Концепция Я изобилует несообразностями и противоречиями. Когда Фрейд в одной из последних работ утверждает, что невротические конфликты происходят между Я и влечениями, представляется, что он понимает Я как отличное от инстинктивных стремлений и противопоставленное им. Если это так, то трудно понять, из чего конкретно состоит Я.

Первоначально Я включало в себя все, что не относилось к либидо. Оно было нашей несексуальной частью, служащей исключительно потребностям самосохранения. Однако с введением понятия нарциссизма большинство феноменов, ранее относившихся к Я, стали либидинозными но своей природе: забота о самосохранении, стремление к самовозвеличению, к престижу, самовыражение, идеалы, творческие способности. Позднее, с введением понятия Сверх-Я, моральные цели, внутренние нормы, регулирующие поведение и чувства, также стали инстинктивными по своей природе (Сверх-Я является смесью нарциссического либидо, деструктивного влечения и дериватов предшествующих сексуальных привязанностей). В результате ссылка Фрейда на Я и влечения как на пару противоположностей становится бессмысленной.

Лишь собирая данные из различных работ Фрейда, мы можем достичь приблизительного представления о том, какие феномены он относит к Я. Представляется, что деятельность Я связана со следующими группами факторов: с нарциссическими феноменами; с десексуализировапными дериватами «влечений» (эти качества развиваются, например, в результате сублимации или реактивных образований); с инстинктивными влечениями (например, сексуальные желания неинцестуозного характера), которые претерпели такие изменения, что стали приемлемыми для индивида — как правило, это совпадает с тем, что приемлемо социально.

Следовательно, фрейдовское Я не противоположно инстинктам, потому что само по природе инстинктивно. Скорее оно является, как он заявил это в некоторых трудах, организованной частью Оно, которое представляет собой совокупность грубых, не подвергшихся модификации инстинктивных потребностей.

Хотя в целом Фрейд считает Сверх-Я особой частью Я, в некоторых работах он подчеркивает конфликт между ними.

Важной характеристикой Я является его слабость. Все источники энергии находятся в Оно; Я живет заимствованными силами. Его предпочтения и неприязни, его цели, его решения определяются Оно и Сверх-Я; Я должно заботиться о том, чтобы инстинктивные влечения не пришли в слишком опасный конфликт со Сверх-Я или с внешним миром. Я, согласно описанию Фрейда, находится в тройной зависимости: от Оно, от Сверх-Я и от внешнего мира, действуя в качестве посредника между ними. Я хочет наслаждаться тем, в чем стремится найти удовлетворение Оно, но также склонно подчиняться запретам Сверх-Я. Его слабость схожа со слабостью индивида, у которого нет собственных ресурсов и который хочет получить выгоду от одной из сторон, в то же время не нанеся какого-либо вреда противоположной.

Оценивая эти представления, я прихожу к тому же заключению, что и в отношении чуть ли не каждой доктрины, предложенной Фрейдом: лежащие в их основе крайне тонкие и глубокие наблюдения лишаются своей конструктивной ценности при интеграции в неконструктивную теоретическую систему.

С клинической точки зрения действительно многое можно сказать в поддержку этой концепции. Хронические невротики, по-видимому, лишены способности влиять на собственную жизнь. Ими управляют эмоциональные силы, которых они не знают и не контролируют. Они могут действовать и реагировать исключительно жестко, зачастую вопреки своим интеллектуальным суждениям. Их отношение к другим людям определяется не сознательными желаниями и сознательными ценностями, а бессознательными факторами императивного характера. Это более всего заметно при неврозе навязчивости, но в целом справедливо для всех тяжелых неврозов, не говоря уже о психозах. Метафора Фрейда о всаднике, который думает, что правит лошадью, хотя на самом деле животное несет его туда, куда хочет, представляется хорошим описанием невротического Я.

Однако такие наблюдения при неврозах не позволяют вывести заключение о том, что в целом Я является не более чем модифицированной частью влечений. Это неубедительно даже в отношении неврозов. Даже если предположить, что жалость невротика к другим людям является в большой степени трансформированным садизмом или экстернализированной жалостью к себе, это не доказывает, что некоторая часть симпатии к другим людям не является «подлинной». Равным образом предположение о том, что восхищение пациента своим аналитиком определяется в основном бессознательным ожиданием чудес, которые аналитик может для него совершить, или столь же бессознательными попытками исключить любую форму соперничества, не доказывает, что у него не может быть также «подлинной» оценки способностей аналитика или его личности. Рассмотрим ситуацию, в которой А. имеет возможность причинить вред своему сопернику Б., высказывая по отношению к нему пренебрежительные замечания. А. может воздержаться от этого по многим бессознательным эмоциональным причинам: он может опасаться возмездия со стороны Б.; он может быть вынужден сохранять впечатление правоты в собственных глазах; он может просто стараться хорошо выглядеть в глазах других людей, показывая, что он выше злобных чувств. Однако все это не доказывает, что он не может также воздерживаться от замечаний в адрес соперника потому, что считает это ниже своего достоинства, или что он не может сознательно прийти к решению, что подобного рода месть слишком мелкая или коварная. Рассмотрение вопроса о том, в какой мере само содержание моральных качеств обусловлено культурными факторами, увело бы нас слишком далеко в сторону. Однако, по моему мнению, здесь может иметь место «подлинность», которую нельзя аннулировать ни обращением Фрейда к инстинктам, ни обращением релятивистов к социальным ценностям и обусловленностям.

То же самое можно сказать и о психически здоровом индивиде. Тот факт, что он может обманываться относительно своих мотиваций, не доказывает, что это происходит всегда. Так как он менее снедаем тревогой и менее подвержен власти бессознательных влечений, чем невротик, заключения Фрейда на его счет еще менее обоснованны. Так, в своей концепции Я Фрейд отрицает — и на основании своей теории либидо должен отрицать, — что имеются какие-либо суждения или чувства, неразложимые на изначальные «инстинктивные» единицы. В целом его концепция означает, что с теоретических позиций любые суждения о людях или причинах должны рассматриваться как рационализации «более глубоких» эмоциональных мотивов, что любая критическая позиция по отношению к теории в конечном счете должна рассматриваться как эмоциональное сопротивление. Это означает, что теоретически нет любви или нелюбви к людям, нет симпатий, нет щедрости, нет чувства справедливости, нет преданности делу, которые в конечном счете не определялись бы либидинозными или деструктивными влечениями.

Отрицание того, что психические способности могут существовать как таковые, подвергает опасности возможность суждения: к примеру, человек, проходящий курс анализа, не решается высказать какую-либо позицию, не оговорившись, что она может оказаться лишь выражением каких-то бессознательных предпочтений или неприязней. Это отрицание также способствует возникновению иллюзии, будто наивысшее знание человеческой природы состоит в умении вычленять низменные мотивы в любом суждении или чувстве — других людей! — внося тем самым свой вклад в установку самодовольного всезнайства.

Еще одним следствием этих представлений является неуверенность в отношении чувств, создающая тем самым угрозу их поверхностности. Если человек более или менее сознательно отдает себе по любому поводу отчет в «причинах» эмоциональных переживаний, это подрывает спонтанность и глубину его чувств. Отсюда часто возникает впечатление, что, хотя прошедший анализ индивид более адаптирован, он становится «менее реальным», или, иными словами, менее живым человеком.

Подобные результаты служат порой подтверждению давнего заблуждения, будто слишком глубокое осознание делает человека бессмысленно «интроспективным». Однако эта «интроспективность» возникает не из глубокого осознания как такового, а из упрямой веры во всемогущество «низших» мотивов. Сам Фрейд считает эти мотивы низшими по ценности, хотя и рассматривает их с точки зрения науки и подчеркивает, что они находятся абсолютно вне моральной оценки, подобно влечению, принуждающему лососевых плыть вверх по течению в период нереста. Как часто случается, вполне законная преданность новому открытию приводит к ревностному отстаиванию его правоты даже там, где открытие уже теряет свою научную силу. Фрейд научил нас критически исследовать наши мотивы; он продемонстрировал чреватое своими последствиями влияние бессознательных, эгоцентрических и антисоциальных влечений. Однако было бы догматичным утверждать, будто суждение, например, не может быть просто выражением того, что человек считает верным или неверным, что человек не может быть предан делу лишь потому, что убежден в его ценности, что дружба не может быть прямым следствием хороших человеческих взаимоотношений.

В психоаналитической литературе часто высказывается сожаление о том, что в сравнении с обширным знанием об Оно мы знаем о Я сравнительно мало. Такой недостаток приписывается историческому развитию психоанализа, приведшему вначале к тщательному исследованию Оно. Выражается надежда, что в свое время будет достигнуто такое же глубокое знание Я, но эта надежда может оказаться несбыточной. Теория влечений, как она представлена Фрейдом, ставит Я в жесткие рамки, которые, как указано выше, лишают Я самостоятельной жизни. Лишь отказавшись от теории влечений, мы можем узнать что-либо относительно Я, но тогда оно превратится в феномен, отличный от того, что имел в виду Фрейд.

Тогда станет очевидно, что Я, соответствующее описанию Фрейда, не свойственно человеческой природе, а является специфически невротическим феноменом. Не коренится Я и в конституции индивида, у которого впоследствии развивается невроз. Такое Я возникает в результате сложного процесса отчуждения индивида от самого себя. Подобное отчуждение от себя, или, как я это называла в других случаях, задержка развития спонтанного индивидуального Я, является одним из решающих факторов, который не только лежит в основе невротического развития, но также препятствует индивиду перерасти свой невроз. Не будь невротик отчужден от самого себя, невротические наклонности не могли бы увлечь его к целям, чуждым ему по своей сути. Более того, не лишись он способности оценивать себя и других, возможно, не ощущал бы себя столь зависимым от других людей, ведь, в конечном счете, любого рода невротическая зависимость основывается на том, что индивид утратил центр тяжести в самом себе и сместил его во внешний мир.

Отказавшись от фрейдовской концепции Я, мы открываем новые возможности для психоаналитической терапии. Рассматриваемое по сути исключительно как прислуга и страж Оно, Я не может само стать объектом терапии. Терапевтические ожидания должны тогда ограничиваться улучшением адаптации «необузданных страстей» к «реальности». Если, однако, это Я и его слабость рассматриваются как существенная часть невроза, то работа над Я становится важной задачей терапии. В таком случае аналитик должен сознательно работать ради достижения конечной цели восстановления пациентом своей спонтанности и своей способности суждения, или, по терминологии Джемса, восстановления своего «духовного Я».

В соответствии с предложенной им анатомией личности (Я — Оно — Сверх-Я) Фрейд приходит к определенным формулировкам относительно природы конфликтов и тревожности при неврозах. Он выделяет три типа конфликтов: конфликты между индивидом и внешним миром, которые, хотя в конечном счете и ответственны за два других типа конфликтов, не являются специфическими для неврозов; конфликты между Я и Оно, приводящие в результате к угрозе поглощения Я потоком инстинктивных влечений; конфликты между Я и Сверх-Я, приводящие в результате к страху перед Сверх-Я. Эти положения будут обсуждены в последующих главах.

Если отбросить теоретические и терминологические тонкости, концепция неврозов у Фрейда схематически сводится к следующему; человек неизбежно вступает в конфликт с окружением в силу своего инстинктивного наследия; конфликт между индивидом и внешним миром продолжает развиваться уже внутри самого человека превращаясь в конфликт между его неприрученными страстями и его разумом или моральными установками.

Нельзя не заметить, что эта концепция продолжает на научном уровне христианское учение о конфликте между добром и злом, между моральным и аморальным, между анималистической природой человека и его разумом. Само по себе это еще не заслуживает критики, но возникает вопрос: действительно ли такова природа невротических конфликтов? Заключения, выведенные из моих наблюдений над неврозами, привели меня к следующей точке зрения: человек не вступает в конфликт с внешним миром столь неизбежно, как это полагает Фрейд; если такой конфликт происходит, то он обусловлен не влечениями индивида, а тем, что внешний мир внушает страх и враждебность. Невротические наклонности, которые в результате развиваются у человека, хотя и позволяют некоторым образом справиться с внешним миром, в других отношениях этот конфликт усугубляют. Поэтому, по моему мнению, конфликты с внешним миром не только лежат в основе неврозов, но и остаются важной частью невротических проблем.

Кроме того, я не считаю возможным локализовать невротические конфликты столь схематично, как это делает Фрейд. В действительности они могут проистекать из многих источников. Например, может иметь место конфликт между двумя несовместимыми невротическими наклонностями, в частности, конфликт между стремлением к диктаторской власти и потребностью в зависимости от других. Некоторые невротические наклонности несут конфликт в самих себе — например, потребность казаться совершенным содержит одновременно тенденцию к уступчивости и тенденцию к упрямству. Потребность создавать видимость непогрешимости будет вступать в конфликт со всеми наклонностями, разрушающими эту видимость. Так как природа конфликтов и та роль, которую они играют в характере невротика и в его жизни, косвенным или явным образом рассматриваются на протяжении всей книги, мне нет надобности вдаваться в детали. Далее мы рассмотрим, как различные подходы к невротическим конфликтам приводят к различному пониманию тревожности при невроза