Викторианцы и право

У теории правовых систем есть критики, и это неудивительно. Трудно игнорировать тот факт, что в Новое время Франция почти всегда представляла собой экономически развитую страну с успешным финансовым сектором, – и это в отсутствие благотворного влияния общего права. То же самое можно сказать о Германии и Бразилии. Кроме того, англосаксонское право выглядит бледнее по сравнению с континентальным, когда зависимыми переменными выступают показатели общественного благосостояния (например детская смертность и неравенство). Для меня же уязвимое место теории становится очевидным, если оценить состояние английского общего права в период, когда оно, кажется, должно было принести наибольшую пользу: во времена Промышленной революции, когда англичане и их кельтские соседи радикально изменили ход мировой экономической истории.

Вот как описывал английский суд современник:

День выдался под стать членам адвокатуры при Верховном Канцлерском суде, – в такой-то вот день и подобает им здесь блуждать, как в тумане, и они в числе примерно двадцати человек сегодня блуждают здесь, разбираясь в одном из десяти тысяч пунктов некоей донельзя затянувшейся тяжбы, подставляя ножку друг другу на скользких прецедентах, по колено увязая в технических затруднениях, колотясь головами в защитных париках из козьей шерсти и конского волоса о стены пустословия и по-актерски серьезно делая вид, будто вершат правосудие. День выдался под стать всем причастным к тяжбе поверенным, из коих двое-трое унаследовали ее от своих отцов, зашибивших на ней деньгу, – в такой-то вот день и подобает им здесь сидеть, в длинном, устланном коврами “колодце” (хоть и бессмысленно искать Истину на его дне); да они и сидят здесь все в ряд между покрытым красным сукном столом регистратора и адвокатами в шелковых мантиях, навалив перед собой кипы исков, встречных исков, отводов, возражений ответчиков, постановлений, свидетельских показаний, судебных решений, референтских справок и референтских докладов, словом, – целую гору чепухи, что обошлась очень дорого. Ведь это Канцлерский суд, и в любом графстве найдутся дома, разрушенные, и поля, заброшенные по его вине, в любом сумасшедшем доме найдется замученный человек, которого он свел с ума, а на любом кладбище – покойник, которого он свел в могилу; ведь это он разорил истца, который теперь ходит в стоптанных сапогах, в поношенном платье, занимая и клянча у всех и каждого; это он позволяет могуществу денег бессовестно попирать право; это он так истощает состояния, терпение, мужество, надежду, так подавляет умы и разбивает сердца, что нет среди судейских честного человека, который не стремится предостеречь, больше того, – который часто не предостерегает людей: “Лучше стерпеть любую обиду, чем подать жалобу в этот суд!”

Можно возразить, что Чарльз Диккенс, написавший роман “Холодный дом”, несправедлив к юристам. Однако писатель начал карьеру с сочинения судебных очерков, а его отца посадили в тюрьму за долги. Поэтому, как утверждают биографы Диккенса, он хорошо знал, о чем говорил.

Специалисты по истории правовой системы XIX века в основном подтверждают правоту Диккенса. Они указывают, во-первых, на немногочисленность судей. В 1854 году в Англии и Уэльсе в судах общей юрисдикции насчитывалось всего 15 судей. Они были поровну распределены между тремя отделениями и рассматривали дела единолично – в Лондоне или на месте (обычно в крупных городах) – в рамках всего двух месячных сессий в год. Из тех же самых людей составлялись коллегии (три-четыре судьи) для рассмотрения апелляций, а также расширенные коллегии (обычно из семи членов) – для рассмотрения апелляций на решения коллегий из трех или четырех судей. Лишь апелляции на решения коллегий из семи судей рассматривал другой институт – Палата лордов. Конечно, роль нижестоящих судов по мере оживления экономической жизни росла. Но это оживление не сказалось на работе вышестоящих судов.

Во-вторых, до 1855 года законодательство строго регламентировало учреждение компаний с ограниченной ответственностью. То было наследие эпохи, когда учредители монополий наподобие Компании Южных морей шли на все, чтобы увеличить стоимость собственных паев. В 80-х годах XIX века на Лондонской фондовой бирже торговали акциями всего 60 британских компаний. Вот и весь вклад общего права в развитие финансов.

В-третьих, современные исследователи установили, что на развитие железных дорог (важнейшего сектора экономики времен Промышленной революции) английское общее право и юристы “оказали глубокое и главным образом негативное влияние”. Солиситоры толкали клиентов к спекуляции железнодорожными акциями, судей публично обвиняли в фаворитизме, а юристы, готовившие для парламента проекты частных биллей, фактически торговали разрешениями на прокладку железнодорожных линий.

Какой из этого следует вывод? Опровергает ли исторический опыт тот тезис, что общее право предпочтительнее прочих? Не совсем. Несмотря на очевидные изъяны системы эпохи Промышленной революции, есть доказательства того, что она смогла не только приспособиться к требованиям времени, но и оказаться полезной.

Это блестяще подтверждает, например, решение Суда казначейства по делу “Хэдли против Баксендейла” (1854) – прецедент, хорошо известный правоведам по обе стороны Атлантики. Глостерские мельники Джозеф и Иона Хэдли требовали у Джозефа Баксендейла, управляющего лондонской транспортной фирмы “Пикфорд и компания”, полного возмещения убытков, причиненных несвоевременной доставкой изготовленного вручную мельничного вала взамен сломавшегося, а также выплаты упущенной выгоды. Отнюдь не совпадение, что “Пикфорд и компания” здравствует и доныне, а мукомольного дела Хэдли уже не существует. Хотя судья вынес решение в пользу Хэдли, апелляционный суд в Лондоне отменил это постановление. По словам Ричарда Познера, американского судьи и ученого-правоведа, итог процесса “Хэдли против Баксендейла” закрепил принцип: “В том случае, если об опасности возникновения убытков известно лишь одной из сторон договора, противная сторона не несет ответственности за возникновение таких убытков”.

Позднее говорили, что выездной судья сэр Роджер Кромптон, рассмотревший дело в первой инстанции, “никогда не признавал, что общее право, постоянно развиваясь, приспосабливается к постоянно изменяющимся обстоятельствам социального развития”. Апелляционный суд определенно придерживался иной точки зрения. Его члены, бароны Олдерсон, Парк и Мартин (по словам нашего современника), “изменили материальные нормы об ущербе, причиненном нарушением условий договора”. Олдерсон отметил, что в момент заключения договора истцы известили ответчиков лишь о том, что они мельники и их вал сломался, и не шло речи ни о каких “особых обстоятельствах”, например об остановке мельницы из-за несвоевременной доставки нового вала и причинения этим убытков. Более того, “очевидно [Олдерсону], что в великом множестве случаев, когда мельники передают сломанные валы третьим лицам при посредстве перевозчика”, мельницы во время транспортировки не должны простаивать… поскольку мельникам необходимо иметь и запасные валы. Следовательно, при оценке ущерба не следует принимать в расчет упущенную выгоду.

Грубо говоря, суд поддержал крупный, а не малый бизнес, но это не важно. Рассуждения барона Олдерсона прекрасно иллюстрируют эволюцию общего права. Этот процесс изящно описал лорд Гофф в решении по делу “Клейнворт Бенсон против городского совета Линкольна” (1999):

Судья, выносящий решение по делу, исходит из собственного понимания права. К такому пониманию судья приходит, учитывая применимые статуты, если таковые имеются, и прецеденты, содержащиеся в сборниках судебных решений… В ходе рассмотрения дела судья иногда может, в очевидных интересах правосудия, усовершенствовать общее право, хотя, как правило, он делает это “лишь интерстициально”… Это значит, что он не только должен действовать в рамках доктрины прецедента, но и что такое нововведение следует рассматривать как усовершенствование (обычно очень незначительное) известного принципа, которое может стать гармоничной частью общего права. В рамках процесса, который [Фредерик Уильям] Мейтленд сравнивал с нервущейся сетью, а я сравниваю с мозаикой, общее право непрерывно дорабатывается… а доктрина прецедента, “цемент правового принципа”, обеспечивает общему праву необходимую стабильность.

Мне кажется ценным этот взгляд на общее право как на систему подлинно эволюционную. Именно это, а не некое функциональное различие в отношении к инвесторам или кредиторам, дало английскому общему праву и родственным системам преимущество применительно к экономике.