Удивительно, что психологи — экспериментаторы не обращаются к изучению психотерапии как к нетронутым золотым россыпям. В результате успешной психотерапии люди иначе воспринимают действительность, иначе мыслят, иначе обучаются. Изменяются их мотивы и их эмоции. Это лучшая методика, которая когда — либо существовала, для того чтобы сравнить предстающую без прикрас в своей глубинной сути натуру человека с внешними проявлениями его личности. Изменяются межличностные связи и отношение к обществу. Характер (или личность) меняется как внешне, так и по сути. Существуют даже свидетельства того, что изменяется внешность, улучшается психологическое здоровье и т. д. В некоторых случаях даже повышается коэффициент интеллекта. И все же термин психотерапия не представлен даже в предметных указателях большей части книг по научению, перцепции, мышлению, мотивации, социальной психологии, физиологической психологии и т. п.

У нас нет никакого сомнения в том, что теория научения, говоря без преувеличений, извлекла бы немалую пользу из изучения воздействия научения на такие обладающие терапевтическим эффектом факторы, как брак, дружба, свободные ассоциации, анализ резистентности, успех на работе, не говоря уже о трагедии, травме, конфликте и страдании.

Другой не менее важный круг нерешенных проблем встает при рассмотрении психотерапевтических отношений как одного из примеров социальных или межличностных отношений, т. е. как раздела социальной психологии. В настоящий момент мы можем описать, по меньшей мере, три типа отношений, которые могут сложиться между пациентом и психотерапевтом: авторитарный, демократический и принцип невмешательства, причем каждый из них по — своему хорош. Но в точности такие же три типа взаимоотношений можно обнаружить при изучении взаимоотношений между членами детских клубов, методов гипноза, различных политических теорий, отношений матери и ребенка (Maslow, 1957) и различных социальных структур человекообразных приматов (Maslow, 1940а).

Любое тщательное исследование целей и намерений психотерапии должно очень быстро обнаружить несовершенство современной теории личности, поставить под сомнение фундаментальную научную ортодоксию, которая утверждает, что ценностям в науке нет места, обнажить недостатки медицинских представлений о здоровье, болезни, терапии и излечении и ясно показать, что нашей культуре по — прежнему недостает годной к употреблению системы ценностей. Неудивительно, что люди боятся этой проблемы. Можно привести много других примеров того, что психотерапия является важной отраслью общей психологии.

Мы можем сказать, что психотерапия может осуществляться семью основными путями: 1) при помощи экспрессии (совершение поступка, освобождение, катарсис); 2) путем удовлетворения базовых потребностей (оказание поддержки, ободрение, защита, любовь, уважение); 3) посредством устранения угрозы (защита, благоприятные социальные, политические и экономические условия); 4) путем инсайта, более совершенного знания и понимания; 5) с помощью внушения или авторитета; 6) путем непосредственной борьбы с симптомами, как это делается при бихевиориальной терапии; и 7) при помощи позитивной самоактуализации, индивидуализации или развития. Этот перечень также представляет приемлемые с социальной и культурной точки зрения пути изменения личности.

Мы особенно заинтересованы в том, чтобы рассмотреть некоторые виды межличностных отношений в свете данных психотерапии и теории мотивации, представленной в этой книге. Подобное рассмотрение покажет, что удовлетворение базовых потребностей — важный (возможно, самый важный) шаг на пути к конечной позитивной цели любой психотерапии, а именно к самоактуализации.

Также надлежит отметить, что базовые потребности можно удовлетворить главным образом с помощью других людей и что, следовательно, психотерапия должна осуществляться главным образом на межличностной основе. Группы базовых потребностей, удовлетворение которых представляет основной метод лечения (например, безопасность, принадлежность, любовь и уважение), могут быть удовлетворены лишь при помощи других людей.

Я могу сразу сказать, что мой опыт ограничивается непродолжительными видами психотерапии. Те, кто имеет опыт работы прежде всего с психотерапией при помощи психоанализа (более глубокой), склоняются к выводу, что основное лекарство представляет собой не удовлетворение потребностей, а инсайт. Это действительно так, поскольку серьезно больные люди не в состоянии принять или положительно отреагировать на удовлетворение базовых потребностей, пока они не расстанутся с инфантильной интерпретацией собственного Я и других людей и не обретут способность адекватного восприятия своей личности и межличностных отношений в соответствии с реальностью.

Мы могли бы обсудить этот вопрос, если бы пожелали, подчеркивая, что цель психотерапии при помощи инсайта — обеспечить возможность благоприятных межличностных отношений и удовлетворения потребностей, которое им сопутствует. Мы знаем, что инсайт эффективен лишь потому, что происходят названные изменения в мотивации. Однако установление предварительного разграничения между более простой, менее продолжительной, основанной на удовлетворении потребностей психотерапией и более глубокой, более продолжительной и трудоемкой психотерапии на основе инсайта представляет большую эвристическую ценность. Как мы увидим, удовлетворение потребностей возможно во многих неформальных ситуациях, таких как брак, дружба, сотрудничество или обучение. В теоретическом плане это открывает дорогу к более широкому использованию навыков многими непрофессиональными психотерапевтами. В настоящее время психотерапия при помощи инсайта, несомненно, является вопросом техники и требует длительного обучения. Детальный анализ теоретических последствий дихотомии непрофессиональной психотерапии и профессиональной психотерапии принесет нам пользу во многих аспектах.

Необходимо также сказать, что, хотя более глубокая терапия при помощи инсайта включает дополнительные элементы, мы сможем наилучшим образом понять их, если изберем в качестве отправной точки для исследования наличие помех для базовых потребностей и их удовлетворение. Этот подход прямо противоположен существующей в настоящее время практике обращаться за истолкованием к тому или иному виду психоанализа (или иному виду инсайт — терапии) в процессе проведения менее продолжительных видов психотерапии. Одним из побочных эффектов такого подхода является то, что изучение психотерапии и развития личности воспринимается как изолированная сфера психологической теории, более или менее самодостаточная и управляемая автохтонными законами, которые действуют лишь в пределах данной сферы. В этой главе открыто отвергаются подобные взгляды и исходя из того, что в психотерапии нет законов, действие которых ограничивается данным специальным случаем. Причиной почему, что мы вели себя так, как будто они существуют, было не только то обстоятельство, что большинство профессиональных психотерапевтов получало скорее медицинскую, чем психологическую подготовку, но также и странное невнимание психологов — экспериментаторов к тому, как отражаются на их собственном представлении о природе человека феномены, связанные с психотерапией. Говоря коротко, мы можем утверждать, что психотерапия в первую очередь должна основываться на разумной общей теории психологии и что теория психологии должна быть расширена, так чтобы соответствовать данной задаче. Поэтому в первую очередь мы займемся более простыми феноменами, связанными с психотерапией, а проблемы инсайта рассмотрим во второй половине этой главы.

Нам известно множество фактов, которые в совокупности делают невозможной теорию психотерапии, которая 1) является чисто когнитивной или 2) носит абсолютно беспристрастный характер, но тем не менее эти факты совместимы с теорией удовлетворения потребностей и с межличностным подходом к психотерапии и развитию.

Психотерапия существует столько же времени, сколько существует общество. Шаман, лекарь, знахарь, самая мудрая старуха в общине, священник, гуру, а в недавнем прошлом врач в определенных случаях использовали то, что сегодня называется психотерапией. Без сомнения, крупные религиозные лидеры и организации также могут рассматриваться как излечивавшие таким образом не только случаи явной, бросающейся в глаза психопатологии, но и более тонкие разновидности психических отклонений и нарушения душевного равновесия. Различные объяснения этих достижений не имеют друг с другом ничего общего, и, как мы полагаем, их не следует принимать всерьез. Мы должны признать факт, что, хотя такие чудеса и могли совершаться, те, кто их совершал, не знали, как и почему они могут сделать это.

Расхождение между теорией и практикой существует и сегодня. Различные школы психотерапии спорят друг с другом, причем иногда весьма резко. Тем не менее психолог, занимающийся клинической работой в течение достаточно продолжительного времени, в ходе своей деятельности встретит пациентов, излеченных представителями каждой из этих философских школ. Эти пациенты становятся благодарными и верными сторонниками того или иного теоретического направления. Но так же легко можно найти примеры того, как приверженцы той или иной школы терпели неудачу. Кроме того, я встречал пациентов, которых излечивали целители или психиатры, которые, насколько мне известно, никогда не обучались ничему, что можно было бы назвать психотерапией (не говоря уже о школьных учителях, священниках, медицинских сестрах, дантистах, социальных работниках и пр.).

Разумеется, мы вправе критиковать различные теоретические школы с эмпирической и научной точек зрения и выстроить приблизительную иерархию их относительной эффективности. И мы можем надеяться, что в будущем нам удастся собрать соответствующую статистику, чтобы показать, что теоретическая подготовка одного рода дает более высокий процент излечения или развития, чем другая, хотя первая тоже не всегда приводит к успеху.

В настоящий момент, однако, мы должны признать то обстоятельство, что результаты психотерапии до определенной степени не зависят от теории или достигаются вообще без всякой теории.

Даже в пределах одной философской школы, например классического фрейдистского психоанализа, хорошо известно, что один психоаналитик отличается от другого, причем не только в отношении квалификации в обычном смысле этого слова, но и в отношении эффективности лечения. Есть блестящие психоаналитики, которые внесли значительный вклад в теорию и преподавание и заслуженно считаются знатоками, у которых нет отбоя от студентов, стремящихся на их лекции и практические занятия, и которые при этом очень часто терпят крах при лечении пациентов. Есть и другие, которые никогда не писали статей и не сделали почти никаких открытий, но которым в большинстве случаев удается излечить своих пациентов. Разумеется, существует определенный уровень позитивной корреляции между блестящими научными достижениями и успешным лечением пациентов, и все же исключения требуют объяснения.

В истории есть несколько широко известных случаев, когда основатели школ психотерапевтической мысли, будучи чрезвычайно талантливыми психотерапевтами, практически всегда терпели неудачу, пытаясь передать это умение своим студентам. Если бы дело было в одной лишь теории, содержании или сумме знаний и если бы личность врача не имела никакого значения, то обладающие достаточным интеллектом и прилежанием студенты, в конце концов, достигли бы уровня своего учителя или даже превзошли бы его.

Достаточно часто любой врач сталкивается с ситуацией, когда, встретившись с пациентом всего один раз и обсудив ряд деталей внешнего характера (например, методику лечения, время проведения сеансов психотерапии), во время второго посещения он наблюдает улучшения в состоянии больного или тот сам рассказывает о них. То, что было сказано или сделано, никоим образом не может объяснить достигнутый результат. Иногда терапевтический эффект возникает даже если психотерапевт не проронил ни слова. Как — то раз ко мне пришла студентка, которая хотела, чтобы я дал ей совет личного характера. По истечении часа, в течение которого она говорила, а я не сказал ни единого слова, она сама справилась со своей проблемой, горячо поблагодарила меня за совет и ушла.

В не очень запущенных и не слишком серьезных случаях жизненный опыт фундаментального характера может иметь психотерапевтическое воздействие в полном смысле слова. Удачный брак, успех на работе, теплые дружеские отношения, рождение детей, столкновение с чрезвычайной ситуацией и преодоление трудностей, — мне приходилось наблюдать, как все это ведет к глубоким изменениям в характере, избавлению от патологических симптомов и т. д. без помощи профессионального психотерапевта. Собственно говоря, это подтверждает тезис о том, что благоприятные жизненные обстоятельства входят в число основных терапевтических факторов и что перед профессиональной психотерапией часто стоит задача лишь предоставить индивиду возможность воспользоваться ими. Многие психоаналитики наблюдали, как их пациенты демонстрировали улучшение состояния после перерывов в сеансах психоанализа, а также после того, как сеансы прекращались.

Возможно, одной из самых сложных проблем является та необычная ситуация, существующая на сегодняшний день, в которой огромное множество пациентов лечат или, по крайней мере, ведут люди, которые никогда не обучались психотерапии или имеют недостаточную подготовку. Обучение подавляющего большинства аспирантов в области психологии в 1920–е и 1930–е гг. было достаточно узким и неэффективным и остается таковым до сих пор, хотя и в меньшей степени. Студенты, пришедшие в психологию, потому что они любили людей и хотели понять их и помочь им, оказывались в странной, подобной религиозным обрядам атмосфере, в которой большая часть времени уделялась изучению феноменов ощущений, последствий условных рефлексов, бессмысленных слогов и странствования белых крыс по лабиринтам. Это сопровождалось более насущным, но тем не менее ограниченным и наивным с философской точки зрения обучением экспериментальным и статистическим методам.

И все же для неспециалиста психолог оставался психологом, т. е. человеком, которому можно задавать вопросы о важнейших жизненных проблемах, профессионалом, который должен знать, отчего случаются разводы, откуда берется ненависть или почему люди страдают психическими заболеваниями. Часто психологам приходилось стараться изо всех сил, чтобы ответить на эти вопросы. Особенно трудной была работа в небольших городах и населенных пунктах, жители которых в глаза не видели психиатра и никогда не слышали про психоанализ. Единственной альтернативой психологу была любимая тетушка, семейный врач или священник. Это давало неподготовленным психологам определенную возможность успокоить свою нечистую совесть. К тому же это позволяло им оставить попытки получить необходимую подготовку.

Необходимо отметить, что эти неуклюжие попытки помочь людям очень часто оказывались успешными, к полнейшему изумлению самих молодых психологов. Они были в достаточной мере подготовлены к неудачам, которые, разумеется, имели место довольно часто, но как можно было объяснить успешные результаты, на которые они даже не смели надеяться?

Такие явления не так часто наблюдаются у профессионального психотерапевта, как у дилетанта. Без сомнения, некоторые психиатры просто не могут поверить в сообщения о таких случаях. Но все это можно без труда проверить и подтвердить, поскольку такие случаи общеизвестны среди психотерапевтов и социальных работников, не говоря уже о священниках, учителях и врачах.

Как можно объяснить эти феномены? Мне кажется, что мы можем понять их лишь с помощью мотивационной межличностной теории. Очевидно, что необходимо сделать акцент не на том, что делается или говорится сознательно, а на том, что воспринимается или делается на подсознательном уровне. Психотерапевт во всех упомянутых случаях проявлял заинтересованность в пациентах, беспокоился о них и старался помочь им, тем самым доказывая своим пациентам, что они получили признание, по крайней мере, одного человека. Поскольку психотерапевт во всех случаях воспринимался как человек, который мудрее, старше, сильнее или здоровее, пациенты могли ощущать себя более уверенными и защищенными, а значит, менее уязвимыми и менее тревожными. Готовность слушать, отсутствие осуждения, поощрение откровенности, принятие и одобрение даже после ужасных откровений, мягкость и доброта позволяют пациенту почувствовать, что кто — то поддерживает его; кроме того, это помогает пациенту подсознательно понять, что его любят, защищают и уважают. Как уже отмечалось выше, все это важный компонент удовлетворения базовых потребностей.

Очевидно, что, если мы добавим к знаменитым психотерапевтическим детерминантам (внушение, катарсис, инсайт, более современная бихевиоральная терапия и т. д.) удовлетворение базовых потребностей, которому теперь отводится гораздо более важная роль, мы сможем объяснить существенно больше, чем позволяли известные перечисленные выше приемы. Встречаются феномены психотерапии, для которых такое удовлетворение может быть единственным объяснением — по — видимому, это менее серьезные случаи. Прочие случаи — более серьезные, которые в достаточной мере объяснимы при помощи более сложных терапевтических методик, также могут быть поняты более глубоко, если в качестве детерминанта будет учитываться удовлетворение базовых потребностей, которое является непроизвольным следствием добрых межличностных отношений.

Любой фундаментальный анализ межличностных отношений (например, дружбы, брака и т. д.) показывает что: 1) базовые потребности можно удовлетворить лишь в процессе межличностных контактов и 2) удовлетворение этих потребностей, т. е. обеспечение безопасности, любви, принадлежности, чувства собственной значимости и самоуважения, и является именно тем основным лекарством, о котором мы уже говорили.

В ходе анализа отношений между людьми мы неизбежно столкнемся с необходимостью, равно как и с возможностью, определить, чем отличаются добрые отношения от плохих. Весьма полезно провести такое разграничение на основе степени удовлетворения базовых потребностей в результате данных отношений. Взаимоотношения — дружба, брак, отношения детей и родителей — в таком случае будут определяться как благоприятные с психологической точки зрения в той степени, в которой они способствуют возникновению или повышают ощущения принадлежности, безопасности, самоуважения (а в конечном счете, самоактуализации), и как неблагоприятные, если они не приводят к подобным результатам.

Такое удовлетворение нельзя получить от созерцания деревьев и гор и даже от общения с животными. Только другой человек может полноценно удовлетворить наши потребности в уважении, защите и любви, и только другим людям мы можем дать то же самое в полной мере. Это именно то, что дают друг другу хорошие друзья, хорошие любовники, хорошие родители и дети, хорошие преподаватели и ученики. Это то самое удовлетворение, которое мы ищем в добрых отношениях любого рода. И именно это удовлетворение потребностей является необходимым условием формирования хороших людей, что в свою очередь и является конечной (если не непосредственной) целью всей психотерапии.

Выводы из нашей системы дефиниций таковы: 1) по своей основе психотерапия не является уникальным видом взаимоотношений, поскольку некоторые ее качества обнаруживаются в «хороших» межчеловеческих отношениях любого рода, 2) если это так, данная сторона психотерапии подлежит более скрупулезному критическому разбору, чем это было принято до сих пор, при котором она будет рассматриваться как добрые или дурные межличностные отношения. Как главные ценности подлинной дружбы могут быть совершенно неосознанными, что ничуть не умаляет их значения, так и в отношениях, которые складываются в процессе терапии, те же самые ее стороны могут не осознаваться, что ничуть не уменьшает их влияние. Этот вывод не противоречит тому несомненному факту, что полное понимание этих сторон психотерапии наряду с их сознательным использованием существенно повышает их значение.

Взяв добрые дружеские отношения (будь то отношения между мужем и женой, родителем и ребенком или просто двумя людьми) в качестве парадигмы благоприятных межличностных отношений и анализируя их чуть более подробно, мы обнаруживаем, что они обеспечивают гораздо больше видов удовлетворения, чем те, о которых мы говорили. Взаимная искренность, доверие, откровенность, отсутствие оборонительного поведения могут рассматриваться как представляющие дополнительную ценность, связанную с экспрессивным очистительным освобождением (см. главу 6). Крепкая дружба допускает также здоровую долю пассивности, релаксации, ребячливости и легкомыслия, поскольку при отсутствии опасности, если нас любят и уважают такими, каковы мы на самом деле, а не какими мы хотим казаться, мы можем быть самими собой, быть слабыми, когда чувствуем слабость, нуждающимися в защите, когда что — то смущает нас, ребячливыми, когда стремимся забыть о своих взрослых обязанностях. Более того, действительно теплые взаимоотношения позитивно сказываются на инсайте даже в его фрейдистском значении, поскольку хороший друг или супруг чувствует себя достаточно свободно, чтобы представить на наше рассмотрение соответствующую аналитическую интерпретацию.

Мы еще недостаточно говорили о том, что можно в широком смысле определить как обучающее значение добрых отношений между людьми. Мы стремимся не только находиться в безопасности и быть любимыми, но и больше знать, иметь возможность дать волю своему любопытству, разорвать каждую упаковку и открыть каждую дверь. Кроме того, нам приходится считаться и со своими философскими стремлениями структурировать мир, понять его как можно глубже и осознать его смысл. Хотя дружба или отношения родитель — ребенок могут многое сделать в этом направлении, удовлетворение потребностей такого рода достигается или должно достигаться до определенной степени при благоприятных психотерапевтических отношениях.

И наконец, следует упомянуть об очевидном (и поэтому забытом) обстоятельстве, а именно о том, что любить и быть любимым — великий источник наслаждения. Открытое стремление к любви подавляется нашей культурой так же сурово, как сексуальные и враждебные импульсы — а может быть, даже более строго (Suttie, 1935). Открытое проявление любви допускается в чрезвычайно ограниченном круге взаимоотношений, возможно, всего лишь в трех типах — в отношениях родитель — ребенок, отношениях внуки — дедушки и бабушки и отношениях супругов и влюбленных, — и даже в этих случаях мы знаем, как легко эти отношения ущемляются и смешиваются с сознанием вины, оборонительной позицией, игрой и борьбой за лидерство.

Недостаточно внимания уделяется тому факту, что психотерапевтические отношения допускают и даже поощряют открытое вербальное выражение импульсов любви и нежности. Только здесь (как и в различных группах «личностного развития») это считается чем — то само собой разумеющимся и естественным, и только здесь эти импульсы сознательно очищаются от нездоровых примесей и, очищенные, наилучшим образом выполняют свое предназначение. Такие факты явно свидетельствуют о необходимости переоценки фрейдистских концепций переноса и контрпереноса. Эти концепции сформировались при изучении болезни, и они слишком ограниченны, чтобы их можно было применять к здоровым людям. Они должны быть расширены: здоровое должно учитываться наряду с болезненным, а рациональное наряду с иррациональным.

Можно выделить, по меньшей мере, три основных типа взаимоотношений между людьми: доминирование — подчинение, равенство и невмешательство или равнодушие. Они обнаруживаются в различных сферах, включая взаимоотношения врача и пациента.

Психотерапевт может рассматривать себя как активного, принимающего решения, управляющего босса своего пациента, может относиться к пациенту как к партнеру, вместе с которым он решает общую задачу, а может превратиться в холодное, бесстрастное зеркало для пациента, не вмешиваясь, не стремясь к близости и сохраняя беспристрастность. Отношения последнего типа рекомендовал Фрейд, но в действительности чаще встречаются две другие разновидности отношений, хотя официально возникновение любых нормальных чувств по отношению к объекту психоанализа определяется как контрперенос, т. е. нечто нездоровое и иррациональное.

Если взаимоотношения психотерапевта и пациента являются путем, при помощи которого пациент получает необходимое лекарство — так же как вода является для рыбы путем достижения всех необходимых ей объектов, — они должны рассматриваться не сами по себе, но в свете того, какой путь для пациента оптимален. Нам следует воздержаться от предпочтения лишь одного из возможных путей и отказа от других. Нет оснований, по которым нельзя включить в арсенал хорошего психотерапевта все три типа взаимоотношений, так же как и другие, которые, возможно, еще предстоит открыть.

Несмотря на то что из вышеизложенного следует, что обычный пациент чувствует себя наилучшим образом при теплом, дружелюбном, демократическом отношении к нему со стороны психотерапевта, существует достаточно много людей, для которых такая атмосфера не самая лучшая; следовательно, мы не можем установить единые правила для всех. В особенности это касается более серьезных больных, страдающих устойчивыми хроническими неврозами.

Личности более авторитарного склада могут отождествлять сердечность со слабостью, и не следует допускать презрения к психотерапевту с их стороны. Строгий контроль и установление очень четких пределов дозволенного может пойти такому пациенту только на пользу. Это особо подчеркивал Ранкеанс, говоря о границах в отношениях с психотерапевтом.

Другие пациенты, которые научены относиться к любви как к западне или ловушке, будут испуганно реагировать на любые отношения, кроме нейтрального. Люди с глубоким сознанием вины могут требовать наказания. Опрометчивые и склонные к саморазрушению могут нуждаться в позитивных приказах, которые удержат их от причинения себе непоправимого вреда.

Но во всех без исключения случаях психотерапевт должен всецело отдавать себе отчет в своих отношениях с пациентами. Разумеется, возможно, они спонтанно будут складываться тем, а не иным образом в зависимости от индивидуальных особенностей врача и пациента, но в любом случае психотерапевт должен быть в состоянии контролировать себя, когда речь идет о благе пациента.

В любом случае, если взаимоотношения складываются не лучшим образом, объективно или с точки зрения пациента, весьма сомнительно, чтобы психотерапия возымела значительный эффект. В основном потому, что такие отношения вряд ли начнут работать или просто достаточно быстро прекратятся. Но даже если пациент останется рядом с тем, кто вызывает у него сильное неприятие, возмущение или дискомфорт, скорее всего, большая часть времени уйдет на самозащиту и вызывающее поведение, поскольку основной целью пациента будет доставить неудовольствие психотерапевту.

Подводя итог, можно сказать, что само по себе формирование удовлетворительных взаимоотношений не самоцель, но средство достижения цели, оно должно расцениваться как необходимое или весьма желательное предварительное условие для психотерапии, поскольку обычно хорошие взаимоотношения — лучшее средство донесения основных психологических лекарств, в которых нуждаются все люди.

Такой подход предполагает и другие интересные обстоятельства. Если психотерапия, в конечном счете, состоит в том, чтобы компенсировать больному те моменты, которых ему недостает в отношениях с другими людьми, это означает, что можно определить нездорового, с точки зрения психологии, человека как того, кто никогда в достаточном количестве не имел добрых отношений с другими людьми. Это не противоречит нашему определению больного, данному ранее, в котором утверждалось, что болен тот, кто не получает достаточного количества любви, уважения и т. д., поскольку удовлетворить такие потребности можно лишь с помощью других людей. Хотя эти дефиниции, представленные таким образом, могут показаться тавтологическими, они имеют различную ориентацию и обращают наше внимание на разные аспекты психотерапии.

Одним из следствий второй дефиниции заболевания является то, что она позволяет увидеть отношения в процессе психотерапии в новом свете. Большинство, в том числе и сами психотерапевты, рассматривают эти отношения как крайнюю меру, последнее спасательное средство, и поскольку в них вступают главным образом больные люди, они сами по себе воспринимаются как странная, аномальная, нездоровая, необычная, печальная необходимость, что — то вроде хирургической операции.

Разумеется, не с таким настроением люди вступают в иные, носящие благотворный характер взаимоотношения, такие как брак, дружба или партнерские отношения. Но, по меньшей мере, в теории, психотерапия столь же близка к дружбе, сколь и к хирургии. Следовательно, нужно рассматривать ее как здоровые, желанные отношения, в определенной степени как один из видов идеальных взаимоотношений между людьми. Теоретически нужно стремиться к таким отношениям и гореть желанием вступить в них. Это то, что должно было бы вытекать из вышеизложенных соображений. Однако нам известно, что в реальности подобные отношения встречаются не так уж часто. Это противоречие не объясняется в полной мере потребностью страдающих неврозами держаться за свою болезнь. Должно быть, оно объясняется также неправильным пониманием фундаментальной сущности отношений в ходе психотерапии, не только со стороны пациента, но и со стороны многих психотерапевтов. Мы обнаружили, что потенциальные пациенты выражают большую готовность к психотерапии, когда им объясняют то, что мы изложили выше, чем когда объяснение носит более традиционный характер.

Другим следствием определения психотерапии с точки зрения ее межличностного характера является то, что нам представляется возможность определить один из ее аспектов как обучение приемам установления добрых отношений с другими людьми (то, что больной, хронически страдающий неврозом, не в состоянии сделать без посторонней помощи), убеждение пациента в том, что такие отношения возможны, и демонстрацию того, насколько они могут быть приятны и плодотворны. В результате появляется надежда на то, что пациент сможет самостоятельно сформировать глубокие добрые дружеские отношения с другими людьми, применив навыки, приобретенные в процессе обучения. И тогда, вероятно, он сумеет получить все необходимые психологические средства исцеления, как получает их большинство из нас от своих друзей, детей, жен или мужей и коллег. С этой точки зрения психотерапию можно определить как процесс подготовки пациентов к самостоятельному созданию добрых отношений с другими людьми, к которым все стремятся и в процессе которых относительно здоровые люди получают множество психологических лекарств, в которых они нуждаются.

Из вышесказанного можно сделать еще один вывод: в идеале пациент и психотерапевт должны выбирать друг друга, и этот выбор должен осуществляться не только на основании репутации, стоимости лечения, уровня профессиональной подготовки, навыков и т. п., но также на основе элементарного человеческого расположения друг к другу. Этот тезис можно легко обосновать логически, поскольку подобный выбор должен по крайней мере сократить время, необходимое для лечения, облегчить его ход как для пациента, так и для врача, обеспечить возможность оптимального подхода для полного излечения и сделать процесс лечения в целом более полезным для обоих. Прочие соображения, связанные с тем же аспектом, сводятся к тому, что в идеальном случае происхождение, уровень интеллекта, опыт, религиозные и политические убеждения, система ценностей и т. д. врача и пациента должны быть как можно более близкими.

Теперь становится очевидным, что личность и характер психотерапевта если и не являются определяющими, то, по крайней мере, представляют собой ключевые факторы. Психотерапевт должен быть личностью, которая может без труда создать благоприятные взаимоотношения, способные оказать психотерапевтический эффект. Более того, он должен уметь сделать это, контактируя с различными типами людей или даже с любым человеком. Он должен быть сердечным и благожелательным, а также в достаточной степени уверенным в себе, чтобы с уважением относиться к другим людям. Он должен быть демократичным по натуре, в психологическом смысле этого слова, поскольку, глядя на другого человека, он должен испытывать к нему уважение на основании того, что он человек, который по — своему уникален. Одним словом, психотерапевт должен быть уверен в себе с эмоциональной точки зрения и должен обладать здоровым самоуважением. Кроме того, его собственная жизнь, в идеале, должна складываться удачно до такой степени, чтобы он не был поглощен собственными проблемами. Он должен состоять в счастливом браке, у него не должно быть финансовых проблем, он должен иметь хороших друзей, любить жизнь и уметь приятно проводить время.

И наконец, все это означает, что мы можем вновь вернуться к преждевременно закрытому (психоаналитиками) вопросу о продолжающихся социальных контактах между психотерапевтом и пациентом после формального завершения психотерапевтических сессий или даже одновременно с ними.

Поскольку мы расширили и обобщили определение основных целей психотерапии и тех конкретных лечебных средств, которые позволяют достичь их, мы, рассуждая логически, взялись за разрушение стен, отгородивших психотерапию от других видов отношений между людьми и от того, что происходит в самой жизни. Эти события и эти отношения в жизни обычных людей помогают им достичь целей, которые ставит перед собой профессиональная психотерапия и которые с полным основанием могут быть определены как психотерапевтические, несмотря на то что они имеют место не в стенах кабинета и не подразумевают участия психотераневта — профессионала. Это значит, что большая часть психотерапевтических исследований посвящена повседневным чудесам, которые совершают удачный брак, настоящая дружба, хорошие родители, подходящая работа, хорошие учителя и т. д. Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что профессиональная психотерапия должна в гораздо большей степени, чем она делала это раньше, ориентировать своих пациентов на подобные обладающие психотерапевтическим эффектом взаимоотношения, как только пациент будет в состоянии принять их и поддерживать их.

Разумеется, мы как профессионалы не должны бояться дать в руки любителя важные психотерапевтические инструменты: защиту, любовь и уважение по отношению к другим людям. Хотя это, безусловно, мощные инструменты, они не опасны. Вряд кто — то причинит человеку вред тем, что любит и уважает его (за исключением отдельных индивидов, страдающих неврозами, которые изначально находятся в сложном положении). Можно с полным основанием надеяться, что забота, любовь и уважение почти всегда будут благом и никогда не причинят вреда.

Признание этого факта не только способствует глубокому убеждению, что в каждом хорошем человеке потенциально существует не осознающий себя психотерапевт, но, кроме того, заставляет нас согласиться с тем, что к этому следует относиться с одобрением, поощрять это и обучать этому. По крайней мере, основам того, что называется непрофессиональной психотерапией, можно научить с детства любого человека. Одна из задач общественной психотерапии (по аналогии сопоставления общественного здравоохранения и частной медицины) — научить людей только изложенным здесь моментам, во всеуслышание рассказывать о них по радио и телевидению, сделать так, чтобы любой учитель, любой родитель, а в идеале — любой человек имел возможность знать о них и применять их. Люди всегда искали помощи и совета у других, у тех, кого они любят и уважают. Почему же психологи, равно как и религиозные деятели, не могут легализовать этот исторический феномен, найти ему словесное выражение и помочь принять универсальный характер? Дайте людям ясно понять, что каждый раз, когда они угрожают, унижают или без нужды причиняют боль, стремятся подчинить или отвергнуть другого человека, они способствуют возникновению психопатологии, путь даже в малой степени. Дайте им осознать, что любой, кто добр, порядочен, готов прийти на помощь, демократичен в психологическом понимании этого слова, проявляет сердечность и теплоту, является психотерапевтическим фактором, пусть даже и не имеющим решающего значения.

Одним из следствий представленной здесь теории является то, что самотерапия имеет одновременно большие возможности и большие недостатки, чем считалось до сих пор. Если все люди научатся понимать, чего им недостает, если они осознают, свои фундаментальные желания и научатся в общих чертах определять симптомы, которые свидетельствуют об отсутствии удовлетворения этих фундаментальных желаний, они смогут сознательно попытаться исправить существующее положение. Мы можем с полным основанием утверждать, что в соответствии с данной теорией у каждого человека есть гораздо больше возможностей, чем он предполагает, для того чтобы избавить себя от множества проблем не слишком серьезного характера, столь широко распространенных в нашем обществе. Любовь, безопасность, принадлежность и уважение со стороны окружающих являются практически панацеей в случае нарушений ситуативного характера и даже в случае отдельных неострых отклонений в характере. Если индивид знает, что он заслуживает любви, уважения, самоуважения и т. д., он будет сознательно стремиться к ним. Разумеется, любой согласится, что сознательное стремление в данном случае будет более эффективным, чем попытки бессознательно справиться со своими проблемами.

Но наряду с надеждой, которую получает множество людей, и с расширением их возможностей в отношении психотерапии самих себя по сравнению с прежними представлениями о них, остаются определенные проблемы, помочь в решении которых может только специалист. Прежде всего, при серьезных нарушениях или неврозе совершенно необходимо четкое понимание динамических факторов, приведших к возникновению, развитию и сохранению нарушения; только после анализа этих факторов можно предпринимать какие — либо действия по отношению к пациенту, кроме простого улучшения его состояния. Именно в таких случаях должны быть использованы все средства, которые применяются для достижения сознательного инсайта, инструменты, которым пока нет замены и которые на сегодняшний день могут использовать только получившие профессиональную подготовку психотерапевты. Если случай признается серьезным, помощь, оказанная непрофессионалом или мудрой старушкой, в девяти из десяти случаев оказывается совершенно бесполезной, поскольку речь идет о необходимости продолжительного лечения. Таковы пределы использования самотерапии.

Наш подход к психотерапии предполагает глубокое уважение к ней, а также разного рода групповым встречам для обсуждения общих проблем и т. п. Мы столько раз подчеркивали тот факт, что психотерапия и развитие личности представляют собой межличностные отношения, что нам априори известно, что расширение круга таких взаимоотношений и превращение их из двусторонних в групповые может помочь извлечь из них значительную пользу. При обычной психотерапии можно получить представление об идеальном обществе, которое состоит из двух лиц, а при групповой терапии можно увидеть идеальное общество, в которое входят десять человек. У нас уже есть достаточная мотивация для экспериментов с групповой психотерапией; в первую очередь, это экономия времени и денег и увеличение количества пациентов, получающих возможность воспользоваться психотерапией. Кроме того, теперь у нас есть эмпирические данные, которые показывают, что групповая психотерапия и групповые встречи для обсуждения разного рода проблем могут привести к результатам, которых не позволяет добиться индивидуальная психотерапия. Мы уже знаем, что очень легко избавиться от ощущения своей непохожести на других, сознания изолированности, чувства вины и греха, когда пациенты обнаруживают, что другие члены группы имеют аналогичные проблемы, что их цели, конфликты, удовлетворенность и неудовлетворенность, их скрытые стремления и мысли, оказывается, почти универсальны для общества в целом. Это снижает патогенетическое воздействие скрытых конфликтов и импульсов.

Еще одна надежда, возлагаемая на групповую психотерапию, также вынесена из практической деятельности. При индивидуальной психотерапии пациенты учатся строить добрые отношения с людьми, контактируя лишь с одним человеком — психотерапевтом. Предполагается, что затем они смогут перенести эту способность в сферу своей социальной жизни. Это удается им часто, но не всегда. При групповой психотерапии они не только учатся формированию позитивных отношений с одним человеком, но под наблюдением психотерапевта применяют приобретенный навык на практике, контактируя с группой. В целом результаты экспериментов, доступные на сегодняшний день, хотя и не являются ошеломляющими, тем не менее обнадеживают.

Руководствуясь именно этими эмпирическими данными, а также теоретическими выводами, нам следует стимулировать исследования в области групповой психотерапии не только потому, что она является многообещающим направлением профессиональной психотерапии, но также и потому, что она, несомненно, может многому научить нас в отношении общей психологической теории и даже в отношении социальной теории в широком понимании.

То же самое относится к групповым встречам для обсуждения различных проблем, группам тренинга сенситивности и всем остальным видам групп, которые на сегодняшний день обозначаются как группы развития личности, семинары или мастерские по эмоциональному развитию. Хотя они отличаются друг от друга терапевтическими методиками, можно сказать, что они имеют общие для всех психотерапевтов стратегические цели, а именно ориентируются на самоактуализацию, полноценное развитие человека, всестороннее использование его природных и индивидуальных потенциальных возможностей и т. д. Подобно любой разновидности психотерапии, они могут творить чудеса, когда ими руководят компетентные люди. Вместе с тем у нас есть и достаточно свидетельств того, что эти методики могут быть бесполезными и даже вредными, если осуществляются под неумелым руководством. Следовательно, необходимо проводить больше исследований. Этот вывод, конечно же, не является неожиданностью, поскольку он так же актуален и для хирургов, и для всех прочих специалистов. Мы ведь тоже не смогли решить проблему, как непрофессионал или любитель может выбрать компетентного психотерапевта (терапевта, дантиста, гуру, наставника или учителя) и не попасть к некомпетентному.

Параллельно с дефинициями благоприятных взаимоотношений, обсуждавшимися ранее, мы можем также рассмотреть явно востребованную дефиницию хорошего общества, т. е. общества, которое обеспечивает своим членам максимальные возможности для того, чтобы стать здоровыми и самоактуализирующимися людьми. Это в свою очередь означает, что институты такого общества организованы так, чтобы благоприятствовать, способствовать, поощрять и обеспечивать максимум взаимоотношений позитивного характера и минимум плохих отношений между людьми. Из предыдущих дефиниций и тезисов естественным образом вытекает то, что хорошее общество является синонимом психологически здорового общества, в то время как скверное общество является синонимом психологически больного общества, что, в свою очередь, означает соответственно удовлетворение базовых потребностей или наличие препятствий для такого удовлетворения (т. е. недостаток любви, сердечности, защиты, уважения, доверия, истины и избыток враждебности, унижений, страха, презрения и подавления).

Следует подчеркнуть, что давление со стороны общества и его институтов может способствовать психотерапевтическим или патогенетическим последствиям (создавая для них благоприятные условия, делая их более выгодными, вероятными, позволяя получить от них как первичные, так и вторичные преимущества). Оно не принимает фатального или неизбежного характера. Нам достаточно известно о масштабах личности как в простых, так и в сложных обществах, чтобы, с одной стороны, уважать гибкость и пластичность человеческой натуры, а с другой стороны, необычайную устойчивость уже сформировавшегося характера у исключительных личностей, что позволяет им противостоять и даже презирать давление со стороны общества (см. главу 11). Антрополог всегда сумеет найти в жестоком обществе одного сердечного человека и одного борца в пассивном обществе. На сегодня мы знаем достаточно, чтобы не обвинять, подобно Руссо, во всех несчастьях человечества социальные структуры, и не надеемся на то, что можно сделать всех людей счастливыми, здоровыми и мудрыми путем одних лишь социальных улучшений.

Если говорить о нашем обществе, мы можем взглянуть на него с различных точек зрения, каждая из которых полезна в определенном аспекте. Например, можно вывести некие средние характеристики для нашего или любого другого общества и определить его как достаточно больное, тяжело больное и т. д. Для нас, однако, более плодотворным будет оценить и сопоставить факторы, благоприятствующие болезням и благоприятствующие здоровью. В нашем обществе явно имеет место неустойчивое равновесие, при котором положение попеременно определяется то одной, то другой группой факторов. Ничто не мешает оценивать эти факторы и экспериментировать с ними.

Оставляя общие соображения и переходя к личностно — психологическим, мы в первую очередь сталкиваемся с фактом субъективной интерпретации культуры. С этой точки зрения, мы можем с полным основанием сказать о людях, страдающих неврозом, что для них общество больно, поскольку они видят в нем преимущественно опасность, угрозу, нападение, эгоизм, унижение и холодность. Понятно, что их соседи, глядя на ту же культуру и тех же людей, могут считать это общество здоровым. Психологически эти умозаключения не противоречат друг другу. Так, любой серьезно больной человек субъективно живет в больном обществе. Вывод из этого утверждения в совокупности с предшествующим обсуждением вопроса о психотерапевтических взаимоотношениях состоит в том, что психотерапию можно определить как попытку создания хорошего общества в миниатюре. Та же самая формулировка применима в том случае, если общество больно с точки зрения большинства его членов. При этом нам следует остерегаться излишнего субъективизма. Общество, которое для больного пациента является больным, является дурным и в более объективном смысле (даже для здоровых людей) уже только потому, что оно производит людей, страдающих неврозами.

Теоретически психотерапия в социальном плане представляет собой противодействие основным формам давления и тенденциям больного общества. В более обобщенном виде, независимо от того, какова степень здоровья или болезни общества, психотерапия борется с теми факторами, которые вызывают болезнь в обществе или в индивидуальном масштабе. Она пытается, так сказать, изменить ход событий, вести подрывную работу изнутри, быть революционной или радикальной в изначальном этимологическом смысле. А значит, все психотерапевты воюют или должны сражаться с психопатогенетическими факторами своего общества, и если эти факторы являются фундаментальными и основными для данного общества, то психотерапевты сражаются и с самим обществом.

Не вызывает сомнений тот факт, что, если бы психотерапию можно было применять в гораздо более широком масштабе, т. е. если бы вместо того, чтобы заниматься несколькими десятками пациентов в год, психотерапевт мог иметь дело с миллионом пациентов, тогда это незначительное по силе противодействие природе нашего общества можно было бы заметить невооруженным глазом. В том, что это бы изменило общество, не может быть никаких сомнений. Прежде всего, человеческие отношения стали бы приобретать иной характер, в частности в таких проявлениях, как гостеприимство, щедрость, дружелюбие и т. п.; а когда достаточное количество людей становится более щедрыми, более гостеприимными, более сердечными, более общительными, это вызывает юридические, политические, экономические и социологические изменения (Murford, 1951). Возможно, быстрое распространение групповой психотерапии, разного рода групповых встреч для обсуждения общих проблем и групп «личностного развития» может оказать ощутимое воздействие на общество.

Нам кажется, что никакое общество, даже хорошее, не может полностью исключить болезнь. Если не существует угрозы, исходящей от людей, она всегда может возникнуть со стороны природы, смерти, фрустрации, болезни, даже стать следствием того простого обстоятельства, что, хотя сосуществование в обществе и дает нам определенные преимущества, оно заставляет нас видоизменять форму удовлетворения своих желаний. Мы не должны забывать и о том, что сама человеческая природа может быть источником зла, если и не по причине врожденного порока, то из — за невежества, глупости, страха, неспособности найти общий язык, неловкости и т. д. (см. главу 8).

Речь в данном случае идет о невероятно сложном комплексе взаимосвязей, который очень легко может быть неправильно понят или изложен таким языком, который может привести к непониманию. Я постараюсь уберечь от этого моего читателя, не пускаясь в длинные рассуждения и отослав его к работе, которую я подготовил для своих студентов на семинаре по социальной психологии Утопии (1968b). Она делает акцент на эмпирическом, достижимом в действительности (а не на недосягаемых фантазиях), и уделяет внимание скорее степени проявления того или иного свойства, чем формулировкам типа или/или. Задача определяется следующими вопросами: насколько хорошее общество допускает человеческая природа? насколько хорошую человеческую природу допускает общество? до какой степени мы можем рассчитывать на доброе начало в человеке, оценивая присущие человеческой природе недостатки, которые нам известны? до какой степени мы можем рассчитывать на доброе начало в обществе ввиду тех проблем, которые свойственны природе самого общества?

Мое личное мнение состоит в том, что совершенный человек невозможен, даже немыслим, но люди могут стать гораздо лучше, чем думает большинство. Что касается совершенного общества, оно тоже кажется мне неосуществимой мечтой, в особенности с учетом того очевидного обстоятельства, что практически невозможно создать совершенный брак, совершенную дружбу или отношения родитель-ребенок. Если паре, семье, группе так сложно достичь безукоризненной любви, насколько труднее это для 200 миллионов? Для 3 миллиардов? И все же очевидно, что пара, группа, общество хотя и не могут быть совершенными, несомненно, могут совершенствоваться и могут быть как очень хорошими, так и чрезвычайно скверными.

Кроме того, по моим ощущениям, нам достаточно много известно о совершенствовании пар, групп, обществ, чтобы понять, что вероятность быстрых перемен крайне мала. Совершенствование одного — единственного человека может быть делом года психотерапевтической работы, и после этого основным результатом этого «совершенствования» является то, что оно позволяет этому человеку взяться за выполнение задачи длиною в жизнь, а именно самосовершенствования. Мгновенная самоактуализация в великий момент превращения, инсайта или осознания действительно случается, но это происходит чрезвычайно редко, и рассчитывать на это не приходится. Психоаналитики долго учились не делать ставку только на инсайт, но уделять основное внимание проработке, длительным, медленным, болезненным усилиям, которые нужно приложить, чтобы достичь инсайта. На Востоке духовные наставники и учителя также подчеркивают, что совершенствование самого себя — это задача, которая ставится на всю жизнь. Эта идея постепенно доходит до сознания наиболее мыслящих и рассудительных лидеров психотерапевтических групп, групп для встреч, групп личностного развития, эмоционального развития и им подобных, которые переживают сейчас болезненный момент расставания с теорией «большого взрыва» (Big Bang theory) самоактуализации.

Все выводы в данной сфере должны делаться исключительно на основе сопоставлений, как в следующих примерах. 1. Чем здоровее общество в целом, тем меньше в нем необходимости в индивидуальной психотерапии, поскольку больных индивидов в нем меньше. 2. Чем здоровее общество в целом, тем более вероятно, что больной человек может получить помощь или исцеление без вмешательства профессиональной психотерапии, т. е. при помощи позитивного жизненного опыта. 3. Чем здоровее общество в целом, тем легче в нем психотерапевту излечить пациента, поскольку повышается вероятность психотерапии пациента путем удовлетворения потребностей. 4. Чем здоровее общество в целом, тем проще будет лечить при помощи инсайт — терапии, поскольку будет достаточно способствующего этому позитивного жизненного опыта, добрых взаимоотношений и т. д., наряду с относительным отсутствием войн, безработицы, бедности и других патогенетических факторов социального характера. Безусловно, можно построить десятки подобных теорем, которые несложно доказать.

Некоторые из таких формулировок, касающихся взаимосвязи болезни индивида, индивидуальной психотерапии и природы общества, необходимы, чтобы разрешить часто упоминаемый пессимистический парадокс: как может здоровье или улучшение здоровья быть возможным в больном обществе, которое само и стало причиной плохого состояния здоровья? Пессимизму, которым проникнута эта дилемма, можно противопоставить сам факт существования самоактуализирующихся людей и наличие психотерапии, доказывающей, что она возможна, существуя в действительности. И в этом случае полезно выстроить теорию, каким образом это возможно, если только мы оставляем этот вопрос открытым для эмпирического исследования.

По мере того как болезнь принимает все более серьезный характер, она все меньше поддается благотворному воздействию удовлетворения потребностей. В этом континууме наступает момент, когда 1) уже нет ни стремления, ни желания к удовлетворению базовых потребностей, и человек отказывается от него в пользу удовлетворения потребностей невротического характера и 2) даже когда такое удовлетворение возможно, пациент не в состоянии воспользоваться им. Бесполезно предлагать ему любовь, поскольку он боится ее, не доверяет ей, неверно истолковывает ее и, в конечном счете, отказывается от нее.

Именно в этот момент профессиональная (инсайт-)психотерапия становится не просто необходимой, но и незаменимой. Никакая другая терапия в этом случае не применима: ни внушение, ни катарсис, ни симптоматическое лечение, ни удовлетворение потребностей. Следовательно, в этот момент мы входим, так сказать, в другую страну — в царство, где правят свои законы, сферу, в которой все принципы, обсуждавшиеся в этой главе до сих пор, неприменимы без их видоизменения и уточнения.

Отличие профессиональной психотерапии от непрофессиональной велико и весьма существенно. Развитие психологии в течение этого века, начиная с революционных открытий Фрейда, Адлера и др., превратили психотерапию из интуитивного искусства в сознательно применяемую науку. На сегодняшний день в ее распоряжении есть такие инструменты, которые недоступны просто хорошему человеку, поскольку для их использования нужно обладать соответствующим интеллектом и, кроме того, пройти надлежащую подготовку для использования этих новых приемов. Эти приемы искусственные, а не спонтанные или бессознательные. Им можно обучить методом, который до определенной степени независим от характера психотерапевта.

Здесь мы намерены рассказать лишь о самых важных, самых революционных их этих методов: достижении пациентом инсайта, т. е. о ситуациях, когда его неосознанные желания, импульсы, подавление и мысли (генетический анализ, анализ характера, анализ сопротивления, анализ переноса) становятся доступными для него на сознательном уровне. Именно это средство дает профессиональному психотерапевту, который является одновременно и достойной личностью, громадное преимущество перед человеком, который просто является достойной личностью, но не владеет профессиональными приемами.

Как достигается инсайт? На настоящий момент большая часть, если не вся техника его достижения не слишком далеко ушла от разработок Фрейда. Свободные ассоциации, интерпретация снов и интерпретация того, что стоит за повседневным поведением, — вот основные пути, которыми пользуется психотерапевт, помогая пациентам достичь сознательного инсайта. В его распоряжении имеются и некоторые другие возможности, но они гораздо менее важны. Техники релаксации и различные техники, которые вызывают диссоциацию, а затем используют это, не столь важны, как так называемый фрейдистский метод, хотя они вполне могли бы применяться гораздо более широко, чем применяются сейчас.

В определенных пределах эти методы может освоить каждый, кто обладает подобающим уровнем интеллекта, кто готов пройти соответствующий курс обучения в психиатрическом или психоаналитическом институте, аспирантуре или ином учебном заведении. Разумеется, следует понимать, что эффективность применения этих методов разными людьми будет различной. Некоторые из лиц, изучающих инсайт — терапию, по — видимому, обладают более тонкой интуицией, чем другие. Можно также предположить, что человек, которого мы обозначили как достойную личность, будет применять эти методы куда более эффективно, чем психотерапевт, не являющийся такой личностью. Все институты психоанализа предъявляют определенные требования личностного характера к своим студентам.

Еще одно великое открытие, которое подарил нам Фрейд, — признание необходимости понимания психотерапевтом самого себя. Несмотря на то что необходимость такого инсайта для самого психотерапевта признана сторонниками психоанализа, она до сих пор формально не признана психотерапевтами других направлений. Это ошибка. Из представленной здесь теории следует, что любой фактор, который способствует совершенствованию личности психотерапевта, тем самым делает его работу более успешной. Психоанализ или другая глубокая психотерапия самого психотерапевта помогают ему добиться успеха. Если они и не всегда позволяют добиться излечения, они, по крайней мере, могут дать психотерапевту возможность понять, что ему угрожает, каковы основные точки конфликта и фрустрации в нем самом. В результате, когда он будет общаться со своими пациентами, он сможет постараться ослабить их негативное действие и нейтрализовать его. Относясь к этим факторам сознательно, он может подчинить их своему интеллекту.

Мы уже упоминали о том, что раньше структура характера психотерапевта имела куда большее значение, чем теоретические взгляды, которых он придерживался, или даже те методы, которые он сознательно применял. Но этот фактор играет все меньшую роль по мере того, как профессиональная психотерапия становится все более сложной. В целостном представлении о хорошем психотерапевте его характер постепенно отступает на задний план, поскольку подготовка, интеллект, методы и теории играют все большую роль; это будет продолжаться до тех пор, пока в один прекрасный день в будущем эти факторы не обретут первостепенное значение. Мы превозносили методы психотерапии, которые применяла мудрая старуха, по Toil простой причине, что в прошлом не было других психотерапевтов, а кроме того, потому, что даже в настоящем и в будущем такие люди по — прежнему будут играть важную роль в том, что мы определили как непрофессиональная психотерапия. Однако у людей больше нет необходимости путем подбрасывания монеты решать, идти ли им к священнику или к психоаналитику. Хороший квалифицированный психотерапевт оставит далеко позади любителя, действующего по наитию.

Мы можем надеяться, что в не слишком отдаленном будущем, особенно если общество будет совершенствоваться, профессиональный психотерапевт не будет заниматься подбадриванием, оказанием поддержки и удовлетворением прочих потребностей, поскольку это удовлетворение мы сможем получить от своих товарищей — неспециалистов. К психотерапевту люди будут обращаться при заболеваниях, исцеление которых лежит за пределами простого удовлетворения потребностей или освобождения, но которые поддаются лишь профессиональным методам лечения, не используемым психотерапевтам — неспециалистам.

Парадоксально, но из предыдущих теорий можно сделать и совершенно противоположный вывод. Если относительно здоровые люди настолько более восприимчивы к психотерапии, то, возможно, стоит уделить большую часть времени, затрачиваемого на профессиональную психотерапию, наиболее здоровым, а не наименее здоровым людям на том разумном основании, что лучше усовершенствовать десять человек в год, чем одного, в особенности если эти несколько человек занимают должности, на которых они могут выступать в качестве непрофессиональных психотерапевтов (например, учителя, социальные работники, врачи). В определенной степени так и происходит. Значительная часть времени опытных психоаналитиков и специалистов в области экзистенциального анализа занята подготовкой, обучением и психоанализом молодых психотерапевтов. Широкое распространение получило и обучение психотерапевтами врачей, социальных работников, психологов, медсестер, священников и учителей.

Прежде чем закончить рассмотрение инсайт — терапии, необходимо разрешить дихотомию, которую, как предполагалось до сих пор, составляют инсайт и удовлетворение потребностей. Чисто когнитивный или рационалистический инсайт (холодное, бесстрастное знание) это одно; инсайт организма — нечто совсем другое. Полный инсайт, о котором иногда говорят фрейдисты, — это осознание того факта, что одно лишь знание собственных симптомов, даже если к нему добавить понимание их происхождения, и осмысление динамической роли, которую они играют в существующей психической структуре, само по себе не имеет целительного характера. Его должен сопровождать эмоциональный опыт, повторное переживание этого опыта, катарсис, реакция. Таким образом, полный инсайт — это не только когнитивный, но и эмоциональный опыт.

До некоторой степени более точно утверждение, что подобный инсайт часто является опытом конативного характера, связанным с удовлетворением потребностей или фрустрацией, реальным ощущением того, что ты любим или отвергнут, находишься под защитой или ощущаешь презрение. Чувство, о котором говорят психоаналитики, в таком случае представляется реакцией на осознание человеком, например, того, что отец действительно любил его, после пережитого им заново 20–летнего опыта; ранее осознание этого факта подавлялось или было неадекватным. Другим примером может быть внезапное осознание женщиной того, что она ненавидела свою мать, хотя до сих пор она считала, что любила ее.

Этот неисчерпаемый опыт, когнитивный, эмоциональный и конативный одновременно, мы можем обозначить как инсайт организма. Но ведь до сих пор мы занимались изучением в первую очередь эмоционального опыта. В этом случае нам следует расширить границы объекта изучения, включая в него конативные элементы; в конечном счете мы должны говорить о холистических эмоциях или эмоциях организма [в целом] и т. д. Это касается и конативного опыта, который также следует расширить до опыта организма в целом. Последний шаг представляет собой осознание того, что не существует различий между инсайтом организма, эмоциями организма и способностью организма к волевым проявлением, за исключением тех случаев, когда этот подход и первоначально существовавшие дихотомии рассматриваются как артефакты чрезмерно атомистического подхода к предмету.