Глава шестнадцатая
Дела сердечные, дела семейные

Пассажирский пакетбот «Кинг Джордж» доставил Нельсона и чету Гамильтонов в ярмутский порт. Произошло это событие 6 ноября 1800 года. После трехлетнего отсутствия Нельсон вернулся на родную землю. Его по-прежнему осеняла слава победителя французов, ибо с момента победы на Ниле у английского флота более не было столь громких успехов. Однако в глазах официального Лондона его слава сильно потускнела из-за скандальных отношений с леди Гамильтон, из-за преступно-халатного поведения в последние месяцы службы на Средиземном море и излишне услужливого отношения к неаполитанскому двору. В этом тоже все, от лордов Адмиралтейства до великосветских дам, винили прежде всего Эмму Гамильтон, а потому если сам Нельсон еще мог рассчитывать на какое-то понимание, то перед супругой отставного дипломата была возведена стена всеобщей ненависти.

Что касается народных масс, то для них Нельсон оставался прежде всего настоящим героем и любимцем, который после кровавых боев и перенесенных лишений вернулся домой, чтобы залечить свои многочисленные раны. Все столичные газеты в те дни были полны сплетен о Нельсоне и леди Гамильтон.

Из публикации в газете «Морнинг пост»: «Из всех семян, высланных Нельсоном домой за последнее время, были лишь семена ядовитого растения, собранные в Неаполе… Нам сообщили, что придворный художник в Германии пишет портреты леди Гамильтон и лорда Нельсона, причем рядом и в полный рост. Ирландский корреспондент надеется, что художник хотя бы ради приличия поместит между ними сэра Уильяма».

Из статьи в «Морнинг кроникл»: «Из газет известно, что некая леди покорила в Вене много сердец. А мы знаем, какое пламя она разожгла в Неаполе».

Но если газетные сплетни вызывали нездоровый интерес в средних кругах, то простой народ был от романа Нельсона со вчерашней уличной девкой просто в восторге.

– Вот ведь он какой, – говорили между собой отставные матросы и прачки, – не погнушался женщины из самых низов! Что ему баронессы и графини, для него ведь главное любовь! Вот что значит настоящий герой!

Едва в Ярмуте Нельсон сошел на берег, как разом по всему городу зазвонили колокола, толпы людей высыпали на улицы, чтобы приветствовать своего кумира. Матросы и рыбаки выпрягли лошадей из поданной Нельсону и Гамильтонам кареты и сами довезли почетного гостя до гостиницы. В честь прибывшего был устроен военный парад, всюду гремела музыка, вечером город был иллюминирован, гремели салюты. Местные власти наносили визиты вежливости. Не без труда Нельсон выкроил несколько минут, чтобы написать записку в Адмиралтейство о своем прибытии и готовности приступить к службе, когда это потребуется.

Тогда же Нельсон стал почетным гражданином Ярмута. Когда он произносил клятву на Библии, священник, увидев, что он держит книгу в левой руке, прошептал ему:

– Возьмите ее в правую руку, как полагается по ритуалу, милорд!

На что Нельсон прошептал ему в ответ:

– Искренне сожалею, но никак не могу этого сделать!

Поняв, в чем дело, священник покраснел и продолжил церемонию. Отслужили благодарственный молебен, органист сыграл специально сочиненную кантату «Встречайте героя».

Стоило Нельсону показаться на улице, как его немедленно окружали восторженные толпы, не давая ступить и шагу. Рядом с героем Абукира неизменно шествовала леди Гамильтон и с удовольствием разделяла со своим любимым бремя славы. Подчеркивая перед всеми свои особые отношения с Нельсоном, Эмма неизменно появлялась в муслиновом платье, расшитом словами «Нельсон» и «Бронте». Здесь же, в Ярмуте, Эмма призналась Нельсону, что ждет от него ребенка. Там же Нельсон написал письмо в Адмиралтейство: «Надеюсь, мое вынужденное сухопутное путешествие по Европе не будет воспринято как желание отказаться от службы даже на короткое время».

Конечно, Нельсон понимал всю двусмысленность своего положения. Знал он и о недовольстве лордов его поведением на Средиземном море и его длительным вояжем по Европе в разгар боевых действий, кроме этого ему никак не хотелось встречаться со своей женой и тем более проводить с ней отпуск. Он хотел бы остаться вместе с Эммой, но коль в создавшихся условиях это сделать было весьма трудно, то наилучшим выходом для него было бы новое назначение.

В короткой записке, отосланной в Ипсвич Фанни, он просил ее через два дня принять его с четой Гамильтонов. Однако когда Нельсон с Эммой и сэром Уильямом приехали в Ипсвич, то нашли дом с закрытыми ставнями. Дело в том, что Нельсон совершенно забыл, что просил жену ждать его не в Ипсвиче, а в Лондоне. Пришлось ехать дальше. Однако нет худа без добра. В городке Колчестер, который проезжал Нельсон со своими спутниками, ему был оказан еще один грандиозный прием, в котором участвовало все население.

Но вот, наконец, и Лондон. Газета «Морнинг пост» сообщила по этому поводу: «Знаменитый адмирал был в полной форме с тремя звездами на груди и двумя золотыми медалями. Толпа приветствовала его многократными криками “ура!”, на что прославленный моряк отвечал низкими поклонами. Лорд Нельсон выглядит прекрасно, но несколько худощав». Не успел Нельсон появиться в столице, как все уже знали, что приехал он в немецкой дорожной карете сэра Гамильтона, что вместе с адмиралом в ней находилась и его пассия Эмма Гамильтон, а также купленная в Африке чернокожая девушка-рабыня.

Преданная Фанни терпеливо ждала своего мужа в гостинице «Нерот», расположенной неподалеку от Сент-Джеймсского дворца.

Встреча двух соперниц была холодной. Эмма, как она вспоминала позднее, сразу почувствовала к жене любимого непреодолимую антипатию, а Фанни поняла, что вызывающая красота соперницы не оставляет ей никаких шансов.

Вечером обе пары ужинали вместе, все чувствовали себя напряженно и скованно. Было совершенно очевидно, что двое за столом явно лишние, но если сэр Уильям давно привык к своей роли, то для Фанни это было невыносимо. После ужина Гамильтоны уехали на Гросвенор-сквер, где они сняли дом.

Спустя несколько дней лорд-мэр Лондона вручил прославленному флотоводцу почетную шпагу с бриллиантами. Восторженная толпа снова распрягла его карету и катила ее на руках.

Затем был прием у короля. Георг III встретил героя Абукира холодно. Очевидец отмечает: «…Прием Нельсона королем был бесцеремонным, почти демонстративно неодобрительным». Для нашего героя, который за недолгое время своего пребывания на родине уже привык к поклонению и восторгам, это было не только ушатом холодной воды, но и предвестием не слишком радостного будущего.

Вот еще одно свидетельство отношения короля к герою Абукира: «Его величество только спросил у Нельсона, поправилось ли его здоровье, и затем, не ожидая ответа, повернулся к генералу… с которым разговаривал около получаса очень весело и оживленно. Разговор явно не мог быть об успехах генерала».

С Фанни Нельсон прожил два месяца. С каждым днем росли отчужденность и холодность в их отношениях. При каждом удобном случае Нельсон стремился уехать к Гамильтонам. Первый скандал разразился на приеме у лорда Спенсера, когда Нельсон в раздражении публично оскорбил жену. Плачущую Фанни успокаивала хозяйка дома, и несчастная женщина открыла ей истинную причину своих слез.

– Боже, как все это не похоже на тот вечер перед отплытием вашего мужа, когда он просил меня пересесть, чтобы быть с вами рядом! – искренне вздохнула леди Спенсер.

Конечно, леди Спенсер была в курсе любовной связи Нельсона с женой бывшего дипломата, однако никак не ожидала, что дело зашло столь далеко. Как могла, она успокаивала свою знакомую, но что она могла сделать?

Спустя несколько дней Нельсоны и Гамильтоны абонировали ложу в театре Друри-Лейн. Едва началось представление, Нельсон пересел к леди Гамильтон и стал оказывать ей столь явные знаки внимания, что бедняжке Фанни стало плохо и она упала в обморок.

К Рождеству отчуждение супругов было уже столь велико, что они почти не общались между собой. Зная о ситуации в семье Нельсона, его друзья теперь старались приглашать его в гости без супруги, но с четой Гамильтонов. Настроение у Нельсона было самое тягостное.

А в первый день нового, 1801 года он был произведен в вице-адмиралы синего флага, продвинувшись таким образом сразу через чин. Но особой радости это Нельсону не доставило. Тогда же его постигло печальное известие: умер старый друг капитан Локер. С похорон Нельсон написал Эмме: «Верь мне, если я скажу, что я сожалею, что не меня хоронят на этих похоронах, ибо, хотя у меня были дни славы, я все же нахожу этот мир полным ревности и зависти. И я вижу очень слабый проблеск успокоения в будущем».

Все понимали, что вот-вот должен произойти разрыв между Нельсоном и его женой. Разрыв состоялся в середине января 1801 года в гостях у одного из друзей Нельсона на загородной вилле в Раундвуде.

Поначалу все было как всегда на подобных приемах: застолье, разговоры, обсуждение новостей. Рассказывая что-то о своей службе на Средиземном море, Нельсон заговорил о прозорливости и уме «дорогой леди Гамильтон». Услышав ненавистное имя, Фанни встала и взволнованно воскликнула:

– Мне надоело слышать о твоей дорогой леди Гамильтон, а потому я требую, чтобы ты наконец выбрал кого-то из нас двоих!

Все разговоры мгновенно смолкли. Назревал скандал.

Теперь уже вскочил со своего места и Нельсон:

– Фанни! Выбирай слова! Я люблю тебя всей душой, но не могу забыть, чем я обязан этой женщине, а потому всегда буду говорить о ней только с восхищением!

Но леди Нельсон тоже проявила характер.

– Я для себя уже все решила! Я никогда не уподоблюсь сэру Уильяму! Впрочем, если хочешь быть со мной, то приезжай! – твердо сказала она несколько ошарашенному ее смелостью мужу и покинула прием.

Бедная Фанни! Она явно недооценила степени влияния леди Гамильтон на своего мужа, если попыталась таким путем его образумить. Пройдет время, прежде чем она поймет, какую ошибку совершила, развязав своим демонстративным отъездом Нельсону руки. Возможно, если бы Фанни терпела сложившееся положение и дальше, то разрыв с ней был бы для Нельсона весьма затруднительным, так как он предпочитал решать семейные дела тихо и мирно. Сам он инициатором разрыва выступать явно не желал. Думается, что происшедшему Нельсон был даже рад, ибо теперь многочисленные свидетели могли подтвердить, что истинным виновником разрыва явился не он, а его жена.

В тот вечер Нельсон домой не вернулся. Больше Фанни и Горацио уже никогда не были вместе. Спустя несколько недель был продан и дом в Раундвуде, Фанни демонстративно удалилась к своим друзьям в Брайтон.

– Пусть едет куда хочет! Мне все равно! – заявил Нельсон, узнав о ее отъезде, и отправился в Плимут.

Четырнадцатилетняя супружеская жизнь с Фанни подошла к концу.

Впрочем, Нельсон во время своих приездов в Лондон не остался бездомным. Сэр Гамильтон, не без совета со стороны своей жены, тотчас предложил «другу семьи» переехать к ним, и Нельсон сразу же согласился. Леди Гамильтон оставались считанные недели до родов, а потому она страшно ревновала Нельсона, боясь, как бы тот не вернулся к своей жене или не увлекся кем-либо еще. С этого момента Нельсон жил с Эммой практически открыто.

В это время Нельсон предпринимает весьма дерзкую попытку представить свою новую избранницу к королевскому двору, но затея с треском провалилась. Дело испортила и сама Эмма, которая своей излишней напористостью в деле приобщения к светскому обществу еще больше настроила против себя высший свет. Женщину со столь скандальной репутацией и темным прошлым не пустили даже на порог Сент-Джеймско-го дворца. Нельсону было объявлено, что его всегда рады видеть на светских раутах, но одного. Когда же герой Абукира попытался настаивать на присутствии и леди Гамильтон, Георг III на первом же приеме сделал ему публичный выговор. Это была весьма звонкая пощечина, и Нельсон тяжело переживал ее.

И Нельсон, и Гамильтоны жили на широкую ногу, средств, естественно, не хватало, и скоро они начали делать долги. В поисках средств сэр Уильям попытался получить компенсацию за свое имущество, потерянное в Неаполе. Нельсон, разумеется, подтвердил эту потерю, но правительство на все просьбы ответило резким отказом. То же повторилось, когда Нельсон попросил выплачивать ему не половинное, а полное жалованье. Это была еще одна пощечина герою.

Не слишком хорошо складывались у Нельсона отношения с Адмиралтейством. Если лорд Спенсер и его ближайшее окружение относились к Нельсону с пониманием, то основная масса чиновничества его явно недолюбливала за вечные придирки в отношении улучшения снабжения своих кораблей и команд. А потому его то и дело вызывали на ковер, требуя отчетов по бесконечным казенным бумагам.

Вскоре, устав от семейных дел и чиновничьего произвола, Нельсон снова запросился в море. Разумеется, он хотел бы вернуться на Средиземное море, однако новый главнокомандующий британским средиземноморским флотом лорд Кейт и слышать не желал о возвращении взбалмошного младшего флагмана. Получение нового назначения осложняли слухи об отношениях Нельсона с Эммой Гамильтон, ухудшение зрения его единственного глаза и, наконец, скандальная тяжба из-за призовых денег с одним из адмиралов. А потому вместо хорошо знакомого Нельсону Средиземного моря ему предложили командовать эскадрой, готовящейся к походу в Балтийское море. Иных предложений не предвиделось, и Нельсон согласился. Ему предписали отправиться в Плимут и поднять свой флаг на линейном корабле «Сан-Джозеф», том самом, который некогда был захвачен Нельсоном в абордажной схватке при Сент-Винсенте. Капитан Харди уже вывел корабль на рейд и принимал припасы. 16 января 1801 года Нельсон ступил на палубу своего нового флагмана и поднял вице-адмиральский флаг.

Корабли к походу на Балтику готовились спешно, так как политическая обстановка в этом регионе складывалась далеко не в пользу Англии. Все началось с того, что российский император Павел I обиделся на австрийцев и англичан за их двойную игру во время совместных боевых действий против французов в Италии и на Средиземном море. Особенно оскорбил Павла I отказ англичан от своего первоначального обещания отдать России Мальту. К Мальте у Павла отношение, как известно, было особое, ибо он все еще числился гроссмейстером Мальтийского рыцарского ордена. Разрыв бывших союзников произошел почти мгновенно. Разозленный на предательскую политику англичан, Павел срочно отозвал армию Суворова и эскадру Ушакова, демонстративно вышел из антифранцузской коалиции и, к ужасу Лондона, заключил союзнический договор с Парижем. Для Туманного Альбиона это стало настоящим ударом. Решение российского императора разом перечеркивало все былые успехи англичан и ставило Англию в очень тяжелое положение. Но отпадением России от антифранцузского союза дело не кончилось. Примеру Петербурга решил последовать и Копенгаген, так как датчане не без оснований опасались вторжения французских армий. Профранцузскую позицию заняла и Швеция. На Балтике сложилась ситуация, когда российский, шведский и датский флоты, объединившись, могли представить серьезную угрозу британским берегам.

Теперь забот у Нельсона прибавилось. Главнокомандующий вице-адмирал Паркер письмом (лично они еще не встречались) препоручил своему младшему флагману заниматься всей подготовкой к плаванию, к тому же состав создаваемого Балтийского флота был весьма пестрым: в него включали всё, что только могли наскрести, – старые, давно стоящие на приколе корабли, всевозможные трофейные французские и испанские суда. Столь же сборными были и команды, куда помимо матросов с торговых и рыбацких судов пришлось набирать и арестантов. Много возни было с парусным снаряжением и артиллерийским вооружением, ибо и французский, и испанский флоты имели свои особенности и в том и в другом.

Но на Нельсона свалились не только служебные заботы. Биограф адмирала Г. Эджингтон пишет: «Нельсону было вдвойне тяжело: он был разлучен с Эммой как любовник и волновался как будущий отец. Он придумал весьма наивный код для писем: о себе он писал в третьем лице, как о неком моряке, который переписывается с любовницей миссис Томпсон, ожидающей от него ребенка. Он якобы собирается жениться на ней, когда ее "дядя", то есть сэр Уильям, отдаст концы. Такой ход был придуман Нельсоном, потому что он боялся, что его письма могут быть прочитаны во время пересылки и вызовут много сплетен. Письма изобиловали банальностями, которыми обычно обмениваются любовники, и были юношески сентиментальными. В то же самое время они вели переписку и от своего собственного имени. В одном из таких писем Нельсон пишет: он прослышал, что лорд Гамильтон пригласил в гости Георга, принца Уэльского, большого любителя женщин. Страдая от ревности, Нельсон предупреждает леди Гамильтон об опасности, таящейся в этом “хищнике”, от которого пострадала репутация многих красавиц».

К этому времени Гамильтоны стали испытывать определенные финансовые затруднения. Лондонская жизнь оказалась не в пример неаполитанской дорога, капиталы таяли слишком быстро, а привыкшая к роскоши и мотовству Эмма и слушать не желала о какой-то там экономии. Вскоре сэр Уильям был вынужден начать распродажу части своих картин и скульптур, что было для старика настоящим горем. Затем и сама Эмма должна была продать часть своих драгоценностей.

Опережая всех иных покупателей, Нельсон выложил огромную сумму в три сотни фунтов за портрет Эммы кисти Ромни. Когда же Эмма попыталась сказать, что это слишком большие деньги за ее портрет, Нельсон лишь усмехнулся:

– Если бы он стоил мне не каких-то триста фунтов, а три сотни капель крови, то и их я отдал бы за него с радостью!

Портрет кисти Ромни он повесил у себя на корабле в адмиральском салоне рядом с дрезденским портретом Эммы кисти Иоганна Шмидта. Оба этих портрета Нельсон почитал как иконы, а изображения на них называл своими ангелами-хранителями, на полном серьезе утверждая, что никогда не пойдет больше в бой, не взглянув в глаза своим ангелам…

В последний день января леди Гамильтон родила близнецов: мальчика и девочку. Мальчик, который родился очень слабым, почти сразу умер, а девочка осталась жива. Эмма назвала дочь в честь ее отца – Горацией.

И беременность, и роды проходили в обстановке строжайшей тайны. Свою беременность Эмма скрывала благодаря платьям с завышенной талией в стиле ампир, в последние же недели перед родами она вообще не покидала дома и никого не принимала, ссылаясь на сильную простуду. И сиделкой, и акушеркой при ней была ее собственная мать. Помимо них в доме находился и сэр Гамильтон, как всегда, хранивший полное молчание относительно всего происходящего вокруг него.

Среди английских историков вот уже два столетия идет ожесточенный спор: знал или не знал сэр Гамильтон о рождении ребенка у Эммы? Большинство историков считают, что он просто не мог не знать об этом, так как жил со своей женой в одном доме и ежедневно с ней общался. Иное дело, какие причины заставили его молчать.

Сразу после родов Эмма отвезла дочь в бельевой корзине в лондонский район Марилебон к кормилице по фамилии Гибсон и время от времени навещала малютку. В свой дом леди Гамильтон заберет дочь значительно позднее.

Сразу после родов Эмма сообщила Нельсону, что у него есть дочь. Этому событию тот был очень рад, ведь это был его первый ребенок! В кругу ближайших друзей Нельсон позволил себе расслабиться, предавшись мечтам о семье и будущем своей маленькой дочки.

– А не думаете ли вы, сэр, устроить своей малышке колокольное крещение? – выразил общую мысль капитан Томас Фолей.

Колокольное крещение было красивой традицией британского флота. В корабельном колоколе, как в купели, исстари крестили детей морских офицеров.

Однако Нельсон бдительности не потерял:

– Нет, друзья, мое отцовство останется в тайне, пока я не разведен, а потому ни о каком колокольном крещении малышки пока не может быть и речи!

В поздравительном письме он пишет о своих чувствах в связи с рождением дочери: «Мне кажется, что друг бедной, милой миссис Томпсон сойдет с ума от радости. Он плачет, молится и всячески проказничает, но все же не может откровенно проявить свои чувства, так как, кроме меня, у него нет никого, с кем он мог бы поделиться. Клянется, что сегодня он будет пить за Ваше здоровье целым стаканом, и черт меня подери, если я к нему не присоединюсь, несмотря на запреты всех европейских врачей, потому что никто не относится к Вам лучше, чем я. Вы – милое, дорогое существо, Ваша доброта и внимание к миссис Томпсон возвышают Вас в моих глазах еще больше, чем раньше. Не могу писать – так меня взволновал этот парень, который сидит рядом. По-моему, он глуп, ни на что не способен, кроме как расхваливать Вас и эту женщину. Сознаюсь, что я разделяю его радость и поэтому не могу больше писать».

В это время Фанни по совету друзей предпринимает последнюю попытку наладить отношения со своим неверным мужем. Она пишет ему письмо, в котором намекает, что готова приехать к нему в Плимут. Он рад, что их разрыв уже произошел, и ни малейшим образом не хочет возобновлять отношения. Теперь у него другая жизнь, другая любовь и другие мечты.

Однако Нельсон как порядочный человек не может оставить письмо своей нелюбимой жены без ответа. Это последнее послание Нельсона Фанни сохранит, и много лет спустя после смерти Нельсона его разыщут и опубликуют биографы адмирала. Вот оно: «Я выполнил свой долг как честный, щедрый человек; я не хочу, чтобы кто-то беспокоился о том, что со мной будет – вернусь ли живым или останусь в Балтийском море. При жизни я сделал для тебя все, что было в моих силах, а если и погибну – ты узнаешь, что я действительно это сделал. Отсюда мое единственное желание – чтобы меня оставили в покое. От всей души желаю тебе счастья. На этом прощаюсь. Твой преданный Нельсон».

Поплакав над письмом, Фанни оставила в его верхнем углу приписку в назидание потомкам: «Этим посланием лорд Нельсон от меня отделался, меня это так изумило, что я тут же послала его Морису Нельсону, искренне ко мне привязанному, чтобы просить совета. Он ответил, чтобы я не обращала на это письмо ни малейшего внимания, видимо, его брат был “не в себе”, когда его писал».

Несчастную Фанни понять можно, она хваталась за соломинку, пытаясь воздействовать на мужа через его родственников. Но что те могли поделать? Разумеется, Морис прекрасно знал о романе брата с леди Гамильтон, но к своим сердечным делам Горацио его не допускал. К чести Фанни, она принципиально не участвовала в травле Нельсона и леди Гамильтон, развязанной в то время на страницах газет. Если она и пыталась образумить неверного мужа, то лишь с помощью его родных и ближайших друзей. Но все ее робкие попытки были обречены на провал. Она Нельсона уже нисколько не интересовала, он жил совсем другой жизнью, тем более что Эмма подарила ему ребенка, о котором он так долго и безнадежно мечтал.

Вот письмо Нельсона к Эмме того периода, в котором он в который уже раз выражает свой восторг по поводу рождения дочери: «Ваш милый друг сейчас считает неудобным писать собственноручно, но он надеется, что недалеко то время, когда он сможет навсегда соединиться с предметом своих желаний, с его единственной любовью. Он клянется небом, что женится на Вас, как только это будет возможно, и горячо молится о том, чтобы это случилось поскорее. Он просит рассказать Вам, как Вы ему дороги, также поцеловать и благословить от его имени его маленькую дорогую дочку. Он хотел бы назвать ее Эмма из благодарности к нашей дорогой, любимой леди Гамильтон».

Эмма, как известно, не исполнила просьбу Нельсона назвать родившуюся девочку своим именем, так как Эммой была названа ее первая дочь от одного из ее клиентов во времена разгульной жизни у Гарри Фезерстоунха. Как считают,

Нельсон до конца своей жизни не знал о старшей дочери своей возлюбленной. Тайны своей прошлой жизни леди Гамильтон хранить умела. Дочь от Нельсона она назвала в его честь, чем доставила своему возлюбленному несказанное удовольствие.

Выражая свои восторги по поводу рождения дочери, Нельсон выражал не менее сильные опасения относительно добродетельности своей возлюбленной. Он боялся, что Эмма не устоит перед ухаживаниями принца Уэльского. Нельсон прекрасно знал характер как Эммы, так и принца, и ему было чего опасаться. При этом леди Гамильтон не уставала в каждом письме на все лады расхваливать принца Уэльского и его внимание к ней. По сути, Нельсон получил то, что еще совсем недавно проделывал сам, нахваливая в письмах к страдающей от ревности жене красоту и заботу леди Гамильтон. «Я знаю, его цель – сделать тебя своей любовницей, – писал он ей в полном отчаянии. – Мысль эта так меня нервирует, что я не могу писать. Вчера вечером написал несколько строк, но сейчас я в слезах, я не могу этого вынести».

На следующий день он уже торопился отправить другое послание: «Моя дорогая, любимая миссис Томпсон, Ваш милый друг в смятении; он хочет наступления мира, а если Ваш дядя умрет, он немедленно приедет и женится на Вас, потому что он никого не обожает так, как Вас и своего ребенка; а поскольку это моя крестница, я хочу, чтобы Вы хорошо заботились о ней. Он безоглядно верит в Вашу верность: он не сомневается, что Вы будете верны в более серьезных вещах тоже».

Еще одно письмо, и снова признание, да какое: «Если бы ты была замужем и я бы нашел тебя под кустом, я женился бы не раздумывая… Я так люблю тебя, что меня можно спокойно оставить в темной комнате среди пятидесяти голых девственниц».

В конце февраля Нельсон получает небольшой отпуск и торопится в Лондон к Эмме. Вместе они навещают маленькую Горацию. Эмма видит, с какой радостью Нельсон носится с дочерью, и понимает, что битву за него она у Фанни выиграла окончательно.

– Нам остается теперь лишь ждать смерти сэра Уильяма! – весьма цинично прогнозировал Нельсон перспективы их совместной жизни. – Надеюсь, что, будучи истинным джентльменом, он не заставит нас долго ждать!

Отпуск короток, обстоятельства требуют присутствия Нельсона в Портсмуте. Их переписка продолжается. Теперь Нельсон пишет порой по три письма в день!

«Расставаться с таким другом, как ты, – все равно что оторвать от себя кусок мяса, но воспоминания будут нас поддерживать вплоть до следующей встречи. Моя любовь к тебе стала еще сильнее – если это вообще возможно; я надеюсь, что, пока мы живы, она будет крепнуть. Я говорил с другом миссис Томпсон, он в восторге от того, что я видел его милого ребенка. Уверен, что он будет его очень любить».

Наконец Нельсон решается и пишет обстоятельное письмо, в котором раскрывает Эмме свои планы относительно их общего будущего. Письмо это достаточно объемно, однако весьма важно для понимания отношений двух влюбленных и искренности чувств Нельсона.

«Итак, моя дорогая, родная жена – именно такова ты для меня перед Господом. Я могу откровенно говорить о своих чувствах, потому что уверен, что Оливер (флаг-капитан Нельсона. – В. Ш.) доставит это письмо тебе лично. Ты знаешь, дорогая Эмма, нет в мире ничего такого, чего я не отдал бы за возможность совместной жизни и чтобы наше дорогое дитя было с нами. Я твердо верю, что эта кампания принесет мир и мы отправимся в имение Бронте. За двенадцать часов мы пересечем море и освободимся от всей чепухи, от друзей или тех, кто ими притворяется. Ничто меня не остановит, кроме определенного события. Я уверен, что ты думаешь так же, потому что если все дела не уладятся, то сотня языков начнет работать и лить разного рода клевету в случае моего развода с ней – что я сделаю с удовольствием, как только мы будем вместе, я больше не хочу ее видеть. Значит, нам надо как-то потерпеть, пока умрет твой “дядя” или пока мы сможем уехать из страны. Люблю тебя, никогда не любил никого другого. Никогда не получал клятву верности ни от кого, пока ты мне не дала эту клятву. И ты, благодарение Господу, никогда не клялась кому-то другому. Я думаю, еще до конца марта мы вернемся, возможно с победой, которая обеспечит нашим трудам блестящее завершение. Представь себе, что будет чувствовать моя Эмма, увидев возвращение ее дорогого, любящего Нельсона невредимым – может быть, чуть больше прославленным. Никогда, если это будет возможно, не буду я покидать корабль ради приглашений на ужины; я буду сходить на сушу только по долгу службы. Пускай всю славу забирает себе сэр Хайд, я ему не завидую. У меня в сердце только два самых дорогих мне объекта – ты, любимая Эмма, и родина, а сердце мое чувствительно и правдиво. Доверься мне, и я никогда не подведу. Я сжигаю все твои письма, хотя они мне и дороги, и делаю это ради тебя. Надеюсь, что ты сжигаешь мои: пользы от них никакой, но если их украдут или потеряется хоть одно – это навредит нам обоим. Сплетни будут на языках у всего света – быстрее, чем нам хотелось бы. Ты можешь легко вообразить, как я скучаю – и по тебе как человеку, и по нашим беседам. Какие чувства меня одолевают, когда я думаю о тебе в постели! Я горю как в огне от одной мысли об этом, а в жизни буду гореть еще больше. Уверен, что моя любовь и желание – только для тебя, и если подойдет ко мне раздетая женщина и я дотронусь до нее рукой – пусть эта рука отсохнет. Нет, мой ум, душа и сердце – все живет в гармонии и любви к родной, дорогой и любимой Эмме, я – ее искренний друг, друг ее близких, друг всего Эмминого… Любовь моя, мой милый ангел, жена моя, данная Небом, самая дорогая, единственная, верная жена – до самой смерти…»

Перед началом новой морской кампании Нельсон урегулировал свои финансовые дела, в том числе и с Фанни. Свой годовой доход, который был равен четырем тысячам фунтов, он разделил поровну. Половину этих денег он оставил себе и Эмме, а половину отписал жене, которая могла теперь жить совершенно безбедно. Одновременно он составил и завещание на случай своей смерти, где также завещал Фанни половину всего, что имел.

– Ты, Горацио, поступил на редкость великодушно! – заметил его друг Александр Дэвисон, которого Нельсон попросил заняться его финансовыми вопросами.

– Я благодарен Фанни за все, что она сделала для меня в жизни, а потому не хочу, чтобы она меня поминала недобрым словом! – ответил Нельсон. – Все должно быть решено по справедливости!

Тогда же он написал и свое последнее письмо жене: «Уходя в поход, я сделал для тебя все, что в моих силах, и если я умру, то ты убедишься, что то же сделано и относительно будущего. Поэтому мое единственное желание, чтобы меня предоставили самому себе».