Концепция мотивации в том виде, в котором она была изложена, содержит несколько ключевых моментов для понимания возникновения психопатологии, а также природы фрустрации, конфликта и угрозы.

Практически все теории, пытающиеся объяснить, как возникает психопатология и за счет чего она сохраняется, опираются главным образом на две концепции — фрустрации и конфликта, которые мы и намерены рассмотреть. Некоторые виды фрустрации ведут к патологии, а некоторые нет. Таким же образом не все конфликты приводят к возникновению патологии. По — видимому, чтобы объяснить это явление, необходимо обратиться к теории базовых потребностей.

В ходе дискуссии о фрустрации легко сделать ошибку, уделяя внимание лишь конкретным органам человека или отдельным аспектам личности; до сих пор сохраняется тенденция говорить о фрустрации рта или желудка или же о фрустрации потребности. Мы не должны забывать о том, что лишь человек как единое целое, а не какая — то его часть, может подвергаться фрустрации.

Если не забывать об этом, становится очевидным важное разграничение, а именно различие между депривацией и угрозой личности. Обычные дефиниции фрустрации включают понятия неполучения того, что является объектом желания, помех осуществлению желания или удовлетворению. Такая дефиниция не в состоянии разграничить депривацию, которая не столь важна для организма (можно без труда найти замену объекта желания, серьезных последствий немного), и депривацией, которая представляет угрозу для личности, т. е. для жизненных целей индивида, для защитной системы, для самоуважения, для самоактуализации — для базовых потребностей. Мы убеждены в том, что только угрожающая депривация оказывает множественное воздействие (как правило, нежелательное), которое обычным порядком относят к фрустрации вообще.

Целевой объект для индивида может иметь два значения. Во — первых, он имеет присущее ему самому внутреннее значение, а кроме того, он может иметь вторичную, символическую ценность. Так девочка, не получившая рожка с мороженым, которого ей хотелось, возможно, лишилась при этом лишь рожка с мороженым. Другой же ребенок, который не получил такой же рожок, лишился при этом не только сенсорного удовлетворения, но, может быть, ощутил себя обделенным материнской любовью, поскольку мать отказалась купить ему мороженое. Для второго ребенка рожок с мороженым обладает не только присущей ему самому внутренней ценностью, но, помимо этого, является носителем определенных психологических ценностей. Лишиться мороженого как такового, в принципе, не столь важная потеря для здорового индивида, и сомнительно, может ли лишение такого рода вообще называться фрустрацией, то есть словом, которым обозначают депривацию угрожающего характера. Лишь в том случае, когда целевой объект представляет любовь, престиж, уважение или другие базовые потребности, для того, кто лишился его, могут наступить неблагоприятные последствия, обычно определяемые как фрустрация.

Можно наглядно продемонстрировать такое двойственное значение объекта на примере определенных групп животных в определенных ситуациях. Например, когда две обезьяны, находятся в отношениях доминирования — подчинения, нечто съестное является: 1) средством утоления голода и, сверх того: 2) символом статуса доминирования. Так, если подчиненное животное попытается взять пищу, доминирующее животное сразу же нападет на него. Если же при этом первое животное сумеет лишить пищу ее символической ценности, связанной с доминированием, тогда его господин позволит ему съесть ее. Подчиненное животное может сделать это без труда, приняв позу подчинения, например демонстрируя половые органы, приближаясь к пище, словно говоря: «Эта еда нужна мне лишь для того, чтобы утолить голод, я не ставлю под сомнение твое лидерство. Я охотно признаю, что ты главный». Таким же образом мы можем по — разному выслушать критические замечания друга. Как правило, обычный человек реагирует на критику ощущением, что на него нападают или ему угрожают (что имеет свои основания, поскольку часто критика действительно является нападением). Вследствие этого человек ощетинивается и его ответной реакцией будет гнев. Но если убедить его, что критика не означает нападения или неприятия его самого, он не только прислушается к ней, но, возможно, даже будет благодарен за нее. Таким образом, если у человека уже есть тысячи подтверждений того, что друг любит и уважает его, критика будет для него всего лишь критикой; в этом случае она не представляет ни опасности, ни угрозы (Maslow, 1936,1940b).

Пренебрежение этим различием внесло дополнительную сумятицу в психологическую среду. Вечный вопрос таков: неизбежно ли результатом сексуальной депривации являются все или отдельные проявления, свойственные фрустрации, такие как агрессивность или сублимация? Теперь хорошо известно, что во многих случаях безбрачие не приводит к психопатологии. Какой же фактор является определяющим для возникновения патологии? Клиническая работа с людьми, не страдающими неврозом, четко показывает, что сексуальная депривация носит патогенетический характер в строгом смысле слова, только когда она отождествляется личностью с неприятием со стороны противоположного пола, чувством неполноценности, низкой оценкой, недостатком уважения, изоляцией или другими моментами, препятствующими удовлетворению базовых потребностей. Сексуальная депривация переносится относительно легко теми личностями, для которых она не связана с перечисленными явлениями.

Неизбежные моменты депривации в детстве обычно тоже считаются причиной фрустрации. Отнятие от груди, контроль экскреции, обучение ходьбе, фактически любой новый уровень адаптации воспринимается как предполагающий насилие и оказание давления на ребенка. Однако и здесь следует различать просто депривацию и угрозу личности. Наблюдения за детьми, у которых нет сомнений в уважении и любви родителей, показали, что депривация, необходимость соблюдать дисциплину и наказания порой переносятся с удивительной легкостью. Как правило, подобные случаи редко приводят к фрустрации, если только они не воспринимаются ребенком как угрожающие основам личности, основным жизненным целям или потребностям.

Отсюда следует, что феномен угрожающей фрустрации куда более тесно связан с другими угрожающими ситуациями, чем просто с депривацией. Классические результаты фрустрации часто являются последствиями других разновидностей угрозы — нанесения травмы, конфликта, поражения коры головного мозга, тяжелой болезни, реальной физической угрозы, приближающейся смерти, унижения или сильной боли.

Все вышесказанное подводит нас к мысли о том, что, вероятно, термин «фрустрация» как единое понятие не так удобен; представляется разумным различать два, пересекающихся с фрустрацией понятия: 1) депривация потребностей не базового характера и 2) угроза личности, т. е. базовым потребностям или разнообразным копинг — системам, которые с ними связаны. В понятие депривации вкладывается значительно меньше, чем в понятие фрустрации; угроза предполагает гораздо большее. Депривация не носит психопатогенетического характера, угроза же приводит к психопатологии

Единое понятие конфликта может пересекаться с понятием угрозы, так же как и понятие фрустрации. Мы рассмотрим несколько типов конфликта.

Пример элементарного конфликта — возможность выбора. Повседневная жизнь полна бесчисленными ситуациями, в которых всем людям приходится делать выбор. Давайте рассмотрим различие между этим и следующим типом конфликта. Первый тип предполагает выбор одного из двух путей достижения одной и той же цели, причем эта цель имеет для организма относительно невысокую значимость. Психологическая реакция на такую ситуацию выбора практически никогда не носит патологического характера. Собственно говоря, большинство таких ситуаций с субъективной точки зрения просто не воспринимаются как конфликт.

Другая разновидность конфликта — это ситуация, в которой имеются альтернативные пути достижения цели, причем цель важна для индивида. Самой цели ничто не угрожает. Уровень значимости цели, разумеется, определяется индивидуально для каждого организма. То, что важно для одного, может быть неважно для другого. Когда решение принято, ощущение конфликта, как правило, исчезает. Однако, без сомнения, когда значимость цели высока, конфликт при выборе из двух или более путей, ведущих к ней, может быть весьма глубоким.

Конфликт угрожающего характера фундаментальным образом отличается по своему типу от двух вышеописанных разновидностей конфликта. Здесь по — прежнему присутствует ситуация выбора, но теперь это выбор одной из двух различных целей, каждая из которых имеет жизненную необходимость. В такой ситуации сам факт выбора, как правило, не разрешает конфликт, поскольку принятие решения означает отказ от чего — либо не менее важного, чем то, что выбрано. Отказ от необходимой цели или удовлетворения потребности представляет собой угрозу, и даже после того, как выбор уже сделан, влияние угрозы сохраняется. Одним словом, такая разновидность конфликта всегда ведет к продолжительным помехам для удовлетворения базовой потребности. Эта разновидность является патогенетической.

Катастрофический конфликт наилучшим образом определяется как чистая угроза без альтернативы или возможности выбора. Любой выбор в результате ведет к катастрофе или угрозе, или же существует только одна возможность, которая ведет к трагическому исходу. Такую ситуацию можно назвать конфликтной, лишь расширив значение этого понятия. Понять такую ситуацию можно на примере человека, который будет казнен через несколько минут, или животного, которое знает, что его ждет наказание, причем все пути к бегству, нападению или замещающему поведению отрезаны, как в многочисленных экспериментах с неврозами у животных (Maier, 1939).

Рассуждая с точки зрения психопатологии, мы должны прийти к тому же выводу, к которому пришли после анализа фрустрации. В общем, существует два типа конфликтных ситуаций, или конфликтных реакций: не представляющие угрозы и угрожающие. Конфликты, не представляющие угрозы, имеют относительно невысокую значимость, поскольку обычно не ведут к патологии; конфликты угрожающего характера значимы, поскольку их результатом часто является патология. Говоря о конфликте как о факторе возникновения симптомов, нам вновь представляется целесообразным говорить скорее о конфликте угрожающего характера, поскольку существуют разновидности конфликта, которые не порождают симптомов. Некоторые из них лишь придают организму силы.

Мы можем продолжить рассуждения о классификации наших понятий применительно к сфере происхождения психопатологии в целом. Мы можем говорить, во — первых, о деиривации, а во — вторых, о выборе, и рассматривать и то и другое как явления, не ведущие к возникновению патологии, а следовательно, как понятия, не имеющие большого значения при изучении психопатологии. Единственным значимым понятием служит не конфликт и не фрустрация, но основная патогенетическая черта их обоих, а именно угроза возникновения препятствий или наличие препятствий для удовлетворения базовых потребностей и самоактуализации организма.

Общая динамическая теория, так же как и разного рода эмпирические данные, показывает необходимость индивидуального определения угрозы. Мы должны определять ситуацию или угрозу не только с точки зрения базовых потребностей, свойственных биологическому виду в целом, но также с точки зрения индивидуальных особенностей организма, который сталкивается с определенной проблемой. Так, фрустрация и конфликт часто определяются только исходя из внешней ситуации без учета внутренней реакции организма или восприятия этой внешней ситуации. Необходимо подчеркнуть, что травматическая ситуация и ощущение нанесения травмы — это не одно и тоже; травматическая ситуация может быть угрожающей с психологической точки зрения, но не обязательно является таковой. В действительности она может быть поучительной или сделать сильнее, если использовать ее надлежащим образом.

Как мы можем узнать, что конкретная ситуация воспринимается организмом как угроза? В отношении человека это достаточно просто определяется любыми методами, позволяющими адекватно описать личность в целом, например при помощи техники самоанализа. Такая техника позволяет нам узнать, в чем нуждается человек, чего ему недостает и что представляет для него угрозу. Здоровым взрослым людям внешняя ситуация в целом угрожает меньше, чем среднему индивиду или человеку, страдающему неврозом. Не следует забывать и о том, что, хотя здоровье взрослого человека и обеспечивается отсутствием или успешным преодолением угрозы в детстве, он становится все более устойчивым к угрозе с течением времени; например, практически невозможно создать угрозу мужественности мужчины, который абсолютно уверен в себе. Утрата любви — не большая угроза для того, кто любим на протяжении всей жизни и кто чувствует себя достойным любви и способным любить. Здесь можно вновь сослаться на принцип функциональной автономии.

Последним моментом, который безусловно вытекает из динамической теории, является то, что мы всегда должны рассматривать ощущение угрозы как представляющее само по себе динамическую стимуляцию иных реакций. Картина угрозы в отношении любого организма не будет полной, пока мы не узнаем, к чему ведет ощущение угрозы, к каким действиям оно побуждает индивида и как организм реагирует на угрозу. В теории неврозов совершенно необходимо понимание как природы ощущения опасности, так и реакции организма на это чувство.

Необходимо отметить, что концепция угрозы включает феномены, которые не относятся ни к категории конфликта, ни к категории фрустрации в обычном смысле этих слов. Серьезная болезнь определенного типа может вести к психопатологии. Человек, у которого был тяжелый инфаркт, часто ведет себя так, как будто ему угрожает опасность. Болезнь или время, проведенное в больнице, часто представляют непосредственную угрозу для маленьких детей, независимо от депривации, которая была связана с этими событиями.

К перечню воздействий, представляющих угрозу и не относящихся ни к конфликтам, ни к фрустрации, мы можем добавить серьезную травму фундаментального характера. Человек, переживший страшную аварию, может прийти к выводу, что он не хозяин своей судьбы и что смерть постоянно ожидает его у порога. Перед лицом такого превосходящего по силе и угрожающего мира некоторые люди, видимо, теряют уверенность в своих способностях, даже в самых простейших. Травмы иного, менее глубокого характера, естественно, будут менее угрожающими. Следует добавить, что такая реакция с большей степенью вероятности может наблюдаться у людей с определенной структурой характера, делающей их более уязвимыми в отношении угрозы.

Неизбежность смерти по какой — либо причине также может (хотя и не обязательно) создать состояние угрозы, поскольку здесь мы можем потерять элементарную уверенность в себе. Когда мы уже не можем справиться с ситуацией, когда мир представляется слишком большим для нас, когда мы перестаем ощущать себя хозяевами своей судьбы, когда мы теряем контроль над миром или над собой, мы можем определенно говорить об ощущении угрозы. Прочие ситуации, в которых «мы ничего не можем поделать», также иногда воспринимаются как угрожающие. Возможно, к этой категории следует причислить острую боль. С ней, безусловно, «ничего нельзя поделать».

Вероятно, данную концепцию можно расширить, включив в нее феномены, которые обычно относятся к иной категории. Например, применительно к ребенку мы можем говорить о внезапной интенсивной стимуляции, которая внезапно прекращается, о потере точки опоры, о чем — то необъяснимом или незнакомом, о нарушении режима или ритма; все это угрожает ребенку не просто всплеском эмоций.

Мы должны, разумеется, говорить и о самых острых проявлениях угрозы, а именно о прямой депривации, помехах или опасности в отношении базовых потребностей (унижение, неприятие, изоляция, утрата престижа, утрата силы); все они представляют непосредственную угрозу. Кроме того, злоупотребление способностями или их неприменение представляет непосредственную угрозу для самоактуализации. И наконец, опасность для метапотребностей или ценностей Бытия может представлять угрозу для личности, достигшей высокого уровня развития.

Соглашаясь с Гольдштейном (Goldstein, 1939, 1940), мы можем рассматривать большую часть индивидуальных переживаний, связанных с угрозой, как ситуации, тормозящие или угрожающие подавить развитие личности на пути к самоактуализации. Такой акцент на будущем наряду с вниманием к ущербу, причиняемому личности в настоящем, представляется нам крайне важным. В этой связи следует упомянуть предложенную Фроммом революционную концепцию «гуманистического» сознания как восприятия отклонения от пути развития или самоактуализации. Такая позиция камня на камне не оставляет от релятивизма, а следовательно, показывает и слабость фрейдистской концепции Суперэго.

Следует также отметить, что сопоставимость понятий угроза и торможение развития создает возможность ситуации, которая на данный момент может не представлять субъективной угрозы, но чревата угрозой или торможением развития в будущем. Дети могут стремиться к удовлетворению, которое обрадует и успокоит их или доставит им удовольствие в настоящий момент, но в будущем может привести к торможению развития. Примером является подчинение родителей ребенку, которое может привести к формированию капризного психопата.

Другая проблема, которая возникает при отождествлении психопатогенеза с изначальными отклонениями в развитии, связана с его монистическим характером. Мы имеем в виду то, что все или большинство заболеваний имеют один и тот же источник; психопатогенез представляется скорее единым, чем имеющим множественный характер заболеванием. Но в чем же тогда причина возникновения различных синдромов заболевания? Возможно, не только патогенез, но и психопатология может быть единой. Возможно, то, о чем мы говорим сейчас как об отдельных заболеваниях, соответствующих определенным медицинским шаблонам, на самом деле лишь поверхностное представление о более глубоком общем заболевании, как утверждала Хорни (Ногпу, 1937). Тест S — I (на уверенность — неуверенность) (Maslow, 1952) был построен именно на таком базовом предположении и до сих пор достаточно успешно используется прежде всего для отбора тех людей, которые страдают психическими заболеваниями вообще, нежели истерией, ипохондрией или неврозом тревожности в частности.

Поскольку единственная наша цель — показать, что теория происхождения психопатологии порождает серьезные проблемы и гипотезы, мы не будем заниматься дальнейшим исследованием данных гипотез. Все вышесказанное было необходимо лишь для того, чтобы показать возможность унификации и упрощения наших представлений о психических отклонениях.

Мы можем подвести итог, сказав, что в общем и целом все перечисленное ниже воспринимается нами как нечто угрожающее: опасность создания помех или действительные помехи для базовых потребностей и метапотребностей (включая самоактуализацию) или условий, которые служат основой для них, непосредственная угроза жизни, угроза целостности организма, угроза гармоническому взаимоотношению составляющих организма, угроза возможности контроля внешнего мира и угроза основным ценностям.

Какое бы определение мы ни нашли для угрозы, есть аспект, который мы не можем проигнорировать ни при каких условиях. Итоговая дефиниция, какие бы моменты она ни включала, должна, безусловно, быть связана с базовыми целями, ценностями или потребностями организма. Это значит, что теория происхождения психопатологии в свою очередь должна опираться непосредственно на теорию мотивации.