Сержант Фаррат подпер лоб ладонью и склонился над регистрационным журналом.

– Во сколько похороны? – осведомилась Бьюла.

– В два часа.

– Вы пойдете?

Сержант убрал руку со лба и посмотрел в светло-карие глаза Бьюлы, горящие любопытством.

– Да.

– А остальным можно?

– Можно, Бьюла, но только тем, у кого на сердце нет зла. На похороны приходят, чтобы отдать дань уважения, верно? Тилли со своим талантом, терпимостью и щедростью привнесла много добра в наши жизни, и в мою особенно. Поскольку вы не испытываете к ней сочувствия, не скорбите о смерти Молли и просто желаете поглазеть на чужое горе, с вашей стороны заявиться туда было бы подло и мерзко. – Говоря это, сержант Фаррат покраснел, но не отвел глаз.

– Тоже мне! – фыркнула Бьюла Харриден и отправилась в магазин Праттов.

– С добрым утром, Мюриэль.

– С добрым утром, Бьюла.

– Она там? – вполголоса спросила Бьюла, мотнув головой в сторону холодильной камеры.

– Если хочешь посмотреть… – замялась Мюриэль.

– Идешь на похороны? – резко перебила Бьюла.

– Ну, я…

– Сержант Фаррат сказал, мол, она всем сделала кучу добра, а в нас ни уважения, ни сочувствия, нам лишь бы повсюду совать свой нос да упиваться чужим горем.

Мюриэль скрестила руки на груди.

– Я никуда не сую свой нос.

Из кабинета вышел Элвин. Не сводя глаз с Бьюлы, Мюриэль сухо произнесла:

– Представь, сержант Фаррат говорит, раз мы не уважали Молли, то и на похоронах нам делать нечего. Дескать, мы только любопытничаем.

– По правде говоря, следует захлопнуть окна и двери перед похоронной процессией, только вряд ли вообще будет какая-то процессия, – заявил Элвин, беря папку с квитанциями.

Лоис Пикетт протиснулась в парадную дверь и подошла к прилавку со словами:

– А по мне, так надо бы сходить на похороны, разве нет?

– С какой стати ты туда собралась? – прищурилась Мюриэль. – Записалась в подружки Тилли или просто хочешь поглазеть, как сказал сержант Фаррат?

– Она переделывает для меня кое-какие вещи…

– Прийти на похороны – это притворство, Лоис, – язвительно произнесла Бьюла.

– Даже хуже: это подло и мерзко, как говорит наш сержант, – подхватила Мюриэль.

– Я, чай… – Лоис поскребла затылок. – А может, между сержантом и Тилли это самое?

– Ты про что? – выпучила глаза Мюриэль.

– Шуры-муры, – сказала Бьюла. – Я всегда подозревала.

– Не удивлюсь, если так, – покачала головой Мюриэль.

Элвин закатил глаза и ушел в свой стеклянный кабинет.

Когда сержант Фаррат приехал за Тилли, на нем было надето черное платье до колена из шерстяного крепа с вырезом «качели» и стильной верхней юбкой-колпаком асимметричного кроя, черные чулки и строгие черные лодочки, украшенные на пятке кожаным цветком.

– Молли бы не одобрила, – улыбнулся он. – Так и вижу скептическое выражение ее лица.

– Этот ливень погубит ваш наряд.

– Ничего, еще сошью. Кроме того, в машине у меня есть отличный синий плащ и зонтик.

Тилли нахмурила лоб.

– Мне уже все равно, Тилли, – спокойно сказал сержант. – Плевать, что подумают или скажут. Уверен, в городе не осталось ни одного человека, который не знал бы, что сушится на моей бельевой веревке. В любом случае я собираюсь на пенсию. – Он выставил локоть, предлагая Тилли взять его под руку.

– Дождь отпугнет зевак, – заметила Тилли.

Они прошли через веранду и сели в полицейскую машину.

Реджинальд привез Молли к месту ее последнего пристанища, погрузив покойницу в продуктовый фургончик Праттов. Прислонившись к борту машины, он наблюдал за сержантом Фарратом и Тилли. Ливень прилепил волосы к их головам, заставил плотно сжать челюсти.

Сержант сложил ладони под плащом и повысил голос, перекрикивая шум серой стены дождя.

– Молли Даннедж приехала в Дангатар с младенцем на руках, чтобы начать здесь новую жизнь. Она рассчитывала, что все плохое осталось позади, однако проблемы и сложности не отпускали ее до самого последнего дня. Она вела скромное, добропорядочное существование, несмотря на то, что жить приходилось под постоянным прицелом осуждающих глаз, сплетен и оскорблений. Теперь, когда Молли вновь обрела дочь, ее душа упокоится с миром. Трудно поверить, что Молли Даннедж больше нет. Мы прощаемся с ней и, скорбя, молим Господа даровать ей лучшую жизнь на небесах, наполненную любовью и добром, а также вечный покой, ибо именно о покое всегда мечтала сама Молли. Того же самого желала она в своем сердце и для каждого из нас.

Эван Петтимен от имени Совета графства прислал венок. Тилли подцепила его лопатой и бросила в вязкую глину себе под ноги, а потом разрубила на мелкие кусочки. Реджинальд помог опустить гроб в могилу. Крупные капли дождя забарабанили по крышке. Тилли бросила первый ком земли. Мужчины почтительно встали по обе стороны от худенькой девушки в большой мокрой шляпе. Дрожа от холода под низким свинцовым небом, она стояла, опершись о лопату. На туфли и обшлага брюк налипла глина.

– Я буду скучать по тебе, – сквозь слезы проговорила Тилли. – Буду скучать, как скучала всегда.

Реджинальд вручил сержанту Фаррату счет за гроб и аренду фургона Праттов. Сержант сунул его в карман, отобрал у Тилли лопату и сказал:

– Давай-ка закончим погребение, а потом будем пить чай с виски до тех пор, пока не придем хоть к какому-то пониманию Молли Даннедж и ее жизни.

Пока сержант закапывал могилу, Тилли держала над ним зонтик. Его синий плащ сбился складками, черные лодочки утонули в глине. Дождь стекал по ногам, насквозь вымочив чулки.

Спустя несколько часов Бьюла Харриден, тайком прокравшаяся на холм, услышала, как они распевают. Скрючившись у задней стены, она увидела в окно Тилли, которая склонилась на плечо сержанта Горацио Фаррата, одетого в женское платье. Стол на кухне был завален пустыми бутылками, одеждой и старыми фотоальбомами. Посередине лежала раскрытая Библия с исколотыми и порванными страницами – не найдя в книге ответов на свои вопросы, они ее уничтожили. Запрокинув головы, скорбящие раскачивались и пели: «Ты заставил любить тебя, но я не хоте-е-ла…»

– Нет, нет, только не эту, ведь все так и было! – запротестовала Тилли.

– «Он мне строил глазки, рассказывал сказки…» – затянул другую песню сержант.

– О нет, и не эту!

– «С кем ты ночку провела, там, на…»

– Нет.

– Ладно, Тил, тогда как насчет этой: «Когда я состарюсь и уйдут мечты…»

– Да, да, эта ей бы понравилась. Раз, два, три, поехали!

Тилли и сержант Фаррат вновь обнялись и запели: «Когда я состарюсь и уйдут мечты, в моем сердце будешь жить один лишь ты…»

– Черт, да Молли плевалась бы от этой песни. Все они на один лад, просто порнография какая-то!

– Неудивительно, что она попала в беду.

– Вот именно. Именно! – решительно подтвердила Тилли. Она сняла с головы чехол для чайника и подбросила его к потолку.

– Ты о чем?

– Всему виной сладенькие популярные песни и распутные мужики.

– Да, это понятно.

Сержант уселся за стол, разлил шампанское по бокалам, они чокнулись и выпили.

– Споем еще раз «Лессинг Лох-Ломонд»?

– Нет уж, хватит песен. Они только развращают.

Тилли нетвердым шагом направилась в гостиную и вернулась на кухню с радиолой в руках. Бьюла отскочила от окошка, распласталась на траве. Тилли вышла на веранду и швырнула радиолу во мрак ночи. Раздался звук падения, тяжелый и глухой. Тилли забежала в дом и вновь появилась на веранде со стопкой пластинок. Она стояла в треугольнике желтого света, падавшего с кухни, и одну за одной метала пластинки в сырую ветреную тьму.

Пролетающая радиола углом задела Бьюлу Харриден, отчего у последней оказался разбит лоб, сломан нос и приключилось небольшое сотрясение мозга. Бьюла на ощупь доковыляла до дома – благо она знала в городе каждую тропинку – и улеглась в постель. Рана на лбу начала кровить, посреди лица, вокруг мясистого пузыря, в который превратился нос, расцвел огромный черно-зеленый синяк. Он закрыл собой всю физиономию Бьюлы, от самой линии волос над жидкими бровями до бульдожьего подбородка.

Утром в понедельник сержант Фаррат принял тонизирующую ванну и стал ожидать Бьюлу, но та вопреки обыкновению не явилась. Во вторник, прождав до половины десятого, он сам отправился к ней домой. На стук хозяйка не отзывалась. Сержант Фаррат вошел в закопченную кухню Бьюлы и тут же вылетел обратно, закашлявшись. Метнулся к машине, достал из бардачка пузырек с маслом эвкалипта и смочил им носовой платок. Взявшись за дверную ручку, сержант закрыл нос платком и со второй попытки вошел в дом. Бьюла лежала в кровати, ее голова была обмотана задеревенелым, черным от грязи кухонным полотенцем. Там, где должен был быть нос, грязная тряпка вздымалась и со свистом опадала.

– Бьюла? – в ужасе выдохнул сержант Фаррат.

Она издала нечленораздельный звук, похожий на бульканье жидкости, которую пьют через соломинку, и слегка приподняла руки. Сержант потянул за край полотенца и отскочил назад. Тряпка упала на пол. Глаза Бьюлы превратились в багровые щелки, посреди лица зияла темная, вся в струпьях, дыра. На месте верхних клыков торчали два обломанных коричневых пенька.

Сержант Фаррат усадил ее в машину и отвез к врачу в Уинерп. Их проводили в приемную. Бьюла смутно различала беловатую фигуру, маячившую перед ней.

– Гм, – сказала фигура.

– Я споткнулась и упала, – прошамкала Бьюла сквозь распухшие миндалины. На ее губах пузырилась розовая пена.

– Споткнулись? – Доктор посмотрел на сержанта и характерным жестом показал, что пациентка, по его мнению, крепко выпивала.

– Было темно, – донеслось из глубин гниющей плоти.

– Вероятно, вы перенесли внутреннюю травму зрительных органов. Повреждена сосудистая оболочка глаз, – произнес доктор и вручил Бьюле направление к специалисту в Мельбурне. – Носовая кость воткнулась в слезную и расщепила ее. Это, в свою очередь, привело к разрыву слезных протоков, повреждению клиновидной кости, зрительных каналов и, самое печальное, сетчатки обоих глаз. К сожалению, время упущено, сейчас уже ничем нельзя помочь…

Свет для Бьюлы Харриден в буквальном смысле померк.

Сержант Фаррат надел на нее черные очки, повязал вокруг шеи шарф, дал белую тросточку и посадил на поезд до Мельбурна, прикрепив к спине табличку: «Бьюла Харриден, Дангатар, полицейский участок, для телефонного соединения набрать 9 (междугородный звонок)». После этого он отправился к Тилли.

Сержант Фаррат вышел из машины. Расшитый золотом зеленый костюм матадора из шелковой парчи мерцал в оранжевых отблесках заката. Тилли подогнала его по фигуре при помощи вставок из золотистого шелка, к которым он пришил зеленые кисточки. Тилли и сержант Фаррат стояли в глубине сада по пояс в цветах, травах и кустарниках. Воздух после недавних дождей был чистым и свежим.

– Кажется, Молли потушила пожар на свалке, – пошутил сержант.

– Да, – согласилась Тилли.

– Слышала насчет бедной Бьюлы?

– Нет.

– Ее положили в больницу. – Сержант смущенно потер руки.

– Что с ней стряслось?

– Видишь ли… – начал он и рассказал всю историю. – …видимо, это было крайне неудачное падение. Выглядела она так, будто ей в голову врезался летающий холодильник.

– Когда это произошло?

– В ночь после похорон Молли.

Тилли подняла глаза к небу и улыбнулась.

Вечером Нэнси, как всегда, пришла за мистером Олменаком. Он был в задней комнатке. Старик застыл на негнущихся ногах, уткнувшись головой в шкаф, где находились аптекарские весы, и упираясь сутулыми плечами в карниз полки. Нэнси аккуратно развернула мистера Олменака, подвела к двери, проверила, нет ли на дороге машин, и легонько толкнула в спину.

Он засеменил через дорогу, а Нэнси тем временем выключила свет, навесила замок на холодильник и заперла парадную дверь. Набирая скорость, мистер Олменак катился к своей супруге, которая дремала на солнышке. Он протопотал мимо нее и продолжил движение через сквозной коридор, ведущий от передней двери к черному ходу. Нэнси оглянулась на миссис Олменак, покрутила головой по сторонам, нахмурилась. Приложила руки к окошку и всмотрелась в темноту аптекарской лавки. Еще раз посмотрела на дремлющую в кресле старуху и вдруг рванула через улицу. Миссис Олменак почувствовала легкий ветерок и открыла глаза. «Матерь Божья, Пресвятая Дева!» – донеслось до нее.

Сержант Фаррат прошел по следам мистера Персиваля Олменака к реке. У воды следы обрывались. Он постоял на берегу, печально глядя на мутную гладь. Вокруг звенели москиты. Сержант снял синюю форменную фуражку, прижал к груди и отрешенно положил на бревно; медленно разделся, аккуратно сложил одежду. Когда на нем остались только красные атласные трусы, он вошел в почти неподвижную реку. На середине его седая голова скрылась под водой, а на поверхности забурлили мелкие пузыри, затем показалась голова мистера Олменака. Сержант вынес утопленника из воды, держа вертикально, точно негнущийся вопросительный знак. Скользкие зеленые водоросли облепили скрюченную шею старика, в мочки ушей вцепились речные раки, к губам присосались пиявки.

Тилли стояла у глинистой насыпи на могиле матери и размышляла над обстоятельствами несчастных случаев, которые произошли с Бьюлой и мистером Олменаком. «Все, как ты говорила, – тихо произнесла она. – Иногда только кажется, что все несправедливо».

Крики какаду она услышала еще на склоне холма. Птица загнала основательниц Дангатарского общественного клуба к стене веранды и теперь сердито раскачивалась, издавая громкие скрипучие звуки и нагоняя на непрошеных гостей страх своим вздыбленным хохолком и распростертыми крыльями. Дамы, одетые в наряды от Тилли, были явно напуганы.

Она подошла к веранде и сказала попугаю «тс-с-с».

Розовый какаду искоса посмотрел на нее и закрыл клюв. Его хохолок опустился. Птица вперевалочку подошла по земле к воротам, взлетела на столб, затем обернулась и напоследок еще раз коротко шикнула на чужих.

– У тебя такой красивый сад, Тилли, – начала Труди. – Ты столько труда в него вложила и при этом по-прежнему чудесно шьешь!

Гостьи любезно улыбались.

– Да-да, тут все прямо благоухает!

– Некоторые растения очень необычные!

Тилли сорвала травинку и принялась ее жевать.

Кашлянув, Труди перешла к делу:

– Мы устраиваем айстедвод и…

– Мы ставим «Макбета», – выпалила Элсбет, – шекспировского «Макбета». Это такая пьеса. Драмкружки Итеки и Уинерпа ставят «Трамвай “Желание”» и «Пинафор»…

– Так, легкие комедии, – пренебрежительно бросила Мюриэль.

– …а мы взялись за «Макбета» и решили, что костюмы для пьесы должна пошить ты.

Тилли спокойно смотрела на улыбающихся дам.

– «Макбет»? В самом деле?

– Да, – подтвердила Труди.

Элсбет продемонстрировала книги, которые принесла с собой: «Полное собрание сочинений У. Шекспира» и «История костюма».

– У нас есть кое-какие мысли по поводу костюмов…

– Показывай, – потребовала Тилли.

Элсбет суетливо приблизилась к ней и открыла закладку на странице, где были изображены мужчины в скучных тогах, подпоясанных веревками, блузах с широкими рукавами и фестончатыми воротниками, и женщины в тугих корсетах.

– Мне больше нравятся те, что на следующей странице, – сказала Труди.

Тилли перевернула страницу. Мужчины тут были одеты в широкие юбки с многослойными подъюбниками; рукава рубашек утопали в оборках и рюшах, кружева свисали до самого пола. На ногах у них были чулки, панталоны ниже колена с многочисленными оборками либо короткие колоколообразные штаны и цветные туфли на высоких каблуках, украшенные крупными розетками из лент. Непомерно большие шляпы изобиловали перьями и султанами. На дамах были трехъярусные юбки с турнюрами, муфты и верхние платья-манто с пышными жабо или кружевными отворотами. На головах у них красовались вычурные фонтанжи, больше похожие на многоэтажные архитектурные сооружения.

– Но это же барокко, семнадцатый век, – заметила Тилли.

– Именно, – кивнула Элсбет.

– Мы ведь ставим Шекспира, – напирала Труди.

– Надеюсь, ты слыхала о нем? – недоверчиво спросила Мюриэль.

– Может, и не слыхала, – пришла на выручку Тилли Мона. – Лично я узнала о нем только на прошлой неделе.

Тилли изогнула бровь и процитировала:

Основательницы общественного клуба озадаченно переглянулись.

Тилли еще больше наморщила лоб.

– Акт четвертый, сцена первая – ведьмы у котла, разве не так?

На лицах у всех четырех по-прежнему отражалась растерянность.

– Вообще-то мы еще не читали пьесу, – сказала Мюриэль.

– Правда же, я попала в точку с костюмами? – хвастливо произнесла Труди.

Тилли в упор посмотрела на нее:

– Да уж, смотреться будут потрясающе.

Труди радостно закивала спутницам. Элсбет шагнула к Тилли.

– Сможешь такое пошить? – резко спросила она.

– Смогу, только…

– Когда начнешь? – перебила Элсбет.

Тилли задумалась, изучая рисунки. Дамы из оргкомитета переглянулись. Наконец Тилли подняла глаза и с улыбкой сказала:

– Я буду счастлива принять участие в вашей театральной постановке в роли костюмера… при условии, что вы мне заплатите. – Она захлопнула книгу и прижала ее к груди. – Вы задолжали мне еще с прошлого года.

– Мы обсудим этот вопрос на следующем заседании, – неохотно сказала Мюриэль, исполнявшая обязанности казначея.

– Решено, – подытожила Элсбет. Вытерев ладони о юбку, она развернулась и зашагала вниз по склону.

– Я приступлю к работе только после того, как вы рассчитаетесь по старым долгам и уплатите мне вперед за костюмы. В противном случае я предложу свои услуги Уинерпу и Итеке. Они всегда платят вовремя.

Элсбет и Труди посмотрели на Мюриэль. Та выдержала их взгляд.

– Он ни за что не даст нам в долг, – пожала она плечами.

– Мама! – Труди подошла к казначею клуба и почти ткнула пальцем ей в лицо. – Ты должна попросить папу.

Элвин вновь отказался продлить кредит дочери и ее семье, занося на счет обитателей усадьбы «На семи ветрах» только продукты. У Бомонтов не было даже мыла.

Мюриэль скрестила руки на груди.

– Между прочим, Элвину тоже не платят, причем некоторые – и по десять лет. Мы не можем вечно кормить всех и каждого задарма, – надменно заявила она, гневно сверкнув глазами.

Обе миссис Бомонт злобно покосились друг на друга.

– Что ж, – сказала Элсбет, – Уильяму придется еще годик подождать с покупкой нового трактора.

– Он может сыграть Макбета, – вступилась за мужа Труди.

– Конечно! – в один голос промолвили дамы из оргкомитета и дружно направились к калитке.

Глядя, как они ковыляют вниз по склону, Тилли улыбнулась.

Тилли встала рано, оделась для работы в саду и пошла в атаку на густые заросли бархатцев. Нарезав большую охапку цветов, она принесла их в дом. Часть поставила в вазу, а с остальных срезала головки и листья, оставив голые толстые стебли, которые потом порубила на кусочки и бросила в кастрюлю с кипятком. Кухня наполнилась паром, запахом древесины и сладковатым дымным ароматом. Когда отвар из бархатцев остыл, Тилли разлила его по бутылкам. Вечером она собрала сумку и отправилась к зданию Совета.