брату Свечке это отношения не имело: вряд ли какой-то неизвестный пекарь желал, чтобы совершенный постиг, сколько муки и яиц ушло на выпечку хлеба и как поднялись цены на дрова.

Под верхним слоем бумаги открылся еще один, порядком истрепанный лист. Мало того – отправитель послания, как видно человек весьма предусмотрительный, не пожалел еще нескольких слоев обертки, коими оказались черновики с мудреными расчетами некоего квартирмейстера. И, только развернув последний защитный листок, ученик наконец-то извлек драгоценное письмо.

– Итак, совершенный, здесь сказано: «Получателю сего – славнейшему из совершенных, Шарду анде Клэрсу, известному также как брат Свечка».

– Не очень-то обнадеживающее начало, – вздохнул монах.

Мало кто знал мирское имя, которое он носил, до того как вступил на путь ищущих свет.

– И подпись есть – Бернардин Амбершель. Я должен его знать, совершенный?

– Нет, Жан-Пьер. Бернардин Амбершель – кузен Реймона Гарита, графа Антье. Свиреп, как демон. Даже и не думал, что он писать умеет. Ему больше меч подходит, а не перо.

– Быть может, нанял писца.

– Вероятно. – (Дворяне иногда так поступали – те, кому хватало глупости доверять свои тайны писарю.) – Тогда все ясно. Читай дальше.

А дальше следовала бессвязная история о том, что приключилось с графом Реймоном и его женой Сочией Рольт, с тех пор как брат Свечка покинул их и вновь вернулся к поискам света, – во всех подробностях описывались разгром иноземцев и союз, заключенный с патриаршим главнокомандующим.

Странно. Ведь граф Реймон столько лет проливал кровь, воюя против Брота.

После долгих вступлений автор письма все же перешел к сути. Именно этого брат Свечка и боялся.

Бернардин Амбершель умолял его вернуться. Когда-то монах опекал Сочию во время жуткого коннекского священного похода, и теперь ее срочно требовалось наставить на путь истинный и смягчить.

За последний год погибли все братья Сочии. Ни один не успел оставить законного наследника. Но не это беспокоило Амбершеля.

Сочия превратилась в безжалостную мстительницу, ее кровожадность стала сказываться и на решениях, которые принимал граф. Единственная надежда – то уважение, что некогда Гарит и его супруга питали к совершенному.

– И больше ничего, совершенный, – сказал Жан-Пейр, поднимая голову от письма. – Только печать и подпись.

Брат Свечка застонал. Грехи прошлого настигли его. Если, конечно, можно назвать грехом учительство.

Насколько же плохо обстоят дела, если разволновался даже злобный мерзавец вроде Бернардина Амбершеля?

Жан-Пейр перепугался. Он понял, на что именно намекает автор письма. Но вот еще один повод похвастаться своим умением перед совершенным.

– Совершенный, хотите продиктовать ответ? У меня хороший почерк.

– Спасибо, Жан-Пьер. Возможно, позже. Сначала нужно хорошенько обдумать новости. Приходи ко мне завтра в это же время.

Жан-Пейр не удержался и чуть-чуть поклонился на прощание, хотя ищущие свет не одобряли подобного, ибо считали всех равными. Отдав брату Свечке письмо, юноша ушел.

Старик отнес послание в келью и там извел несколько драгоценных свечей из своих запасов, читая и перечитывая его.

Когда на следующий день Жан-Пейр явился в назначенное время, он не застал монаха за его обычными молитвами. Ученик бросился в келью, но брата Свечки не оказалось и там. Вскоре переполошился уже весь монастырь. Пропавшему мейсальскому светиле было немало лет, и монахи опасались за его жизнь.

Загадка разрешилась, когда заспанный старенький священник, кладбищенский смотритель, рассказал, что видел, как брат Свечка шел к деревне, носившей то же имя, что и монастырь. За спиной у совершенного болтался небольшой дорожный мешок с привязанными к нему одеялом и флягой. Старик шел, опираясь на палку, и был в поношенной дорожной одежде.

Ученики помоложе умоляли настоятеля послать их за совершенным, вернуть его. Слишком уж он слаб для нынешних тягот. Повсюду рыщут разбойники. Ночь свирепствует, как не свирепствовала со времен Древней Империи. А Коннек снова терзают враги.

Настоятель отправил учеников заниматься. Совершенный знает, что делает. Он ведь совершенный.

А в это время брат Свечка, уже успевший отойти от монастыря на добрых восемь миль, карабкался вверх по холмам, окружавшим долину еретиков, и думал, что он-то точно не имеет ни малейшего понятия, что делает.

Снова позволил старик мирскому отвлечь себя от совершенства.