Глава 5 Самосознание личности
До сих пор мы говорили о двух сферах отношений: отношении ребенка к предметному миру (учение, труд, искусство) и отношении ко всему живому, и прежде всего к человеку.
Но есть еще и третья сфера, которая не всегда учитывается в воспитании, – это отношение растущего человека к самому себе, самосознание личности.
С чего начинается самосознание? Где его границы? В каких сцеплениях оно выступает? Как развивать это уникальное человеческое «само», которое разветвляется в такие сложные образования, как самодисциплина, самостоятельность, самопроявление, самолюбие, самооценка, самоконтроль, саморазвитие, самовоспитание, самосовершенствование?
Психологи отмечают, что самосознание развивается постепенно и, по всей вероятности, начинается с определения границ собственного тела. Затем ребенок начинает сознавать себя в системе различных социальных зависимостей, прав и обязанностей, норм и требований… А в тринадцать – пятнадцать лет границы собственного тела для ребенка становятся не менее важными, чем тысячи других проблем. Мы, взрослые, беспокоимся, заботимся, думаем, как помочь своему дитяти в развитии, учении и прочее, а его волнует совсем другое – собственный рост, вес, цвет лица.
Нет такого ребенка, который был бы безразличен к собственной внешности. И эта самооценка, как ни странно, определяет очень многое в самочувствии ребенка, а следовательно, и в общем интеллектуальном и духовном его развитии.
Попробуем вычленить некоторые наиболее типичные стороны развития самосознания подростка и подумаем, как надо поступать в каждом отдельном случае.
1. Проблема роста
Семиклассница страдает от того, что рост ее 171 см. В классе она выше всех. Выходит к доске, сгорбившись. Сутулится. Каждый выход – страдание.
Поэтому и не выходит иногда. Пусть лучше двойка. В сознании засели и реплика сверстника: «Эй, каланча!», и замечание учителя: «Что это ты так гнешься?», и ласковая просьба матери: «Да не сутулься же ты, расправь плечи, смотри, какая у тебя фигура хорошая…»
А тут еще мальчишка понравился. А он на полголовы ниже! А туфли мама покупает, как назло, на высоком каблуке, хотя сейчас все носят на низком. Мама убеждает, что высокий каблук делает женщину изящнее, стройнее. И папа развивает теорию о каком-то классически совершенном теле, в котором ноги чуть ли не в три раза длиннее туловища и растут прямо из плеч… И все эти разговоры девочку раздражают, ранят. И никто ее не понимает. И никто не знает, какими горькими слезами она обливается по ночам.
И конфликты острые.
Дочь: Я пойду к сапожнику, пусть срежет каблук…
Мать: Ты с ума сошла: портить новые туфли…
Дочь: А в таких туфлях я не пойду в школу!
Мать: Не валяй дурака. Сейчас же одевайся и марш!
Дочь: Сказала не пойду – и все!
Мать: Как ты со мной разговариваешь?
Дочь: А как с тобой разговаривать, если ты меня не понимаешь?
Заметим, что в каждом таком случае в самосознании подростка развиваются как бы два пласта. Один, тот, который на поверхности, известен по крайней мере близким людям. Да, мама знает, что ребенок тяготится своим ростом, и пытается как-то смягчить остроту переживаний: дескать, чего волноваться, пустяки, ничего особенного. Но мать не знает другого пласта развития самосознания девочки, связанного с ее самооценкой. Она не знает тех тайных детских опасений и ожиданий, когда воображение ребенка раздувает свою беду до космических размеров. И эта беда становится, если хотите, в чем-то своего рода регулятором поведения, предметом постоянных раздумий, сравнений, аналогий, переживаний. Девочка часами занимается подсчетами: если я буду прибавлять даже по два сантиметра в год (а до сих пор по четыре!), то за девять лет мой рост увеличится на 18 см – а это будет почти сто девяносто. А если по три сантиметра, то это будет больше двух метров… И еще девочка думает: «А может, есть такие таблетки, которые уменьшают рост?» Пыталась она об этом сказать маме, но мама на это даже не обратила внимания… «А завтра снова в классе будут смеяться. И классный вечер будет, и никто не пригласит на танец. И зачем мне все эти пятерки нужны, если все так скверно складывается, если жить с таким ростом невозможно…»
И часами перед зеркалом в ванной: «Ах, эти ужасные длинные руки, чуть не до колен! Ну разве у нормального человека бывают такие руки? Ну, с руками дело обстоит проще. Если их сгибать в локте, то они не кажутся такими длинными… И шея (мальчишки назвали жирафой!) длиннющая такая, но с шеей можно что-то придумать: если воротник поднять, то длина скрадывается. А вот ноги – их никуда не спрячешь… Как стыдно, когда мальчишки рядом с нею стараются приподыматься, вытягиваются, бедненькие, и на тротуаре занимают место там, где повыше, и стараются сразу сесть, чтобы не было заметно, что она выше».
Всего этого мама не знает.
2. Ребенок мыслит образами. Его самосознание предметно и образно. Он видит себя в среде других таким, каким сложился его «Я-образ»
И если этот образ наделен отрицательными чертами, то и видение себя, дополненное преувеличенными деталями, весьма и весьма непривлекательно. Это самосозерцание доставляет ребенку страдание. Поэтому здесь не о капризе идет речь, а о глубоких процессах, связанных с самовосприятием. И конечно, суть не «в границах человеческого тела», в представления ребенка о себе вплетается, как правило, социальный контекст. Ребенок видит себя таким, каким его, как ему кажется, воспринимают другие. Ведь откуда у девочки сложилось мнение, что ее фигура уродлива? В детской среде культивируется свой стандарт. Все, что выходит за пределы этой нормы, как правило, подлежит осмеянию. Чуть выше рост – «Каланча», чуть полнее – «Жирный» или «Жир». И мальчишки, которым раздают прозвища направо и налево, откликаются на новые «имена» и даже сами порой подшучивают над собой – есть такой способ «смазать ситуацию»: каждый придумывает свой способ, потому что, стоит показать, что ты обиделся, будут дразнить еще больше. «Я – самый жирный, самый толстый! Я – жир, и масло, и мясокомбинат!» Вот так все выложит о себе и выбьет на какое-то время почву из-под ног. Но каждый раз, когда слышит громкое «Эй, жир!» или «Эй, комбинат!», вздрагивает. Девчонки смеются, и даже учительница однажды улыбнулась, но ученикам сделала замечание: «Нельзя так!»
А ребята наперебой: «А он у нас не обижается! Правда, жир, не обижаешься?» И мальчишка смеется: «Да чего там обижаться…» А на душе так горько, что взял бы да и утопился, если бы, конечно, не надежда!
Надежда: где-то вдали маячит иной «Я-образ». Тот же мальчишка, но совсем другой: стройный, сильный…
Надежда – вот та ниточка, которая должна стать отправным моментом в воспитании, а точнее, в самовоспитании.
Конечно, обстановку защищенности надо создать дома. Конечно, нужно стать союзником ребенка. «Тебе каблуки надо уменьшить? Что же, попробуем! Давай посмотрим, что это нам даст. Ага, целых три сантиметра. Прекрасно».
Неужели каблук дороже духовной близости с ребенком? Конечно, возня, хлопоты. Но как иначе приблизиться к надежде? И как прекрасен момент детской окрыленности, когда девчонка мчится к сапожнику спиливать эти ужасные сантиметры, когда перед ее глазами рисуется иной, более привлекательный «Я-образ».
А вот и снова туфли. Трех сантиметров как не бывало.
Мать: Ну, ты здорово придумала. Теперь совсем другое дело!
Дочь: А что, хорошо получилось!
Мать: Отлично! А как ты себя чувствуешь в них?
Дочь: Очень удобно!
Если такая сцена повторится с отцом, бабушкой, дедушкой, то это только на пользу: процесс закрепления нового «Я-образа» длителен. Девочка должна поверить, что никакой трагедии с ее ростом нет и быть не может. Больше того, в таком росте есть свои достоинства. Надо о них рассказать и помочь найти им применение. Заниматься волейболом или баскетболом при таком росте – одно удовольствие. Открываются новые ожидания. Высокая девочка, попадая в среду сверстниц такого же роста, начинает чувствовать себя совершенно по-другому. И по-иному начинает себя воспринимать. По-иному выстраиваются детали нового «Я-образа». В четырнадцать-пятнадцать лет зеркало, особенно для девочки, может значить куда больше, чем интересная книга: идет «считывание» себя. Если раньше контур «Я-образа» складывался в общих чертах: руки, ноги, голова, то теперь тщательно прорисовываются детали: глаза, уши, рот, цвет лица, волосы, ресницы, поворот головы, улыбка, полуулыбка, едва заметное движение губ, чуть прищуренные глаза, – и каждый раз новое лицо, новый характер. Как интересно! И в этих поисках себя проходят часы, недели, месяцы. Что-то меняется, что-то перестраивается. Торчат уши – надо подлиннее волосы отрастить. Тоненькие губы – не надо вытягивать их в ниточку. Постоянная улыбка на лице – надо чуть-чуть хмуриться (только и слышишь: «Ты чего улыбаешься?» Надоело отвечать: «Да у меня лицо такое»).
И здесь свои страдания. Свои ориентации на стандарты. Я встречал удивительно симпатичных девчонок и мальчишек, которые были убеждены в своей некрасивости только потому, что не укладывались в некий стандарт. А откуда берутся стандарты?.. Кино, телевизор, открытки.
А еще? Старшеклассники, освоившие стандарты. Мода на улыбки, на повороты головы, на прически, походку, манеры…
И если подростком усваиваются только внешние стороны современной красоты, то нравственные просчеты неизбежны.
Отец заметил сыну, показывая на работающего человека:
– Удивительно прекрасное лицо. Волевое и одухотворенное…
А черты лица неправильные были у этого человека – и ростом человек не вышел.
– Что же в нем красивого? – удивляется сын.
– Неужели ты не чувствуешь всего великолепия его движений? А этот пристальный взор, а эта просветленность во взгляде! А эта сила! Настоящая мужская красота!
Мальчишке надо рассказывать об эталонах истинно мужской гармонии. Пусть он поймет, что мужчина всегда прекрасен, если его лицо светится умом, силой, добротой. Пусть эта мысль будет подростку новым ключом к творению самого себя.
3. Постарайтесь понять, с каким чувством относится к себе ваш ребенок
У социальных психологов я встретил однажды примерно такую мысль: «В большинстве случаев Я-концепция (основная мысль о себе) связана с чувством. Человек может уважать или презирать самого себя. И он относится к себе так же, как он готов действовать по отношению к другим, кого он презирает или уважает».
Представим, как подросток с его непосредственным чувством относится к тем, кого он не уважает. Наверное, ни одно требование этого человека не будет выполнено ребенком охотно. Большинство советов или поручений такого взрослого будет игнорироваться, больше того – высмеиваться. Даже если этот человек говорит дельные и стоящие вещи, все равно к его словам отношение отрицательное.
И наоборот, если ребенок относится к человеку с уважением, его требования, просьбы будут, как правило, безусловно выполнены.
Теперь представим себе вариант, когда ребенок презирает самого себя: не любит свою внешность, удручен своими качествами вообще, тяготится собой. Такого рода рефлексирующий негативизм – явление довольно частое. И этот негативизм, если хотите, рождается на грани позитивного качества – неудовлетворенности собой.
Подросток и даже юноша часто не в состоянии разобраться в своих мыслях и чувствах. А между тем самооценки личности как раз и складываются на основе суждений и замечаний, адресованных ребенку другими.
Вопрос «А какой я?» подростку трудно задать другим: мешает стыдливость, боязнь осмеяния. Да и взрослые почему-то остерегаются говорить детям об их достоинствах, все больше на недостатки напирают: «У тебя то не так… И это не как у людей», и прочее. На основе таких отрицательных заключений складывается негативная модель личности, которую нередко и начинает презирать сам ребенок. Но презрение не замыкается на самом себе, оно, будучи активным чувством, так или иначе оборачивается против тех, с кем сталкивается ребенок в жизни. Не любя, презирая себя, он начинает презирать и других, в том числе и близких. Так негативное самосознание ведет к образованию негативных нравственных качеств, которые начинают проявляться в отношении к окружающим.
Почему же мы боимся сказать ребенку о его достоинствах? Остерегаемся зазнайства и детской самоуспокоенности? Возможно. Но, может быть, тогда надо найти компромиссное решение: говорить о борьбе различных сил в самом ребенке.
Сложность разговора в данном случае состоит в том, чтобы не стать на такой путь: «Вот ты ругаешь других, а сам-то ты какой? Имеешь ли моральное право критиковать других?» Занять такую линию, конечно, можно, но вряд ли она будет продуктивной, ибо при такой позиции можно убить то ценное, что появилось в подростке: максимализм, ориентированный на нравственное обновление. В детском максимализме – всегда два начала, две доминанты. Одна сливается с такими позитивными свойствами, как жизненная энергия, критицизм, обостренное восприятие жизни и самого себя, ориентация на крайние меры и требования по отношению к себе и другим. Вторая в своем негативизме способна свести на нет все то ценное, что есть в первой. И здесь не о равновесии должна идти речь, а об абсолютном главенстве первой доминанты. То есть задача воспитателя как раз и будет состоять в том, чтобы развить в полную меру первое начало, чтобы то завышенное требование к другим и к самому себе упрочилось и оказалось реально выполнимым для ребенка. Поэтому в данном случае воспитатель не имеет права рисковать. Выбор только один: дать возможность проявиться тому сильному эмоциональному состоянию души, которое может привести к решению основных проблем нравственного воспитания подростков.
Здесь возможна такая беседа.
– Вообще ты предъявляешь к другим высокие требования – и это хорошо. Но, наверное, это не просто… Тебе, должно быть, трудно? Мне кажется, что ты в себе не любишь многое и это твое отношение способно приглушить достоинства, которые у тебя есть: объективность, разумность и, наконец, твои способности. С чем ты придешь к идеалу своему, если уничтожишь в себе самое лучшее?
И дальше в разговоре обязательно должны быть затронуты вопросы безграничных возможностей человека, вопросы самодисциплины и самоорганизации, пути приближения человека к идеалу.
4. Подумайте, в чем вас может обвинить ребенок, когда станет взрослым
Высокий уровень самосознания предполагает высокий уровень, если можно так сказать, самореализации. Очень часто мы встречаемся с таким вариантом, когда ребенок все понимает, или, точнее, о многом имеет правильные представления, а реализовать эту познанную правильность не в состоянии по ряду причин. Основная – отсутствие привычки к систематическому труду.
Возникает проблема, как заставить ребенка постоянно трудиться, постоянно работать над собой.
…Подросток две недели почти ничего не делает. Придет из школы и буквально мается: то за одно возьмется, то за другое – все, кроме занятий. И предлоги находятся разные, и увертки самые правдоподобные: и голова болит, и устал, и ничего не задавали. И наконец, самое главное оправдание: «Я же не получаю двоек!»
Бывают у школьника, действительно, такие состояния, когда он устает, когда некоторая перегрузка занятиями вдруг оборачивается неспособностью заниматься, которая имеет тенденцию перерастать в лень. А это самое страшное. Лень, помноженная на привычку, становится бедой ребенка на всю жизнь. И рано или поздно ребенок, столкнувшись с другими, трудолюбивыми, детьми, обвинит вас, родителей, в вашем нетребовательном воспитании. И об этом надо сказать ему сейчас. Сказать без оговорок: «Я не хочу, чтобы потом ты обвинял нас. Я не хочу, чтобы ты страдал от собственной лени. Поэтому вставай и работай».
И надо непременно настоять на своем. Ребенок должен знать, что есть такие законы жизни, которые надо выполнять безоговорочно. Этим законом является систематический ежедневный труд. Труд, как еда, как сон, необходим человеку, чтобы жить в этом мире, чтобы реализовать свои человеческие возможности. Труд, соединенный с нравственностью, различными формами самодеятельности и человеческого наслаждения, является основой всестороннего и гармонического развития личности…
5. К гармонии – через противоречия
В одном из выступлений писатель Федор Абрамов возмущался нетрудовым воспитанием детей в пионерских лагерях. А мне вспомнился мой педагогический опыт…
Я работал в школе-интернате. У нас было 180 гектаров земли, были хозрасчетные мастерские, фермы. А летом мы уходили в походы. Для чего? Чтобы научиться разрешать сложнейшие жизненные противоречия. Чтобы уметь ориентироваться в любой обстановке. Чтобы узнать цену всему тому, чему мы научились у себя дома, в нашей школе.
Я и сейчас иногда встречаюсь со своими воспитанниками. Они работают на разных должностях. Есть и руководители производства, и военные, и рядовые инженеры, и учителя, и рабочие. Что их объединяет? Оптимизм. Умение многое делать своими руками. Навыки организаторской работы. И еще: они любят искусство, потому что у нас в школе каждый пробовал писать стихи и сказки, рисовал, занимался в различных художественных кружках и студиях.
Но самое главное их достоинство в том, что они всами стали на ноги и этому учат своих детей.
Расскажу об одном походе, где мои воспитанники столкнулись с иным воспитанием, со сложным миром «взрослых» противоречий.
В пути нам повстречалась семья Жигулиных: Варвара Петровна, завуч одной из школ, ее муж Владислав Андреевич и их сын, семиклассник Степа. Варвара Петровна, наблюдая за нашими детьми, тут же решила использовать ситуацию для воспитания своего сына.
– Степа! – сказала мама-завуч. – Ты только понаблюдай, какие воспитанные дети. Ты послушай, что каждый из них умеет делать. Коля, расскажи, пожалуйста, что ты умеешь делать. Видишь, Степа, он умеет шить брюки и рубашки, тапочки и одеяла, писать картины маслом, играть с листа на баяне, он сверлит на станках, шлифует, долбит, токарит…
– Такого слова нет, – поправил Коля. – Надо говорить «токарничает».
– Ты слышишь, Степа? Подумать только, этот Коля еще может проплыть пять километров и пробежать не останавливаясь десять верст, простоять на голове шесть минут, сделать тридцать приседаний и подтянуться на турнике двадцать шесть раз…
– А может быть, он врет? – сказал Степа, разглядывая Колю Почечкина.
– «Может быть, может быть», – рассмеялся Коля. – Давай поспорим. Что у тебя есть? У меня, например, есть заработанные мною лично мои собственные сто шесть рублей. Могу на них купить мороженого, сколько захочу, а могу тебе проспорить. У тебя были когда-нибудь в руках заработанные тобой деньги?
Степа пожал плечами:
– А зачем?
– Вот и я говорю – «зачем»? А зачем жить – знаешь? Может быть, ты от жизни никакого удовольствия не получаешь – откуда я знаю? Тебе интересно жить?
Степа не понимал, о чем его спрашивают. В это время подошли Витя Никольников и Саша Захаров.
– Нам удалось найти райком комсомола. Отлично. Всё в порядке. Сначала нам не поверили, а потом, когда посмотрели маршрутный лист, приняли как положено, – рассказывал Витя.
– В общем, нам дали работу, – вклинился Саша. – Будем работать в саду консервного комбината. Заработать в день можно в пределах шести рублей. Овощи и фрукты бесплатно. Подсчитали: за неделю можем заработать на проезд по Днепру до Херсона, а может быть, и до Одессы, а там, если не хватит средств, найдем другую работу.
– Добре-добре, – сказал Александр Иванович. – А не ругались там, в райкоме, что взрослых не было с вами?
– Сначала удивились, – пояснил Витя. – А потом даже похвалили: «Молодцы, что сами. Передайте вашим воспитателям, что они хороших ребят воспитали».
– Степа, ты слышишь? – сказала Варвара Петровна. – Вы знаете, я бы и своего Степу отдала к вам, хоть на недельку. Степа, ты бы пошел с ребятами работать на комбинат?
– Варя, что ты парня позоришь! – сорвался вдруг с места ее муж. – Прекрати немедленно!
– Замолчи, Владик! – ответила Варвара Петровна. – Я хочу понять, почему наш Степа растет таким вялым, безынициативным.
– Так нельзя, Варвара Петровна, – сказал Коля назидательно. – Нельзя при всех отчитывать своих детей. У нас, например, никто не делает замечания друг другу в общественных местах. Дома – пожалуйста, у нас тоже дома всякое бывает, а в гостях и в других местах мы отдыхаем и никогда не ругаемся.
– Видишь, до чего мы дожили, дети нас учат, – это Владислав Андреевич сказал.
– Извините нас, – сказал Коля. – Пойдем-ка, Степа, я тебе одну вещь покажу.
Когда Коля и Степа ушли к воде, Владислав Андреевич спросил:
– А у вас это что, специально?
– Что именно?
– А вот что они сами на предприятия идут – договариваются о работе, считают деньги, зарабатывают?
– Представьте себе, арифметика личных доходов и расходов – это тоже одно из средств воспитания. Вы удивлены?
– Но это ведь не советское воспитание?
– А вы считаете, что ваш Степа получил советское воспитание?
– У нас совсем другое дело. Наш Степка – нерадивый. Может быть, он еще опомнится. Это мать во всем виновата…
Прервем рассказ и сделаем некоторые выводы.
В приведенных ситуациях отражены типичные, на мой взгляд, противоречия семейного и школьного воспитания. Нетрудового воспитания. Воспитания, которое формирует у детей потребительскую психологию. Противоречие, как это ни странно, состоит в том, что дети хотят работать, хотят зарабатывать деньги, мечтают о производительном труде, а им не дают работать, чего-то боятся, чего-то остерегаются.
Однажды у Макаренко спросили: «Очень часто ребята не хотят учиться, а хотят работать, а мы до семнадцати лет их мучаем, мучаемся сами. Правильно ли это?» Он ответил: «Маркс считал, что дети с девяти лет должны принимать участие в производительном труде. Труд очень увлекает детей, и я уверен, что наша будущая школа будет применять производительный труд. Мы не справились с трудовым воспитанием в большой мере благодаря отсутствию кадров… Я вообще считаю, что у нас сейчас во многих школах главной бедой является дисгармония между бурными сильными, горячими натурами ребят в двенадцать – четырнадцать лет и скукой детского коллектива в школе».
6. Расковать физические и духовные силы ребенка – для этого не нужны годы и месяцы…
Продолжу рассказ о походе.
Часа через два Степа вместе с нашими ребятами драил катер: мальчики договорились с моряками насчет почасовой работы. Оплата должна была производиться натурой – вычищенный катер отдавался на полдня в распоряжение отряда. К вечеру мальчики так сдружились, что Степа ни за что не пожелал расставаться с ребятами и слезно убеждал маму и папу отпустить его с ними хотя бы на недельку. И когда родители согласились, я все же спросил:
– А не боишься? Может быть очень трудно! Очень – понимаешь?
– Понимаю, – тихо ответил Степа.
А трудности действительно были. Утром мы прошли километров пятнадцать. Устали. Пообедали и отправились смотреть колодец, куда во время фашистской оккупации были брошены три подростка. Познакомились с родителями погибших. Тяжело и горько..
Стал накрапывать дождь.
– Пойдем дальше, – сказала вдруг Маша.
– Дождь же. Идти будет скользко. Глина.
– Все равно пойдем, – сказал Коля.
– Устали!
– Все равно пойдем! – решили все.
Это был марш-бросок километров в двенадцать. Александр Иванович чертыхался:
– Ну и чертова детвора пошла. Совсем замучился.
А ребята шли как ни в чем не бывало. Прекрасная ночь окутывала нас. Дождь перестал. Небо прояснялось. Звездная рябь светилась, отражаясь в Днепре.
7. Производительный труд – это сложнейший мир социальных влияний, противоречий, первые опыты подлинно гражданского поведения
…Я работал со Славой и с Витей на прицепе – возили из сада груши в ящиках. Я сидел на тракторе «Беларусь» рядом с трактористом, а на прицепе – Слава и Витя. И вдруг в трактор врезается грузовик. За обочиной дороги глубокий овраг. Тракторист успел тормознуть, и нас развернуло так, что мы едва не перевернулись. Молоденький шофер кусал губы и виновато выслушивал мою ругань:
– Не видишь разве, дети? Как можно так ездить!
Приехала милиция. Начались акты, подписи. Молоденький шофер едва не плакал. Подошел ко мне Слава:
– Это мы виноваты в аварии. Мы его дразнили. Бросали ему груши, а он пытался их на ходу поймать. А когда это у него не получилось, он поравнялся с нами, и мы за храбрость ему в окошко стали бросать. Он и врезался. Не рассчитал. Хотите, мы признаемся милиции?
Я молчал. Прибежал Александр Иванович.
– Ну, вот что, – сказал он. – Нам надо побыстрее улепетывать отсюда.
– И все-таки надо было сказать милиции, что и мы виноваты в аварии. А мы подло сбежали. Нехорошо.
– Так еще не поздно, – сказал Слава с ехидцей.
– А у нас тут похлеще случай. Рассказать? – спросила Маша у Лены.
– Рассказывай, – поддержала Лена.
– Ну, в общем, сегодня в весовой без квитанции, «налево» отвезли две машины груш. Самые лучшие. Целый день калибровали.
– А вы точно знаете, что «налево»?
– Мы же сидим на квитанциях. Все выходящее из весовой строго на учете, строго по документу. Специальный инструктаж прошли. Знаем.
Но тут поднялся Александр Иванович:
– Ребята, я со всем согласен. Возможно, я не прав, но я все-таки скажу. Черт его знает, мне как-то неловко. Нас здесь хорошо приняли. И кладовщики так внимательны, так заботятся о нас. Одеяла принесли с другого склада, спальные мешки достали, на дорогу нам подарок готовят. А мы на них из-за угла. Мне как-то совестно. А потом: вдруг все не так?
Я взглянул на Лену и Машу и увидел их растерянность.
– Ну, тогда, может быть, им прямо в глаза сказать? – предложил Витя.
– Я бы, например, не смог этого сделать, – сказал Александр Иванович. – А кто смог бы?
Ребята молчали.
– А может быть, эти две машины не украдены? – усомнился я.
Как было бы хорошо, если бы все в этом мире было честно и справедливо…
8. Учить порядочности – вот основа гражданского воспитания
И вдруг – неожиданность: к нашему костру подошел дядя Вася, кладовщик, которого мы уже успели и осудить, и приговорить.
– А я вам принес орешков. Думаю, дам ребятишкам, пусть пощелкают. Здорово вы нам помогли, ребятки. Я люблю детвору. У меня, знаете, такое горе. Был мальчик, вот как ты, – и дядя Вася погладил по плечу Славу Деревянко. – Похоронил год назад. Такой хлопец был. Красавец.
– А что с ним?
– Утонул, ребятки. И плавал хорошо. А вот не стало мальчика. Мать убивается, я сам не свой хожу. Работа не в радость. Провались все на этом свете.
– Ну зачем же так? – сказал Витя. – Может быть, у вас еще будут дети.
– Поздно. Не будут, ребятки. Разве сиротку взять на воспитание.
– А что, – сказал Слава. – У нас, там, где я живу, одна семья троих вырастила. Теперь у них и внуки есть.
Я поразился вниманию, с каким слушали дядю Васю ребята. Думал: до чего же отходчивы, до чего же добры. Только Маша Куропаткина сиротливо наклонила головку, и непонятно было, что у нее на душе.
У меня часто спрашивают, когда я рассказываю об этом случае: «А как же вы, как педагог, поступили?» Я отвечаю: «Я, должно быть, поступил неправильно. Я тогда не сказал ни слова. Меня точно заклинило. Я наблюдал за детьми. Наблюдал за внутренней борьбой. Я почему-то боялся: а вдруг тот же Слава встанет и скажет: "Не верим вам. Вы – вор!" И как я обрадовался на следующий день, когда мы узнали, что две машины груш отмечены в какой-то другой книге…»
Следующая часть книги – методическая. Она отвечает на вопросы: как поступить? как влиять? как воспитывать? Сам замысел создания «рабочей» педагогики на каждый день определил и способ изложения материала – не от абстрактных принципов, а от логики повседневного общения с детьми. Мне кажется, это один из путей к взаимопониманию с читателями-родителями, которые в постоянном поиске создают микропедагогику семейных отношений.
