Часть 4. Практические выводы

Глава 14. Почему общество принимает решения с гибельными для себя последствиями

Путь к успеху. – Неспособность предвидеть. – Неспособность увидеть. – Рациональное вредительство. – Устаревшие ценности. – Иррациональное поведение. – Неудачные решения. – Надежда остается

Образование – процесс, вовлекающий в себя две категории участников с различными ролями: преподавателей, которые передают знания учащимся, и учеников, получающих знания от преподавателей. Впрочем, хорошие преподаватели в конце концов признают, что процесс образования предполагает и передачу знаний от учеников учителям. Ученики не всегда разделяют взгляды преподавателей и ставят перед ними такие вопросы, о которых те никогда не задумывались. Недавно я вновь убедился в этом, читая своим весьма любознательным студентам из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе курс лекций о том, как общество решает экологические проблемы. В сущности, лекции представляли собой обзор изложенного в данной книге материала (к тому времени я уже набросал несколько глав, планировал следующие и еще мог вносить изменения по ходу написания).

Моя первая лекция, после вступительной части, была посвящена гибели цивилизации острова Пасхи, предмету рассмотрения главы 2 этой книги. После лекции в аудитории возникла дискуссия, в ходе которой моих студентов поставил в тупик следующий, на первый взгляд, простой вопрос: как островитяне могли принять столь очевидно неверное решение с гибельными для себя последствиями – вырубить на острове весь лес? (Кстати, вдруг открывшаяся мне сложность этого вопроса никогда до тех пор не обращала на себя моего внимания.) Один из студентов спросил меня, о чем, по моему мнению, думал островитянин, рубивший последнюю пальму. Подобные вопросы студенты задавали мне позже и на других лекциях, посвященных тем или иным обществам: как часто наносился вред экологической среде? осознавались ли вероятные последствия таких действий? часто ли вред причинялся ненамеренно или по неведению? Мои студенты хотели знать, будут ли люди грядущего столетия – если через сто лет люди вообще сохранятся – неприятно удивлены нашей сегодняшней слепотой, как мы сегодня поражаемся слепоте жителей острова Пасхи.

Вопрос о том, почему цивилизации в конце концов угасали вследствие собственных непродуманных решений, ставит в тупик не только моих студентов из Калифорнийского университета, но также профессиональных историков и археологов. В пример можно привести хотя бы «Коллапс сложных обществ», наверное, наиболее известную книгу археолога Джозефа Тэйнтера о погибших цивилизациях. Рассуждая о возможных причинах упадка, Тэйнтер считает наименее вероятной из них истощение природных ресурсов. Он пишет: «Очень трудно строить предположения о том, что сообщества спокойно взирали на надвигающийся упадок, не предпринимая никаких мер. Развитые общества характеризуются централизованным принятием решений, интенсивными информационными потоками, координированными действиями составляющих эти общества частей, эффективным управлением и возможностью мобилизовать имеющиеся ресурсы. Перечисленных составляющих вполне достаточно, чтобы успешно противостоять флуктуациям и нежелательным отклонениям в обеспечении собственной жизнедеятельности. С той административной системой и возможностью привлекать людские и материальные ресурсы, которые есть у развитых обществ, противостояние враждебным проявлениям окружающей среды, пожалуй, единственное, что получается у них лучше всего. Странно, что они должны погибнуть, столкнувшись именно с теми условиями, приспособиться к которым вполне технически готовы… Если верхушке общества становится ясно, что ресурсы истощаются, вполне логично предположить, что будут предприняты шаги, направленные на улучшение ситуации. Противоположное предположение – мол, перед лицом опасности общество предпочтет бездействие – ничем не подкреплено, и нами справедливо не рассматривается».

Таким образом, Тэйнтер приходит к выводу, что развитые сообщества едва ли позволят себе погибнуть вследствие неспособности обеспечить себя природными ресурсами. Тем не менее все обсуждаемые в данной книге эпизоды показывают, что такое происходит постоянно. Почему же подобные роковые ошибки совершались столь значительным числом сообществ?

Мои студенты из Калифорнийского университета, как и Джозеф Тэйнтер, столкнулись с интересным, но непростым явлением, когда ошибки в принятии решений совершают отдельные общественные группы. С одной стороны, эти ошибки связаны с неправильными решениями отдельно взятых представителей этих групп – ведь каждый из них либо неудачно вступал в брак, либо делал невыгодные инвестиции, неправильно выбирал себе профессию, становился банкротом и т. п. С другой стороны, группа могла принять неверное решение и по иным причинам: например, из-за конфликта интересов или изменения поведения ее представителей. В общем, понятно, что разобраться сложно и едва ли здесь удастся дать единый ответ на все «почему».

Подойдем с другой стороны. Я хочу предложить некий набор факторов, обуславливавших принятие неверного решения той или иной общественной группой. Я разделю эти факторы на четыре категории, хотя и не вполне четкие. Во-первых, группа может оказаться неспособной предвидеть проблему до ее появления. Во-вторых, когда проблема все-таки возникла, группа может оказаться неспособной ее увидеть. Затем, если проблема все-таки обнаружена, группа может оказаться неспособной ее решить. И наконец, даже если группа попытается решить проблему, она может потерпеть неудачу. Подобное обсуждение причин неудач и социальных крахов может испортить настроение, но у него есть и обратная, приятная сторона: удачные решения. Возможно, если мы поймем, почему группы часто принимают неверные решения, то сможем использовать эти знания, чтобы научиться принимать верные решения.

Сначала остановимся на том утверждении, что общественные группы могут совершать роковые для себя шаги в силу своей неспособности предвидеть проблему до ее появления. Происходит это по нескольким причинам. Одна из них заключается в том, что у этих групп отсутствует опыт решения таких проблем. Поэтому они не могут знать о самой возможности их появления.

Вот хорошая иллюстрация. Завезя из Великобритании в Австралию в начале XIX века лис и кроликов, британские колонисты устроили себе большие неприятности. Сегодня это наиболее вопиющий пример внедрения в среду обитания неестественных для нее животных (подробнее см. главу 13). Трагизм ситуации усугубляется тем, что эти животные завозились намеренно, с прилежным усердием, а вовсе не появились случайно, как это часто бывает с опасными растениями, прорастающими на новой почве из завезенных в импортном сене зерен. Охотясь, лисы истребляют многие виды животных, естественных обитателей Австралии, у которых отсутствует эволюционный опыт защиты от них. Кролики потребляют значительное количество растительного корма, предназначенного для овец и крупного скота, тесня местных травоядных млекопитающих. Кроме того, своими норами они разрушают почву.

С высоты накопленного нами опыта упорство колонистов, распространявших в Австралии животных, неестественных для местной среды обитания, кажется нам ужасно глупым. Нанесенный в результате урон и затраты, связанные с попытками регулировать численность лис и кроликов, исчисляются миллиардами долларов. Сегодня, имея в багаже множество подобных примеров, мы понимаем, что подобный ввоз животных часто оборачивается неожиданными бедами. Поэтому, когда вы въезжаете в Австралию или Соединенные Штаты в качестве туриста или возвращаетесь домой после долгого отсутствия, один из первых вопросов, которые вам задают иммиграционные службы, – не везете ли вы с собой какие-либо растения, семена или животных. Этот вопрос направлен на снижение риска несанкционированного проникновения опасных растений и животных в местную среду обитания. Основываясь на богатом опыте, мы теперь научились (хотя и не всегда) предвидеть, по крайней мере, потенциальные угрозы, исходящие от ввоза животных, чуждых данной местности. Но даже профессиональным экологам пока сложно предсказать, какие ввозимые растения приживутся в данной местности, какие успешно прижившиеся растения нанесут ей урон и почему одни и те же растения, прижившись в одной местности, не приживаются в другой. Поэтому не стоит удивляться, что австралийцы XIX века, не обладая печальным опытом жителей века двадцатого, не сумели предвидеть угрозу, которую несли с собой кролики и лисы.

В данной книге приводятся и другие примеры, когда то или иное общество не сумело предвидеть проблему из-за отсутствия опыта ее решения. Например, гренландские скандинавы, нещадно истребляя моржей с целью продажи моржовой кости в Европу, едва ли могли предвидеть, что крестоносцы ликвидируют рынок сбыта моржовой кости, открыв европейцам доступ к азиатской и африканской слоновой кости. Не могли они предвидеть и того, что увеличение ледового покрова затруднит плавание к берегам Европы. Другой пример: не изучавшие почвоведения индейцы майя – жители Копана – не могли предвидеть, что вырубка лесов на склонах холмов спровоцирует эрозию почвы и сползание ее в долины.

Но даже опыт не гарантирует обществу предвидение проблемы, если этот опыт давно канул в лету. Такая ситуация характерна для необразованных обществ, чьи возможности сохранять достоверные сведения о событиях отдаленного прошлого уступают соответствующим возможностям образованных обществ в силу известных ограничений, существующих при передаче информации устно и отсутствующих при передаче информации письменно. В четвертой главе приводится такой пример: в XII веке нашей эры из-за сильной засухи вымерли индейцы анасази, жившие в районе каньона Чако. Засухи они переживали и раньше, но отсутствие письменности, а следовательно, и письменных свидетельств, помешало им предсказать катастрофу. По той же причине в IX веке жертвой засухи стали равнинные племена майя, несмотря на то, что заселяемая ими территория подвергалась засухам и в прежние века (см. главу 5). Майя, хотя и обладали письменностью, но записывали в основном деяния своих правителей и астрономические явления, а не наблюдения за погодой. Так что засуха III века не стала для них предвестницей засухи века IX.

Наличие в современных образованных обществах письменных свидетельств тех или иных событий (помимо происходящих в структурах власти или во вселенной) еще не означает, что мы опираемся на зафиксированный в них опыт. Многое забываем и мы. После нефтяного кризиса 1973 года в Персидском заливе мы, американцы, ощутили на себе дефицит топлива и на год-два отказались от эксплуатации неэкономичных автомобилей. Затем мы забыли о том, что было, и теперь разъезжаем на внедорожниках. А ведь о событиях 1973 года написаны тонны литературы. Когда в пятидесятых годах XX века жесточайшей засухе подвергся город Тусон в штате Аризона, его не на шутку встревоженные жители всерьез намеревались урезать потребление пресной воды. Однако вскоре они вернулись к практике ее расточительного использования, поскольку нужно было поливать траву на новых площадках для гольфа и орошать сады.

Еще одной причиной того, почему то или иное общество может оказаться неспособным предвидеть надвигающийся кризис, является неверное использование аналогий. Находясь в новой для себя ситуации, мы пытаемся судить о ней по аналогии с уже встречавшимися ситуациями. Это верный путь, если старая и новая ситуации действительно аналогичны. Однако, если они похожи только на первый взгляд, такая практика может оказаться опасной. Приведем пример. В 870 году н. э. в Исландию из Норвегии и Британии перебрались викинги. Почва в Норвегии и Британии глинистая, сформированная ледниками. Даже если на такой почве уничтожить всю растительность, почва едва ли подвергнется ветровой эрозии, поскольку она слишком тяжела. Когда викинги столкнулись в Исландии с множеством пород деревьев уже встречавшихся им в Норвегии и Британии, они ошибочно решили, что и природные условия в Исландии такие же (см. главу 6). К сожалению, почва в Исландии не была сформирована ледниками, а возникла вследствие действия ветров, нанесших легкий пепел вулканического происхождения. Когда, чтобы освободить место под пастбища, викинги уничтожили в Исландии леса, почва из легкого пепла вскоре стала уноситься ветром.

Приведем еще один трагический пример неверного использования аналогий из современной истории, затрагивающий военные приготовления Франции ко Второй мировой войне. После страшной бойни Первой мировой войны Франция решила защититься от возможных будущих вторжений Германии. К сожалению, французское военное командование посчитало, что методы следующей войны будут сходны с методами Первой мировой, когда на французско-германском фронте в течение четырех лет велись вялые окопные бои. В то время можно было успешно обороняться только силами пехоты, засевшей в хорошо укрепленных окопах. При наступлении главная роль также отводилась пехоте, а только что изобретенные танки применялись в исключительных случаях, лишь для поддержки живой силы. Поэтому, чтобы противостоять Германии, французы построили на восточном фронте еще более совершенную и дорогую фортификационную систему – линию Мажино. Однако, учитывая негативный опыт поражения в Первой мировой войне, германское командование разработало новую стратегию. При наступлении оно использовало уже не пехоту, а более подходящие для этой цели танки, составлявшие к тому времени отдельный род войск. Таким образом, линия Мажино была прорвана за какие-нибудь шесть недель, и даже лесистая местность, ранее казавшаяся непреодолимым препятствием для танков, не оказалась для них помехой. Проводя аналогию с Первой мировой войной, французские генералы сделали распространенную ошибку: генералы обычно готовятся к предстоящей войне так, будто та будет происходить сходным с предыдущей войной образом, особенно если в этой предыдущей войне они оказались победившей стороной.

Теперь остановимся на другом факторе, влияющем на принятие обществом неверного решения, – неспособности увидеть уже проявившуюся проблему. Существует, по крайней мере, три распространенные причины такого поведения.

Во-первых, зачастую источники происхождения некоторых проблем в буквальном смысле скрыты. Например, питательные вещества, обуславливающие плодородность почвы, невидимы глазу. Лишь в последние годы они стали поддаваться химическому анализу. Во многих местах, например в Австралии, на острове Мангарева – главном из островов Гамбье во Французской Полинезии, на Юго-Западе Соединенных Штатов, большинство питательных веществ исчезло из почвы до появления там первых поселений колонистов. Обосновавшись в том или ином месте, люди начинают выращивать сельскохозяйственные культуры, которые быстро высасывают из почвы оставшиеся питательные вещества, что приводит к упадку сельского хозяйства. Кроме того, на бедных почвах часто произрастает буйная растительность – все питательные вещества сосредоточены именно в ней, а не в почве, и если растительность вырубить, питательные вещества исчезают из кругооборота. Первые колонисты Австралии и острова Мангарева просто не могли увидеть, что почва истощается, по тем же причинам, что и фермеры, жившие в районах с подземными залежами соли (например, на западе штата Монтана и в отдельных частях Австралии и Месопотамии), не могли выявить начинавшееся засоление почвы, или как добытчики сульфидной руды – обнаружить токсичные соединения, растворенные в сопутствующей воде.

Еще одна причина, почему общество неспособно увидеть уже проявившуюся проблему, связана с удаленным управлением, свойственным каждому обществу, компании или предприятию. Например, самая большая компания, владеющая землями и лесами в Монтане, базируется не в этом штате, а в четырехстах километрах за его пределами в Сиэтле, штат Вашингтон. Находясь на удалении, руководство компании, возможно, и не знает о существовании сложных проблем, связанных с сорными растениями в лесных угодьях. Хорошо управляемые компании избегают подобных сюрпризов, время от времени посылая своих управленцев «в поля», чтобы быть в курсе того, что происходит на самом деле. Так делал один мой приятель, работавший директором колледжа. Он был высокого роста и, чтобы знать, о чем думают его студенты, регулярно играл с ними в баскетбол. Так что неуспешных удаленных управляющих компенсируют успешные управляющие на местах. Причина того, почему жители острова Тикопиа и высокогорных районов Новой Гвинеи успешно управляют собственными ресурсами вот уже более тысячи лет, отчасти состоит в том, что все обитатели, как один, знают, что происходит на территории, от которой зависит жизнь их общества.

Наверное, чаще всего общество не может увидеть возникшую проблему из-за нерегулярности ее симптомов и, следовательно, незаметного нарастания. Главным примером тому служит глобальное потепление. Теперь нам известно, что в последние десятилетия температура на земном шаре медленно повышалась. Однако совершенно не значит, что каждый следующий год по сравнению с предыдущим средняя температура повышалась ровно на одну сотую градуса. Напротив, мы хорошо знаем, что скачки температуры происходят от года к году довольно хаотично: то на три градуса выше одним летом, то на два градуса выше другим, затем на четыре градуса ниже на следующее лето, дальше – снова ниже, затем на пять градусов выше и т. д. При столь многочисленных флуктуациях и их непредсказуемости потребовалось много времени, чтобы зафиксировать среднегодовой рост температуры на одну сотую градуса. Самым квалифицированным климатологам это удалось всего несколько лет назад. Но до тех пор они были настроены скептически. В то время, когда я пишу эти строки, президент США еще не верит в реальность повышения температуры и считает, что нужны дополнительные исследования. Обитатели средневековой Гренландии столкнулись со схожими трудностями, когда не смогли вовремя заметить похолодание собственного климата. Точно так же индейцы майя и анасази прозевали наступление засухи.

Для описания подобного, скрытого нерегулярностью симптомов, нарастания проблемы политики применяют термин «ползучая норма». Если состояние экономики, образования, дорожного движения или чего-то еще ухудшается очень медленно, такое изменение трудно заметить в рамках одного года. То есть понятие нормы трансформируется в нашем сознании постепенно и незаметно. Незаметные изменения могут происходить десятилетиями, прежде чем люди вдруг понимают, что до сих пор условия жизни были куда лучше и что стандарты снизились.

Другой термин, имеющий отношение к снижению стандартов, – «ландшафтная амнезия». Страдающие ландшафтной амнезией не помнят, насколько отличался от нынешнего состояния окружающий ландшафт пятьдесят лет назад, вследствие плавной постепенности произошедших в нем изменений. Приведу пример с таянием ледников и снежных покровов в горах штата Монтана вследствие глобального потепления (см. главу 1). Еще подростком, в 1953 и 1956 годах, я проводил лето в бассейне реки Биг-Хоул, после чего не был там целых сорок два года. С 1998 года я вновь стал посещать это место каждый сезон. Среди моих ярких юношеских воспоминаний о Биг-Хоул и снежные шапки на удаленных горных пиках, не сходившие даже в разгар лета, и походы на выходные в горы, когда я с друзьями карабкался к манящим снежным вершинам. Не будучи свидетелем тех незаметных изменений, которые произошли со снежным покровом в горах за эти сорок два года, я, когда вернулся в Биг-Хоул в 1998 году, заметил резкую перемену и был неприятно поражен тем, что снежные шапки почти исчезли, а в 2001 и 2003 годах – растаяли вовсе. Когда я поинтересовался у своих прежних местных приятелей, заметили ли они эти перемены, они весьма удивились, поскольку сами не отмечали ежегодных климатических изменений. Ползучая норма и ландшафтная амнезия не позволили им, в отличие от меня, хорошо запомнить те условия, которые существовали в пятидесятые годы. Приведенный пример – неплохая иллюстрация того, почему люди не могут обнаружить надвигающуюся проблему прежде, чем становится слишком поздно.

Так что ответ на вопрос, заданный студентами из Калифорнийского университета: «О чем думал житель острова Пасхи, рубивший последнюю пальму?», частично кроется в понятии ландшафтной амнезии. Едва ли перемены наступили неожиданно: вот остров еще покрыт зарослями высоких пальм, дающих вино, фрукты и лес для статуй, а вот на следующий год он с единственным уцелевшим деревом и островитянином, одержимым безумным желанием его повалить. Наоборот, кажется естественным, что изменения в лесном покрове острова были малозаметны: да, в этот год срубили несколько деревьев в одном месте, но на другом заброшенном участке начала расти молодая поросль. Лишь старейшие жители острова, помня свое далекое детство, могли бы заметить перемены. Но их дети уже не воспринимали рассказы о некогда высоких лесах, точно так же, как мои семнадцатилетние сыновья не воспринимают наши с женой рассказы о Лос-Анджелесе сорокалетней давности. Леса острова Пасхи редели постепенно, становясь ниже и теряя свою значимость. К тому времени, когда была срублена последняя плодоносящая пальма, деревья этого вида уже давно перестали играть какую-либо существенную экономическую роль. Каждый год новая поросль была все ниже и ниже, ее срубали вместе с другими кустами и деревцами. Никто не запомнил, когда срубили последнюю пальмовую поросль. К тому времени память о ценных пальмовых лесах прошлых столетий уступила ландшафтной амнезии… А вот скорость, с которой обезлесение распространялось по Японии в период правления династии Токугава, оказалась такова, что сегуны заметили изменения в ландшафте и осознали необходимость принятия контрмер.

Третий фактор, влияющий на принятие неверного решения, самый частый, – и наиболее удивительный. Он требует длительного обсуждения, поскольку предстает в очень широком разнообразии форм. Вопреки ожиданиям многих, включая Джозефа Тэйнтера, те или иные сообщества зачастую даже не в состоянии попытаться решить уже обнаруженную ими проблему.

Множество объяснений такой неспособности подпадает под популярный среди экономистов и социологов термин «рациональное поведение». Речь идет о столкновении интересов разных людей. Есть индивиды, которые считают, что могут достичь собственных интересов, только нанося ущерб другим людям. Ученые называют такое поведение «рациональным» именно потому, что оно подразумевает рациональную аргументацию, даже если эта аргументация предосудительна. Злоумышленники вполне осознанно идут на преступления, особенно если не встречают отпора, или если этот отпор незначителен. Они чувствуют себя в безопасности в силу своей эффективной немногочисленности и сильно мотивированы перспективой получить большую, вполне конкретную и немедленную выгоду, а все издержки при этом равномерно распределяются по остальной массе людей. Люди мало мотивированы на отпор, поскольку каждый из них, ведя себя пассивно, теряет немногое, а в случае успешного противостояния хищничеству меньшинства выгода получается тоже небольшой, неопределенной и отдаленной. Примером здесь служат непомерные субсидии, которые правительство перечисляет в нерентабельные отрасли экономики, такие как рыбный промысел и сахарная промышленность в Соединенных Штатах или выращивание хлопка в Австралии (которое субсидируется не напрямую, а посредством оплаты правительством стоимости воды для орошения). Относительно немногочисленные рыболовы и фермеры упорно лоббируют эти столь выгодные для них субсидии, в то время как остальная масса людей практически не высказывается против, поскольку субсидии складываются из очень малой части тех налогов, которые граждане выплачивают как налогоплательщики. Ситуации, выгодные меньшинству и наносящие ущерб большинству, наиболее вероятны в определенного типа демократиях с прижившейся практикой делегирования власти немногочисленным политическим группам, например сенаторам из маленьких штатов США или мелким религиозным партиям, часто влияющим на баланс власти в Израиле, что едва ли возможно, скажем, в парламентской системе Голландии.

Распространенный тип «рационального» нанесения ущерба природе использует фомулу «это хорошо для меня, но плохо для тебя и всех остальных» и эгоистичен по определению. Простой пример. Большинство рыбаков Монтаны промышляют ловом форели. Те немногие, которые предпочитают ловить щуку – более крупную, чем форель, и хищную, но малораспространенную на западе штата, – тайком незаконно выпускали ее в водоемы на западе Монтаны, где она поедала форель, в результате чего промысел этой рыбы падал. Для немногочисленных рыбаков, ловивших щуку, такой поворот событий был на руку, но вредил гораздо большему числу рыболовов, промышлявших ловом форели.

Вот еще пример, когда убытки несет большинство граждан. До 1971 года горнодобывающие компании в Монтане при закрытии шахт оставляли их не законсервированными, поскольку законодательство штата не требовало от компаний проведения очистительных мероприятий. В результате местные водоемы загрязнялись соединениями меди, мышьяка и различными кислотами. В 1971 году необходимый закон все-таки был принят, но компании поняли, что, завершив добычу руды, они могут заявить о своем банкротстве и не тратиться на очистку шахты. В результате затраты на очистительные мероприятия в размере полумиллиарда долларов легли на плечи граждан Монтаны и Соединенных Штатов Америки в целом. Руководители горнодобывающих компаний «разумно» решили, что закон разрешает им экономить средства своих компаний, перераспределять деньги на высокие заработные платы и вознаграждения, оставлять после себя нерешенные проблемы, а издержки возлагать на плечи общества. Можно привести еще множество примеров подобного поведения в бизнесе, хотя такая ситуация не столь характерна для делового мира, как готовы подумать некоторые. В следующей главе мы увидим, что разнообразие, с которым бизнес делает деньги, определяется лишь степенью, определенной ему правительством, законодательством и общественностью.

Существует форма столкновения интересов, хорошо известная как «трагедия ресурсов общего пользования». Она в свою очередь тесно связана с конфликтами, определяемыми терминами «дилемма заключенного» и «логика коллективных действий». Представьте ситуацию, когда многочисленные потребители расходуют ресурсы, принадлежащие всему обществу, – например, рыбаки, ведущие промысел в океане, или пастухи, пасущие своих овец на общественных пастбищах. Если каждый будет злоупотреблять ресурсами, те истощатся или просто исчезнут, отчего пострадают все потребители. Поэтому в интересах всех себя ограничивать и не злоупотреблять. Но поскольку нет общего понимания того, сколько человек может потребить, каждый решает сам, исходя из собственных рассуждений. «Если я перестану ловить рыбу или пасти своих овец, ловить рыбу или пасти своих овец будут другие рыбаки или пастухи. Так лучше уж это буду делать я». Таким образом, суть «рационального поведения» заключается в том, чтобы опередить в потреблении другого, несмотря на то, что результатом может стать крах общества и нанесение вреда всем потребителям.

На практике, в то время как, согласно изложенной выше логике, многие ресурсы, принадлежащие всему обществу, начинают истощаться и исчезать, другие ресурсы, несмотря на их потребление, сохраняются в течение сотен, а то и тысяч лет. С одной стороны, за последние 50 000 лет на всех островах и континентах, на которые впервые ступал человек, происходила усиленная эксплуатация и гибель большинства основных морских рыбных промыслов, вымирание большого числа крупных млекопитающих, птиц и рептилий. С другой стороны, сохранились многие местные рыбные промыслы, леса и источники пресной воды: например, промысел форели в штате Монтана или ирригационные системы, описанные мною в первой главе. Положительные результаты по сохранению принадлежащих обществу ресурсов при условии умеренного их потребления получены благодаря усилиям, предпринятым в трех направлениях.

Одно из очевидных решений – вмешательство государства или другой внешней силы, по инициативе потребителей или без оной – и введение квот. Так поступали в отношении лесозаготовок японские феодалы, вожди инков в Андах, а также крупные землевладельцы в Германии XVI века. Однако в определенных ситуациях такое решение неприемлемо (например, если рассматривать промысел открытом океане), а в других – требует чрезмерного администрирования и участия полиции. Еще одно решение – приватизировать ресурсы, т. е. разделить их на части и передать в частное владение. Тогда радетельное управление собственными ресурсами будет в интересах каждого владельца. Такая практика применялась в Японии во время правления династии Токугава, когда лесные угодья были отданы во владение близлежащим деревням. Впрочем, и при таком решении некоторые ресурсы (например, мигрирующих животных и рыбу) невозможно поделить, а охранять морские угодья от возможных покушений индивидуальным владельцам сложнее, чем государству.

Чтобы решить так называемую проблему «трагедии ресурсов общего пользования», потребителям необходимо осознать собственные интересы и установить для себя разумные квоты потребления. При этом должны быть удовлетворены одновременно несколько условий: потребители образуют однородную группу; члены группы доверяют друг другу; они планируют общее будущее и хотят передать ресурсы следующим поколениям; группа самостоятельно организована и сама себя контролирует; объем ресурсов и круг потребителей четко определены. Хорошим примером здесь служит эпизод из главы 1 о правилах водопользования в целях орошения угодий в штате Монтана. Несмотря на то, что эти правила прописаны в законе, сейчас фермеры в основном подчиняются специальному уполномоченному, которого сами и выбирают, и при возникновении споров уже не обращаются в суд. Другие примеры однородных групп, разумно управляющих ресурсами и не забывающих о будущих поколениях: жители острова Тикопиа, население высокогорных районов Новой Гвинеи, члены индийских каст и другие сообщества, обсуждавшиеся в девятой главе. Участники этих небольших групп, а также более многочисленные исландцы (см. главу 6) и феодальные японцы, смогли договориться между собой и сделать собственную изоляцию эффективной. Той или иной группе в целом становилось очевидным, что в обозримом будущем ей придется выживать, пользуясь исключительно собственными ресурсами, что пенять они смогут только на себя, и ошибки в управлении ресурсами отрицательно скажутся не на ком-нибудь, а на них самих.

Когда в силу рационального поведения у главного потребителя нет мотивов к долгосрочному сохранению ресурсов, а у общества, напротив, есть, – столкновение интересов неизбежно. Например, сегодня большая часть коммерческой эксплуатации тропических лесов осуществляется транснациональными лесозаготовительными компаниями, которые, как правило, на короткий период времени арендуют в той или иной стране участок леса, вырубают деревья и перемещаются в другую страну. Едва заплатив за аренду, эти лесозаготовительные компании приняли «разумное» для себя решение как можно быстрее срубить лес, нарушить договоренность о восстановлении утраченной флоры и ретироваться. Именно так были уничтожены равнинные леса на полуострове Малакка, на Борнео, на Соломоновых островах и Суматре, а теперь уничтожаются на Филиппинских островах. Грядет очередь Новой Гвинеи и бассейнов рек Амазонки и Конго. Таким образом, то, что выгодно лесозаготовительным компаниям, вредит местным жителям, теряющим лесные ресурсы и страдающим от эрозии почвы и заиления рек. Кроме того, страдает и страна в целом: теряются восстанавливаемые лесные ресурсы и биологическая вариативность местной природы. Заметим также, что компании, заплатившие за кратковременную аренду земли, преследуют выгоды, весьма отличающиеся от выгод, которые преследуют компании-землевладельцы, заинтересованные в многократном и долгосрочном использовании своих угодий (кстати, в этом же заинтересованы как местные жители, так и конкретная страна в целом). В 1920-х годах с подобным отличием в выгоде, преследовавшейся разного рода вождями, столкнулись китайские крестьяне. Им было тяжело платить местным вождям, промышляющим только в данной местности. Но те хотя бы оставляли крестьянам достаточно средств для материального воспроизводства, чтобы было что брать в качестве очередной дани в будущем. Гораздо тяжелее было платить заезжим, которые, словно лесозаготовительная компания, купившая права на краткосрочную аренду, обирали местных крестьян дочиста и перебирались грабить в другой район.

Часто интересы основной части общества испытывают противодействие со стороны правящей элиты – опять же, в силу ее «рационального поведения». Если к тому же элита способна оградить себя от последствий принимаемых ею решений, она будет действовать во имя собственной выгоды с еще большей вероятностью, несмотря на то, что ее деятельность негативно скажется на всех остальных. Подобные ситуации, ассоциирующиеся с жестоким диктатором Доминиканской Республики Трухильо или с правящей элитой в Гаити, все чаще и чаще возникают в современных Соединенных Штатах, где богатые живут в огороженных заборами резиденциях (см. илл. 36) и пьют бутилированую воду. Управляющие компанией «Энрон», например, «разумно» решили, что смогут безнаказанно ограбить свою фирму, хотя бы при этом и пострадают все держатели ее акций.

Эгоистические действия или противодействия сильных мира сего, в том числе правителей народа майя, вождей племен древних скандинавов в Гренландии и современных государственных деятелей Руанды, обсуждавшиеся в этой книге, становились причиной социальных катастроф на протяжении всей летописной истории. Известным историческим примерам принятия решений с гибельными последствиями посвятила свою книгу «Капризы на марше» Барбара Такман – от троянцев, впустивших в крепость Троянского коня, и священников эпохи Возрождения, отстаивавших протестантскую преемственность, до решения Германии развернуть полномасштабные подводные военные действия во время Первой мировой войны (послужившие американцам поводом для объявления войны) и атаки японцев на Перл-Харбор, также послужившей американцам поводом для объявления войны в 1941 году. Как лаконично заключила Такман, «главной силой, провоцирующей политическое безрассудство, является жажда власти, названная Тацитом “самой чудовищной из всех страстей”». Так, ведомые жаждой власти, вожди острова Пасхи и правители народа майя вместо того, чтобы сохранять леса, ускорили процесс обезлесения своих земель. Статус власть имущих требовал от них возведения более крупных статуй и монументов, чем у соперников. Их поглотил водоворот соперничества. Вождь или правитель, воздвигший меньшую статую или монумент, что экономило бы лесные ресурсы, терял уважение, а вместе с ним и власть. Когда предметом соперничества становится престиж, выбирать не приходится. Но и приговор такому соперничеству выносится быстро.

Общество, в котором элита не может оградить себя от последствий предпринимаемых ею действий, в большей степени способно решить стоящие перед ним проблемы, поскольку конфликт интересов элиты и масс практически отсутствует. В последней главе мы увидим, что хорошее знание голландцами (в том числе и местными государственными деятелями) окружающей среды – в частности, того факта, что большинство населения Голландии (включая ее политических руководителей) живет на землях, лежащих ниже уровня моря и защищаемых от наводнения только дамбами, – приводит их к осознанию того, что ответственность за допущенные руководителями ошибки в земельном планировании ляжет на самих руководителей. По тем же причинам у вождей обитателей гористой местности Новой Гвинеи, живущих с простыми людьми в одинаковых хижинах и на той же территории, скудной дровами и лесоматериалами, есть веские мотивы сохранять лесные ресурсы в интересах всей общины (см. главу 9).

Приведенные выше примеры иллюстрируют ситуации, в которых то или иное общество не в состоянии решить стоящие перед ним проблемы, поскольку существование этих проблем выгодно части общества и является сутью ее рационального поведения. Другие неудачи общества на пути решения существующих проблем относятся к так называемому «иррациональному поведению», т. е. поведению, вредному для всех. Вследствие иррационального поведения каждый из нас разрывается между противоположными ценностями: с одной стороны, человек не может мириться со скверным положением дел, но, с другой, закрывает на него глаза, поскольку видит в нем некую для себя ценность. «Упорство в собственных ошибках», «твердолобость», «нежелание делать выводы из негативных предпосылок», «интеллектуальное бездействие или застой» – вот неполный список выражений, которые использует Барбара Такман для описания этого распространенного свойства человеческой натуры. Для характеристики схожего свойства психологами используется термин «синдром неокупаемых капиталовложений», описывающий ситуацию, когда мы с большой неохотой отказываемся от дела, которому уже так много отдали.

Особенно важными являются религиозные ценности. В силу своей важности они наиболее часто становятся причиной поведения, ведущего к катастрофе. По религиозным причинам, например, произошло обезлесение острова Пасхи: для транспортировки и воздвижения гигантских каменных статуй – объектов культа – требовались бревна. В то же самое время, но за девять тысяч миль от острова, в другом полушарии гренландские скандинавы как христиане исповедовали собственные религиозные ценности. Эти ценности, отождествление себя с европейцами, консервативный образ жизни, суровая окружающая среда, в которой большинство новшеств себя не оправдывало, сплоченность и взаимопомощь в обществе позволили гренландцам выживать в течение веков. Но столь замечательные (и далеко не бесполезные) качества все-таки помешали гренландцам сколько-нибудь существенно изменить свой образ жизни и перенять необходимый опыт у эскимосов, возможно продливший бы их существование.

Современный мир полон примеров исповедания и нерелигиозных ценностей, столь же неактуальных. Австралийцы привезли с собой из Англии традицию выращивания рунных овец, они воспевали красоты высокогорных долин и отождествляли себя с Британией, что помогло им совершить подвиг – построить за океаном демократию (включая Новую Зеландию). Однако теперь они начинают видеть и изнанку этих ценностей. В наши дни одной из причин, почему жители Монтаны с таким пренебрежением относились к проблемам, чинимым фермерскими хозяйствами, горнодобывающими и лесозаготовительными компаниями, оказалось то, что указанные отрасли стали основой местной экономики и ассоциировались с духом первопроходцев штата и его своеобразием. По тем же причинам приверженность первопроходцев Монтаны к личной свободе и самодостаточности способствовала неприятию ими насущной необходимости в государственном планировании и ограничении прав личности. Стремление коммунистического Китая не повторять ошибок капитализма привело к пренебрежению заботами об окружающей среде – еще одной ошибке капитализма – и, таким образом, к серьезным экологическим проблемам. Руандийский идеал многодетных семей годился в прежние времена – времена высокой детской смертности, – а сегодня привел к угрожающему росту численности населения. Похоже, жесткое неприятие экологических проблем ныне во многом переплетается с ценностями, усвоенными в ранний период жизни и никогда не подвергавшимися ревизии. То есть, если вновь ссылаться на Барбару Такман, власть имущие не желают отказываться от старых идей.

Тяжело решать, отрекаться ли от основополагающих ценностей, когда речь идет о жизни и смерти. Но в какой момент каждый из нас все-таки предпочтет смерть компромиссу и возможности жить? В современном мире миллионы людей стоят перед таким выбором – спасти собственную жизнь, предать друзей и родственников, поддаться жестокому диктатору, жить угнетенными или освободить родину. Народу и обществу иногда приходится принимать подобные решения коллективно.

Подобные решения – всегда риск, поскольку нет абсолютной уверенности в том, что верность основополагающим ценностям несет гибель или (наоборот) что их забвение – путь к выживанию. Гренландские скандинавы остались верны традициям христианских фермеров и отвернулись от опыта эскимосов; «риск» скандинавов не оправдался. Из пяти небольших восточноевропейских стран, испытавших на себе ошеломительную мощь советских войск, Эстония, Латвия и Литва сдались без сопротивления и лишились своей независимости, Финляндия после войны 1939–1940 годов сохранила независимость, а Венгрия в 1956 году с оружием в руках отстоять ее не смогла. Кто из нас скажет, какая страна оказалась мудрее, и кто мог предсказать, что только финны «пойдут на риск» оправданно?

Наверное, суть успеха или неудачи того или иного общества состоит в том, чтобы знать, какие ценности культивировать, а какие в силу изменившихся обстоятельств пора заменить новыми. За последние шестьдесят лет наиболее развитые страны отказались от прежних ценностей, которым так долго были привержены и которые являлись центральными в их национальном самосознании, и стали исповедовать новые. Великобритания и Франция отказались от роли мировых держав, Япония отказалась от собственных вооруженных сил и милитаристских амбиций, а Россия – от затянувшегося эксперимента с построением коммунизма. Соединенные Штаты в значительной степени (хотя и не полностью) отступили от своих прежних ценностей, связанных с легализацией расовой дискриминации и гомофобии, неравноправием женщин и дискриминацией по половому признаку. Современная Австралия пересматривает свой статус аграрного общества, отождествляющего себя с Великобританией. Наверное, успешные общества и успешные личности – те, у кого хватило смелости принять эти трудные решения и кому сопутствовала удача в их рискованном предприятии. Сегодня мир стоит перед принятием подобных решений, связанных с экологическими проблемами. Они будут рассмотрены в последней главе.

Выше рассмотрены примеры того, как «иррациональное поведение», связанное со столкновением общественных интересов, мешает обществу решить существующую проблему. Ответ на вопрос, почему общество отворачивается от решения стоящей перед ним проблемы, состоит еще и в том, что общественность порой очень не любит тех, кто увидел проблему раньше других и объявил о ней. Пример тому – партия «зеленых» в Тасмании, которая первой выступила против введения лис в состав животного мира страны. Общественность может не придавать значения предупреждениям, поскольку предыдущие предупреждения оказались ложной тревогой. Вспомним басню Эзопа и мальчика-пастуха, все кричавшего «Волк!». Когда волк действительно появился, крики о помощи остались без внимания. Так что общественность может «умыть руки» и заявить, что проблема ее не касается.

Порой неудачные попытки решить существующие проблемы часто становятся результатом столкновений краткосрочных и долгосрочных мотивов одних и тех же людей. В наши дни руандийские и гаитянские крестьяне, а также миллионы людей во всем мире живут в крайней бедности и озабочены лишь мыслями о пропитании на завтрашний день. Бедняки, живущие в тропической зоне, чтобы накормить своих детей, ловят рыбу у коралловых рифов с применением динамита и цианида, тем самым губя и сами рифы. При этом они прекрасно сознают, что лишают своих детей источников существования в будущем. Но и правительства постоянно действуют, исходя из краткосрочных интересов – они обеспокоены надвигающимися катастрофами и обращают внимание только на те, которые вот-вот разразятся. Например, один мой друг, тесно связанный с действующей вашингтонской администрацией, рассказал мне, что, оказавшись в Вашингтоне после выборов 2000 года, обнаружил, что наши новые министры выдвигают, как он выразился, «программу девяноста дней». Они рассуждали только о тех проблемах, которые грозили катастрофой в ближайшие три месяца. Экономисты рационально пытаются оправдать подобную иррациональную ориентацию на краткосрочные выгоды тем, что сбрасывают со счетов будущие выгоды. Они утверждают, что лучше использовать ресурсы сегодня, чем оставлять какую-то их часть нетронутой для использования завтра, на том основании, что сегодняшние выгоды от использования ресурсов более доходны, чем выгоды от использования ресурсов в неопределенном будущем. Получается, что негативные последствия лягут на плечи будущих поколений. Но ведь сегодня эти поколения не могут голосовать или жаловаться.

Другие возможные причины иррационального нежелания сделать попытку решить ту или иную существующую проблему более умозрительны. Одна из них – хорошо узнаваемый феномен, связанный с принятием краткосрочных решений и известный под термином «психология толпы». Человек, осознающий себя членом большой когерентной группы или толпы, особенно эмоционально возбужденной, может неожиданно для себя поддержать ее решение, несмотря на то, что, вероятно, отверг бы его, имей он возможность обдумать все в спокойном одиночестве. Немецкий драматург Шиллер писал: «Любой взятый в отдельности человек вполне благоразумен и здравомыслящ, но в окружении толпы он вдруг становится глупцом». Истории известны примеры проявления психологии толпы: ликование средневековой Европы по поводу крестовых походов, «тюльпаномания» в Голландии в 1634–1636 годах, периодические вспышки охоты на ведьм наподобие салемского суда над ведьмами в 1692 году или втягивание масс в безумный кошмар умелыми нацистскими пропагандистами в 1930-х годах.

Похожий на вышеописанное явление, но менее масштабный феномен – «групповое мышление», как назвал его Ирвинг Дженис. Этот феномен свойственен группам людей, ответственных за принятие решений. Он проявляется более ярко, если такая небольшая единая группа (как, например, круг советников президента Кеннеди во время кризиса в заливе Свиней или консультанты президента Джонсона в период эскалации войны во Вьетнаме) пытается выработать решение, находясь в неблагоприятных для себя условиях. Стресс, поиск взаимной поддержки и одобрения могут отмести всякие сомнения и здравомыслие, заставить поддаться иллюзиям, привести к поспешному единодушию и в конце концов к неверному решению с непоправимыми последствиями. Феномены психологии толпы и группового мышления могут проявляться от нескольких часов до нескольких лет. Неясно только, могут ли они проявляться в течение десятилетий или даже веков и влиять на принятие неверных решений относительно проблем, связанных с окружающей средой.

Наконец, еще одна умозрительная причина нежелания решить ту или иную проблему – психологический отказ. Это технический термин, имеющий вполне определенное значение в индивидуальной психологии и перенесенный в массовую культуру. Если что-то осознанное вами вызывает в вас болезненные эмоции, вы, чтобы избавиться от них, можете подсознательно подавлять или отрицать факт этого осознания, даже если такое отрицание приведет к еще более опасным последствиям. Причины тому – страх, беспокойство и горе, наиболее распространенные эмоции, от которых человек стремится избавиться. Типичными действиями при этом являются блокировка страшных воспоминаний или отказ даже подумать о вероятности того, что с вашим мужем, женой, ребенком, лучшим другом или подругой может случиться что-то ужасное.

Представьте себе долину узкой реки ниже высокой плотины. Если плотину прорвет, поток воды затопит все на значительном расстоянии вниз по течению. Когда людей, живущих ниже плотины, спрашивают, боятся ли они возможного прорыва, не вызывает удивления, что страх перед прорывом плотины убывает с ростом удаленности от нее и увеличивается по мере приближения к ней. Удивительно, что страх становится максимальным не у самой плотины, а в некой точке за несколько миль от нее. Если продолжить приближение к плотине, страх перед прорывом становится меньше. То есть люди, живущие в непосредственной близости от плотины, вероятность затопления которых при ее прорыве наиболее высока, демонстрируют полную беззаботность. Налицо психологическое отрицание. Единственный способ сохранить рассудок, каждый день чувствуя над собой плотину, – отрицать саму возможность ее прорыва. Несмотря на то, что психологическое отрицание – понятие, широко использующееся в психологии личности, применение его в психологии групп также кажется вполне обоснованным.

Наконец, даже предвидя проблему, обнаружив и попытавшись ее решить, общество может потерпеть неудачу по следующим возможным причинам: проблема не поддается современным способам решения, решение непозволительно дорого обходится или приложенные усилия слишком слабы или запоздалы. Иногда попытки решить проблему ее лишь усугубляют, как, например, введение в состав животного мира Австралии тростниковой жабы для борьбы с насекомыми или ликвидация лесных пожаров на американском Западе. Многие ушедшие цивилизации (как средневековая Исландия) не обладали столь точными знаниями об окружающей среде, какими обладаем мы и какие позволяют нам лучше справляться со схожими проблемами. Впрочем, есть проблемы, которые и сегодня не поддаются решению.

Вспомним, например, главу 8, в которой описан упадок гренландских скандинавов, четыре века ведших борьбу за выживание. Жестокая реальность состоит в том, что в течение последних пяти тысячелетий холодный климат Гренландии и ее ограниченные ресурсы ставят непреодолимые препятствия попыткам человека создать здесь устойчивую экономику. До скандинавов такие попытки предпринимали четыре последовательные волны американских аборигенов – охотников-собирателей. Ближе всего к успеху были эскимосы – им удавалось поддерживать в Гренландии собственное существование в течение семисот лет. Однако то была тяжелая, полная лишений жизнь. Люди страдали от голода. Современные эскимосы отказываются от традиционного образа жизни, от использования каменных орудий труда, собачьих упряжек, гарпунов и каяков для охоты на китов. Им нужны новые технологии и импортные продукты. Нынешнее правительство Гренландии пока не создало независимую от зарубежной помощи самостоятельную экономику. Как и во времена древних скандинавов, не придается значения крупному рогатому скоту, а субсидируемые овечьи хозяйства не способны приносить прибыль самостоятельно. Таким образом, неудачи гренландских скандинавов обусловлены самой их историей. По тем же причинам и исчезновение индейцев анасази на юго-западе современных Соединенных Штатов можно объяснить неудачами, связанными с попытками создать устойчивые фермерские сообщества в условиях окружающей среды, практически непригодных для фермерства.

Среди наименее поддающихся решению современных проблем – те, которые возникают вследствие появления вредителей, будь то растения или животные. После того как растения-вредители входят в состав местной флоры, их очень трудно уничтожить или влиять на их распространение. Например, Монтана ежегодно тратит более 100 миллионов долларов на борьбу с острым молочаем и другими распространившимися сорняками. И штат не отказывается от продолжения борьбы – просто в настоящее время эти сорняки невозможно уничтожить. Корни молочая достигают двадцати футов в длину – они слишком длинные, чтобы их выкорчевать вручную, а галлон специальных химикатов стоит 800 долларов. Австралия, например, стараясь сократить численность кроликов, испробовала изгороди, лис, охотников, бульдозеры, вирусы – и все впустую.

Проблему опустошительных лесных пожаров на Среднем Западе США можно, наверное, решить путем прореживания молодой поросли и уборки поваленного леса. К сожалению, полномасштабное осуществление этого плана признано слишком затратным. Жертвой проволочек и экономии средств стал и флоридский воробей (экая мелочь, чтобы возиться). В то время как ареал обитания воробья постоянно сокращался, решение о принятии необходимых мер все откладывалось – обсуждали, действительно ли ареал достиг критически малых размеров. К тому времени, когда в конце 1980-х годов министерство рыбного хозяйства и дикой природы США согласилось приобрести за пять миллионов долларов то, что осталось от ареала, воробью вообще негде было жить, и он вымер. После этого разразились споры о том, спаривать ли последних оставшихся в неволе флоридских воробьев с наиболее близким к ним по виду воробьем Скотта с последующим восстановлением вида путем обратного скрещивания получившихся гибридов. К тому времени, когда такое разрешение было наконец получено, последние содержавшиеся в неволе флоридские воробьи потеряли способность спариваться вследствие наступившей старости. Но если бы усилия по сохранению ареала и скрещиванию содержащихся в неволе воробьев были предприняты раньше, они, вероятно, оказались бы более успешными и менее затратными.

Таким образом, целые сообщества и более мелкие группы людей могут принимать неверные решения с гибельными для себя последствиями из-за ряда причин: из-за неспособности предвидеть проблему, неспособности ее обнаружить, когда она возникла, неспособности даже попытаться ее решить, когда она обнаружена, а также неспособности решать ее успешно и последовательно. В начале этой главы я сослался на скептическое отношение моих студентов и Джозефа Тэйнтера к тому, что те или иные цивилизации могли не справиться с проблемами, связанными с окружающей средой. Теперь, в конце главы, мы, кажется, подошли к противоположному выводу: мы выявили множество причин, из-за которых общества могут прийти к упадку. Каждый из нас, основываясь на собственных знаниях, может привести пример того или иного общества, пришедшего в упадок вследствие одной из указанных выше причин.

Но в то же время очевидно, что общества нечасто отступают перед лицом проблем, иначе теперь мы все были бы мертвы или, в лучшем случае, жили бы в условиях каменного века. Наоборот, примеры упадка того или иного общества еще нужно потрудиться поискать для написания этой книги – книги конечного объема, рассказывающей лишь о конкретных обществах и не являющейся энциклопедией всех обществ в истории. К тому же, в главе 9 мы отдельно обсудили несколько примеров из множества обществ, которые достигли успеха.

Тогда почему одни общества приходят к успеху, а другие к упадку? Отчасти, конечно, потому, что существуют отличия – и скорее между условиями окружающей среды, нежели между обществами. Одни условия окружающей среды могут представлять более существенную проблему, чем другие. Например, изолированная, холодная Гренландия требовала от людей большей отдачи сил, чем Южная Норвегия, откуда были родом многие гренландские колонисты. Точно так же высокоширотный, сухой, изолированный, равнинный остров Пасхи требовал от людей больших усилий для выживания, чем экваториальный, влажный, не столь изолированный, высокогорный остров Таити, где, возможно, проживали предки жителей острова Пасхи. Но дело не только в этом. Если бы я утверждал, что условия окружающей среды – единственное объяснение успехов и неудач разных обществ, было бы справедливо обвинить меня в «экологическом детерминизме», столь непопулярном среди ученых. Дело заключается еще и в том, что в то время как одни условия окружающей среды, несомненно, оказываются более сложными для жизни общества, чем другие, именно от действий самого общества зависит, спасется оно или обречет себя на гибель.

Вопрос, почему одни группы людей (или их лидеры) избирают тот или иной неверный путь, описанный в этой главе, а другие нет, довольно обширен. Например, почему империя инков преуспела в восстановлении леса на территории с сухим и прохладным климатом, а жители острова Пасхи и гренландские скандинавы – нет? Ответ частично заключается в отличительных особенностях конкретных людей; остальное угадать невозможно. Но надеюсь, что понимание потенциальных причин неудач, обсужденных в этой главе, может помочь политикам узнать их и избежать.

Убедительный положительно-практический пример такого понимания заключается в различии стилей поведения президента Кеннеди и его советников во время двух произошедших друг за другом кризисов с участием Кубы и США. В начале 1961 года плохо разработанная схема обсуждения кризисных ситуаций привела к неверному решению о начале вторжения в залив Свиней, которое с позором провалилось и переросло в еще более опасный Карибский кризис. Как писал Ирвинг Дженис в своей книге «Групповое мышление», ход обсуждения кризиса в заливе Свиней обнажил ряд недостатков, потенциально ведущих к неверному решению: преждевременное чувство мнимого единодушия, подавление личных сомнений, сдерживание выражения противоположных взглядов, а также ведение лидером группы (Кеннеди) дискуссии в таком ключе, который сводил несогласие к минимуму. Обсуждение же Карибского кризиса, участниками которого вновь стали Кеннеди и большинство его прежних советников, уже не характеризовалось указанными деструктивными моментами. На сей раз Кеннеди призвал участников встречи мыслить скептически, вел дискуссию в свободной форме, позволял объединяться в мини-группы и периодически выходил из кабинета, чтобы исключить свое личное излишнее влияние на других.

Почему же обсуждение кризисов происходило по-разному? Причина в основном в том, что президент Кеннеди сам упорно размышлял, почему ситуация вокруг залива Свиней привела к фиаско, и обязал своих советников подумать о причинах принятия неверного решения. Сделанные выводы позволили ему в 1962 году изменить стиль ведения совещаний.

В этой книге подробно рассказано о вождях острова Пасхи и правителях народа майя, современных политических руководителях Руанды и других лидерах, слишком увлеченных погоней за властью, чтобы озаботиться решением животрепещущих проблем своего народа. Однако стоит вспомнить и о других, таких как Кеннеди, успешных общественных лидерах. Разрешение взрывоопасного кризиса столь же решительным образом, как когда-то действовал Кеннеди, достойно восхищения. Но для этого нужен лидер особой отваги, способный увидеть нарастающую проблему и предпринять решительные шаги к ее устранению прежде, чем она превратится во взрывоопасный кризис. Действия таких лидеров подвергаются критике и насмешкам – необходимость предпринимаемых ими шагов становится очевидной остальным гораздо позже. В истории было много смелых, проницательных, сильных, заслуживающих нашего восхищения лидеров. Среди них сегуны Токугава, остановившие обезлесение Японии задолго до того, как ситуация там достигла положения дел на острове Пасхи; Хоакин Балагер, который (каковы бы ни были его мотивы) решительно поддержал природоохранные меры в Доминиканской Республике, тогда как его противники на Гаити этого не сделали; правители острова Тикопия, которые, несмотря на высокий статус меланезийских свиней, настояли на их уничтожении, поскольку те наносили островному государству непоправимый вред, а также руководители Китая, внедрившие в общество программу планирования семьи задолго до того, как перенаселение страны могло достигнуть руандийского уровня. В том же ряду и немецкий канцлер Конрад Аденауэр, а также другие западноевропейские лидеры, после Второй мировой войны решившие пожертвовать национальными интересами своих стран и начать интеграцию Европы в Европейское экономическое сообщество – тем самым был сведен к минимуму риск разжигания в Европе еще одной мировой войны. Впрочем, мы должны восхищаться не только смелыми общественным лидерами, но и мужественными народами – финнами, венграми, британцами, французами, японцами, русскими, американцами, австралийцами и другими, – которые решали, за какие основополагающие ценности сражаться, а какие ценности уже утратили смысл.

Мужество общественных лидеров и народов внушает мне надежду. Оно позволяет мне верить, что эта книга, посвященная столь пессимистическому предмету, на самом деле оптимистична. Глубоко задумавшись над причинами прошлых неудач, мы, как президент Кеннеди в 1961–1962 годах, сможем скорректировать свой путь и увеличить собственные шансы на успех в будущем (илл. 32).