Книга: Мотивация и личность
Назад: ГЛАВА 3. Удовлетворение базовых потребностей
Дальше: ГЛАВА 5. Иерархия потребностей

ГЛАВА 4. Пересмотр теории инстинкта

Важность пересмотра теории

Теории базовых потребностей, в общих чертах изложенные в предыдущих главах, настоятельно требуют пересмотра теории инстинкта, который необходим уже только потому, что существует необходимость разграничения более и менее базового, более и менее здорового, более и менее естественного.
Кроме того, имеется значительное количество прочих теоретических, клинических и экспериментальных соображений, указывающих на желательность переоценки теории инстинкта, а возможно, даже ее воссоздания в том или ином виде. Все эти соображения содержат определенный скептицизм по отношению к нынешнему акценту психологов, социологов и антропологов на пластичность человека, его гибкость и способность к адаптации и на его способности к научению. Люди представляются нам куда более автономными и саморегулирующимися, чем позволяет им психологическая теория нашего времени.
Современные исследователи убежденно высказываются в пользу того, что организм заслуживает доверия и гораздо больше способен к самозащите и к саморегуляции, чем принято считать (Cannon, 1932; Goldstein, 1939; Levy, 1951; Rogers, 1954; и др.). К этому мы можем добавить, что различные разработки показали теоретическую необходимость постулировать определенного рода позитивное развитие или склонность к самоактуализации организма, которое отличается равным образом как от стремления к консервации, поддержания в состоянии равновесия и го — меостатического процесса, так и от склонности организма реагировать на импульсы из внешнего мира. Такое стремление к развитию или самоактуализации, в той или иной неопределенной форме, постулировалось такими разными мыслителями, как Аристотель и Бергсон, и многими другими философами. Среди психиатров, психоаналитиков и психологов неизбежным его считали Гольдштейн, Бюлер, Юнг, Хорни, Фромм, Роджерс и многие другие.
Однако, возможно, что в первую очередь в пользу пересмотра теории инстинкта говорит опыт психотерапевтов, главным образом психоаналитиков. В этой сфере логика данных, хотя и не вполне понятных, очевидна; психотерапевт неизбежно вынужден заниматься разграничением более и менее фундаментальных желаний (потребностей, импульсов). Все очень просто: фрустрация одних потребностей ведет к патологии, фрустрация потребностей другого рода не имеет такого результата. Эти потребности невероятно упрямы и непокорны. Они не уступают никаким уговорам, подменам, подкупам и альтернативам; им не нужно ничего, кроме соответствующего и надлежащего удовлетворения. Сознательно и подсознательно они беспрестанно просят и умоляют. Они ведут себя подобно упрямым, не допускающим пренебрежения, имеющим критическое значение, не поддающимся анализу фактам, которые следует принять как данность или отправную точку, не задаваясь вопросами о них. Этот впечатляющий момент требует, чтобы любая школа психиатрии, психоанализа, клинической психологии, социальной работы, детской терапии приняла учение о потребностях, подобных инстинктам, безотносительно того, насколько это противоречит любым другим положениям.
Такие опыты напоминают нам в первую очередь о характерных особенностях людей, конституции, наследственности, а не о привычках, которые носят поверхностный характер и которыми легко манипулировать. Какой бы выбор ни делался при решении этой дилеммы, врач почти всегда выбирал инстинкт, а не условный ответ или привычку в качестве фундамента для своих построений. Это, безусловно, вызывает сожаление, поскольку, как мы увидим, существуют и иные промежуточные и более перспективные альтернативы, из которых мы теперь имеем возможность выбирать; дилемма предполагает более двух возможностей.
При этом представляется совершенно ясным, что, с точки зрения требований общей теории динамизма, теория инстинкта, представленная Мак — Дугаллом и Фрейдом, имеет определенные достоинства, которые на настоящий момент еще не получили заслуженной оценки, возможно, потому, что ее недостатки были куда более очевидны. Теория инстинкта признавала тот факт, что человек обладает внутренней движущей силой; что принимать решение о своем поведении наряду с окружающей средой ему помогает его собственная природа; что сама природа человека определяет для него структуру целей, стремлений и ценностей; что очень часто при благоприятных условиях люди хотят именно того, в чем нуждаются, чтобы предотвратить болезнь; что все люди принадлежат к единому биологическому роду; что поведение бессмысленно, если не осознаются его мотивации и цели; и что, в общем и целом, организм, предоставленный самому себе, обнаруживает определенную биологическую эффективность и мудрость, требующую объяснения.

Критика традиционной теории инстинкта

Хотелось бы отметить и тот факт, что, хотя ошибки ученых, занимавшихся теорией инстинкта, достаточно существенны и подлежат исправлению, они ни в коей мере не были неизбежной или неотъемлемой частью теории, а кроме того, значительное число этих ошибок допускали не только инстииктивисты, но и их критики.
Редукционизм
Большинство антиинстиктивистов, таких как Бернард, Уотсон, Куо и др., в 1920–1930–е гг. критиковали теорию инстинкта на том основании, что инстинкты не могут быть описаны с точки зрения стимулов — реакций. Критики дошли до обвинения в том, что теория инстинкта не согласуется с простой бихевиористской теорией.
Это верно, она совершенно с ней не согласуется. Однако сегодня специалисты по динамической и гуманистической психологии не принимают такую критику всерьез; они едины, полагая, что невозможно определить ни одно важное человеческое качество в его целостности и ни один вид деятельности лишь с точки зрения сти — мулов — реакций.
Такая попытка может вызвать не просто путаницу. В качестве типичного примера можно взять случай, когда классический низший инстинкт животного путают с рефлексом. Последний является чисто моторным актом, первый включает куда большее: заранее известный импульс, экспрессивное поведение, копинг — по — ведение, целевой объект и аффект.
Подход «все или ничего»
Ничто не заставляет нас выбирать между одним лишь инстинктом во всей его полноте и его отсутствием. Почему не могут иметь место следы инстинкта, подобные инстинкту моменты только импульса или только поведения, различия в степени проявления, частичные инстинкты?
Слишком многие авторы использовали слово инстинкт неточно, распространяя его на потребность, намерение, способность, поведение, восприятие, экспрессию, ценность и сопутствующие им эмоции, по отдельности или в комбинации. Результатом нечеткого словоупотребления стала система взглядов, в которой почти каждая из известных человеческих реакций тем или иным автором определялась как инстинктивная, на что указывали Мармор (Marmor, 1942) и Бернард (Bernard, 1924).
Наша основная гипотеза состоит в том, что только побудительные мотивы человека или его базовые потребности могут носить сколько — нибудь ощутимый врожденный характер. Соответствующему поведению или способности, когниции или привязанности не требуется быть врожденными, поскольку (в соответствии с нашей гипотезой) они могут быть приобретены в процессе научения или носить экспрессивный характер. (Разумеется, многие способности и возможности человека в значительной мере детерминированы или вероятны благодаря наследственности, например цветовое зрение, но в данном случае нас интересуют не они.) Таким образом, наследственная составляющая базовых потребностей может рассматриваться просто как конативный недостаток, связанный с целеустремленным поведением, как смутные, не имеющие выраженной направленности потребности, в духе импульсов Ид у Фрейда. (Далее мы увидим, что положительные раздражители этих базовых потребностей также, судя по всему, имеют врожденный характер, чему можно найти подтверждение.) То, что действительно подлежит усвоению в процессе научения, так это поведение, определяемое стремлением к цели (или копинг — поведение).
Как инстинктивисты, так и их оппоненты совершали одну и ту же ошибку, мысля исключительно черно — белыми, дихотомическими понятиями, не допуская промежуточных вариантов. Как можно говорить, что сложный комплекс реакций или целиком детерминирован наследственностью, или вообще не имеет отношения к наследственности? Нет ни единой структуры, даже простой, не говоря уже о любой из реакций в целом, которая определяется исключительно генными детерминантами. Противоположное утверждение также является крайностью, поскольку очевидно, что ничто не свободно полностью от влияния наследственности, поскольку люди — это биологические организмы.
Одним из сбивающих с толку последствий такой дихотомии является тенденция определять любой вид деятельности как не инстинктивный, если имеет место любой момент научения, или, наоборот, определять деятельность как инстинктивную, если она обнаруживает какое бы то ни было влияние наследственности. Поскольку для большинства побуждений, способностей или эмоций несложно доказать воздействие и тех и других факторов, то подобные споры неразрешимы.
Непреодолимые силы
Парадигмой для приверженцев теории инстинкта служил животный инстинкт. Это привело к ошибкам различного рода, таким как отказ от поисков инстинктов, свойственных именно человеку. Одним из наиболее ошибочных выводов, сделанных при изучении низших животных, была аксиома, что инстинкты являются сильными, устойчивыми, неконтролируемыми и не поддающимися изменению и сдерживанию. Возможно, это верно по отношению к семге, лягушкам или леммингам, но это никак не относится к людям.
Если, как мы это чувствуем, базовые потребности имеют поддающуюся оценке наследственную основу, то вполне можем допустить грубую ошибку, когда будем искать инстинкты и рассматривать сущность в качестве инстинктивной лишь тогда, когда она явно и несомненно независима от внешних воздействий и более сильна, чем они. Однако почему не может быть потребностей, которые, хотя и подобны инстинктам, тем не менее легко сдерживаются, подавляются или контролируются иным образом и которые легко маскируются, видоизменяются или даже подавляются привычками, внушением, культурным давлением, виной и т. д. (что, к примеру, и происходит с потребностью в любви)? То есть почему не могут существовать слабые инстинкты?
Возможно, основным мотивом нападок культуралистов на теорию инстинкта и является это ошибочное отождествление инстинкта с непреодолимой силой. Опыт любого этнолога находится в противоречии с этим предположением, и, следовательно, причины такой критики понятны. Но если мы с надлежащим уважением отнесемся как к культурному, так и к биологическому, и если мы будем рассматривать культуру как более сильный фактор по сравнению с инстинктивной потребностью, то в этом случае то, что наш долг защищать слабые, едва различимые, хрупкие инстинктивные потребности от способной подавить их более грубой, более сильной культуры, а не наоборот, будет восприниматься не как парадокс, а как нечто само собой разумеющееся. Это может произойти даже несмотря на то, что те же самые инстинктивные потребности являются в ином смысле сильными — они устойчивы, они требуют удовлетворения, их фрустрация ведет к глубокой патологии и т. д.
Следует подчеркнуть, что парадокс может помочь. Мы думаем о глубокой, раскрывающей терапии и инсайт — терапии, которая включает практически все, кроме гипноза и бихевиоральной терапии, которая с определенной точки зрения вскрывает, возрождает, укрепляет наши ослабевшие и утерянные инстинктивные склонности и остатки инстинктов, наше замаскированное животное начало, нашу субъективную биологию. Эта же цель в еще более явном виде ставится при проведении семинаров по личностному развитию. Как терапия, так и семинары представляют собой дорогостоящие, болезненные и продолжительные по времени усилия, которые требуют посвятить всю жизнь борьбе, набраться стойкости и терпения, но даже в этих условиях они не гарантируют успеха. Но кому из кошек, собак или птиц требуется помощь, чтобы понять, как быть кошкой, собакой или птицей? Их импульсы говорят громким, четким и не вызывающим сомнений голосом, в то время как наши — слабым и невразумительным, который настолько малозаметен, что нам требуется специальная помощь, чтобы услышать его.
Это помогает нам понять, почему в самоактуализирующихся людях так ясно ощущается естественность животных, которая почти отсутствует у людей, страдающих неврозами, или «просто больных» людей. Мы даже могли бы сказать, что часто болезнь состоит именно в потере животного естества. Парадоксальным образом наиболее явно принадлежность к биологическому роду и животное начало проявляют себя именно в людях с более высокой духовностью, самых умных и здравомыслящих, в высшей степени (от природы) рациональных.
Примитивные импульсы
Другая ошибка также является результатом сосредоточения на инстинктах животных. По непостижимым причинам, понять которые под силу лишь историку — интеллектуалу, представители западной цивилизации в большинстве случаев считают, что животное в нас — это дурное животное и что наиболее примитивные из наших импульсов порочны, алчны, эгоистичны и враждебны.
Теологи называют это первородным грехом или дьяволом. Фрейдисты называют это Ид, а философы, экономисты и педагоги называют это по — разному. Дарвину была так близка эта точка зрения, что он увидел в животном мире лишь соперничество, совершенно упустив из виду сотрудничество, которое распространено не менее широко и которое без труда увидел Кропоткин.
Такое мировоззрение нашло свое выражение в отождествлении животного в нас с волком, тигром, свиньей, грифом или змеей, а не с более доброжелательными или хотя бы более кроткими животными, такими как, например, олень, слон, собака или шимпанзе. Можно назвать это интерпретацией нашей внутренней природы в духе скверного животного и отметить, что если мы вынуждены интерпретировать человека, исходя от животных, то лучше бы нам выбрать животное, которое стоит ближе всего к человеку, а именно человекообразных обезьян.
Дихотомия инстинкта и разума
Мы видели, что инстинкты и гибкая, когнитивная адаптация к новому в филогенетическом отношении имеют свойство быть взаимоисключающими. Чем больше мы находим одного, тем меньше вероятность другого. Из — за этого с незапамятных времен совершалась роковая и даже трагическая (с точки зрения исторических последствий) ошибка, касающаяся разделения инстинктивных импульсов и рационального начала в человеке. Крайне редко кому — либо приходило в голову, что и то и другое в человеке может носить подобный инстинкту характер, имея идентичные и синергетические, а не антагонистические цели и последствия.
Наша точка зрения состоит в том, что влечение к знанию и пониманию может носить ничуть не менее конативный характер, чем потребности в принадлежности или любви.
При обычной дихотомии инстинкта — разума скверно определенный инстинкт противостоит скверно определенному разуму. Если бы им было дано корректное определение в соответствии с современным уровнем знаний, они бы не рассматривались как противоположные или противоречащие друг другу и даже как существенно отличающиеся друг от друга. Здоровый рассудок, насколько его можно определить сегодня, и здоровые импульсы, подобные инстинктам, обращены в одном направлении и не находятся в оппозиции друг к другу у здорового человека (хотя они могут носить антагонистический характер у больного). Одним из примеров может служить то, что все научные данные на сегодняшний день говорят о том, что, с точки зрения психиатрии, для детей желательно быть защищенными, любимыми, ощущать одобрение и уважение. Но именно к этому дети и стремятся (инстинктивно). Мы утверждаем, что именно в этом, поддающемся научной оценке и осязаемом смысле подобные инстинктам потребности и разум, скорее всего, носят синергетический, а не антагонистический характер. Их видимый антагонизм надуман, и вывод о нем был сделан в результате того, что исследовались, прежде всего, больные люди. Если эта точка зрения окажется верной, то таким образом нам удастся решить старую проблему приоритета инстинкта или рассудка — вопрос, который сегодня столь же старомоден, как вопрос о лидерстве мужа или жены в хорошем браке.
Антагонизм между инстинктами и обществом
Для того чтобы проявиться, выразить себя и быть удовлетворенными, слабым, подобным инстинктам импульсам требуются благоприятные культурные условия; если же условия неподобающие, эти импульсы легко разрушаются. Наше общество, например, должно значительно усовершенствоваться, прежде чем появится надежда удовлетворить слабые потребности наследственного характера. Считать, что антагонизм между инстинктами и обществом, между интересами индивида и социальными интересами носит внутренний и неизбежный характер, в высшей степени пустое дело. Возможно, единственным оправданием такой точки зрения является то, что в случае больного общества и больной личности это действительно может быть верно. Но это не неизбежно. И в подобающем обществе это не может быть верно. Личные и социальные интересы в условиях здорового общества носят синергетический, а не антагонистический характер. Ложная дихотомия сохраняется лишь из — за того, что ошибочные концепции интересов личности и общества вполне естественны при скверном состоянии личности и общества.
Обособленные инстинкты
К недостаткам теории инстинкта, как и большинства теорий мотивации, можно отнести неспособность понять, что импульсы динамически связаны друг с другом в рамках иерархии, определяемой их силой. Если рассматривать импульсы как независимые друг от друга, остаются нерешенными различные проблемы, а также возникает множество псевдопроблем. Например, холистический и единый по сути характер мотивационной жизни затушевывается, и возникают неразрешимые проблемы составления перечней мотивов. Кроме того, из поля нашего зрения пропадает принцип ценности или выбора, который позволяет говорить о том, что одна потребность выше другой, или важнее другой, или носит более базовый характер. Единственное, на что способна изолированная потребность, — потребовать своего удовлетворения, иначе говоря, собственного уничтожения. Это позволяет теории приблизиться к инстинктам смерти, покоя, гомеостаза, благодушия и равновесия.
Здесь упускается из виду тот очевидный факт, что удовлетворение любой потребности, с одной стороны, устраняет ее, а с другой — позволяет другим, более слабым потребностям, которые до сих пор находились в подавленном состоянии, выйти на передний план и заявить о себе. Поток потребностей непрерывен. Удовлетворение одной потребности ведет к появлению новой.
Подавление инстинктов
В одном ряду с интерпретацией инстинктов как проявлений порочного животного стоит представление о том, что они будут более явно проявляться у душевнобольного, страдающего неврозом, преступника, слабоумного или доведенного до отчаяния человека. Это естественным образом вытекает из тезиса о том, что сознание, рассудок и этика есть не что иное, как приобретенная внешняя видимость, которая по своему характеру радикально отличается от того, что она скрывает, и в отношении этого скрытого подобна наручникам на арестанте. Из этой ошибочной концепции вытекает представление о цивилизации и всех ее институтах — школе, церкви, суде, законах — как о силах, ограничивающих дурные животные наклонности.
Эта ошибка имеет настолько критический характер и несет столь трагическую нагрузку, что по исторической значимости ее можно уподобить таким ошибкам, как вера в то, что король обладает правами помазанника божьего, или в то, что одна из религий единственно верная, или отрицание эволюции, или убеждение в том, что земля плоская. Любое мнение, которое подрывает доверие людей к себе, а возможно и ко всем остальным, и заставляет идти их вразрез с реальностью и пессимистически оценивать человеческие возможности, отчасти несет ответственность за все когда — либо имевшие место войны, за любой расовый антагонизм и за любые религиозные погромы.
Если мы признаем, что подобные инстинктам потребности не несут в себе ничего плохого, но имеют нейтральный или позитивный характер, то тысячи надуманных проблем решатся сами собой и постепенно исчезнут.
Например, в обучении детей по методу «дрессировки» следует добиться переворота, который может привести к тому, что само слово «приучение», несущее столь отрицательную имплицитную нагрузку, выйдет из употребления. Перемены, которые предполагают признание и оправдание потребностей животного характера, подтолкнут нас к их удовлетворению, а не к их фрустрации.
В нашей культуре ребенок со средней степенью депривации, еще не полностью усвоивший культурные нормы (т. е. еще не лишенный окончательно здорового и желательного животного начала), упорно добивается восхищения, безопасности, автономии, любви и т. д. всеми доступными ребенку способами, которые приходят ему в голову. Обычной реакцией умудренного опытом взрослого на такое поведение были бы слова: «Да он просто хвастается» или «Она просто хочет привлечь к себе внимание» и попытка выдворить ребенка из компании взрослых. Подобная оценка, как правило, интерпретируется как запретительная мера, направленная на то, чтобы не давать ребенку того, к чему он стремится, не замечать, не восхищаться, не аплодировать.
Если же мы будем воспринимать такие мольбы о принятии, любви, восхищении как законные требования или права, так же как мы воспринимаем жалобы на голод, жажду, холод или боль, мы должны будем автоматически превратиться в «удовлетворителей потребностей», а не в тех, «которые их фрустрируют». Единственным результатом этого будет то, что и дети, и родители получат больше удовольствия, им будет приятнее находиться вместе и, без сомнения, они будут больше любить друг друга.

Базовые потребности в теории инстинкта

Все соображения, изложенные выше, заставляют нас выдвинуть предположение о том, что базовые потребности в определенном смысле и определенной степени определяются конституцией или наследственностью. Такую гипотезу нельзя обосновать в наши дни, поскольку необходимых приемов генетических и неврологических исследований пока не существует.
На следующих страницах и в работе, приведенной в списке литературы (Maslow, 1965а), представлены имеющиеся данные и теоретические соображения, которые при данном порядке изложения могут служить подтверждениями гипотезы о том, что базовые потребности человека имеют подобный инстинктам характер.
Инстинкты, свойственные только человеку
Понимание теории инстинкта во всей полноте требует признания преемственности человека по отношению к животному миру, а также признания существенных различий между человеком и прочими биологическими видами. Хотя верно то, что любой импульс или потребность, которые обнаружены как у человека, так и у всех прочих животных (например, питание или дыхание), тем самым подтверждают свой инстинктивный характер, однако это не опровергает возможность того, что некоторые из инстинктивных импульсов могут присутствовать только у людей. Шимпанзе, домашние голуби, семга и кошка имеют инстинкты, свойственные только их виду. Почему же человек не может иметь особенностей, которые присущи именно ему?
Фрустрация носит патогенетический характер
Другим основанием для рассмотрения базовых потребностей как по своей природе подобных инстинкту является то, что фрустрация этих потребностей приводит к психопатологии, с этим согласны все клиницисты. Это не относится к потребностям страдающих неврозом, к привычкам, к пагубным пристрастиям или предпочтениям.
Если общество создает и прививает понятие обо всех ценностях, то почему пренебрежение только некоторыми из них приводит к патогенетическим последствиям? Мы приучаемся есть трижды в день, говорить спасибо, пользоваться вилкой и ложкой, стулом и столом. Мы вынуждены носить одежду и обувь, по ночам спать в кровати и говорить по — английски. Мы поедаем коров и овец, но не едим собак и кошек. Мы поддерживаем чистоту, стремимся получить повышение и жаждем денег. Но все эти устойчивые привычки могут быть безболезненно подавлены поодиночке или все вместе; временами это может даже привести к позитивному результату. При определенных обстоятельствах, как, например, в походе на байдарках или путешествии с палатками, мы осознаем внешний характер этих привычек, расставаясь с ними с вздохом облегчения. Но то же самое никогда нельзя сказать о любви, о безопасности или об уважении.
Понятно, что вследствие этого базовые потребности получают особый психологический и биологический статус. У них есть некое отличие. Они должны быть удовлетворены, иначе мы заболеем.
Удовлетворение носит здоровый характер
Удовлетворение базовых потребностей ведет к последствиям, которые можно определить как желательные, благоприятные, здоровые или ведущие к самоактуализации. Слова желательные или благоприятные используются здесь скорее в биологическом, чем в априорном смысле и определяются принятой дефиницией. Эти последствия заключаются в том, что здоровый организм сам склонен выбирать и стремиться к тем условиям, которые позволят ему сделать этот выбор.
Эти психологические и соматические последствия уже были в общих чертах описаны в главе об удовлетворении базовых потребностей и не нуждаются в дальнейшем обсуждении здесь; необходимо лишь указать, что в данном критерии нет ничего эзотерического или ненаучного. Под него легко подвести экспериментальную или технологическую базу, особенно если не забывать, что проблема не слишком отличается от выбора подходящего масла для автомашины. Одно масло лучше, чем другое, если с ним машина работает лучше. Общие клинические наблюдения свидетельствуют о том, что организм, который не испытывает недостатка в безопасности, любви и уважении, работает лучше (т. е. более эффективно воспринимает, более полно использует интеллект, чаще делает верные выводы, лучше усваивает пищу, меньше подвержен различным заболеваниям и т. д.).
Побудительность
Побудительность положительных раздражителей базовых потребностей отличает их от положительных раздражителей прочих потребностей. Сам организм, руководствуясь своей природой, указывает на необходимый ряд положительных раздражителей, для которых невозможно найти замену, как это может быть, скажем, при удовлетворении потребностей, связанных с привычками, или даже при удовлетворении многих потребностей людей, страдающих неврозами.
Психотерапия
Результаты психотерапии представляют для нас значительный интерес. По — видимому, применительно ко всем основным типам психотерапии можно сказать, что в той степени, в которой психотерапия считается успешной, она благоприятствует, поощряет и усиливает то, что мы назвали базовыми инстинктивными потребностями, наряду с этим ослабляя или ликвидируя так называемые невротические потребности.
В первую очередь для тех видов терапии, которые недвусмысленно претендуют на то, чтобы позволить личности быть тем, что она собой представляет в глубине души и по существу (например, терапия по Роджерсу, Юнгу или Хорни), это обстоятельство немаловажно, поскольку оно предполагает, что личность имеет определенную, присущую ей внутреннюю природу, а не создается психотерапевтом заново. Он лишь освобождает ее, чтобы она могла расти и развиваться в свойственной ей манере. Если инсайт и устранение подавления заставляют реакцию исчезнуть, эта реакция может с полным основанием рассматриваться как чуждая, а не имеющая внутренний характер. Кроме того, как рассуждала Хорни (Ногпеу, 1939), если освобождение от тревожности ведет к тому, что пациент становится более любящим и менее враждебным, не означает ли это, что любовь заложена в человеческой природе, а враждебность — нет?
В принципе, здесь мы находим просто золотые россыпи данных для теории мотивации, самоактуализации, ценностей, научения, познания в целом, межличностных связей, аккультурации и деаккультурации и т. д.
Поощрение инстинктов
Подобная инстинктам природа базовых потребностей требует переоценки взаимосвязей между культурой и личностью, которая позволила бы принять во внимание высокую детерминирующую значимость внутренних факторов организма. Если личность сформировалась без учета данного положения, верно, что ничего плохого не случилось и никаких немедленных или явных патологических последствий не наступает. Однако безоговорочно признано, что патология все же появится, если не в явной, то в едва различимой форме, и если не сразу, то позднее. Не будет ошибкой привести в качестве примера обычный невроз взрослого человека, который и является результатом такого преждевременного насилия над врожденными (хотя и слабыми) потребностями организма.
Противодействие личности адаптации к культурным нормам в интересах ее целостности и сохранения ее внутренней природы представляет собой, или должно представлять, важное направление исследований для психологических и общественных наук. Личность, которая с готовностью уступает искажающим ее силам культуры (т. е. хорошо адаптированная личность), иногда бывает менее здорова, чем правонарушитель, преступник или страдающий неврозом человек, реакции которых могут показывать, что у них достанет мужества сопротивляться разрушению психологического костяка.
Из того же соображения вытекает еще одно, которое на первый взгляд может показаться парадоксальным. Просвещение, цивилизация, разум, религия, закон, правительство воспринимаются большинством как силы, которые прежде всего ограничивают и подавляют инстинкты. Но если справедлива наша точка зрения, что скорее инстинктам следует бояться цивилизации, чем цивилизации бояться инстинктов; возможно, все должно быть как раз наоборот (если мы хотим, чтобы люди и общество стали лучше): может быть просвещение, закон, религия и т. д. должны охранять, лелеять и поощрять проявление и удовлетворение инстинктивных потребностей в безопасности, любви, самоуважении и самоактуализации, причем названные институты должны относиться к этому как к одной из своих функций.
Разрешение противоречия
Природа базовых потребностей, подобных инстинктам, помогает разрешить и преодолеть многие философские противоречия, включая противоречия между биологией и культурой, между врожденным и приобретенным в процессе научения, субъективным и объективным, уникальным и универсальным. Это происходит, поскольку вскрывающая, занимающаяся поисками «Я» психотерапия и приемы личностного развития и «поиска души» прокладывают путь также к раскрытию объективной, биологической природы человека, его животному началу и видовым особенностям, т. е. к его Существу.
Большинство психотерапевтов, какие бы школы они ни представляли, полагают, что они вскрывают и освобождают более фундаментальный и подлинный, более реальный пласт личности, по мере того как пробираются через невроз к сути или ядру, которое постоянно находилось на месте, но было покрыто, замаскировано, подавлено психопатическими поверхностными пластами. Это очень ярко показывает формулировка Хорни (Ногпеу, 1950), когда она говорит о достижении Реального «Я», путь к которому лежит через псевдо — Я. Высказывания, касающиеся самоактуализации, также подчеркивают момент проявления того, что в действительности представляет собой личность в потенциале. Поиск Идентичности в значительной мере предполагает не что иное, как «превращение в того, кем действительно является человек» и как становление «полноценно функционирующего» человека или «человека в полном смысле слова», т. е. отличающегося от ряда ему подобных и являющегося самим собой (Grof, 1975).
Несомненно, центральная задача здесь: осознать, что представляет собой человек с точки зрения биологии, темперамента и конституции как представитель определенного вида. Это именно то, что пытаются сделать психоаналитики всех направлений — помочь человеку осознать свои потребности, импульсы, эмоции, желания и боль. Но это своего рода феноменология внутренней биологии, животного начала и видовых особенностей, раскрытие биологии через ее переживание, то, что можно назвать субъективной биологией, интроспективной биологией или биологией переживаний.
Этот процесс приводит к субъективному открытию объективного, т. е. специфических особенностей человеческого рода как биологического вида. Это означает индивидуальное открытие общего и универсального, личное обнаружение объективного и надличностного (и даже надчеловеческого). Одним словом, то, что подобно инстинкту, может изучаться как с субъективной, так и с объективной точки зрения через «поиск души» и через более привычное внешнее наблюдение ученого. Биология — это наука не только объективная, она может быть и субъективной.
Если перефразировать известное стихотворение Арчибальда Маклиша, можно сказать:
Человек не намеревается: Человек существует.
(A person doesn't mean: A person is.)
Назад: ГЛАВА 3. Удовлетворение базовых потребностей
Дальше: ГЛАВА 5. Иерархия потребностей