Утренняя побудка началась с задорного крика близнецов:

– Подъем! Свистать всех наверх! Йо-хо-хо!

Мальчишки бегали около палаток и били половником по пустому ведру. Звук получался непередаваемо мерзким, оглушающим. Уши закладывало от дребезжащего звона. О сне не могло быть и речи.

Наташа простонала, посмотрев на экран мобильного телефона. Восемь часов. Спать она улеглась в пять, когда бодрствовать стало совсем невыносимо. Дождалась первых лучей солнца, постепенно окрасивших поляну в алые цвета, и ушла. А теперь вставать…

В горле першило, будто ворочался еж. Наташа не спешила подниматься из нагретого спальника, предпочтя вслушиваться в разномастную брань разбуженных ребят. Девочки безостановочно ныли, а парни ограничились несколькими недобрыми обещаниями того, что сделают с юными террористами, когда их поймают.

Но в итоге все встали. Кто-то отправился за водой, другие ушли умываться. Только когда на месте стоянки поселилась долгожданная тишина, Наташа вылезла наружу, поежившись от утренней свежести. Как же тут хорошо, когда никого нет.

Дима вернулся первым.

– О, соня проснулась, – он помахал ей полотенцем. – Доброе утро.

– Доброе ли? – зевнув, спросила Наташа.

– Хорошо, раннее. Так лучше?

– Не особо, но пойдет.

Она пронзительно чихнула.

Потихоньку подтянулись остальные. Закипела вялая утренняя возня, медленно набирающая обороты. Наташу запрягли резать овощи для супа. Точнее, она сама вызвалась, устав слушать скулеж Смеловой о том, как «сложно что-то делать с наращенными ногтями».

Горло продолжало жечь, и ныла голова. Кажется, Наташа заболела.

Позавтракав, мальчишки предложили девочкам отправиться за черникой, которой в этом году было на диво много. Девчонки ради приличия повыпендривались, но в итоге ушли за корзинами.

– Ты с нами? – обратилась к Наташе Катя, повязывая на голову платок.

Наташе с ягодами не везло. Впрочем, не только с ними. Землянику она нечаянно затаптывала, малина постоянно попадалась червивая, грибы разваливались на ошметки прямо в руках. Но не отказываться же, когда приглашают? Она взяла литровую банку – на большее количество черники девочка не рассчитывала, а тары поменьше попросту не нашлось, – и поплелась следом.

Предположения сбылись. Подруги быстренько обирали с низких кустиков пузатые фиолетовые ягоды. Наташа же, разочаровавшись найти хоть что-то лично свое, но постыдившись лезть на участок к девочкам, присела под тонкой осиной. И с изумлением осознала: она устроилась рядом с полянкой рыжевато-красных подосиновиков, от мала до велика, целая россыпь. Наташа не поверила глазам: ей-то казалось, будто это грибы-одиночки и не растут семейками.

На всякий случай она подколупнула один, вдруг порченый, но под красной шапкой спряталась крепкая ножка.

– Девочки! – опешив, позвала Наташа. – А когда растут подосиновики?

– В наших лесах – ближе к сентябрю, – со знанием дела подсказала Катя.

На дворе только-только наступил июль.

Наташа, поджав губы, стала пересчитывать шляпки. Наконец, она решилась отнести одну «галлюцинацию» на осмотр к знатокам.

– Это что? – Наташа протянула на ладошке крепенький гриб.

– Подосиновик, – синхронно ответили Даша с Катей, а Ирина недовольно цокнула, тем самым выражая презрение к глупой спутнице. Хотя сама она в грибах разбиралась на лучше Наташи.

– Спасибо… – И, подумав, попросила: – А корзинку не одолжите?

Катя подала свою запасную, и Наташа отправилась обратно. Грибы остались на прежнем месте. Выходит, не почудилось.

Ползая на коленках, она набрала штук с тридцать красноголовых красавцев, после чего хотела облегченно выдохнуть, но заметила рядом с едва протоптанной тропинкой кустики земляники, которые сгибались под тяжестью спелых ягод. Почему их не разглядели зоркие девчонки – загадка, но Наташа не стала упускать, возможно, единственный в жизни шанс.

Когда подруги почти обобрали чернику с одного участка, у Наташи уже была половина банки земляники.

– Небывальщина какая-то, – обозвала она ситуацию вполголоса.

В трех шагах от осины росло несколько белых грибов. На шляпки налипли листочки, будто панамки.

Примерно через десять минут, буквально опустошив все в зоне видимости, Наташа присела обратно под дерево.

– Чего отлыниваешь от работы? – прикрикнула Ира. – Тут вон сколько черники.

– Мне некуда складывать, – смущенно призналась Наташа, встряхнув набитой доверху корзинкой.

Троица в секунду оказалась рядом с ней. Девочки, хлопая ресницами так, будто пытались взлететь, рассматривали собранное, а Наташа потихоньку пожевывала землянику. В корзинке кучно лежали белые грибы, подосиновики и подберезовики (хотя рядом не росло ни единой березы). В общем, на любой цвет и вкус.

Обратно Наташа вновь тащилась следом, но уже потому, что корзинка с грибами оказалась слишком тяжелой. Она чуть отстала, девочки скрылись за деревьями. Только Наташа хотела их окрикнуть, как со всех сторон донеслось тихое, но отчетливое:

– Убирайся отсюда…

Так, наверное, шепчет ветер. Он и снизу, и сверху, и с боков. Задрожала листва деревьев, всколыхнулась трава. Сыто чавкнула мшистая болотная кочка. Наташа нервно оглянулась, но никого не увидела. Ей стало очень страшно. Так страшно, что и словами не описать. Она понеслась за тремя подружками, отбивая коленку тяжелой корзинкой. И нагнала их у самого лагеря.

У мальчишек глаза полезли на лоб, когда они увидели добычу Наташи.

– Все твое? – присвистнул Вано.

«Да», – подумывала ответить она, чтобы утереть нос зазнайкам-приятельницам. Но доброта взяла верх над эгоизмом.

– Общее.

Ирина расплылась в улыбке и показала ей большой палец. Видимо, это означало начало дружбы. Только вот Наташе эта дружба была совершенно ни к чему.

– И много грибников обокрали? – полюбопытствовал Игорь. Или Сема. Кто этих близнецов вообще разберет?

Девочки наперебой принялись жаловаться, как они – разумеется, теперь «они» – истерли все ноженьки, пока нашли столько добра. Наташа предпочла смолчать. О ней все равно все позабыли. Эх, говорила мама, что слишком добрым быть вредно – все этим пользуются.

Голова напомнила о себе жгучей болью. Подташнивало. И тот голос… Почудился ли он ей или был настоящим? Почему Наташа должна убираться?..

Она уселась на краешек бревна спиной к затухающему костру и уставилась в одну точку. Обеспокоенный Дима легонько потряс подругу за плечо.

– Совсем тяжко?

– А? – непонимающе переспросила Наташа.

– Выглядишь плохо, говорю. Побелела вся, взгляд никакущий. Ты там случаем грибочков сырых не поела?

– Скорее – заболела.

Ее вдруг зазнобило, затрясло.

Дима приложил тыльную сторону ладони ко лбу подруги и присвистнул:

– Можно жарить котлеты. Срочно везем тебя домой.

– Какое «домой»? – возмутилась она. – Я в порядке. К тому же не хочу, чтобы из-за меня вы уезжали.

– А кто сказал, что я заставлю всех уйти? Ты ж не умирать задумала. Нет? Тогда уедем только мы. Одежду собрать сможешь? Я пока попрошу Вано довезти нас до твоего дома.

Наташа и не помнила, как проходили сборы. Вещи сгребались в рюкзак, замерзшие пальцы с трудом застегивали кармашки. Вроде были даже чьи-то печальные вздохи: «Вы ей хоть землянички отсыпьте», «Жаль, что уезжает», «Может, останетесь?». В горечи сожаления явно слышались фальшивые нотки.

Все смешалось в одну смазанную картинку: погрузка в старенький «жигуленок», кочки, противный запах автомобильного ароматизатора-елочки. Желудок, казалось, собирался вывернуться наружу.

Вано негромко включил радио, и по салону расползлась спокойная музыка. Сон прокрался в голову, ударил по затылку.

Проснулась Наташа уже в собственной постели.

Пять дней она пролежала в кровати, ослабшая донельзя. Грипп властвовал над ней долго, нудно, изматывающе. Читать книги или смотреть фильмы было невозможно – разом накатывала усталость. Наташа или спала, или пялилась в потолок.

– Умудрилась же простудиться в жару-то, бедная моя, – причитала бабушка, смачивая высохшее полотенце и аккуратно укладывая его на горячий лоб внучки.

Дима пробирался в дом каждый день, но успевал лишь поздороваться с подругой и сбежать через окно, подгоняемый бурчанием Раисы Петровны:

– Дурной, что ли? Самому захотелось слечь на месяц? Вот заведем сторожевую собаку – посмотрим, как будешь сигать от нее через забор!

Так и текли минуты. За ними – часы. Солнечные дни сменялись прохладными ночами. Наташа погрузилась в постельный образ жизни. Поэтому, когда на шестой день она проснулась бодрой и не ощутила ломоты в суставах, – восторженно выдохнула.

Воздух будто наполнился ароматами выпечки, цветов и счастья. Как именно пахнет последнее, Наташа объяснить не могла, но знала, что его запах вкуснее всего прочего. Роса напоминала крошечные алмазы, раскиданные по изумрудной траве. Голубое небо слепило глаза. Ругань соседей, мычание коров, лай привязанных к будкам псов – все воспринималось по-другому, без обыденного безразличия.

Вначале Наташа плотно позавтракала. После умылась холодной водой. И с новыми силами закрутилась в привычном ритме: заполнила дневник, позвонила маме, забежала к Диме. Тот порывался забрать подругу на очередную прогулку, но Наташа отказалась. Дел, по ее словам, было слишком много.

На самом деле она просто хотела побыть одна. Между ней и Димой что-то происходило. Она видела, как он улыбался, когда обращался к ней по имени. И как дотрагивался до ее ладони. По-новому. Это пугало, потому что Наташа и улыбалась, и дотрагивалась до него как прежде. И вот теперь она хотела переждать эмоциональный раздрай. Спрятаться в норку и не высовываться. Как зимой – под шерстяное одеяло.

Итак, занятий не было. Пробовала ходить из угла в угол – наскучило. Долго звала Лютого – бесполезно, он так и не появился. К чтению интерес разом пропал – душа требовала свершений.

Наташа начала наматывать круги вокруг дома, надеясь на тот самый «авось». Вдруг яблоко на голову свалится или, что предпочтительнее, приключения. Хоть мишень на лбу рисуй.

Бабушка с дедушкой укрылись от солнца в тенистой беседке, увитой вьюнком. Дед обнимал жену за плечи, а та заливисто хохотала, когда муж невпопад отвечал на вопросы кроссворда.

«Смешные, – тепло улыбнулась Наташа, – столько лет вместе, а ведь любят друг друга».

А как приходит любовь? Кто ее знает… Уж точно не спрашивает разрешения у тех, к кому собралась нагрянуть. Получите, распишитесь, страдайте и будьте счастливы, живите долго и умрите в один день.

После таких размышлений она пригорюнилась. Одиночество за целый день совсем заело. Сама, конечно, виновата – нечего было сбегать от единственного друга.

– Что я, без него не проживу? – сквозь зубы просвистела Наташа. – И без его помощи смогу себя развлечь.

И только она собралась зайти на четвертый круг, как услышала бабушкин голос:

– Наташ! Иди сюда!

Она мигом оказалась рядом с беседкой.

– Тебе вокруг дома не надоело ходить? Совсем нечем заняться?

– Не-а, – призналась она.

– А Дима? – Дедушка сощурил левый глаз. – Сходите в кино.

– Не хочу… В вашем кинотеатре идут фильмы пятилетней давности.

– Ну а тот молодой человек, с которым недавно гуляла? – напомнила бабушка. – Он что?

Точно! Кир! Идея увидеться с ним, может, и неплохая, только где его искать? В прошлый раз мальчишка не оставил никаких данных о себе.

– А он… Он… Баб, дед, вы видели у нас светленького высокого парня? Нет? Неместный он. Знать бы, где живет.

– Натусь, – дедушка грустно отмахнулся, – сейчас таких «светленьких» – каждый второй.

– Ну, он не очень… – окончательно запуталась Наташа. – Не блондин, просто… Понятно объяснила?

Бабушка прыснула.

– Внученька, ты прекрасно описала его внешность.

Дедушка что-то шепнул на ухо жене, и та, погрозив мужу кулаком, повторила вопрос для Наташи:

– Прячется от тебя?

Девочка пожала плечами. Может, и так. Или просто не догадывается, что его хотят увидеть. А что? Приятный мальчик, чуточку загадочный, в меру серьезный – с таким интересно.

– Не кисни, Натусь, – посоветовал дедушка. – Лучше помоги мне со сканвордом. Слово из пяти букв. Хлебобулочное изделие, которое кончилось в доме.

– Батон, – прекрасно поняла намек Наташа.

– Какая у нас умная внучка! Сходишь?

Он достал из нагрудного кармана сто рублей, а затем заговорщицки шепнул:

– Сдачу оставь на мороженое.

Наташа расплылась в улыбке. В детстве она так и поступала: покупала хлеб за десятку, а на остальное затаривалась конфетами. Потом усиленно чесалась от аллергии, покрывалась жутковатыми пятнами, зато ходила исключительно счастливая. Именно так оно, счастье, и пахнет: конфетами и детством.

Раньше все было иначе. Когда мама с зарплаты покупала Наташе «Рафаэлло», та съедала пачку медленно, растягивая удовольствия. Сейчас она сама покупала эти конфеты на карманные деньги и ела без всякого наслаждения. Конфеты как конфеты, ничего особенного.

Исчез прекрасный аромат чуда…

А с ним исчезло и счастье.