Встреча с Азурой Галлардин была делом непростым. Разумеется, такую известную особу, Вторую госпожу Великой гильдии искусников, исчислителей и кунсткамерных умельцев, отыскать было легко – дом ее стоял у перекрестка улиц Стеклодувов и Расточников, в четвертом уровне западного Кантеццо на острове Искусников. В сорока шагах от главной улицы.

В этих-то сорока шагах и заключалась основная трудность.

Жан с Локком приехали в Тал-Веррар полгода назад; Леоканто Коста и Жером де Ферра из созданий умозрительных стали вполне осязаемыми личностями. Их экипаж вкатил в город на исходе лета, а сейчас на смену студеным зимним бурям уже явился шаловливый весенний ветерок. Шел месяц сарис семьдесят восьмого года Нары – Вестницы морового поветрия, Госпожи вездесущих хворей и недугов.

Жан сидел в удобном мягком кресле на корме роскошной шестивесельной лодки. Узкое суденышко с низкими бортами юркой водомеркой скользило по волнам веррарской гавани, повинуясь звонким выкрикам молоденькой девушки, примостившейся на носу.

День выдался ветреным, тусклые лучи солнца с трудом пробивались сквозь пелену облаков. В гавани теснились грузовые суда, баржи, рыбацкие лодки и величавые парусники со всех концов света. В залив неторопливо входила эскадра тяжелых галеонов из Эмберлена и Парлея, украшенная лазурно-золотыми стягами королевства Семи Сущностей. Неподалеку Жан заметил бриг под белоснежным флагом Лашена; рядом с бригом стояла галера с флагом Семи Сущностей, над которым гордо реял вымпел кантона Балинель, находившегося в нескольких сотнях миль к северу от Тал-Веррара.

Жанова лодка обогнула южную оконечность острова Негоциантов, одного из трех серповидных островов, окружавших Кастеллану лепестками цветка. Путь Жана лежал к острову Искусников, где обитали мастера, превратившие создание затейливых механизмов и устройств в высокое искусство. Заводные диковинки, созданные веррарскими мастерами, отличались необычайным изяществом, утонченностью и прочностью, и превзойти эти творения не мог никто на свете.

Чем больше Жан привыкал к Тал-Веррару, тем больше замечал странности и самого города, и его обитателей. Города, возникшие на руинах Древних, казалось, перенимали своеобразие самих руин. К примеру, каморрцы, заселив острова, разделенные узкими каналами и протоками реки Анжевины, поневоле жили тесно и скученно, а в Тал-Верраре был простор. Стотысячное население города расселилось по островам, четко разграничивая места обитания жителей по роду занятий, состоятельности и положению в обществе.

На западе, в Переносном квартале, ютились бедняки – жилье здесь было бесплатным, однако приходилось мириться с постоянными штормами и бурями; ветер и волны, неустанно обрушиваясь на берег, крушили и ломали все на своем пути. Немногим лучше жилось и обитателям восточной оконечности архипелага – там, на полуострове Истрия, сгрудились домишки простых ремесленников и хижины работников, гнувших спину в многоярусных садах полуострова Землеробов, где на алхимически удобренных полях выращивали великолепные цветы, фрукты и овощи для богачей.

Единственное кладбище Тал-Веррара, издревле именуемое Курганом душ, занимало почти весь остров в восточной оконечности города-архипелага, напротив полуострова Землеробов. На всех шести ярусах Кургана теснились могильные плиты, памятники, усыпальницы, склепы и роскошные мавзолеи, похожие на дворцы. Как при жизни, так и после смерти веррарцы подчинялись строгим сословным разграничениям: чем знатнее и богаче покойник, тем выше ярусом его хоронили, – по сути, Курган душ являлся жутким зеркальным отражением Золотой Лестницы на противоположном берегу залива.

Размерами Курган душ не уступал Вел-Вираццо; при кладбище возникла странная община – жрецы и жрицы Азы Гийи, толпы плакальщиц и плакальщиков (их громогласные стенания и трагические вопли были слышны издалека), кладбищенские скульпторы, зодчие и строители мавзолеев. Но самыми необычными обитателями Кургана душ были Неусыпные стражи; в Тал-Верраре кладбищенских грабителей не обрекали на смерть, а заставляли охранять кладбище. Угрюмые охранники в стальных масках и бряцающих железных доспехах денно и нощно обходили Курган душ скорбным дозором; вину свою они искупали лишь поимкой очередного незадачливого вора, который и становился новым Неусыпным стражем, – но такого счастливого случая приходилось ждать долгие годы.

В Тал-Верраре преступникам не грозили ни виселица, ни плаха, ни схватка с кровожадными хищниками – эти кары услаждали взоры обывателей прочих городов. В Тал-Верраре осужденных преступников отправляли – вместе с городскими отбросами – на так называемую Курганную свалку, которая представляла собой провал в сорок футов шириной, зияющий на северной оконечности Кургана душ. Отвесные стены провала уходили в темную толщу Древнего стекла на невероятную глубину; по слухам, Курганная свалка – это бездонная пропасть, и сброшенные в нее преступники не умирают, а пребывают в вечном падении. Именно поэтому те несчастные, которых сталкивали с деревянной планки в пропасть, так умоляли о пощаде.

– Забирай влево! – выкрикнула девушка с носа лодки.

Гребцы слева дружно вытащили весла из воды, а гребцы справа, наоборот, приналегли на весла. Лодка вильнула, выскользнув из-под самого носа грузовой галеры с испуганно мычащими коровами на борту. Какой-то моряк с галеры погрозил девушке кулаком:

– Эй, пигалица, глаза протри!

– Шел бы ты своих коров ублажать, пес шелудивый!

– Не наглей, стерва! Ишь язык-то распустила! Попадись мне только на причале, уж я тебя ублажу! Прошу прощения, господин хороший…

Жан, в бархатном камзоле, развалился в роскошном кресле на корме, как настоящий вельможа; в тусклых солнечных лучах ослепительно сверкало золотое шитье и украшения. Моряк на галере ни в коем случае не желал обидеть или рассердить знатного господина; ругательства, скабрезные шуточки и крепкие словечки звучали повсюду в порту, однако состоятельных путешественников это нисколько не смущало – с ними всегда обращались учтиво, будто они отрешенно парили над водой сами по себе. Жан небрежно помахал рукой.

– Ага, так я тебя и испугалась! Ты что, племенным быком себя возомнил? – звонко выкрикнула девушка, обеими руками изобразив неприличный жест. – А чего тогда коровы так недовольно мычат?

К этому времени лодка уже отошла от галеры на приличное расстояние, и ответа они не услышали. Галера осталась далеко за кормой, а взору Жана предстала юго-западная оконечность острова Искусников.

– За скорость получите по серебряному волану сверх обещанного, – сказал Жан.

Обрадованная девушка и гребцы стремительно повели лодку к причалу острова Искусников. Ярдах в ста слева темнела громада грузовой баржи под флагом неизвестной Жану гильдии, окруженная десятками лодок. Люди из лодок пытались взобраться на борт баржи, а матросы на палубе отчаянно отбивались веслами и поливали нападающих тугой струей воды из судовой помпы. Из порта к барже стремительно направлялась лодка с отрядом стражников.

– Что там происходит? – спросил Жан у девушки.

– Что? Где? А, это перышники бунтуют, ничего особенного.

– Перышники?

– Ну, писари, из гильдии писцов. Баржа-то под флагом гильдии печатников… Наверное, печатный станок везут. Вы сами-то печатный станок видали?

– Видеть не видел, а вот пару месяцев назад впервые о таком услышал.

– Перышники их страсть как не любят. Говорят, печатные станки их заработка лишают. Как пройдет слух, что печатники станок хотят с острова вывезти, так писари на баржу и нападают. Уже штук шесть новехоньких станков на дно отправили… Людей тоже не пожалели. Жуть, да и только.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул Жан.

– Одна надежда, что искусники не придумают, чем хороших гребцов заменить. Ну, вот мы и прибыли, сударь. С ветерком пришли, до времени. Вас подождать?

– Да-да, разумеется, – ответил Жан. – С вами на обратном пути развлечения мне обеспечены. Так что подождите, я через час вернусь.

– Премного благодарны, господин де Ферра. Рады услужить.

Мастера Великой гильдии искусников обитали не только на этом острове, но именно здесь их обосновалось больше всего; именно здесь на каждом углу располагались их мастерские и клубы; именно здесь никто не жаловался, если на улицах внезапно появлялись странные устройства непонятного назначения, к которым порой было опасно притрагиваться.

Жан, взбираясь по крутым ступеням улицы Бронзового Василиска, миновал лавки свечников, точильщиков и мистиков-флебомантов – предсказателей судьбы по венам на руках – и в конце улицы едва не столкнулся с элегантной дамой в четырехуголке с вуалью. Дама неторопливо выгуливала валькону на толстом кожаном поводке в стальной оплетке. Вальконы – нелетающие бойцовые птицы чуть крупнее гончего пса – передвигались прыжками; бесполезные недоразвитые крылья прилегали к телу, а тяжелый клюв и острые когти не хуже зубов разрывали жертву в клочья. Птицы признавали только хозяина, а всех остальных полагали законной добычей.

– Ах, какая птичка, – умильно забормотал Жан. – Ах, как мы умеем руки-ноги отрывать, никого не пожалеем… Красавица… или красавец, кто ты там есть? В общем, просто прелесть, а не птичка!

Валькона, злобно чирикнув, запрыгала вслед за хозяйкой.

Жан, пыхтя и отдуваясь, начал взбираться по очередной лестнице. Пот катил с него градом – физические нагрузки Жерома де Ферра ограничивались подъемом с кровати и посещением игорного заведения. Жан раздраженно напомнил себе о необходимости больше двигаться и упражняться – пузо росло не по дням, а по часам. Вот он поднялся на сорок футов от причала… на шестьдесят… на восемьдесят… Все выше и выше, на второй, на третий ярус… Наконец Жан добрался до четвертого яруса, на самой вершине острова, где больше всего ощущалось присутствие искусников.

В дома и в торговые лавки на четвертом ярусе острова вода поступала по разветвленной сети акведуков; некоторые арки и опоры были возведены еще в эпоху Теринского престола, а позднее, для упрощения подачи воды, обитатели острова стали подвешивать кожаные желоба к деревянным столбам. Повсюду виднелись шестеренки и валы всевозможных передач, водяные колеса и ветряки, гири и грузики противовесов и маятники. Водопровод слыл любимым развлечением искусников; система водоотводов постоянно росла и усложнялась, но при этом все мастера беспрекословно соблюдали главное условие – ни в коем случае не перекрывать поступление воды ни в один из домов. Почти ежедневно искусники, соревнуясь между собой, устанавливали все новые и новые участки водопроводных труб и желобов, новые помпы и насосы, а то и водокачки, берущие воду из старых участков сети. С наступлением сезона штормов ветер гонял по улицам острова обломки желобов и механизмов, шестеренки, винтики и пружинки, но мастера-искусники всякий раз бережно, как любимую игрушку, восстанавливали водопроводную сеть, делая ее еще запутаннее и сложнее.

Улица Стеклодувов тянулась по всей длине верхнего, четвертого яруса. Жан свернул налево и пошел по булыжной мостовой, вдыхая необычные запахи раскаленного жидкого стекла. За распахнутыми дверями мастерских виднелись искусники, крутившие на концах длинных трубок расплавленную стекольную массу, сияющую ярким оранжевым светом. Мимо Жана шумной гурьбой прошли подмастерья-алхимики – их было легко отличить по круглым алым шапочкам и по многочисленным шрамам алхимических ожогов на руках и лице.

На улице Расточников у входа в мастерские рядками сидели работники, полируя всевозможные детали механизмов; мастера-искусники нетерпеливо переминались на порогах, время от времени раздраженно давая указания. Перекресток находился на юго-западной оконечности четвертого яруса и заканчивался тупиком. Дом Азуры Галлардин стоял в сорока шагах от него.

Тупик улицы Стеклодувов представлял собой полукружье лавок и мастерских – широкую улыбку, в которой дырой на месте выбитого зуба зиял проем, а за ним виднелась балка Древнего стекла, по непостижимой причине горизонтально присоединенная Древними зодчими к камням четвертого яруса. Брус квадратного сечения, со стороной в полтора фута, выдавался на сорок футов в воздух, нависая в пятнадцати ярдах над крышами домов на улице третьего яруса. Трехэтажный дом Азуры Галлардин примостился на дальнем конце балки, как птичье гнездо на конце тонкой ветки. Вторая госпожа Великой гильдии искусников знала, как обеспечить себе покой и уединение, – пройти по балке решались лишь те посетители, которым позарез были необходимы услуги госпожи Галлардин.

Жан сглотнул, потер взмокшие ладони и, прежде чем шагнуть на балку, вознес краткую, но проникновенную молитву Многохитрому Стражу.

– Ничего сложного в этом нет, – пробормотал Жан. – Бывало и хуже. Подумаешь, сорок шагов. Главное – вниз не смотреть. Я устойчив, как груженый галеон.

Он, для равновесия раскинув руки в стороны, осторожно ступил на балку. Чем дальше он продвигался, тем сильнее задували порывы ветра, тем больше ширился небесный простор… Жан уставился на входную дверь дома и сам не заметил, как задержал дыхание. Не дышал он до тех пор, пока обеими руками не уперся в притолоку. Жан замер на крыльце, шумно перевел дух и смахнул со лба обильный пот.

Дом Азуры Галлардин был сложен из белокаменных плит. На высокой остроконечной крыше поскрипывал ветряк, а рядом в деревянной раме стоял большой кожаный бурдюк для сбора дождевой воды. На дверном полотне красовались резные изображения шестеренок и прочих непонятных устройств, а сбоку блестела начищенная медная пластина, врезанная в стену. Жан нажал пластину – по дому раскатился звон гонга. Из домов в третьем ярусе к ногам Жана поднимались дымки очагов.

Он собрался было еще раз нажать пластину, но тут дверь со скрипом приотворилась, и в щель озабоченно выглянула приземистая дородная женщина. Хозяйке дома было за шестьдесят; обветренное лицо пересекали глубокие морщины, будто заломы на рукавах старого кожаного дублета. Некогда пухлые щеки рыхлыми комьями глины свисали с высоких скул, а тройной подбородок придавал толстой шее сходство с раздутым лягушачьим зобом. Седые волосы были заплетены в тугие косицы, стянутые бронзовыми и железными кольцами, а руки, пальцы и грудь покрывала поблекшая вязь замысловатых татуировок.

Жан выставил правую ногу вперед, почтительно согнулся в церемонном поклоне, помавая левой рукой в воздухе, а правую прижав к животу, и приготовился начать витиеватую приветственную речь, однако госпожа Галлардин, схватив незваного гостя за шиворот, втащила его в дом.

– Ой! Сударыня, ну что же вы так?! Позвольте хотя бы представиться…

– Ваш наряд и ваше пузо красноречиво свидетельствуют о том, что вы не в подмастерья наниматься явились, – оборвала его она. – Значит, об одолжении пришли просить. Вам, знатным господам, дай волю – весь день раскланиваться будете, а о деле ни полслова. Так что заткнитесь пока.

В доме пахло смазкой, по́том, каменной пылью и раскаленным металлом. Внутренность трехэтажного дома представляла собой одно сплошное просторное помещение, уходящее под потолок. Жан удивленно огляделся: в правой и в левой стене – огромные, в рост человека, окна, а вдоль остальных стен, будто строительные леса, тянулись сотни деревянных полок, уставленных инструментами, материалами и всевозможной дребеденью непонятного назначения. На полки под самым потолком опирался деревянный настил, на котором виднелся тюфяк и письменный стол с двумя алхимическими светильниками; повсюду болтались веревочные лестницы, кожаные ремни и шнуры; на полу высились стопки книг, валялись полуразвернутые свитки и стояли початые бутылки, с пробками и без пробок.

– Простите, госпожа Галлардин, если я явился не ко времени…

– Ко мне всегда являются не ко времени, молодой человек. За исключением тех случаев, когда посетитель приходит с любопытным предложением. Ну, что там у вас, выкладывайте.

– Госпожа Галлардин, все, к кому бы я ни обращался, утверждают, что самый умелый веррарский искусник, самый талантливый создатель заводных устройств, непревзойденных по сложности, изяществу и совершенству, – это вы, а потому…

– Попридержите поток вашего льстивого красноречия, юноша, – велела старуха. – Оглядитесь повнимательнее. Видите, здесь повсюду шестеренки и рычаги, цепи и грузики. Ни их, ни меня лестью не подмажешь.

– Как вам будет угодно, – вздохнул Жан и полез во внутренний карман камзола. – И все же элементарные правила приличия не позволили мне явиться к вам с пустыми руками…

Из кармана он вытащил серебристый парчовый мешочек, стянутый у горловины печатью из тисненой золотой фольги, залитой красным воском.

Госпожа Галлардин не выносила, когда ее отрывают от любимого дела, всем сердцем ненавидела лесть, но, по единодушным заверениям Жановых осведомителей, обладала единственной слабостью – страстно обожала подарки. Вот и сейчас сердитые морщины на челе госпожи Галлардин разгладились, а по губам скользнула тень улыбки.

– Что ж, раз правила приличия не позволяют… – сказала она и, взяв подарок, торопливо, как обрадованный ребенок, сорвала печать, расправила складки серебристой парчи и с любопытством заглянула внутрь.

В мешочке оказалась прямоугольная бутылочка с бронзовой пробкой, наполненная молочно-белой жидкостью. Госпожа Галлардин, прочитав наклейку, изумленно выдохнула:

– Аустерсалинская белосливовица! О Двенадцать богов, кто же вам это присоветовал?

Ликеры и бренди, купированные в Тал-Верраре, славились на весь свет. Наилучшие сорта бренди – в данном случае несравненный аустерсалинский, производимый в Эмберлене, – смешивали с настойками и вытяжками из редкостных алхимических плодов (а как известно, алхимические белые сливы обладают поистине божественным вкусом), что придавало творениям веррарских виноделов невероятно изысканный вкусовой букет и аромат; один глоток подобного напитка вызывал у знатоков восторженное оцепенение. Бутылочка, вмещавшая не больше двух рюмок аустерсалинской белосливовицы, обошлась Жану в сорок пять соларов.

– Знающие люди уверяют, что вы по достоинству оцените мой скромный дар, – заметил Жан.

– По-вашему, это скромный дар, господин…

– Де Ферра, Жером де Ферра. Я всегда к вашим услугам, госпожа Галлардин.

– Помнится, речь шла о моих услугах, господин де Ферра. Так чем же я могу вам услужить?

– Видите ли, если уж мы перешли прямо к делу, то об услугах говорить рановато. Пока что у меня к вам только… гм, вопросы.

– О чем?

– О сокровищницах.

Госпожа Галлардин, прижав бутылочку к груди, как новорожденного младенца, недоуменно уставилась на Жана:

– О каких сокровищницах? Что вы имеете в виду – обычную кладовую с механическими запорами или особо прочное хранилище с механической системой защиты?

– Меня больше интересует последнее.

– И что вы намерены в нем хранить?

– Ничего, – ответил Жан. – Видите ли, мне необходимо не установить, а снять защитные устройства.

– А, так вы заперли свою сокровищницу, а теперь не можете ее отомкнуть? Замок заело?

– Что-то в этом роде. Понимаете, тут дело такое…

– Какое?

Жан, облизнув губы, с улыбкой ответил:

– До меня дошли слухи, что вы иногда соглашаетесь на… скажем так, необычные предложения.

Она окинула его понимающим взглядом:

– Вы намекаете, что сокровищница, о которой идет речь, принадлежит не вам?

– Ну, в общем-то… да.

Азура Галлардин прошлась по комнате, переступая через разбросанные по полу книги, бутылки и заводные безделушки.

– Законы Великой гильдии гласят, что ни один искусник не вправе портить или разбирать устройство, созданное другим, – наконец-то изрекла она. – Впрочем, в порядке исключения подобные действия возможны по особому распоряжению городских властей или по личной просьбе владельца устройства… – Помолчав, она добавила: – Однако в некоторых случаях… к примеру, если изучение чертежей может привести к дальнейшим усовершенствованиям… исключительно в интересах развития науки на благо гильдии… своего рода испытание на прочность… критическая оценка мастерства…

– Госпожа Галлардин, от вас мне нужен только совет, – сказал Жан. – Мне требуется не замочных дел мастер, а всего лишь некоторые сведения, которые впоследствии могут пригодиться замочных дел мастеру.

– Что ж, в таком случае лучше меня советчика вам не сыскать. Однако, прежде, чем перейти к обсуждению стоимости подобного совета, скажите мне, молодой человек, вам известно имя создателя вашего защитного устройства?

– Да.

– И кто же это?

– Азура Галлардин.

Вторая госпожа Великой гильдии искусников отпрянула от Жана, будто от потревоженной гадюки:

– Вы хотите, чтобы я объяснила вам, как взломать защитное устройство, созданное моими руками? Да вы в своем уме?

– Видите ли, я осмелился предположить, что имя владельца сокровищницы, охраняемой вашим непревзойденным творением, не вызовет у вас особого сочувствия…

– И кто же это?

– Реквин. А сокровищница – в «Венце порока».

– О Двенадцать богов! Вы и впрямь обезумели! – воскликнула Азура Галлардин, опасливо озираясь – не затаились ли где соглядатаи. – Мне осталось только посочувствовать – не вам, а самой себе.

– Госпожа Галлардин, я человек состоятельный и готов выплатить любую сумму, дабы вознаградить вас за доставленное беспокойство…

– Для этого вам никаких денег не хватит, – сказала старуха. – Господин де Ферра, я улавливаю в вашей речи… талишемский выговор? Вы родом из Талишема?

– Да.

– И репутация Реквина вам известна?

– Разумеется. Я все досконально изучил.

– Глупости! Если бы вы действительно все досконально изучили, то ко мне бы не явились. Ох, простофиля талишемский, позвольте мне вам кое-что рассказать. Вы знакомы с его спутницей Селендри? С той, у которой бронзовый протез вместо руки?

– Да. Поговаривают, что он только Селендри и доверяет.

– И это все, что вам известно?

– Пожалуй, да.

– До недавнего времени Реквин ежегодно в День Перемен устраивал бал-маскарад – грандиозное празднество в «Венце порока», куда съезжались гости в роскошных нарядах, один другого краше и дороже, однако маскарадные костюмы Реквина и его спутницы не имели себе равных. Так вот, несколько лет назад, перед балом, Реквин и его пассия смеха ради решили поменяться нарядами и масками, не подозревая, что наемный убийца присыпал Реквинов костюм каким-то адским зельем, ужасающим творением черного алхимика. В сухом виде порошок был совершенно безвреден, но стоило согреть его теплом тела и смешать с каплей пота, как он начинал действовать… Вы представляете, что делает с плотью аква регис? Красавица с полчаса щеголяла в Реквиновом наряде, веселилась, танцевала, а потом… закричала. Сама я этого не видела, но знакомые искусники рассказывали, что бедняжка заходилась криком до тех пор, пока не сорвала голос, а потом просто хрипела и сипела от невыносимой боли. Оказалось, что убийца присыпал ядом только одну сторону наряда, – подумать только, какая изощренная жестокость! Кожа красавицы стала оплывать, пошла пузырями, как кипящая смола… Среди гостей не нашлось смельчаков, готовых прийти на помощь страдалице, только Реквин бросился к ней, содрал наряд, потребовал, чтобы принесли воды, пытался вытереть отраву сначала своей рубахой, а потом голыми руками… поэтому он и не расстается с перчатками, обезображенные пальцы прячет.

– Какой ужас… – сказал Жан.

– В общем, его стараниями Селендри осталась жива, но изувечена и обезображена. Вы же видели, что у нее с лицом. Глазное яблоко лопнуло, глаз вытек, пальцы ноги пришлось удалить, пальцы рук превратились в угольки, да и сама рука тоже безнадежно искалечена… Селендри отрезали одну грудь, господин де Ферра. Вы не в состоянии представить себе, каково это, а мне даже сейчас об этом думать жутко, хотя в моем почтенном возрасте о красоте не думают. Так вот, Реквин, препоручив возлюбленную заботам лекарей, немедленно объявил всем своим головорезам и ворам, всем своим высокопоставленным друзьям и знакомым, что выплатит тысячу соларов любому, кто назовет ему имена убийцы и заказчика. Увы, он переоценил свое влияние. Как оказалось, его врага боялись куда больше, поэтому ответа Реквин не получил. День ото дня он увеличивал вознаграждение: пять тысяч, десять, двадцать… Безуспешно. После этого началась череда убийств – жестоких и беспощадных, наугад и без разбору. Спасения не было ни ворам, ни алхимикам, ни слугам приоров – никому, кто хоть что-то знал. Еженощно обнаруживали чей-то труп, освежеванный с левой стороны. Реквина умоляли остановиться, но он упрямо стоял на своем: убийства не прекратятся до тех пор, пока к нему не доставят отравителя. Увы, дотошные расспросы ни к чему не привели. Тогда Реквин стал еженощно убивать не одного, а двоих: жен, мужей, родственников, детей, друзей – всех подряд, а когда его головорезы отказались исполнить приказ, он хладнокровно уничтожил всю банду. Бесчисленные покушения на его жизнь еще больше ожесточили Реквина. Убийства продолжались; горожане жили в постоянном страхе и были готовы на все, лишь бы раздобыть необходимые сведения. В конце концов к нему привели человека, который ответил на все вопросы…

Вздохнув, Азура Галлардин продолжила рассказ:

– Реквин приковал его к деревянной раме, залил всю левую сторону алхимическим цементом, дождался, пока цемент не схватится, а потом установил раму вертикально, так что человек этот оказался наполовину замурованным, от макушки до левой пятки. Все это сооружение Реквин перенес в свою сокровищницу и каждый день насильно вливал в глотку пленника воду, чтобы тот не умер от жажды раньше времени. Левая сторона тела постепенно отсыхала, загнивала, разлагалась – бедняга умирал долго, в страшных мучениях. Честно говоря, я не могу представить более жестокой пытки… – прошептала она, взяла Жана под руку и подвела его к окну в левой стене. – Поэтому, надеюсь, вам понятно мое искреннее желание хранить абсолютную верность именно этому заказчику до тех самых пор, пока Всемилостивейшая госпожа не вытряхнет мою душу из мешка старых костей.

– Уверяю вас, Реквин никогда об этом не узнает.

– А я уверяю вас, господин де Ферра, что на подобный риск не пойду. Никогда и ни за что.

– Уверяю вас, любое, самое…

– Известно ли вам, молодой человек, – торопливо прервала его старуха, – что ждет тех, кто пытается мошенничать в его заведении? Виновнику отрубают руку, потом живьем сбрасывают с вершины башни на камни двора, а родственникам выставляют счет за уборку. А знаете, что случилось с недоумком, который устроил драку в «Венце порока» и раскровенил противнику губу? Реквин привязал его к столу, велел какому-то коновалу отделить бедняге коленные чашечки, а потом примотал их на место, предварительно всыпав в раны огненных муравьев. Несчастный умолял перерезать ему горло, но легкой смерти так и не дождался. Видите ли, Реквину законы не писаны. Архонт не желает с ним связываться, потому что не хочет портить отношений с приорами, которым, в свою очередь, очень выгодно вести дела с Реквином. После того как Селендри чудом выжила, Реквин стал гением изощренной жестокости. Чем бы меня ни соблазняли, я ни за что не рискну навлечь на себя гнев этого человека.

– Я вполне разделяю ваши опасения, – заверил ее Жан. – Предположим, ваше участие в этом предприятии ограничится невинным описанием устройства – о, в самых общих чертах! Это снимет с вас всякие подозрения, ведь об устройстве известно не только вам?

– По-моему, вы не проявили должного внимания к моему рассказу… – Азура Галлардин, укоризненно покачав головой, указала на окно. – Господин де Ферра, не желаете ли полюбоваться панорамой Тал-Веррара?

Жан сделал шаг к окну, откуда действительно открывался прекрасный вид на западную оконечность острова Искусников, гавань и сверкающие серебром воды Сабельного залива, где под защитой высоких крепостных стен и катапульт стояла эскадра архонта.

– Да, великолепное зрелище, – признал Жан.

– Я рада, что вам нравится. А теперь позвольте мне завершить нашу беседу следующим заявлением… Что вам известно о противовесах?

– К стыду своему… – начал Жан.

Старуха невозмутимо дернула один из кожаных шнурков, свисавших с потолка.

Пол ушел у Жана из-под ног.

Точнее, поначалу Жану почудилось, что панорама Тал-Веррара внезапно скользнула к потолку; пока органы чувств лихорадочно совещались между собой, пытаясь сообразить, возможно ли это, желудок с бесцеремонной настойчивостью подтвердил, что в движение пришла отнюдь не панорама.

Пролетев сквозь проем, неожиданно возникший в половицах, Жан сверзился на деревянный помост, подвешенный на чугунных цепях под домом Азуры Галлардин, и решил, что это какое-то подъемное устройство. Внезапно помост с огромной скоростью устремился к улице третьего яруса.

Залязгали цепи, в лицо ударил порыв ветра; Жан упал ничком и побелевшими от напряжения пальцами вцепился в край помоста. Навстречу ему неслись крыши, телеги и булыжники мостовой. Он невольно подобрался, ожидая резкого удара, но помост начал плавно замедлять ход… тень неизбежной смерти уступила место возможности болезненного увечья, которая, в свою очередь, уверенно превращалась в досадный конфуз. Помост замер в нескольких футах над мостовой. Цепи с правой стороны помоста обвисли, цепи слева остались туго натянутыми; помост резко накренился, пребольно сбросив Жана на камни.

Жан сел и облегченно перевел дух; перед глазами все плыло. Он опасливо взглянул вверх: помост стремительно поднимался к своему обычному месту под домом. Внезапно из потайной дверцы в полу вылетел небольшой блестящий предмет. Жан едва успел увернуться и прикрыть голову руками, как его обдало брызгами бренди вперемешку с острыми осколками стекла. Стряхивая с волос драгоценные капли аустерсалинской белосливовицы и бормоча проклятья, он неловко поднялся на ноги.

– Доброго вам вечера, сударь! – раздался голос за спиной Жана. – А, погодите… как же я сразу не сообразил… Госпоже Галлардин ваше предложение не по нраву пришлось?

Жан недоуменно обернулся и увидел у стены неприметного двухэтажного дома улыбчивого разносчика пива – тощего, как пугало, и дочерна загорелого. На голове у него красовалась заношенная шляпа с широкими обтрепанными полями, свисавшими до угловатых плеч. Рядом стояла большая бочка на колесиках, увешанная деревянными кружками на цепочках.

– Угу, так оно все и было, – пробормотал Жан.

Тут, как назло, из-под его камзола выскользнул топорик и со звоном ударился о булыжники мостовой. Жан, побагровев от смущения, торопливо поднял и спрятал оружие.

– Знаете, сударь, я вам как на духу скажу, только не обижайтесь, – улыбнулся разносчик. – Видят боги, это для вашей же пользы, ну и для моей, конечно. Так вот, по-моему, вам сейчас выпить не помешает – чего-нибудь укрепляющего, не из тех напитков, что с неба падают да по мостовой вдребезги разлетаются. Ох, а вдруг бы вам голову пробило или осколком задело…

– Ну, раз не помешает… – вздохнул Жан. – А вы что предложите?

– А вот скрадень, господин хороший. Слыхали о таком? В Тал-Верраре его знатно варят. Может, конечно, вы его у себя в Талишеме пробовали, так ведь у вас его варить не умеют, только продукт переводят! Вы не подумайте чего, сударь, сам я к талишемцам со всей душой, у меня там родственники…

Скрадень – густое темное пиво, сдобренное для запаха миндальным маслом, – пьянил не хуже любого вина.

– Налейте-ка мне полную кружку, – кивнул Жан.

Разносчик, вытащив затычку из бочки, налил в кружку темной, почти черной жидкости и одной рукой протянул кружку Жану, а другой учтиво приподнял шляпу.

– Между прочим, она почти каждый день такое вытворяет.

Жан с наслаждением глотнул пива, ощутив приятный легкий привкус дрожжей и миндаля.

– Почти каждый день?

– Ага. Некоторые посетители ей быстро надоедают, вот она и расстается с ними без особых церемоний… Да что я вам рассказываю, сударь, вы же сами-то…

– Угу. Хороший у вас скрадень.

– Премного благодарен, сударь. И цена невелика – один центир за полную кружку. Ох, спасибо вам за вашу щедрость! Вообще-то, я здесь частенько посетителей госпожи Галлардин поджидаю, скраднем отпаиваю – и господам польза, и мне хорошо. Жаль, конечно, что вы с ней не договорились…

– Ну это как сказать… – Жан допил скрадень, утер рот рукавом и вернул кружку разносчику. – Хоть мы с ней и неожиданно расстались, мне жалеть не о чем – на будущее задел положен.